Начало здесь

Канте-хондо

В 1923 году Лорка сдал в Гранаде экзамен на степень лицензиата права. Но это событие было важным скорее для отца Федерико. Для него же самого гораздо более значительным оказался фестиваль народной андалузской песни — канте-хондо, организованный им в 1922 году вместе с композитором Мануэлем де Фалья. Канте-хондо — искусство, оказавшее огромное влияние на всё творчество Лорки, поэтому о нём — поподробнее.

Канте-хондо (буквально «глубинное пение») - это андалузская песенная культура, одна из древнейших в Европе. Об этом пении, одноголосом, восточного склада, Лорка говорил: «Оно действительно глубокое — глубже всех колодцев и морей мира, глубже сердца, которое его творит, и голоса, который его поёт, ибо оно почти бездонно. Оно идёт от далёких племён через кладбища лет и листопады увядших ветров. От первого плача и первого поцелуя...»
Это праматерь искусства, голос стихий. Лорка нашёл великолепный образ для этой бессмертной традиции: «вечная нить страсти, теряющаяся в тумане веков».

 
В этом пении отразились особенности разных наций, некогда населявших Испанию: скорбная мудрость мавров, дикая вольность цыганского племени, испанская безмерная гордыня — всё слилось в этом песенном потоке.
Сколько людей припадало к этому источнику! Песня была их исповедью, самовыражением, песня становилась их бессмертием.

«Канте-хондо» - это песня-импровизация на традиционной основе, обычно в сопровождении гитары. По своему звучанию это близко к трелям птиц, к пению петуха, крикам животных, к естественной музыке леса и родника. Это редчайший и самый древний в Европе образец первобытных песен. Он производит впечатление пропетой прозы: разрушается всякое ощущение ритмического размера.
Тексты очень немногословны — всего три-четыре строки, но эти краткие строки порой вмещают содержание целой драмы, философского трактата. В этих песнях — совокупность всех высших человеческих переживаний. Они отшлифовывались веками, всё лишнее отсеивалось и оставались слова единственно нужные людям. Порой лирическое напряжение в них достигало накала, доступного лишь немногим величайшим поэтам. Вот образец одной из таких древних песен:

В светлом кольце луна.
Любовь моя умерла.

Всего две строки. Но в них скрыта боле глубокая тайна, чем во всех драмах Метерлинка.
Это были грустные, мрачные песни о вековых мучениях людей, об их незащищённости перед судьбой. Они исполнялись как правило под гитару и обязательно ночью, звучали в ночном мраке. Любовь, о которой часто поётся в канте-хондо, пропитана терпкой горечью, меланхолией, плачем.

Если б в сердце моём было
стеклянное окно,
увидала б ты, голубка,
что плачет кровью оно.

Мелодии этих песен не ласкали, а ранили слух. Порой они срывались на крик, в них слышалось что-то первобытно-дикое, то ли вопль ужаса, то ли мольба о помощи. В нескольких словах они умели рассказать о лютой тоске, о горькой доле:

Один я на свете, и никто обо мне не вспомнит.
Прошу у деревьев тени — и засыхают деревья.

Рассказать о нетленной испепеляющей страсти:

Возьми моё сердце, сожги его на свече,
но не касайся пепла — и он тебя обожжёт.

О всемогущей всепрощающей любви:

Да, я сильней, чем Бог!
Сам Бог тебе не простил бы
того, что простить я смог.

Подражать этим стихам было невозможно, да они и не существовали сами по себе, без исступлённого голоса, без гитары, без задыхающихся от волнения слушателей, без ночной тьмы — без всего, что делало их песней.

Даже камень, холодный камень,
если тронет его огниво,
плачет огненными слезами.
Плачь же, сердце, тебе не диво!..

… Меня схороните стоя,
и если любовь пройдёт,
она, обернувшись, скажет:
«Меня он и мёртвый ждёт».

Послушайте песню на стихи Лорки в стиле канте-хондо. Поёт Наталья Горленко:

ЭТО ПРАВДА.

Трудно, ах как это трудно,
Любить тебя и не плакать!

Мне боль причиняет воздух,
Сердце
И даже шляпа.

