В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что жопа есть.
(А.С. Пушкин)

Присвоение кандидатских степеней у нас организовано специфично. Сначала проходит защита диссертации, которую некоторые по наивности считают кульминацией в четырёхлетнем рожании верёвки. По нервенности защита - хуже нет, только успевай убывающие килограммы отсчитывать. Но вот поедание тебя без соли и перца тридцатью ненавистными упырями окончилось, председатель диссертационного совета поднялся с протоколом голосования в руках, возвысил голос, и зачитал решение о присвоении тебе учёной степени кандидата немеряных наук. Алиллуйя и осанна, ангелы плачут в небесах, и ты в ажитации подбегаешь ко всем, заглядываешь в глаза, хватаешь за руки и признаёшься в вечной любви. Но вот тут-то и открывается забавнейшая мякотка, позволяющая постичь все глубины наших глубин. Диссертанту после защиты нужно собрать и правильно оформить четыре тонны бумаг, а затем отправить их в Москву, в ВАК РФ - Высшую аттестационную комиссию. Комиссия отечески благосклонно, но мудро и непредвзято проверит твой текст на предмет плагиата, научной ценности, правильности оформления, и при благополучном исходе утвердит присвоение степени. Например, моя защита прошла четырнадцать месяцев назад, в мае 2009, а диплом прислали только сейчас. И то не домой, а по месту защиты - в город Екатеринбург. Такая извилистость делает любую защиту похожей на бракосочетание, после которого научный шмендрик норовит выдвинуться в сторону брачного ложа, а ему говорят: "Э-э, дружок. К чему эта суета беспонтовая. Ты погуляй-ка годик-два, а как пора будет, мы тебя позовём. Давай, давай, иди с богом, не задерживай движение". В течение этой передержки неофит проходит испытание на толщину нервов и способность пребывать в проруби в известной неопределённости. Что характерно, невзирая на успешную защиту, платят ему в этот период как зачавканному ассистенту, две с половиной тысячи на полную ставку. У нас как у сперматозоидов: слабые науке не нужны. Но более всего озадачивает моральный фактор бессмысленно скомканной победы. Средняя правоведческая диссертация пишется около 4-х лет: Великая Отечественная заняла столько же. Ты вынашивал её как ребёнка, ходил с просветлённым видом и с токсикозом, перебирал слова и идеи, до последнего правил, терзался сомнениями, потом в муках родил, и все тебя поздравили, но - маленькая фигня - ребёнка тебе отдадут когда-нибудь потом. Через год. Или два. Мы пока не знаем, как дело пойдёт. Цезарь, безусловно, победил под Алезией, мы все рады за него, но насчёт триумфа пускай перезвонит через полтора годика. Дрейк как бы стал адмиралом после Гравелина, но пока пускай походит так, босяком и капером, а мы тут его немножко попроверяем. Приходите завтра. 

Людям, которые это придумали, явно пора подавать ананасную воду.

Но мои 14 месяцев - это ещё по-божески, добрые люди и по полтора года ждут, и дольше бывает. А благодарить за такую мою форсированную удачу нужно Президента РФ и четыре литра пива. Именно по настоятельному совету нефильтрованного светлого мною была отписана электронная челобитная на имя Президента с ябедой на всю эту ректальную систему. Жалко, что объём был ограничен двумя тысячами знаков, а то изошла бы в рыданьях вся администрация президента в полном составе над моей эпистолой. Но тёртый ванька жуков и двумя тысячами знаков сумеет возопиять к небесам. Так и вижу, как Дмитрий Анатольевич, получив лично в руки слезницу от брата-кандидата юридических наук, прочитал рвущие душу строки, припомнил свою замученную в застенках ВАК юность, не сдержал ретивое, жахнул кулаком по столу, призвал какого-нибудь ваковского Гриму Гнилоуста пред светлые свои очи, да и покарал его анально до порванных маточных труб и логопедических патологий в виде заикания. Может, конечно, и чуть менее драматично всё прошло. По крайней мере, две бумажки пришли мне почти одновременно: извещение о принятии к рассмотрению моего пьяного доноса и – через пяток дней - о том, что я могу приехать в Екатеринбург, забрать диплом и отправиться вместе с ним гореть в аду. Собственно, с того момента ход кляузы и справедливость в целом интересовать меня резко перестали.

Потому что послезавтра – в Ёбург.
А там ждёт другая забава: «Он был рождён, чтобы бежать».

