МЕЖДУ СВЕТЛЫМ БУДУЩИМ И АПОКАЛИПСИСОМ
Кто из нас не помнит со школьных лет этих вдохновенных строк Белинского: «Завидую внукам и правнукам нашим, которым суждено видеть Рос-сию в 1940 году, стоящую во главе образованного мира…» и позднейшего едкого комментария к ним, что как раз через сто лет и наступило это «завидное» время жесточайшей тирании и тотальной милитаризации в просвете между двумя – бесславно завершенной и бесславно начавшейся – войнами.
Но и 50 лет спустя миражи этого «светлого будущего» продолжали будоражить мысли героев Чехова. И не только более-менее здоровых и социально благополучных персонажей «Трех сестер», но и запертого в кошмарной палате № 6 безумного Ивана Громова, бросающего в лицо своему мучителю док-тору Рагину: «Таким господам, как вы и ваш по-мощник Никита, нет никакого дела до будущего, но можете быть уверены, милостивый государь, наста-нут лучшие времена! Пусть я выражаюсь пошло, смейтесь, но воссияет заря новой жизни… Я не дождусь, издохну, но зато чьи-нибудь правнуки дождутся».
Сменился век, принеся с собой самую разрушительную из всех прежних войн – Первую мировую, но, несмотря на ее отрезвляющий опыт, доминанта общественного сознания остается все той же: мы не увидим, так хоть наши внуки доживут. С этим, по крайней мере до конца 50-х годов, жило несколько поколений советских людей, и этим же питалась до поры до времени мысль многих европейских интел-лектуалов. Вот, например, какими словами заканчи-вал свою книгу «Мистерия Вселенной» (1930 г.) из-вестный английский астрофизик Дж.Джинс: «Как обитатели Земли, мы живем в самом начале време-ни: мы вступаем в бытие в свежих красотах рассве-та, и перед нами расстилается день невообразимой длины с его возможностями почти неограниченных достижений. В далеком будущем наши потомки <…> будут считать наши века за туманное утро истории мира…»
И, тем не менее, внуки дожили. Не все, разумеется, а лишь в некоторой, ограниченной части света, именуемой развитыми странами, или «золотым миллиардом». Правда, это светлое будущее оказалось не столь лучезарным, как виделось в мечтах, более что ли приземленным и, может быть, прозаичным, но факт остается фактом: никогда еще в истории среднестатистический горожанин, фермер, служащий и т.д. не пользовался такими благами и комфортом, не имел таких возможностей для раз-влечений, отдыха, путешествий, как современный житель США, Западной Европы или Австралии.
Но вот парадокс: вместе с этим пролившимся на него дождем благ научно-технического прогресса из его жизни ушло согревающее ощущение ее пер-спективы. Ощущение восходящей лестницы поколений на пути к совершенствованию человеческого социума. А взамен в наш лексикон вошли такие деструктивные и неизвестные прежде понятия, как международный терроризм и СПИД, как демографический взрыв и экологический кризис, и – как попытка что-то противопоставить двум последним – устойчивое развитие.
Когда это началось? История не знает верстовых столбов и опознавательных знаков, но не боясь сильно погрешить против истины, можно указать на последнюю треть XX века – когда люди «открыли» для себя окружающую среду. В 1972 г. в Стокгольме собралась первая Всемирная конференция по проблемам окружающей среды и в том же году был опубликован знаменитый Доклад Римскому клубу «Пределы роста», в котором американские исследо-ватели Донелла и Деннис Медоуз с сотрудниками сообщили о результатах своих компьютерных экс-периментов, где были смоделированы темпы роста мировой цивилизации с учетом возрастающего ее давления на биосферу и постепенного истощения жизненно важных ресурсов. Причем даже самые оптимистичные из рассмотренных авторами сценариев где-то к середине XXI столетия неизменно упирались в экологический коллапс на фоне дегра-дации окружающей среды.
Нет, нельзя сказать, что до той поры ученые во-все не догадывались об уготованных человечеству пределах. Но вот так осязаемо, «нос к носу», пусть даже на компьютерных моделях, они столкнулись с ними впервые. И хотя, как выяснилось впоследствии, не все из использованных Медоузами парамет-ров оказались, как говорят, репрезентативными, а, следовательно, и не все их выводы вполне корректными, тем не менее работа эта послужила детона-тором для широкого фронта экологических исследований. При этом в центре внимания большинства ученых оказалась проблема загрязнений, приобретших в наши дни поистине глобальный характер. Вопрос же сохранности природных экосистем был вытеснен куда-то на периферию. Иными словами, человек как бы свыкся с мыслью о своей будущно-сти вне природы и стал задумываться над тем, как создать приемлемую для себя среду сугубо технологическими средствами.
