В соответствии с учением Рима, Святое Причастие предназначено только для праведных, для тех, кто стал праведным посредством таинства исповеди. В соответствии со взглядами Лютера, Святое Причастие предназначено только для грешников, для тех, кто остается грешниками, даже получив отпущение грехов. Ибо Христос сошел с небес, где обитал среди сонма безгрешных святых, чтобы жить на земле среди грешников. Если таков смысл Его Воплощения, то таков смысл и Реального Присутствия Его Тела и Крови в Таинстве.

— Hermann Sasse, This is My Body, pg. 90.

Слишком часто мы связываем реальность исключительно с органами чувств — с тем, что мы способны увидеть, понюхать, попробовать на вкус или на ощупь. Зачастую даже слуху мы отказываем в способности воспринимать реальность с той же полнотой и ясностью, с какой видит глаз, обоняет нос, чувствует язык или осязает кожа. Даже христиане лютеранского исповедания слишком часто ограничивают физическую реальность тем, что воспринимают органы чувств. Поэтому лютеранам легко начать рассматривать присутствие Христа в Таинстве Алтаря с некоей абстрактной высокоцерковной протестантской точки зрения. Многие не видят большой разницы в этом вопросе между Лютером, Кальвином и Цвингли, и поэтому некоторые лютеране (ELCA) вступили в евхаристическое общение с религиозными группами, не признающими и не определяющими присутствие Христа таким образом, как это всегда делали и продолжают делать лютеране. Это не тот вопрос, который должен разделять церкви, — во всяком случае, так говорят те, кто убежден, что присутствие имеет место, скорее, в глазах причастника, нежели в хлебе и вине.

Даже в Синоде Миссури, который в остальном не склонен к нововведениям, стали появляться высокоцерковные тенденции. Но как в Европе, так и в Америке верно правило, что литургические новшества свидетельствуют о кризисе богословия. Там, где пасторы и общины более не согласны c классической литургией своей церкви, более глубокая причина несогласия обычно кроется в том, что они перестали понимать богословие, вложенное в эту литургию. Если бы люди все еще понимали, что означает освящение в соответствии с лютеранским учением, они не стали бы говорить о необходимости эпиклезиса, истоки которого лежат в совершенно ином понимании смысла реального присутствия. И многоразличные попытки движения Berneuchener* в Германии и аналогичных движений в других лютеранских регионах некоторым образом (совершенно лютеранским, по их словам) обновить причастное богослужение в направлении мыслей о жертвоприношении Мессы совершенно однозначно указывают на то, что они больше не понимают смысла, который лютеранская Реформация вкладывала в Вечерю Господню. Так, образцом и обыкновением для многих становится representatio Голгофской Жертвы, подменяющая собой подлинное, «реальное и субстанциональное» присутствие того, что Христос даровал нам раз и навсегда (Евр.  7:27; 9:12 ; 10:10), то есть Его Тела и Крови. И тогда смыслом и центром священнодействия становится то, что человек делает — благодарение, «высокая молитва евхаристии», или даже адорация евхаристического Христа, — затмевая собой то, что человек получает. Слова «во оставление грехов» отступают на второй план и уже более не воспринимаются как подлинное обетование Таинства — такое ощущение, что современный человек приносит свое глубокое отвращение к учению Реформации о грехе и оправдании к самому алтарю лютеранской церкви. Но если это уже происходит даже в зеленеющем лесу литургического движения, великая ценность которого заключается в том, что оно хочет вновь начать относиться всерьез к Таинству Алтаря и вернуть ему утраченное место в жизни церкви, то чего нам ожидать от сухостоя богословской полуграмотности и от бедных, невежественных христиан, которые, судя по всему, определяют в наши дни лицо всех церквей?

— Hermann Sasse, Letters to Lutheran Pastors 23

___________________________________________________________________

* Высокоцерковное движение в германии, связанное с именем Фридриха Хайлера.

Самую большую трудность, порожденную расщеплением христианства, никогда не преодолеть простым заявлением, что границ между алтарями больше нет, и провозглашением всеобщего общения алтаря. Общение алтаря возможно только там, где уже имеет место реальное церковное общение.

Как я ненавижу эти глупости — не верить в Евхаристию и т. д. Если Евангелие говорит правду, если И. Х. — Бог, какие тут могут быть затруднения.

— Блез Паскаль. Мысли, 168 (224)

Я верю, что Слово и Таинство — это средства благодати. Неверие — это сильное слово, заставляющее задуматься о вечности. Ошибаюсь ли я, когда называю неверием самоустранение от средства благодати?

Вы не первый, кто задумывается об участи тех, кто добровольно самоустраняется от Таинства Тела и Крови Иисуса. Хотя мы не можем судить о наличии или отсутствии у человека веры, поскольку не можем читать в сердцах, пасторы несут ответственность перед своими прихожанами и всеми христианами за то, чтобы поощрять и предостерегать их. Иисус говорит, что Он — Лоза, а мы — ветви; если ветви отсекают (или они сами отпадают) от Лозы, они недолго проживут сами по себе — по существу, они уже оторваны от источника жизни и уже умирают. Ни один человек не может знать наверняка, когда другой человек пересекает «черту смерти», но мы, конечно же, должны при всякой возможности молиться за наших братьев и сестер и поощрять их приходить к Таинству.