От поезда до поезда у меня будет два с половиной часа, чтобы рывком неостановимого лемминга достичь Юридической академии, вломиться в секретариат диссовета с безумным лицом, вырвать из рук у супостатов диплом и тем же зверским карьером, оскальзываясь и биясь об углы на поворотах, проследовать обратно, в прыжке занырнув в трогающийся вагон. Такие планы, ясное дело, заканчиваются скверно: с нашей бюрократией поминутные схемы строить нельзя. Подобный немецкой продуманности блиц-криг оборвётся на том, что двери секретариата, когда я ударюсь в них всем телом на середине своего дерби, окажутся заперты. То есть будет одиннадцать дня, и вполне себе рабочий день, и там, внутри, вообще-то, обычно сидят целых три тётки, и любая за полминуты могла бы выдать мне заветную картонку. Но. Но. Именно (другого тут даже и ждать не надо) в этот самый день одну из них будет пучить дома от вчерашнего пережора квашеной капустой, другая за полчаса до моего появления уедет в управление образования, а у третьей в этот день будет свадьба дочери, или стерилизация кота, или вывих копчика, или какая-нибудь подобная чушь. При этом я буду метаться по всем коридорам с белыми глазами упомянутого выше кота и приставать к людям с криком "У меня поезд через полчаса, отдайте мне эту срань хоть кто-нибудь!!". И тут снова можно будет смело поставить на спор любимый стетсон, что сначала ни у кого не будет должной юрисдикции на выдачу диплома, а когда такой единорог всё же сыщется, то у него не окажется ключей от сейфа. И это только то, что можно обещать с абсолютной надёжностью. Само собой, будут и иные удары, каких давно не испытывал Великий Комбинатор. В битвах с российскими чиновниками здравый смысл обречён на поражение, а специфичная наша управленческая логистика имеет обязательное условие пролегания всех схем через анальное отверстие. Для гарантии того, что всё будет именно и только так, не нужен никакой дурацкий осьминог: за это поручится любой, кто хоть раз побывал в паспортном столе, налоговой, Росрегистрации, муниципальной администрации и прочих лепрозориях адекватности. Энтропия правит российскими присутственными местами.

Плюс ко всему советский поезд при температурах за тридцать обнаруживает своё основное предназначение - сдерживание перенаселения планеты путём научно просчитанного геноцида, и мы с моими кандидатскими ста килограммами уже пребываем в предвкушении.

И всё это аккурат поперёк отпуска.
О, Санта Мария, где ты..

 

"Как правило, каждая моя книга заканчивается чьей-нибудь смертью. Замечательные люди умирают. Например, книга о Карен, школьной учительнице. Я её убила перед наступлением каникул. Какая жестокость!"
(х/ф "Stranger Than Fiction", США)

Великий двухмесячный сессионный потоп истекает последними ручейками пересдач, ведомости сданы, отчёты написаны, дипломники мои защитились на четвёрки-пятёрки, гинекологический урожай коньяков пополнен, пальма исходит необъяснимыми пятнами, дома ждут картошка, веники и племянники, а в городе пошёл пух. Лето.

Наступает эпоха тополиного пуха.
С точки зрения вечности, это неплохо.

"Нашим дорогим и почитаемым родителям с сыновним приветом и почтением. Извольте знать, что, благодаря Богу, мы пребываем в добром здравии в городе Орлеане и посвящаем себя полностью учебе, памятуя, что Катон сказал: «Весьма похвально кое-что знать». Мы живем в добром и красивом доме, отделенном от школы и рынка одной стеной, так что можем ежедневно посещать занятия, не промочив ног. У нас также хорошие товарищи, уже преуспевшие в науках и весьма достойные во всех отношениях. Мы этому весьма рады, ибо псалмопевец говорит: «Cumsanctosanctuserit». Но, дабы нехватка средств не поставила под угрозу результаты, на которые мы рассчитываем, мы полагаем, что должны воззвать к вашей отеческой нежности и просить вас прислать нам с подателем сего немного денег, чтобы купить пергамента, чернил, чернильницу и прочие нужные нам предметы. Вы не оставите нас в затруднительном положении и постараетесь, чтобы мы достойно завершили наше обучение, дабы иметь возможность с честью возвратиться в свой край. Податель сего может также забрать башмаки и штаны, которые вы собирались нам послать".