Кому бы продать на базаре
Ленточку и гребешок,
И белую нить печали,
Чтобы соткать платок?

Трудно, ах как это трудно,
Любить тебя и не плакать!

Начинается плач гитары...

Исполнение этих песен требовало большого внутреннего напряжения, душевных сил, нервов, предельного накала чувств. В старые времена у них были специальные исполнители — кантаоры, выразители души народа, которые настолько способны были проникаться духом песни, вживаться в неё, что её мука становилась их собственной, и подлинные рыдания клокотали в горле, и настоящие слёзы текли по щекам — некоторые из этих певцов даже умирали от разрыва сердца, отдав свои души на растерзание буре чувств. Песня как кислота обжигала им губы, горло и сердце.

Лорка был очарован этим пением. Он пытался возродить это искусство и с этой целью организовал фестиваль андалузской народной песни, на который свозил со всех концов страны ещё уцелевших певцов-кантаоров, разыскивая их по деревням.

Испанская народная песня оказала большое влияние не только на поэзию Лорки, но и на всю европейскую музыку. Это обнаружилось в творчестве Глинки («Воспоминания о летней ночи в Мадриде»), Римского-Корсакова («Испанское каприччио»). Канте-хондо сыграло решающую роль в творческой эволюции Клода Дебюсси, вдохновив на создание новой музыкальной школы. Его поэма «Иберия» насыщена как чарующий сон, ароматами и образами Андалузии.
К сожалению, в Испании, почти не знавшей равных по богатству народных традиций, к тому времени считали игру на гитаре и канте-хондо низкопробным искусством. Настоящих канторов становилось всё меньше, все они были стариками, доживая свой век в глухих сёлах, а современные эстрадные певцы утрачивали чистоту стиля, уснащая своё пение безвкусными фиоритурами. Народная песня вырождалась. Песня, которая была для народа святыней, ритуалом, источником мудрости, превращалась в дешёвое развлечение, в забаву для туристов. Песня, давшая жизнь испанской музыке, была загнана в грязные кабачки, в дома терпимости, превращаясь в грубую карикатуру на саму себя.

 
И Лорка решил поднять свой голос в защиту андалузской песни, избавить это прекрасное древнее искусство от чувства неполноценности, доказать, что это не наивный примитив, а недосягаемый образец. Фестиваль, организованный им, прошёл с огромным триумфом.

Канте-хондо обрело новую жизнь. А Лорка с тех пор заболел андалузской песней, которая вела его за собой, учила своему языку,  всё больше казавшемуся ему похожим на полузабытый язык раннего детства.

Он создаёт «Поэму о канте-хондо», где ставит задачу — проникнуть в сокровенный смысл одной из самых древних и своеобразных разновидностей испанского песенно-музыкального фольклора. Нет, он не подражает ему, песни Лорки бесконечно далеки от фольклорных стилизаций. Его связывает с фольклором не традиционные мотивы и приёмы, а мироощущение, настроение, правда. Он ищет не форму, а самый нерв формы, ухватывает не интонации, а глубинную сущность.

Это стихи о народной песне, о гитаре, «сердце которой ранят пять шпаг» - пальцев, о певце, чей леденящий душу вопль «пронзает навылет молчание гор», стихи о народе, создателе канте-хондо, о людях, которые любят страстно, страдают молча и умирают гордо.
У песен канте-хондо много разновидностей: сигирийя, солеа, фламенко, петенера, саэта. Основная форма — сигирийя, её называют песнью песни. Это четырёхстрочная андалузская песня.

Умирать я стану -
в час последней муки
этой прядью, прядью своей чёрной
повяжи мне руки.

Лорка так сказал о ней: «Цыганская сигирийя начинается отчаянным воплем, рассекающим надвое мир. Это предсмертный крик угасших поколений, жгучий плач по ушедшим векам и высокая память любви под иной луной и на ином ветру. Затем мелодия, входя в таинства звуков, ищет жемчужину плача, звонкую слезу в голосовом русле».

Эллипс крика
пронзает навылет
молчание гор,
и в лиловой ночи
над зелеными купами рощ
вспыхнет черной радугой он.
А-а-а-а-ай!