Таким образом, если мы убедились, что смешение Таинства есть дело отвратительное, в его отвратительности можно довольно легко убедиться и с помощью других неопровержимых доводов. Возьмем, к примеру, вопрос: кто возлагает на пастора служение? Очевидно, что Церковь, к которой он принадлежит. А ради кого она возлагает на него служение? Без сомнения, ради своих членов и только ради них. В первую очередь, он служит той общине, в которую был призван. Возможно, он и способен исполнять свое служение за ее пределами, но не имеет власти это делать. Поэтому пастор не вправе совершать свое служение за пределами своего прихода, иначе он погрешит против апостольского слова, которое запрещает вторгаться в чужое служение (1 Петра 4:15). Прочим приходам того же вероисповедания он может служить лишь в соответствии с определенными правилами и порядком. Его деятельность ограничена пределами прихода, однако конфессиональные разделения, имеющие гораздо большую важность запросто игнорируются! Действительно, кто призвал тебя служить реформатским или объединенным верующим? В отношении римских верующих, чье учение о Таинстве удовлетворяет лютеранина гораздо больше, чем реформатское, ты понимаешь свои границы. А в отношении реформатов и унионистов не понимаешь? Даже если, по причине прочих разногласий в учении, ты считаешь себя ближе к реформатам, чем к римской церкви (кстати сказать, с полным основанием), и если согласие с реформатами в других учениях затуманивает твой взор настолько, что ты не осознаешь огромного расхождения в вопросе о Таинстве, тебе следовало бы, по крайней мере, в соответствии с лютеранскими представлениями, уважать границы реформатской общины. Даже реформат принадлежит к собственной общине, или же должен найти ее ради Бога и потому, что это правильно. Но ты считаешь его овцой без пастыря и без малейших колебаний действуешь так, как будто ты в своем праве. Даже если реформатские пасторы, в духе своей церкви и во исполнение принципа, что Святое Причастие не должно разделять церкви, дадут нам право пренебрегать границами общин, нам не следует это делать — хотя бы в силу лютеранского принципа, что учение о Святом Причастии определяет границы церкви.

— Wilhelm Löhe. Gutachten in Sachen der Abendmahlsgemeinschaft Vor einigen Freunden gelesen, 1863.

Но чтобы понять свое предназначение, христианский мир нуждается не просто в новом понимании Церкви, не просто в обновленной вере в Церковь. Человечество в наши дни жаждет (хотя и не понимает отчетливо, чего оно жаждет) «реальности» Церкви, обновленного осознания того, что такое Церковь и общение Церкви. Церковь Христова росла в мире упадка, во всемирной империи, лежащей на смертном одре, в обществе, находившемся на грани распада. Гимн Te Deum впервые прозвучал в мире, на который пала тень смерти. Первые ноты Te Deum звучат в конце трактата Киприана Карфагенского «О смертности», написанном во времена войны и мора, которые вызвали у древнего мира первые предчувствия близкой кончины. Гимн Te Deum был составлен, когда началось переселение народов. На руинах Римской империи последний из латинских поэтов пел свой великий гимн, восхваляющий крест Христов и победу Распятого: Vexilla regis prodeunt, Fulget crucis mysterium... 0 crux, ave, spes unica... («Царские знамена выступают, тайна креста светит... О, крест! Славься, единственная надежда...»). Конечно, общий упадок коснулся и христианства. Христиан убивали не меньше, чем других людей. Христианские семьи умирали не меньше, чем семьи язычников. Церкви горели не хуже, чем другие здания. Всеобщий духовный и нравственный упадок овладел людьми в Церкви не в меньшей степени, чем людьми вне ее. И все-таки Церковь выжила. Она пережила всеобщее крушение. Государство рассыпалось в прах, все созданные людьми институты были на грани распада. Даже христианские общины разваливались. Но они возрождались вновь. Везде, где был алтарь, где праздновали Святую Вечерю и совершали богослужение, там христианская община возрождалась вновь. Это были уже другие люди, но община жила. "Святое Причастие" проявило себя как прекрасный способ возрождения христианского общения. Община Христова собиралась вокруг алтаря. Из общины вырастали христианское супружество и христианская семейная жизнь, которые создавали основу для новых человеческих отношений.

— Герман Зассе. Ecclesia Migrans (1950)

Ниже приведен отрывок из доктринальной части (corpus doctrinae) Брауншвейгско-Вольфенбютельского церковного устава 1569 года. В этом церковном уставе рассматривались всевозможные вопросы, стоявшие перед территориальной церковью. Когда скончался прежний герцог [Гених V Младший], давний противник Лютера и Реформации, трон перешел к его ученому калеке-сыну Юлию. Молодой человек немедленно позвал Хемница и Андрэ, чтобы те реформировали церковь в его герцогстве.