Письмо двух орлеанских студентов своим родителям, конец XII в.

Сегодня на защите дипломных работ у очников мальчику-краснодипломнику была поставлена четвёрка. Да-да, комиссия пузырящихся тупостью самодуров во главе с патентованным педеросатанистом по причине своего непреходящего умственного климакса и врождённой ублюдочности сломала юноше красный диплом. Собственно, случилось это оттого, что дипломная работа у юноши была не вполне по теме, и на задаваемые вопросы он ответить не умел. Четвёрка - это чтобы вовсе уж не обижать, а так-то кругом тройка выходила. Некоторые даже говорили - "два", в кликушеском безумии своём говоря о необходимости ставить заслуженные оценки. Но этакой вакханалии допустить было, знамо, никак уже нельзя.

После чего мальчик, любимый сын мамы-директора гимназии, написал декану заявление о повторной защите. Декан, послушная идее субординации, передала челобитную вверх по вертикали власти. Руководство, ознакомившись с подмётной грамотой, велело не сношать ему мозги беспонтовыми интеллигентскими бреднями, а назавтра же собрать эту злопахучую доцентскую рвань, провести индивидуальную перезащиту, и по итогам её поставить юноше "пять". Вполне вероятно, что ректор знаком с мамой - городок маленький, административно-образовательная корпорация замкнутая. Вдобавок, ректору совершенно ни к чему, чтобы какие-то облезлые преподы-даватели причиняли ему неудобства и устраивали заусенцы на отчётности. Ну и воспитательный момент, конечно, присутствует - а то ведь всякое зачавканное педагогическое чмо начнёт делать что вздумается и оценки ставить поперёк статистики. Так и до прогрессивной налоговой шкалы или конфискаций за взятки додуматься можно.

Поэтому завтра мы, четверо взрослых людей с кандидатскими степенями, бросим дела и съедемся развлекать мальчика-краснодипломника искусством сохранять англосаксонскую безучастность во время автофелляции. А лично я, как хоть и фиктивный, но глава комиссии, буду ещё и непринуждённо улыбаться уголками рта.

Me cago an veinte quatro cojones de doce apostoles tam bien an conejo de la verjen putana Maria.

"Боже, храни полярников".
Б. Гребенщиков

Обрати внимание, ты постоянно жалуешься. На проблемы «по работе», на повышенное давление, на давление обстоятельств, на бессмыслицу жизни, безденежье и авитаминоз. А когда наступает отпуск, ты, понятно, рвёшься скорее из дома, из города, из страны, из круга друзей, окружения знакомых и кольца врагов. Чтобы отдохнуть, это ясно. Зной, море, рентгеноподобное солнце, прелести странной и несообразно дорогой еды, и кактусы как единственные растения с иголками вместо листьев. Алоха, Кушадасы.

А когда оканчивается отпуск, ты возвращаешься. Оттуда, где было так хорошо две недели, – сюда, где будет так обычно одиннадцать месяцев. От одной этой пропорции можно рехнуться. И, чтобы усугубить положение, ещё две недели будет никак – это когда отпуск продолжается, но ты уже не там, а здесь. Это время придумано дьяволом, чтобы дать человеку прочувствовать всю силу страстного нехотения на работу. Нет, никак нельзя допустить мысль, чтобы подобный цикл жизни сложился сам собой. Этот иезуитский способ существования могла измыслить только чья-то злая воля. Ведь всякому человеку, пережившему гормональные бури пубертата и обретшему способность здраво мыслить, понятно: если убираться подальше от дома, то – на север. Туда, где комары, болота, собачий холод, гнилые и черные леса, где зверь предназначен не для фотографирования, а местный житель – не для обслуживания столика в кафе. Туда, где так плохо, что сразу же начинает исступлённо хотеться обратно. И от пережитого ужаса продолжает хотеться ещё некоторое время по возвращении. Если поступить так, то собственный дом вдруг сделается сладчайшей из всех радостей жизни.

Я был на юге и был на севере. Иногда нужно ехать именно туда, вверх по карте. Чтобы немножко лучше понять, как всё устроено. Потому что, в отличие от сиропного юга, север не мешает быть самим собой. Север – аккомпанемент, а не симфоническое крещендо. Север не склонен к томным объятиям и поцелуям. Север неназойлив, аккуратен, предупредителен, силён и плохо умеет прощать. Север это точность в соотношении вещей, а не южные тягучие пресыщенность и расслабленность. Юг – лучшее среди хорошего, мёд и патока, приторные, плохо различаемые, одинаково утомительные. Север – это малые и редкие радости, настолько малые и редкие, что острота их восприятия делается неистовая.