Но не все, однако, разделяли подобный «техно-логический оптимизм». А настоящее понимание роли природных экосистем в формировании окру-жающей среды пришло, по-видимому, только в 80-х – 90-х годах прошлого века, причем первостепен-ный по значимости вклад внесли в него российские экологи. И это, вероятно, не случайно. Ведь именно в России, наряду с Канадой, сохранились крупнейшие в северном полушарии территории не-тронутой дикой природы (миллионы кв. километ-ров!), считающиеся мировыми центрами стабилизации биосферы. Предоставляя ученым уникальные возможности для наблюдений и исследований, они дают одновременно и богатейший материал для теоретических обобщений. Об одной такой теории, разработанной петербургским биофизиком В.Г.Горшковым и имеющей отношение если не к светлому, то, во всяком случае, к прогнозируемому будущему человечества, мы хотим рассказать чита-телю. Тем более, что облегчает эту задачу вышедшая в 2005 г. Москве книга В.Данилова-Данильяна, К.Лосева и И.Рейфа «Перед главным вызовом цивилизации», базирующаяся на ее выво-дах и содержащая более-менее популярное ее изло-жение.
Задумывались ли вы над тем, как хрупка и ра-нима земная жизнь, этот «неустойчивый огонек, за-дуваемый и колеблемый всеми ветрами вселенной», вот уже 3,5 млрд лет теплящийся на «тонкой корочке», что отделяет его от расплавленных земных недр и вечного холода межпланетных пространств с их смертоносным космическим излучением? Так поче-му же из всех катаклизмов – столкновений Земли с астероидами, оледенений, грандиозных подвижек земной коры и вулканических извержений – жизнь всегда, в конечном счете, выходила победителем?
Эта загадка послужила в свое время отправным пунктом в создании Горшковым его теории, причем «подсказка» для нее пришла, так сказать, из космоса. Два ближайших к Земле соседа по солнечной системы, столь похожие на нее по всем физическим параметрам и столь отличные по климатическим ус-ловиям. Что же помешало нашей планете разделить участь разогретой до +400°С Венеры с ее испарив-шимися в силу парникового эффекта морями и океанами или же Марса с его оледеневшей и смерз-шейся поверхностью и близкой к –100°С средней температурой? Тем более, что не видно никаких внешних причин, которые помешали бы трансфор-мации земных условий в то или другое устойчивое, с физической точки зрения, состояние.
Для объяснения этого феномена Горшков выдвинул дерзкую, на первый взгляд, идею: условия для существования жизни на Земле с момента ее за-рождения формировала прежде всего… сама жизнь, воздействуя выгодным для нее образом на окружающую абиотическую среду. В самом деле, кисло-родная атмосфера, почва, круговорот углекислоты в атмосфере и океанской толще, стабилизация конти-нентального влагооборота – все это «дело рук» рас-тительных и животных организмов, которые за сот-ни миллионов лет в корне преобразили лицо нашей планеты. И все же, чтобы подняться на высоту проблемы, нужно было сделать еще один важный шаг в сторону пересмотра сложившейся со времен К.Линнея и Ч.Дарвина иерархической пирамиды: особь – популяция – вид – сообщество видов. Ведь по крайней мере до середины прошлого века большинство исследователей числило эволю-ционными единицами вид или популяцию особей, приспосабливающихся к изменчивым условиям среды. Горшков как бы перевернул эту пирамиду, показав, что подлинной единицей, взимодействующей с окружающей средой, является не вид, и не особь, а сообщество организмов – биогеоценоз, природная экосистема, – в рамках которых осуществляется не-прерывный круговорот вещества и энергии. Отдельные же особи и даже виды с этой точки зрения яв-ляются не самостоятельными биологическими единицами, а скорее подобием жестко скоррелированых клеток и органов в пределах единого целостно-го организма.
Следовательно, биотические сообщества и эко-системы, включая и экосистемы Мирового океана, – вот то ключевое звено биосферы, потянув за которое, можно проследить всю цепь ее сложнейших отношений и, в частности, понять то место, которое занимает в ней человек как один из населяющих Землю видов. Горшков рассчитал величину энергопотока в естественных (ненарушенных) природных экосистемах по трем основным группам организмов – бактерии и грибы, насекомые и животные. При этом выяснилось, что бактериями, грибами и простейшими потребляется более 90% растительной органики и еще около 10% – мелкими беспозвоночными (членистоногими, червями, мол-люсками и т.п.). На долю же крупных позвоночных животных, включая и человека, ответственных за более тонкую функ¬циональную настройку природ-ных сообществ, приходится менее 1% циркулирующей в биоте энергии.
