Нас учат: «Не будь как все!», но не дают быть собой, нас призывают: «Говори, что думаешь!», но запрещают думать, нас уверяют: «Всё в твоих руках!», но связывают руки. Нам внушают, что счастье можно найти под крышкой кока-колы, что жизнь — это погоня за удовольствиями, а деньги — мерило всего. Нас воспитывают агрессивными потребителями, штампуя всех по одному лекалу, сформированному по запросам рынка. Для нас разработали целую «науку покупать», с помощью детского маркетинга приучив к шопингу с пелёнок, и мы верим, что мир — это супермаркет, в котором можно купить всё, что продаётся, и продать всё, что покупается.

Но в гонке потребления нет победителей, в ней все проигравшие. Мы стали приложениями к своим гаджетам и заложниками собственных вещей, наши сны похожи на рекламные ролики, а дневниковые записи — на список желательных покупок. За нас мечтают маркетинговые службы, а ловцы человеков — маркетологи — знают нас больше, чем мы сами. Все мы подсчитаны ими, изучены, взвешены и найдены лёгкими. Они упаковывают наши грёзы в красочные рекламные буклеты, набитые отелями, курортами и вечеринками, местами, где обязательно нужно побывать, блюдами, которые нужно попробовать, и эмоциями, которые мы обязаны испытать. Мы разучились говорить на отвлечённые темы, за обедом обсуждая меню, на прогулке — чужие наряды, в путешествиях — комфортабельность отеля. «Из ничего человек снова возвращается в ничто, мрачный день смерти вдруг уничтожает цветущую жизнь, и от человека остается лишь одно пустое имя», — доносится через века голос неизвестного римлянина, выбившего эти слова на камне. А что останется от нас? Анкеты покупателей? Надписи на футболках? Статусы в соцсетях?

Индустрия развлечений — это тоталитарная секта, на воротах которой написано: «Оставь себя всяк сюда входящий». «Звёздный» конвейер плодит нам кумиров, заставляя следить за каждым их шагом, проживать их жизнь вместо своей. И неважно, слушаем ли мы музыку, смотрим ли фильмы, читаем ли журналы — главное, чтобы были в курсе последних сплетен шоу-бизнеса. Большими заголовками нам выкрикивают о «звёздных» адюльтерах, развешивают на рекламных щитах грязное бельё, — и нет закона, спасающего от преследования настырных «звёзд»! Диктатура глянца убивает не только души: обезумевшие фанатки прыгают из окон, подростки вскрывают вены, а искалеченным, изуродованным судьбам несть числа. Не пора ли открыть памятник жертвам гламурного фашизма? Выставляя личную жизнь на страницах СМИ, нам отводят роль дворни, подглядывающей за барами в замочную скважину. Мы знаем о голливудских актёрах больше, чем о соседях по лестничной клетке, и их жизнь кажется нам интереснее собственной. Мы уже не ходим в гости, проводя вечера у телевизора, и нам милостиво приоткрывают двери своих особняков, дозволяя помечтать, посудачить, прикоснуться к «красивой» жизни с той стороны экрана, чтобы на мистическом уровне питаться нашим тайным поклонением и завистью. Заражаясь жизнью на камеру, мы и сами путешествуем, гуляем, танцуем, смеёмся, встречаемся с друзьями (...)только для того, чтобы потом выставить фото в Интернете. Перенимая кривлянье «звёзд», мы множим лживые фотоулыбки и виртуализируем свою жизнь, дорисовывая её в фотошопе. Вместо того чтобы ловить мгновение, мы его убиваем, ведь нам внушили, что главное не жить, а позировать, не быть, а казаться.

Современная психология граничит с психиатрией, а советы модных психоаналитиков напоминают записки из сумасшедшего дома. Они учат общаться с тем, кто полезен, любить того, кто выгоден, расставаться с тем, кто отслужил своё. В семье вести себя как на работе, в любви — как на рынке, в офисе — как на войне; не уступать, не поддаваться, стоять на своём, ничего не слышать, не видеть, не говорить. Нам внушают, что курсы актёрского мастерства нужны не только актёрам, и, превращая жизнь в дурной театр, учат лицедействовать с друзьями, любимыми и даже с самими собой. Примеряя на себя придуманные образы и модели поведения, которые сидят на нас, как «испанский сапог», мы превращаемся в эмоциональных обрубков, неспособных на чувства. Мы следуем журнальным советам, свято веря, что их авторы знают то, чего не знаем мы, и живём по готовым рецептам счастья, донашивая судьбу с чужого плеча. Мы говорим фразами из кинофильмов, шутим остротами радиоведущих, одеваемся как велит мода, и не понимаем, почему делаем так, как нас учат глянцевые евангелия, и всё равно глубоко несчастны.