Я был на юге и был на севере.

Под катом – длинная, по-настоящему длинная телега с бытописательством, тоскливой мемуаристикой, грубой нецензурщиной и фотографиями

Руководители юристов за малым исключением делятся на два типа. Первый из них не понимает в юриспруденции ни бельмеса, относится к юристу как к волшебнику, и ждёт чудес в духе американских киношных лоеров. Так как чудес на свете не бывает, то работник скоро начинает считаться шарлатаном, застигнутым за распихиванием голубей по рукавам. Второй тип полагает, будто разбирается в юридическом деле, особенно упирая на богатство своего опыта и знание жизни. Такие директора не просто ставят задачу, но сопровождают её подробнейшими разъяснениями и житейскими поучениями. Разъяснения эти - гиль и дичь, и по ним не удастся даже отыскать яйцо в кармане, но после выполнения работы эти персонажи считают себя атлантами с натёртыми плечами посреди скопища лоботомированных бандарлогов.
При этом обе категории роднит незатейливость нрава, пролетарская решительность и административная непредсказуемость.
Исключения, как несложно догадаться, коррелируют с цифрой в пять процентов.

"Основные и главные принципы управления: непрерывность, устойчивость, живучесть, скрытность".
(Полномочный представитель Президента РФ в ЗСФО А. Квашнин)

"– Хорошо сказано, – вздохнул Жихарь. – Сколько я в жизни начальства ни видел – дурак на дураке. Вот и мы на своих на двоих…"
(М. Успенский. "Там, где нас нет")

______________

Каждое моё покидание очередной юридической работы происходило примерно одинаково. Внутрь себя задавался вопрос: "Ну?" Изнутри следовал ответ, даваемый с интонациями Мамочки из "Республики ШКИД": "Неа!".
Не то, значит. Не оно. И всё делается уже понятно.
В принципе-то.

Но. Но. Я же высокоцивилизованный. Я же упорядоченный, я слышал и запомнил, что для нормальной жизни в обществе иногда от чего-то приходится отказываться. Что - да, многим не нравится работа. Что работа - это зачастую малоприятно, но необходимо. Потому что - зарплата, социализация, ответственность-за-тех-кого, и вообще - нормально.
Принято так.

В итоге просто послушаться себя нельзя, потому что это будет нерационально и безответственно.
И тогда начинается поиск причин и разных достойных обоснований. Начинается компилирование целого списка существенных и, главное, социально (то бишь для окружающих) приемлемых доводов. Зарплата, мол, маленькая, времени на монографию не хватает, в командировку в Москву надо срочно ехать, стаж юридический не идёт, и всякое другое подобное. И уже тогда, успокоившись, можно браться за заявление о собственном (бесповоротном! и не уговаривайте!) желании уволиться.

А по сути: "Ну?" - "Неа".

"У нас высшее образование носит массовый характер. В университеты идет молодежь любых социальных слоев, после каких угодно школ..."

"..многие учащиеся пишут дипломную работу из-под палки, потому что иначе им не дадут диплом о высшем образовании, и они не получат тех привилегий, ради которых шли в университет. Это могут быть и студенты лет сорока. Если они думают найти у меня рекомендацию, как им справиться с дипломом за месяц, получить любую отметку и покончить с этим делом, ответ простой: эту книгу им читать не надо. Они — жертвы дурацкой бюрократической машины, они вынуждены защищать диплом ради проформы, и для них я предлагаю два решения: (1) либо потратить определенную сумму и заказать текст умелому человеку, (2) либо взять чужой диплом, защищенный где-то далеко и давно".
(Умберто Эко. "Как написать дипломную работу")

Тысячу лет назад, во дни седой и легендарной старины, когда маршрутки считались респектабельным транспортом, а сотни рублей доставало на то, чтобы устроить «Черемошники-октоберфест», по окончании третьего курса я, на три пятых учитель истории, был приказом ректора отправлен в милицию проходить правовую практику. Для чего – не знаю. Надо полагать, чтобы почувствовал, что не всё так просто в жизни.

Не скажу, чтобы до этого исторического события я являл собой пионера, не ругался матом, уступал девочкам и помогал донести авоськи. Нет. Но увиденное заставило бы вздрогнуть и куда более асоциальное воображение.