И упругим смычком
крик ударил
по туго натянутым струнам,
и запела виола ветров.
А-а-а-а-ай!

(Люди в пещерах
гасят тусклые свечи.)
А-а-а-а-ай!

Иван Махов. Эллипс крика.

В цыганской сигирийе поэзия слёз достигает совершенства, плачут и стихи, и мелодия.

Послушайте знаменитое стихотворение Лорки, написанное в духе цыганской сигирийи, где он пытается таинственный язык канте-хондо претворить в поэтическую речь.

«Начинается плач гитары...» Читает Давид Аврутов:

Начинается
Плач гитары.
Разбивается
Чаша утра.
Начинается
Плач гитары.
О, не жди от нее
Молчанья,
Не проси у нее
Молчанья!
Неустанно
Гитара плачет,
Как вода по каналам - плачет,
Как ветра над снегами - плачет,
Не моли ее
О молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
Так плачет стрела без цели,
Так песок раскаленный плачет
О прохладной красе камелий,
Так прощается с жизнью птица
Под угрозой змеиного жала.
О гитара,
Бедная жертва
Пяти проворных кинжалов!

Пьер Огюст Ренуар. Испанский гитарист 1897 г.

В этом русском переводе «Гитары» М. Цветаевой говорится о закате, о плачущем рассвете, в оригинале же сказано ещё более решительно и страшно — о вечере без утра, о сгущающейся ночи, за которой не последует рассвет. Ночь перестаёт быть атрибутом времени, становится олицетворением хаоса, царившего до первых людей, до первых богов. Изначальная ночь — безлюдная, бескрайняя тьма.

Сигирийя и солеа

Бьется о смуглые плечи
бабочек черная стая.
Белые змеи тумана
след заметают.

И небо земное
над млечной землею.

Идет она пленницей ритма,
который настичь невозможно,
с тоскою в серебряном сердце,
с кинжалом в серебряных ножнах.

Куда ты несешь, сигирийя,
агонию певчего тела?
Какой ты луне завещала
печаль олеандров и мела?

И небо земное
над млечной землею.

(«Поступь сигирийи»)

Сигирийя всегда очень мрачна, в ней звучат мотивы безысходности, смертной тоски. Рассвет, надежда, любовь — всё лишь иллюзии в этой жизни. Вот одна из самых жутких песен этого цикла. Она называется «А потом...»

Прорытые временем
лабиринты –
исчезли.

Пустыня –
осталась.

Немолчное сердце –
источник желаний –
иссякло.

Пустыня –
осталась.

Закатное марево
и поцелуи –
пропали.

Пустыня –
осталась.

Умолкло, заглохло,
остыло, иссякло,
исчезло.

Пустыня –
осталась.

(Перевод М. Цветаевой)

И. Н. Крамской. Христос в пустыне. 1872 г.

Если мужчины в Испании предпочитают захватывающую цыганскую сигирийю, то женщины обычно здесь поют солеА — меланхоличные жалостливые человечные песни, сравнительно легко достигающие сердца слушателей. Солеа — трёхстрочная андалузская песня:

Забудь, что была со мною,
скажи, что любила камень
и смыло его волною.

Само название «солеа» означает одиночество, тоску и сиротство.

Крик оставляет в ветре
тень кипариса.
(Оставьте в поле меня, среди мрака -
плакать.)

Все погибло,
одно молчанье со мною.
(Оставьте в поле меня, среди мрака -
плакать.)

Тьму горизонта
обгладывают костры.
(Ведь сказал вам: оставьте,
оставьте в поле меня, среди мрака -
плакать.)

  Рефрен, повторяющийся как прибой морской волны — непременный атрибут этих песен.

Лола стирает пеленки,
волосы подколов.
Взгляд ее зелен-зелен,
голос ее - лилов.

Ах, под оливой
была я счастливой!

Рыжее солнце в канаве
плещется около ног,
а на оливе воробушек
пробует свой голосок.

Ах, под оливой
была я счастливой!..

Продолжение здесь: http://nmkravchenko.livejournal.com/105628.html

Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/104403.html