Поверьте мне, создание романов напоминает скорее охоту, чем, скажем, строительство храма по заранее изготовленному плану. До последней минуты вас поражает неожиданность того, что вы встречаете, вы попадаете в непредвиденные ситуации — и всё только потому, что вы, как безумный, неуклонно гонитесь по следам чего-то живого.

Сама жизнь есть аксиома о пустом множестве. Она начинается с нуля и кончается нулем. Мы знаем, что оба состояния существуют, но не осознаем ни одно из них как опыт: это состояния, которые неизбежно составляют часть жизни, хотя они не могут быть прожиты.

По какой-то причине всё превратилось в метафору.

Если природа может вам солгать, она солжёт. 

Абсурд не освобождает, он сковывает.

— Ты был? Ну как?

— Да ничего.

— Народу было много?

— Сначала не очень. Пришёл я — стало значительно больше.

Наяды, обитательницы вод,
Поящих землю свежестью прохладной,
Вы видите, как праздный, безотрадный
Другой поток из глаз моих течет.

Дриады, страшен ваших стрел полет,
Они сверкнут — и пал олень громадный,
Вы видели глаза, чей беспощадный
Единый взгляд в сердца позором бьет.

Хотите видеть слезы горькой муки?
Оставьте ваши воды, ваши луки,
Идите, нимфы милые, сюда.

Здесь тусклы дни, и ночи здесь бессонны,
Но стрелы есть в глазах разящих доны,
В моих глазах — прозрачная вода.

В освещении лунном мутненьком,

Проникающем сквозь окно,

Небольшим орбитальным спутником

Бог снимает про нас кино.

Из Его кружевного вымысла

Получился сплошной макабр.

Я такая большая выросла,

Что едва помещаюсь в кадр.

Но и в смерти присутствует слово «жить».

В перезревшем яблочке червячок

фитильком затеплился и погас.

Не закончен мир, там, где сеет бог,

мышь скребётся, дремлет кошачий глаз.

Тайна яблока — вся про нас.

У меня оружие слабо — и только имеет ту цену, что оно моё собственное, что я взяла его в моей тихой жизни, а не из книг, не понаслышке...

— В поездке ты сможешь поближе познакомиться со своей дочерью: о чём она мечтает, чего боится...

— Хелен, а это обязательно?

— Джейк!

— Но я боюсь.

Я верю тому, что меня убеждает.

Произведение искусства требует времени, чтобы созреть и окрепнуть. Если начать судить его слишком рано, можно ошибиться в оценке.

Продай свой ум и купи замешательство.

Жизнь сжимается и расширяется пропорционально нашей смелости.

Трудна жизнь тревожного подростка. Силы растут день ото дня, но их никогда не хватает на все испытания: испытания растут быстрее.

Волнение от предстоящей поездки всё росло, а вместе с ним рос я сам.

Мне нравилось смотреть, как алые вагоны, помедлив, въезжали на запасные пути, потом выписывали неторопливый круг по площадке и показывались из-за кирпичного домика, высекая из проводов лихую искру. Но ещё  больше почему-то волновал вид старых жёлто-бордовых трамваев, которые стояли в тупиках и годами не трогались с места. Это была не жалость или, по крайней мере, не только жалость. Старинные, то выгоравшие на солнце, то утопавшие в снегах вагоны не были руинами. Они могли двигаться, как могла бы и сегодня выстрелить исправная фузея восемнадцатого века. Казалось, эти трамваи каждую минуту ждали отправки. Вот-вот мог зайти человек, сесть в обитое дерматином кресло, поворотом рукоятки поднять дугу, включить мотор и пустить вагон в путь. Но ежеминутное ожидание ничем не кончалось ни зимой, ни летом. Наверное, именно этот тревожный заряд холостого ожидания волновал меня в старых трамваях.

Туман, это бледное животное, высосал за ночь зеленый сок из листьев.

Мы не можем избежать страха. Можем только превратить его в спутника, который сопровождает нас в наших захватывающих приключениях... Рискуйте каждый день — чуть-чуть или по-крупному, — и позже вы почувствуете себя замечательно.

— Я сделал кофе, а потом вспомнил, что вы его не пьёте, и выпил сам всё сам. Ты поспала?

— Да. А ты поспал?

— Нет, но я перебрал семнадцать вариантов, как нам быть, с учётом того, что у нас нет паспортов, мы не знаем английского, у меня на счёте 525 долларов и я швырнул в лицо директрисе дохлую летучую мышь.

Я двигаюсь сквозь

триллионы молекул

они расступаются

расчищая мне путь

а другие триллионы

с обеих сторон 

остаются на месте.

Дворник на ветровом стекле 

Начал скрипеть.

Дождь прекратился.

Я остановился.

На углу

мальчик

в жёлтом дождевике

держит за руку маму.

А д м и н и с т р а т о р. Самый лучший способ утешить принцессу — это выдать замуж за человека, доказавшего свою практичность, знание жизни, распорядительность и состоящего при короле.

К о р о л ь. Вы говорите о палаче?

Жизнь предполагает отсутствие уверенности, незнание того, что и как будет дальше. Едва только вы узнаете это, как вы начинаете потихоньку умирать. Творческие люди никогда не знают наверняка. Мы угадываем. Мы можем ошибаться, но всё же делаем прыжок за прыжком в темноте.