Первым на сцене появился мой персональный сэнсей, руководитель практики, Андрей Геннадьевич С. Андрей Геннадьевич имел звание старшего лейтенанта и крайне нетвёрдые служебные устои. При виде двоих практикантов он сказал: "Будем вливаться в коллектив". Что и было проделано в остаток дня с усердием, тщанием и размахом.

Будет подлой ложью сказать, что наставник был ежедневно и патологически пьян. Нет. Сэнсей употреблял понемногу, но часто, - наверное, чтобы продемонстрировать возможности человеческого организма. С момента употребления он делался умудрён и взгляд приобретал космический. Близящийся отчётный период, несданные дела и другие мелочи уходили на второй, третий и тридцать третий планы. «Видишь дела? – спрашивал он, показывая на стопки папок по всем углам. - Они тебя не трогают, и ты их не трогай». Вверенного Родиной боевого поста Андрей Геннадьевич нипочём не покидал. Резонно подозревая в начальстве вероломную способность ломиться в кабинет и мешать следственным действиям, он запирал двери и укладывался на стол спать.

Труд следователя вообще далек от сериала «Менты» и подобных ему. Хотя бы потому, что там речь идёт об операх, а это две большие разницы. Редко напоминает его служба и сериал "Глухарь", где следователь в звании капитана непрерывно бегает, прыгает, кого-то шантажирует и систематически помогает больным и убогим. Живой следователь работает в основном с людьми, которые приходят (или их приводят) к нему в кабинет, и собранными по делу материалами. Если подозреваемый по делу не найден за два месяца, то дело сначала приостанавливается, а затем прекращается «в связи с отсутствием лица, совершившего преступление» и отправляется в архив. Уголовных дел у обычного следователя в производстве очень, очень много: по двадцать, тридцать и больше. Нормально работать можно по двум-трём. Редко, но бывает, что преступление раскрывается - часто оттого, что виновный сдаётся сам или попадается случайно. Ещё некоторые тёмные (с отсутствующим подследственным) и несложные дела в сугубо добровольном порядке берут на себя наркоманы. Сложного дела на наркомана не повесишь – он неминуемо начинает путаться в суде и пускает всю схему под откос. По итогам раскрытия милиционерам раздаются премии, леденцы и кольца в нос. Кроме положительных стимулов существуют депрессивно-депривационные: начальство РОВД и еще прокурор, который выборочно проверяет расследуемые и оконченные дела и даёт бессмысленные, но обильные поручения.

Вся эта скрипучая следственная перистальтика естественным образом привела к появлению правила, чьё настоящее место – на флаге страны золотыми буквами. Вот оно: "Если дело – дело, оно и само сделается, а если не дело, то его и делать нечего".

Или, если иначе: "Делать ничего не надо, ибо то, что надо, происходит само, а все остальное от лукавого".

В подробности

С запозданием узнал, что ректор МГУ В.А. Садовничий закрыл заочные отделения на всех специальностях, кроме журналистики. А на все вопросы твёрдо ответил: "..дать фундаментальную научную подготовку заочно невозможно ни в одной из областей знаний". Это по достоинству характеризует как журналистику, так и самого ректора, который не впервые заставляет себя уважать.

"Раздавите гадину" - это скажут про заочное обучение многие вменяемые преподаватели. Но ровно до того момента, пока не займут административную должность. Не то чтобы карьерный рост вызывал необратимое размягчение мозга, - точнее, не только это. Нужно понимать, что платное заочное образование на сегодня является главным источником доходов любого гуманитарного вуза. Доходы эти велики и неподотчётны, так как ставки семестровых платежей мотивируются в основном мультфильмом "Падал прошлогодний снег". Особой прочности системе придаёт то обстоятельство, что именно из внебюджета образуются премии ректоратов и деканатов. Довольно существенная часть образовательных управленцев пасётся на наших скудных лугах только из-за внебюджетных профитов и за свою часть вымени перегрызёт глотку любому. Понятно, что долгосрочные перспективы и репутация как предмет инвестиций являются бессмысленным фуфлом - администрации вузов страны ведут себя как второклассники, мародёрствующие в кондитерской.

Когда-то в 1453 году ректор Сорбонны добился того, что главный прево г. Парижа Робер д'Эстутвиль прилюдно стоял перед ним на коленях и просил прощения за нарушение городскими сержантами старых университетских вольностей.

