В дорогом московском стейк-хаусе Goodman интеллектуалы Михаил Хазин, Малек Дудаков и Игорь Каргин ведут разговор, от которого стынет кровь.

Они говорят о «кукловодах», войне элит и неминуемом крахе нашей цивилизации.

Это не конспирологический шепот в подполье.

Это откровенный разговор интеллектуалов, знающих кухню мировой власти изнутри. 

И каждое их слово — как удар молота по хрупкому стеклу нашего привычного мира. 

Вопрос, взорвавший тишину

Игорь Каргин, медийное лицо, известное умением ставить неудобные вопросы, задает вопрос известному экономисту Михаилу Хазину.

«Миша, — начинает Каргин, и его голос, обычно ироничный, звучит необычно серьезно. — Все кругом твердят про «мировое правительство», «глубинное государство», «хозяев денег». От кухонь до кулуаров Думы. Ты всю жизнь изучаешь системы. Скажи честно: это бред маргиналов или… диагноз нашего времени?».

Хазин, экономист с лицом уставшего пророка и репутацией человека, знавшего тайные пружины власти еще в ельцинской Администрации Президента, медленно подбирает слова.

«Игорь, это не бред, — наконец говорит он. — Но это и не «теория заговора» в духе плохих триллеров. Речь о глобальном управлении рисками. Существует группа… назови их «Они», «золотой миллиард», «хозяева дискурса»… не суть. Это неформальная сеть, элита элит, чьи интересы транснациональны. Их власть — не в танках, а в контроле над финансовыми потоками, ключевыми СМИ, идеологическими институтами. И их главная, единственная цель — сохранить «систему», которая дала им эту власть и богатство. Любая реальная альтернатива этой системе, любая сила, способная предложить иное мироустройство, для них — экзистенциальная угроза. Они будут давить ее любыми средствами. Это не злой умысел, это инстинкт самосохранения паразита, вросшего в тело глобальной экономики».

Малек Дудаков, политолог с аналитическим складом ума и глубоким знанием кремлевских раскладов, поправляет очки. Его взгляд переходит от Хазина к Каргину.

«Михаил Леонидович говорит о фундаменте, — подхватывает Дудаков. — А теперь приложите эту схему к России. Почему именно мы — главная мишень? Потому что в России произошел раскол внутри правящего класса, который поставил под угрозу их глобальный контроль».

«Финансисты» vs «Силовики»: война в сердце Кремля

Дудаков разворачивает перед незримыми слушателями карту внутренней войны, невидимой миру, но определяющей судьбу России:

«Представьте два лагеря. Первый — «Финансисты»: Усманов, Дерипаска, Фридман, Авен… Их капиталы глубоко интегрированы в западную финансовую систему. Их виллы — в Лондоне и Ницце, дети учатся в Оксфорде и Йеле. Их идеал? Статус комфортных региональных менеджеров «золотого миллиарда». Их лоббирование? Постепенная интеграция России в западную орбиту на условиях периферии, поставщика ресурсов. Они говорили на языке, понятном «Им».

Хазин кивает, дополняя:

«Их сила была огромна в «лихие девяностые» и «нулевые». Они считали, что так будет всегда. Они недооценили…»

«…Недооценили второй лагерь — «Силовиков», — продолжает Дудаков. — Это не только генералы ФСБ или армии. Это выходцы из силовых структур, ВПК, руководители госкорпораций вроде Сечина, Ротенбергов. Их опора — не биржевые котировки, а государственная машина, силовой аппарат, контроль над стратегическими ресурсами. Их идеология — не глобализм, а «суверенитет». Сильная, независимая Россия как центр силы в многополярном мире. Их не устраивала роль младшего партнера. Они хотели своего стола в игре, а лучше — своего казино».

Каргин вскидывает бровь:

«И Путин? Он где в этом раскладе?»

Хазин отвечает первым:

«Путин — арбитр. И поле битвы. Весь период его правления — это перманентная война между этими двумя группами за влияние на него, за контроль над ключевыми решениями. Баланс сил постоянно колебался».

Дудаков добавляет ключевую деталь:

«Перелом наступил в 2014-м. Крым. Донбасс. Санкции. Это не было спонтанным решением «сгоряча». Это была «победа» группы «силовиков». Они убедили или заставили арбитра сделать ставку на суверенитет, на силовой сценарий. «Финансисты» были отодвинуты от рычагов реальной власти, их международные связи превратились из актива в обузу. Для «них», для глобальной элиты, это был красный флаг. Россия под контролем «силовиков» перестала быть управляемым элементом «их» системы. Она стала живым доказательством того, что альтернатива «возможна». А это — смертный приговор их монополии на будущее».

Украина: геополитический нож в спину Системы

Игорь Каргин задает вопрос, который режет воздух, как лезвие:

«Тогда что такое Украина сейчас? Невинная жертва? Или…?»