Запомним эту цифру – 1%. Потому что она характеризует такое важнейшее для современности понятие, как ассимилирующая, или хозяйственная, емкость биосферы – тот энергетический коридор, за пределы которого не должна выходить мировая ци-вилизация, озабоченная сохранением стабильности окружающей планетарной среды. А подсчитав энер-гетическую мощность всей земной биоты (около 100 ТВт/год или 100•1012 Вт/год), не трудно получить и количественную характеристику этого показателя – порядка 1-2 ТВт/год. Фактически же мощность человеческого хозяйства составляет сегодня 13 ТВт/год, а 1-2 ТВт/год соответствовали мощности цивилизации в самом начале ХХ века, когда человечество перешагнуло этот запретный для него рубеж. К тому времени население Земли достигало 1,6 млрд. человек, и им бы¬ли уже разрушены или сильно деформированы природные экосистемы на 20% поверхности суши (сегодня эта цифра достигла 63,8%).
Вдумайтесь в эту беспощадную статистику: 20% за несколько предшествующих тысячелетий и 43% – за один последний век! Как уже говорилось выше, до сих пор в центре внимания подавляющего большинства экологов находилась проблема за-грязнений и поиск путей их технологической мини-мизации. Однако, как показали работы Горшкова и его соавторов, именно уничтожение дикой природы – естественных экосистем, обеспечивающих дина-мически замкнутый круговорот связанных с жизнью веществ, несет в себе главную угрозу стабильности биосферы. И, видимо, не случайно быстрый рост концентрации атмосферного CO2 совпал с началом XX века, когда резко ускорился процесс разрушения природных экосистем, а человечество вышло за пределы отведенного ему однопроцентного энергетического лимита.
Что же дальше? Теория Горшкова называется теорией биотической регуляции и стабилизации ок-ружающей среды, и за этим длинноватым названием скрывается те выявленные им природные зако-номерности, при которых экосистемы не просто со-существуют с окружающей их абиотической средой, но и активно подстраиваются под всевозможные ее изменения – стойкие температурные экстремумы, изменения химического состава и т.д. И на каждое такое долговременное изменение параметров окружающей среды биота отвечает системной перестройкой своего обмена веществ – интенсифицируя или понижая синтез органики и депонируя тем самым излишки биогенных элементов, или, напротив, восполняя их недостаток, и т.п. А в ре-зультате, по прошествии некоторого периода времени (иногда десятков тысяч лет), параметры среды вновь возвращаются к оптимальным для биоты зна-чениям. Именно так на протяжении миллионов лет компенсируются возмущения окружающей среды, угрожающие существованию земной жизни.
Но сегодня самым грозным возмутителем планетарной окружающей среды является сам человек, уже превзошедший в этом плане все мыслимые и немыслимые рекорды. Во всяком случае, как показывают данные исследований минувших геологических эпох, таких масштабов и, особенно, таких темпов изменений окружающая среда еще не знала. Но и стремительное накопление атмосферной углекислоты, чреватое паркниковым эффектом; и эвтрофикация прибрежных и пресных вод (так называемое «цветение» вследствие накопления фосфорных и азотистых веществ); и опустынивание некогда плодородных земель; и даже не встречавшиеся прежде в человеческой популяции виды зооинфекций (СПИД, атипичная пвневмония и др.) свидетельствуют об одном – о том, что компенса-торные ресурсы земной биоты исчерпаны и что механизм биотической регуляции пошел, как говорится, в разнос.
Так можно ли в этой ситуации говорить не то что о светлом, но вообще о каком-либо будущем человечества? И тут в своих выводах Горшков со-лидарен с Медоузами: чтобы будущее вообще состоялось, цивилизация должна отступить. В том числе и чисто физически, высвободив значительную часть уже освоенных человеком территорий и осво-бодив «законно» принадлежащее природе место. А чтобы только законсервировать биосферу в ее нынешнем, далеком от благополучного состоянии – при существующем энергопотреблении и демографических показателях – нужно вернуться к состоянию примерно 30-х годов XX века, высвободив под природные резерваты порядка 20 млн кв. км. Реально ли такое? Вопрос этот, увы, остается пока открытым.