Наступить на горло этой песне весёлых гиен - нужно иметь стальные тестикулы, я хочу сказать.

Украинский актёр Алексей Горбунов играет хорошо. Это было видно ещё по сериалу "Графиня де Монсоро" 1997 года, и стало окончательно ясно после "Курсантов" и "Двенадцати".

А тут оказалось, что он ещё и поёт.
Хоть и шансонисто, но славно.




Ніч яка мiсячна


Взвейтесь кострами


Таня (Студентка-практикантка)


Чом ти не приiшов

"– К следующей осени, – повторил Амфитрион. – А еще через полгода, весной, отдам мальчиков в палестру. Как говорится, кости мои, а мясо учителей. Пусть учат…
Сперва Алкмена не поняла.
– Как весной? – спросила она. – Ведь в палестру с двенадцати лет отдают!
– Правильно, – кивнул Амфитрион. – С двенадцати.
– Так им же тогда только только шесть исполнится!
– Да. Шесть с небольшим.
– Но…
Не о тяготах учебы подумала Алкмена в первую очередь, не о строгости учителей – нет, другая мысль пойманной птицей забилась в материнском сознании.
– Но ведь старшие мальчики будут их обижать!
Амфитрион встал и отошел к стене, возле которой располагалась стойка с его копьями.
– Будут, – тихо ответил он, глядя на бронзовые наконечники. – Обязательно будут. Я очень на это надеюсь".

Г.Л. Олди. Герой должен быть один

Райтшверт (reitschwert – нем. «меч всадника») – прямой тяжёлый меч рейтар, наёмных конных стрелков XVI-XVII веков.

Райтшверт прожил недолгую и не особенно яркую жизнь: внедрение огнестрельного оружия многих сбило в полёте. Ударным оружием второго Рейха он не стал: свои славу и жалованье рейтары добывали не мечом, но пистолетом. Тому были причины: к XVI веку фламандцы, швейцарцы и тому подобные ухари с длинными пиками и коротким смирением окончательно утратили страх божий перед конницей. Для вразумления шкодных мужичишек понадобились новые средства понуждения к миру. Учитывая, что разного рода огнестрелы применялись уже давно, то оставался лишь один прорыв – изобретение колесцового замка. Полученные в итоге maschinenpistole плевались хоть и ненамного, но дальше длины алебарды, и главную функцию – покарать бесстыжих пикинёров - выполнили. Попутно выяснилось, что агрегат лихо снабжает вдовами рыцарское сословие, которое тоже многим давно опостылело. В дополнение к практическим соображениям измельчало и дворянство, испорченное комфортом быта и отказавшееся от прежнего идеала всматриваться в зрачки конвульсирующего врага.

Так в 1540-е годы из технологического прогресса, тевтонской недоброй смекалки и инстинкта самосохранения родились специальные конные ганфайтеры – рейтары.

Основой существования этих частей стали диавольские пороховые слонобои под именем reitpistole, которые доходили в длину почти до метра и имелись у каждого бойца в количестве не менее 2 штук. Кроме этого воплощённого гнева господня в запасе держалось несколько короткостволов – puffer`ов. Рейтары в бою действовали чисто скифы: подъезжали в упор, страшно палили из обрезов и проворно ускакивали взад. Хорошо обученные и пережившие отдачу рейтары применяли «караколе» (caracol – исп. «улитка»; caracole – фр. «скакать»; ит., англ. - «гарцевать»), когда на место ускакивавших немедленно подъезжал следующий ряд всадников, обеспечивая, таким образом, непрерывность огня. Увы, баловаться этим можно было только с пехотой, да и то случалось, что задетые за живое пехотинцы успевали потрепать конников путём подбегания сквозь клубы дыма и пыряния скобяными изделиями. В целом же идея рейтаров оправдала себя на все деньги и в первой трети XVII века они были людьми, от которых пахло победами, весёлым мародёрством и взятыми в плен вражескими девками.