Михаил Хазин отвечает вполне однозначно:

«Украина, Игорь, это «инструмент». Высокоточное оружие в руках «них» против России «силовиков». Цель не помочь Украине. Цель — уничтожить или максимально ослабить Россию как носителя идеи суверенности, как угрозу их глобальному господству. Вернуть к власти «финансистов», которые снова встроят страну в их систему на колониальных началах, или, если не получится, расчленить ее, превратить в нежизнеспособный конгломерат слабых государств. Война на Украине — это война «них» против российской модели, которую они не могут контролировать. Это война на уничтожение альтернативы».

Дудаков подхватывает, его анализ звучит как сводка с фронта невидимой войны:

«Санкции, беспрецедентные по масштабу и жестокости? — Инструмент давления. Потоки оружия в Киев? — Инструмент ослабления. Информационная война, демонизация всего русского? — Инструмент изоляции и подрыва легитимности. Они играют в долгую. Их ставка — на истощение. На то, что экономика не выдержит, что народ устанет, что элита «силовиков» дрогнет под давлением, расколется, и тогда можно будет поставить у власти управляемых «финансистов» или их аналог. Они готовы платить любую цену, лишь бы сохранить свою систему, даже если эта цена — десятки, сотни тысяч жизней на украинской земле».

Каргин качает головой, в его голосе — смесь неверия и ужаса:

«Но разве они не видят, что их собственная система трещит по швам? Инфляция, долги, социальный взрыв в Европе, кризис легитимности в Штатах? Разве это не признаки агонии?»

Агония Титанов: крах как единственная уверенность

Хазин отвечает не сразу:

«Они видят, Игорь. Они видят лучше нас. И именно поэтому они так «отчаянны». А отчаяние делает их опасными до безумия. Их система — эта либерально-финансовая глобалистская модель — действительно умирает. Она исчерпала ресурсы роста. Она держится на бесконечных долгах, на печатном станке, на эксплуатации периферии. Она биологически нежизнеспособна. Но они не сдадутся. Они будут цепляться за власть до последнего. И для ее сохранения они готовы развязать «мировую войну». Спровоцировать голод в Африке. Обрушить экономики. Разрушить экологию. Утопить мир в хаосе. Потому что в хаосе, в «после нас хоть потоп», у них есть шанс удержать хоть часть своего влияния, переформатировать управление. А если не получится… Они утащат за собой в могилу как можно больше. Это логика смертельно раненного зверя, обладающего ядерной дубинкой».

Дудаков добавляет:

«Хазин прав в главном: крах их системы неизбежен. Математика, экономика, экология — все кричит об этом. Но их борьба за отсрочку, за сохранение статус-кво любой ценой «катастрофически ускоряет» этот крах и делает его неизбежно более разрушительным. Они оттягивают конец, но тем самым гарантируют, что он будет страшным. Вопрос не в том, «рухнет» ли старая система. Вопрос в том, «что» и «кто» уцелеет в ее обломках, и кто будет определять правила новой игры. Будут ли это уцелевшие остатки «них», сумевшие адаптироваться? Или новые силы, рожденные в хаосе? И какой ценой заплатит за это перерождение обычный человек в России, в Европе, в Азии?»

«Значит, мы все — заложники агонии титанов? Зрители в первом ряду театра абсурда, где спектакль закончится всеобщим пожаром?» - обращается к собеседникам Каргин.

Финальные слова Хазина звучат как эпитафия эпохе:

«Мы не заложники, Игорь. Мы — участники. Пусть и с разной степенью влияния. Мы — свидетели конца одной великой иллюзии и мучительного рождения чего-то нового. Ставка в этой игре — не чьи-то геополитические амбиции. Ставка — выживание человеческой цивилизации в том виде, в каком мы ее знаем. Игнорировать это — значит обрекать себя на роль жертвы. Понимать — значит хотя бы пытаться искать выход. Пусть даже в кромешной тьме».

Эта дискуссия в Goodman — не просто частное мнение трех интеллектуалов. Это симптом глубокого осознания кризиса теми, кто видит его корни. Их диагноз беспощаден:

«Они» существуют: Глобальная элита, ставящая сохранение своей власти и системы выше любых человеческих ценностей.

Раскол Кремля — детонатор: Победа «силовиков» над «финансистами» в 2014 году сделала Россию врагом №1 для этой элиты, ибо доказала возможность независимого развития.

Украина — поле битвы Систем: Конфликт — не национальный, а геополитический, инструмент уничтожения российской модели суверенитета.

Крах Системы неизбежен, агония — смертельно опасна: либерально-финансовая глобалистская модель обречена, но ее агония угрожает миру глобальной катастрофой.

Ставка — цивилизация: Ррчь идет не о победе одной страны над другой, а о том, выживет ли человечество в процессе крушения старого миропорядка и рождения нового.

Вопрос, оставшийся висеть в сигарном дыму Goodman:

Есть ли у человечества шанс перехватить инициативу у «хозяев гибнущей системы», или мы обречены быть лишь статистами в их последней, смертельной игре?

Ответа нет.

Но игнорировать предупреждение, прозвучавшее за тем столиком, — все равно что смотреть в лицо урагану и отрицать его существование. Пока камера была включена, правда, страшная и неудобная, прорвалась сквозь стены.

ТЕМА. ГЛАВНОЕ