Нам страшно остаться наедине с собой, мы гоним мысли, как непрошенных гостей, и не доверяем собственному мнению, мы больны особой формой «эгофобии», боязнью самих себя. Нам кажется, что, отбросив бренды, музыку, фильмы, гороскопы, модные книги, ресторанные меню, клубные вечеринки, газетные заголовки, аватары и ники — мы потеряем себя, оставшись голыми и безликими. Мы верим, что маска, которую на нас надевает общество, это и есть наше лицо.

Нас травят масскультом, вызывающим массовый психоз, примитивной музыкой, бессвязной и обрывочной смс-литературой, живописью, напоминающей тесты Роршаха, нас пичкают театром маразма и трёхмерным кинематографом с плоским сюжетом, заставляя искать подтекст там, где нет и прямого смысла. Нас кормят фаст-артом, забивая головы чит-бургерами, которые пишутся быстрее, чем читаются, и фильм-бургерами, которые забываются прежде, чем закончатся финальные титры. В современном искусстве нет места психологии и человеческим отношениям, всё сведено к голому немотивированному «экшну», действующие лица которого — плоские, как герои компьютерных игр. Иллюзия жизни проецируется на реальность, и мы сами становимся бесчувственными и пустыми, как киногерои нашего времени, со сбитыми нравственными ориентирами, словно компасы со сломанными стрелками. Искусство учит? Современное — калечит, делая нас моральными дальтониками, не различающими, что такое хорошо, а что такое плохо. «Народ, — говорил Мао, — это чистый лист бумаги, на котором можно рисовать любой иероглиф». А может, мы — белый экран, по которому можно показывать любое кино?

Телевидение вошло в нашу плоть и кровь, превратив в Homo Video. Телевизор стал внешним мозгом, сделав нас беспомощными без телеповодыря. Он услужливо предлагает набор удобных мировоззрений, и если раньше мы спорили, потому что имели противоположные мнения, то теперь — потому что смотрим разные телешоу. Инакомыслие полыхает в кострах инквизиционных СМИ, которые выжигают иное мнение в зародыше. Проще говорить с телевизором, чем дискутировать с тем, кто проводит свободное время перед экраном: любые доводы, любые логические объяснения — это дом, построенный на болоте, ведь СМИ разрушают саму способность мыслить, деформируя мозг и атрофируя фантазию. Воображение давно стало атавизмом, пережитком прошлого, недоступным человеку-телезрителю: мысли, как волки, обложенные красными флажками, не могут вырваться за границы телевизионных клише.

Но молодые бунтуют, они чутки к грубым телевизионным приёмам и способны сопротивляться. Только им не уйти от расставленных сетей мировой паутины, где все мы — легче пустоты. Спасаясь от одиночества, мы ещё больше погружаемся в него среди сетевых друзей, интернет-флирта и виртуальных дел. Интернетовский каток утюжит не хуже телевизионного. И дело не в тотальном контроле социальных сетей или прозрачности почтовых ящиков — кому мы интересны? — а в обилии ненужной информации, накрывающей девятым валом, в миллионах картинок, фотографий, стихов, сплетен, статей и новостей, в миллионах лиц, среди которых теряешь своё.

Впрочем, наша жизнь виртуальней Интернета. Свобода выбора не предоставляет выбора: за нас решают, кем и с кем нам быть, что говорить, куда идти и зачем жить. Нам закладывают в голову мысли, словно компьютерные программы, и нажатием кнопки стимулируют суррогативные телеэмоции. Наши пророки лживы, а кумиры бездарны, мы живём в антиутопии, в мире, о котором пророчествовали фантасты, а за окном у нас — бесконечный 1984-й год. Мы и сами не знаем, кто мы: то ли рабы свободы, то ли свободные рабы. Мы грезим наяву, а живём понарошку. И умираем, так и не родившись.