Под катом - подробности и галерея картинок

Международным символом заочного образования должен быть признан конь барона Мюнхгаузена, пьющий из фонтана. Студент-заочник в обращении с ним тяжёл и неподатлив как труп мегалозавра на трамвайных рельсах. Дипломная работа студента-заочника выглядит так, что лучше бы меня с размаха ударили доской по лицу. Из содержания её на тебя прямо в упор смотрит Бездна. В специальном аду для преподавателей грешники обречены бесконечно читать и редактировать такие дипломные. Потом им возвращают их с правками, от которых они с воем вырывают себе глаза собственными руками. Принципиальные преподаватели, вынуждающие заочников по-настоящему работать над текстом, бродят по раю с расфокусированным взглядом и капают слюной из улыбающихся ртов себе на грудь.

Научное руководство в высекании каменного цветка заканчивается утратой нервов, времени и веры в человечество: Данилу-мастера в детстве сильно били по голове. И каждый раз на середине пути делается очевидно, что без участия студента всё было бы куда проще.

Говорят, заочное образование было безблагодатным всегда. Старожилы добавляют, что, пожалуй, такой разверстой жопы, как сейчас, они всё же не видели. Тру-старожилы, вздымая костистые руки и полоща бородами по ветру, возглашают, что подобная клоака с заочным образованием в последний раз нисходила в мир перед разделением Пангеи и Великими оледенениями. Всё это, понятно, маразм и враки - количество дураков на планете является константой.

Однако это первый год, когда собственные студенты предлагают деньги за написание им дипломных работ.
Есть в этом что-то не то.

"Мой внук, - он выговорил эти слова презрительно и внятно, - я иду принять касторку, чтобы мне было что принесть на твою могилу".
(И. Бабель. "Одесские рассказы")

Спустя десять месяцев после защиты кандидатской впервые побывал у Мастера. С битьём челома к профессору В.М. Лебедеву о рецензии на готовую к изданию монографию. В течение четырёх минут, не повысивши голоса, не позволив себе и намёка на грубость, Мастер сформировал во мне понимание того, что научная деятельность, а равно жизнь и судьба никчёмных тупоумных висельников заботят его в весьма малой степени, и что он не посчитает себя задетым не только если я издам работу без его рецензии, но даже если стану маршировать голый с баяном по площади Ленина под звуки "La Marseillaise".

Полдня ещё отплёвывался, матерясь.
В Рим не пустят, - остаётся стать первым парнем в провинции.

Несколько выдержек из срамной челобитной:

"…Описание школы будущего захватывает воображение, особенно родителей, учителей и учеников сельских школ и малых городов. Вопрос: это все для них, нищих, голодных, полуразрушенных? Каков механизм реализации всего этого великолепия на территории нашей необъятной Родины, и сколько это стоит?

…На фоне благих заявлений, с реализацией «Инициативы» в стране фактически создаются предпосылки для разделения образования на «элитное» и «обычное», так как только этим можно объяснить заявляемые планы.

Известно, что двухуровневая система образования полностью дискредитировала себя во всем мире, от нее отказываются даже на ее родине — в США, поскольку именно разделение образования на «элитное» и «обычное» ведет к массовой деградации населения и расслоению общества. Однако чиновники в России этого не замечают и продолжают лоббировать интересные только им «Национальные проекты»

…С введением новой системы оплаты труда, которую нахваливают все, даже Президент, добавился обязательный учет трудодней в баллах по 40 показателям. Причем результат работы учителя оценивается именно по баллам за наполненность «Портфолио» (то есть по бумаге) и «высоким оценкам учащихся». Учитель поставлен в условия погони за бумажками и при этом еще понуждается близлежащими начальниками ставить оценки, не имеющие отношения к действительности. Сегодня оценка «2» (не говоря уже о «1») попросту выдворена из числа возможных итоговых оценок, что превращает в профанацию оценку труда ребенка вообще.

Чиновники прекрасно научены делать красивые показатели и умеют заставить всех вокруг плодить эти показатели в огромных количествах, при этом начальникам от образования не требуется что-то понимать в педагогике, детской психологии и физиологии, им не требуется иметь опыта работы в школе и нет нужды общаться с родителями. Видимо, поэтому в нашей стране из почти 6 миллионов работников системы образования только 1,3 миллиона — учителя, работающие непосредственно с детьми, остальные — чиновники разных мастей и рангов. И число управленцев год от года только растет.