О ВЕЧЕРЕ ГОСПОДНЕЙ

Для воспоминания о единой искупительной жертве, которую Он однажды принес на кресте, Христос установил [Матфея 26:26-28; Марка 14:22-24; Луки 22:19-20; 1 Коринфянам 11:23-26] Свою Святую Вечерю, в которой Его память и Его смерть должны провозглашаться до тех пор, пока Он не придет вновь, чтобы судить живых и мертвых. Он установил эту Вечерю в ту ночь, в которую предан был, как Свое завещание, в котором оставил ученикам Свои благословения и небесные сокровища, которые приобрел через принесение в жертву Своего тела и пролитие Своей крови; иными словами, Он желает передать, вручить, удостоверить и запечатать эти благословения и сокровища всем верующим. Для этой цели в Своей Вечере вместе с внешним хлебом Он дает нам в пищу Свое тело, преданное за нас. И вместе с внешним вином Он дает нам в питье саму Свою кровь, пролитую на кресте для прощения грехов. И поскольку мы, таким образом, имеем в Вечере Господней великие, славные, изобильные небесные богатства и благословения, эта Вечеря в христианских церквях должна соблюдаться и совершаться с высочайшим почтением, а следовательно, не должна ничем отличаться от повеления и заповеди, которую Сын Божий дал нам в Своем завещании. Ибо даже человеческое завещание никто не меняет после того, как оно заверено (Галатам 3[:15]), и человека, отнимающего что-либо от завещания или добавляющего что-либо к нему, считают святотатцем. Завещание Сына Божьего, в котором Он даровал нам благословения нашего спасения, тем более следует соблюдать в страхе Божьем. И потому отныне в этих церквях Вечеря Господня будет преподаваться и совершаться так, как повелел и заповедал Господь в своем завещании, — а именно, под обоими видами, так чтобы вместе с хлебом раздавалось и принималось тело Христа, а с вином — кровь Христа. И ни в коем случае нельзя допускать, чтобы Вечеря раздавалась или принималась только под одним видом. Ибо это противоречит ясной заповеди завещания Христова. Чтобы Церковь знала, что ей дается и раздается, Слова Установления должны произноситься громким, хорошо слышимым, ясным голосом на всем понятном языке по очереди — сначала над хлебом, а потом над вином. И людям следует разъяснять из Слова Божьего, каким ужасным разграблением Церкви и святотатством является то, что папа обокрал мирян и запретил им пить от чаши Господней, которую Господь Христос в своем завещании не только позволил предлагать и принимать, но и заповедал всем, призывающим Его имя, 1 Коринфянам 1[:2]; 11[:25-26]. И так это было везде в первых древних христианских церквях во времена апостолов и после них. И людям следует объяснять, чего добивался дьявол этим хищением чаши, — украсть у людей прекрасное утешение, даруемое ясными словами из второй части Вечери: «Это есть кровь Моя нового завета, за многих изливаемая для отпущения грехов» (Матфея 26[:28]). Ибо ради этого они даже вычеркнули из первой части миссала слова quod pro vobis datur («которая за вас предается»).  Это сделано для того, чтобы еще вернее подвести людей к их жертвоприношению мессы. Однако употребление обоих видов должно сохраняться не потому, что папа разрешает и позволяет это, но потому, что Сын Божий в Своем завещании именно так определил и заповедал это, и потому, что запрет на второй вид — это омерзительный грех против завещания Христова.

Прежде всего, что означают эти термины? «Консубстанциация» (сосуществление), как указывает сам термин, означает соединение двух субстанций таким образом, что, смешиваясь одна с другой, они становятся единой субстанцией или массой, состоящей из разных ингредиентов. К примеру, соединение субстанций воды и вина дает разбавленное вино (Weinwasser); смешивание меда с водой дает медовуху; смешивание мяса и муки дает мясной пирог. Следовательно, в контексте Вечери Господней термин «консубстанциация» подразумевал бы идею пространственного соединения, смешения и слияния Тела и Крови Христа с освященными Дарами, в результате чего получается новая двухкомпонентная масса, — подобно тому, как Евтихий некогда утверждал, что во Христе две природы сливаются в одну.

Слово «импанация» (вохлебление) означает пространственное внедрение, включение, заключение чего-либо внутрь хлеба, словно в капсулу, содержащую и заключающую в себе нечто. Таким образом, применительно к Вечере Господней термин «импанация» выражал бы мысль о том, что Тело Христово, сжатое в очень маленький объем, заключено в освященном хлебе и содержится в нем, словно в контейнере.

Эти представления о присутствии Христа, т. е. Его Тела и Крови, в Святой Вечере носят совершенно небиблейский и материалистический характер, они недостойны и противоречат сами себе, а равно являются нелютеранскими и противоречат исповеданиям нашей Церкви...