Картину нельзя дописать. Можно остановиться на интересном месте.

Это правдивая история, клянусь вам. О, я, конечно, изменила имена, географические названия и эпоху, а также профессии героев, диалоги, порядок событий и их значение. Но тем не менее, всё, что я вам расскажу, правда.

— А вы думаете, Зверь существует? — спросила я.

— Думаю, что-то такое тут есть, — сказал Фрэнк. — Но я сомневаюсь, чтобы он съел Келси Ньюмана.

— Я видела его, — вдруг сказала Ви. — Ну, я думаю, что это был он. Я видела собаку — очень большую и чёрную, похожую на увеличенную копию Бесс. Но это была просто собака — и всё.

— Серьёзно?

— Да.

— Где ты её видела?

— На тропинке.

— А ты, Фрэнк?

— А, я в этот момент как раз отвечал на зов природы и не видел его.

— Вообще-то, — решила уточнить Ви. — Я думаю, Зверь был скорее она, чем он.

— И что ты сделала? — спросила я.

— То, что делаю всегда, когда вижу собаку без хозяина. Сказала ей идти домой. И она пошла. Потопала по тропинке и вскоре исчезла.

А как же наша вечная любовь? Мы поклялись встречаться до самого выпускного!

Цена предмета — это количество жизни, которое требуется в обмен на него сразу или в течение долгого времени.

Говорят, что открытие — это случай, встретившийся с подготовленным умом.

Сам по себе гнев — не действие. Это приглашение к действию.

Вокруг героя всё становится трагедией, вокруг полубога всё становится драмой сатиров, а вокруг Бога всё становится — как? быть может, "миром"?

Искусство — это интеллектуальное, философское и духовное усилие.

Конфликт мнений приводит к истине, конфликт интересов — к неразберихе.

Никто по-настоящему не видит цветы; они такие маленькие, что требуют времени — у нас нет времени, а чтобы увидеть, нужно время, как и чтобы иметь друзей.

Истинная тайна мира — в видимом, а не в невидимом.

Любой выбор правильный, если ты готов его принять.

В борьбе с абсурдом так и надо действовать. Реакция должна быть столь же абсурдной. А в идеале — тихое помешательство.

Смех очень важен для меня. Это хорошее средство для разгона частных и коллективных галлюцинаций, всяких одержимостей и навязчивых идей.

Но если вы, подобно дождевым каплям,

падёте в пучину и растворитесь в ней,

будьте готовы к любым превращениям.

Соль, едкая соль,

стынь и прозрачность — юдоль

морская. Обломки на дне

песок укрывает вполне.

Дик, хищен и дик 

прибоя пенный накат.

Коль в песню глубин ты вник,

мысль для тебя мелка.

Мощь, вечная мощь

цепи бессчётных волн...

Вместе валы тверды,

каждый же мягкости полн.

Море пьёт нашу кровь,

но жизнь ему всё ж отдай —

как бы ты ни был глубок,

покой на дне — это рай.

Рассвет — время глубоко личное, вы не находите? Располагающее к одиночеству. Обычно так говорят про полночь, но мне кажется, что полночь — пора самая что ни на есть компанейская: все спят в темноте бок о бок.

Такое лучше держать в тайне между тобой и твоим интернет-провайдером.

На середине этой речи до меня дошло, что Эллен Айдельсон – подрядчик. Она разыгрывала типичный для подрядчика спектакль. Это ритуал, во время которого: а) подрядчик в мельчайших подробностях объясняет вам, что сделать то, о чем вы его просите, невозможно; б) вы глубоко раскаиваетесь в том, что вообще заикнулись об этом, и берете свою просьбу назад; в) он говорит, что что-нибудь придумает; г) почему-то выходит так, что он делает вам одолжение, выполнив то, для чего его наняли. 

Жизнь не может быть скучной.

Все происходит совершенно по-идиотски.

Своей жизнью мало-помалу мы пестуем смерть.

— Это ведь мы посоветовали ему купить мотоцикл.

— А если мы предложим ему спрыгнуть с моста, он прыгнет?

— Не знаю, мы это попробуем в следующий раз.

— Мой отец обычно говорил мне, что Бог любит камни, мух, сорняки и бедных людей превыше всего из всех Его созданий, и вот почему Он сотворил их так много.

— Но каждый год они как будто возвращаются.

— Да, думаю, возвращаются, — сказал Вилл. — Только так я могу это объяснить.

— Выступление будет для тебя слишком душещипательным, — объяснила я. — Ты умрешь от умиления.

— Но я мечтаю умереть от умиления! Обожаю это дело. 

Медуза — точно сердце бесплотного призрака: смотришь сквозь него и заглядываешь прямиком в иной мир, где скрывается всё, что ты когда-то утратил.

Варварство выражается в невнимательности к миру и в непонимании.

Я почти никогда не делилась с ней сокровенным, потому что берегла ее. Почему-то я боялась, что мои проблемы буквально ее убьют. Но тогда все стало по-другому. Я обнаружила между нами такую огромную пропасть, что если бы сделала шаг навстречу маме, то упала бы и разбилась.