Не сказано в «Инициативе» и о другом, не менее важном аспекте: о престиже образования и престиже учителя, хотя это — важнейший инструмент в образовательном процессе. Именно это во многом определяет мотивацию детей и желание получать от школы то, что она может давать. Кто бы поспорил, что учитель должен быть активным и профессиональным. Только вряд ли найдется чиновник, способный внятно объяснить, почему в большинстве регионов России, вопреки высоким заявлениям, заработная плата школьного учителя или преподавателя ВУЗа ниже зарплаты грузчика в магазине или школьного бухгалтера, охранника или уборщицы в офисе. Пока это так — разговоры о престиже профессии учителя и прихода в школу «молодых и активных» — банальное лицемерие государства.

http://lenta.ru/news/2010/03/15/letter/
http://www.zavuch.info/component/content/article/40-pressa/1037-pismo.html


С такими подколодными гнидами счастливого образовательного будущего не построишь. Нет, не построишь. Да что там, и сортира с ними не сколотишь, не то чтобы что. Подлая натура их такая, что и в изюме они видят таракана, и в пятом размере – силикон. Только и норовят, что испаскудить окружающим жизнь. Прямо сил никаких нет и руки опускаются от таких гадин и обскурантистов. Вот и выходит, что придётся всем людям доброй воли не только трудиться на благо поколений, себя забыв, но ещё и контру эту силком тащить в счастливое завтра.

Но мы справимся.

"Тебя и так окружает слишком много вещей. И тех, о которых ты вспоминаешь, и тех, о которых ты только мечтаешь".
(Т. Янссон. "Волшебная зима")

"- Хатифнатты, - взволнованно прошептал я. - Те, что только и знают плыть да плыть и никогда никуда не приплывают...
- Они заряжаются во время грозы, - объяснял Фредриксон. - И тогда жгут, как крапива. И еще они ведут порочный образ жизни.
- Порочный образ жизни? - очень заинтересовался я. - Что это значит?
- Точно не знаю. Наверно, топчут чужие огороды и пьют пиво".
(Т. Янссон. "Мемуары папы Муми-тролля")

В шатаниях по стране мир воспринимается по-другому, именно как мир. А то и даже как планета. Как целое и взаимосвязанное, космос. Бывает полезно постоять ночью у ростового окна гостиницы за две тысячи километров от дома, чтобы сбить привычку к одним и тем же маршрутам и местам.

Сижу в Тайге, жду электрички домой. Три часа ожидания, публика прелюбопытная, насмотрелся всякого. Поезд Москва-Абакан: высыпают пассажиры. В шортах, сланцах, едва ли не в солнцезащитных очках и пробковых шлемах. Между тем середина марта, минус пятнадцать, ни на одном другом транзитном дальнем поезде таких персонажей не видел.

Проходит состав в другую сторону: нумер тридцать седьмой, Томск-Москва. Чисто программа обмена, от нас - к ним. Поезд вышел полтора часа назад - только-только утрястись на лежанке, обзавестись простынкой, посетить гальюн с экскурсионными целями. Ощущения свежи, вся дорога впереди, больше трёх суток. Но. Но. Незамутнённые поросинские автохтоны спешат продемонстрировать себя миру. Мир истосковался, алкая лицезреть их - это понятно всякому. В силу этого вокзал г. Тайги жалует своим дефиле группа человек в двадцать. Провинциальные подростки в силах тяжких, вылазка за кофием и какавой. Руку на отсечение - двинулись в Москву на организованное потребление культурных ценностей. В основной массе - деффки свирепо селянского типа. Здоровые, как застоявшиеся кобылы, человекосущества. Отборная кровь Половинки и Козюлино. Дальние уезды Парагвая вздрогнули бы от культурного шока, я же пришёл в абсолютное восхищение. Поголовно - сапоги с вострыми носами и на шпильках, бриджЫ, пуховикообразные курточки, сумка в одной отставленной в сторону руке и сотовый в другой. Все, абсолютно все - в одинаковых дамских кепках (эдаких дутых) и с тяжёлой степенью обесцвеченности. Никаких сомнений: для Европы здесь приготовили всё самое лучшее. Само собой, было бы тяжким грехом заподозрить их в пристрастии к каким-либо цветам кроме розового и белого. Разве что ещё красный, но в таком случае - сугубо с зелёным и жёлтым. Но главное, главное, конечно, не в этом. Главное - в лицах, в глазах. Оловянные пуговицы послужили бы источником большей жизни и смысла. О, многострадальная моя столица. Ну, да тебе это не в удивление.

В метре от рельсов - столб. На столбе табличка: "ОПАСНО находиться у края платформы!". У подножия столба - одиноко лежащая вязаная рукавичка синего цвета.