Сегодня меня встретили свидетели иеговы....
И начали объяснять за Иегову.

В результате короткой но насыщенной беседы они узнали что в мире существует значительно больше Богов чем они предполагали, и что большинство из них не прочь набить Яхве морду.

В результате свидетели иеговы бежали в тот момент, когда я в подробностях начал описывать как Перун возмет яхву за космы и будет бить мордой об березу....

Свидетели, обогащенные новыми мировоззреняескими аксиомами - ушли, а я подумал: "ну что это я так про еврейского бога и его зоофилически зачатого сына, неужели становлюсь антесимитом и зоофилофобом?"
Но потом успокоился, в конце концов это жен не я Яхву об дерево мордой, а Перун, таки значит это он антисемит (или просто было за что).

отрывок из книги РОДНОВЕРИЕ

http://www.rodno.ru/Kniga/1.htm

....................
-Учитель. Учитель, это я Иуда.
-Ты?
-Да, я. Я все время здесь, не далеко был, все слышал. Хана теперь им – недоразвитым.
Велик ты, Учитель.
Всех наших легионеры, почти сразу повязали, и на допросах все от тебя отреклись. Сейчас, те, кого отпустили, бегут, куда попало не оглядываясь. Один я к тебе пришел.
-Молодец, правильно, что пришел. За это и будешь главным моим преемником. А чтоб народ тебя признал и поклонился, сделай следующее: возьми при свидетелях тело мое и съешь и кровь выпей, и тогда дух мой в тебя перейдет. Понял?
-Понял, Учитель, все, как ты сказал – сделаю.

....................

***
И сказал спаситель: ешьте хлеб-тело мое, и пейте вино-кровь мою, и покорились ему апостолы.
Знаете ли вы, дорогие мои детишечки, почему придя во гроб, не обнаружили женщины тела Спасителя? Да потому, что апостолы, еще вечером, уволокли труп, и согласно завету божьему, съели, а кровь выпили.

И перешла на них святость господня, и когда померли они, то их трупы были мощами названы. И лежат мощи (с тех пор) по монастырям (подвалам), и отцы святые, надев черные одеяния, спускаются по ночам открывают гробы и целуют (лижут) те мощи. И святость господня к ним приходит.

А тем собратиям, у коих собственных мощей не имеется, отцы (отломив кусочек трупа), могут послать (чтобы, тоже, к чему приложится (помусолить), было).

А Иуда? Иуду свои же замочили. Выслушали ученики Спасителевы его наглые, на святость и лидерство притязания, взяли, да и повесили Иуду за шею на дереве (сам, типа, повесился предатель), а тело Учителя вытащили и сожрали (всем поровну).
Спаси Бо…

Время героев умерло. Христианский бог убил его, не оставив людям ничего кроме мучений, страха и стыда.

И что теперь?

Мир в котором воспевают не героев, а мученников-мазохистов по определению не может быть счастлив.

-И ты в серьез веришь, что если эти штуки колдовские на себя надеть, какая-то защита выйти может?

-А то! Они ж не тяжелые. А в бою всяка вещь сгодиться может. Думаешь, ерунда, а она раз, и пользу принесет.

Сказывают, что один мужик с собой колесо пять лет носил, все думали – дурень, ан нет, как-то, раз на него сверху здоровенный камень упал, так он колесом то и прикрылся.

- И что, выжил?

- Куда там. Вместе с колесом и расплющило.

Смеются воины.

Скоро рассвет.

Туман, скопившийся ночью в оврагах и впадинах, начинает неторопливо выползать на ровное место. Дня еще нет. Ему только предстоит родиться. Не яркий солнечный свет, но не имеющая определенных очертаний мгла приходит на смену тьме. И многое еще может произойти, прежде чем поднявшееся солнце четко и ясно высветит очертания предметов. Волхвы говорят, что именно в этом обманчивом и неопределенном рождается новый день.

Каким он будет? Какую судьбу сплетут неверные нити тумана для людей, собравшихся сегодня на этом поле?

Много их. Пришедших на это поле, для того чтобы постоять за Родную землю.

И пусть сейчас они не видят друг друга. Пусть туман срыл всех, кроме самых близко стоящих. Но те, кто рядом,  уже объединяются между собой, образуя десятки. Десятки сливаются в сотни. Сотни в тысячи. И вот уже ровные ряды воинов стоят, развернувшись щитами к врагу.

За-щи-щать….

Закрывать щитом. Щитами. За крепостью этих щитов могут безбедно жить Родичи.

Всегда была крепка защита для Родины. А сегодня еще крепче станет.

Торопливо пронеслась перед пешим строем группа всадников, мелькнул силуэт человека в черном до пят одеянии.

-Чернокнижник. – прошелестело среди воинов, - с княжьего двора. Служитель распятого бога.

- Не пойму я князя, зачем понавел этих колдунов. Крутятся среди людей, водой брызгают, волосья по прядке стригут, амулеты странные, в виде креста с приколотым к нему человечком на шею развешивают. А зачем все это?

- Темнота ты, Пересвет, это ж они тебя в войско своего бога записывают. Типа, если ты все так, как чернокнижник сказал, сделаешь, то их бог с тобой в бою будет, а если помрешь – поднимет тебя прямо в теле твоем, и опять ты живой будешь.

- Чудно это! Вот, прям, как есть, мертвяками и оживем?

- Ага! А впереди их бог на коне и в доспехах.

- Врешь. Откуда ему коня с доспехом взять, если он голый, мертвый и на кресте висит.

Пересвет ткнул крепким пальцем в деревянный крест. – вот он их бог. Тощий, да слабосильный, какая от него помощь. А насчет «оживить», так если он сам мертвый, то и нас, думаю, тоже оживить не сумеет. На вот возьми второго, если веришь, что помощь от него будет. А я, как завещано предками не колдушками, а умением биться буду.

У нашей земли свои Боги. Не такие мелкие, что на шею поместить можно Они мне помогут.

Улыбнулся Пересвет, глядя на то, как Ослябя надевает на шею второй крест. И неумело обмахивает себя рукой, как учил его человек в черном.

 

 

Тиииииииииииии…….чвяк.

Звонко пропела стрела, и, найдя щель в крепкой броне, сочно причмокнула, впиваясь в мягкое податливое тело. Прошелестел, выползая из тугой кожаной пелены меч.

И вот уже веселый звон сталкивающейся между собой стали, глухой треск ломаемых палицами костей,  яростные возгласы бьющих и полные недоумения стоны умирающих, слились в один общий гул.

Зла. Быстра сеча.

То не парни из-за девиц поразмяться вышли – то воины встретились, да смерть с собой принесли. Принесли-взрастили, да и выпустили на врага. Знают, что только ловкому да сильному жить на земле этой, а если кто не певец в сече, так о нем и поминать незачем. Красив бой, когда умел вой. Бойцам-красавцам и невеста под стать. Смерть. По полю белой лебедушкой ходит, лучших витязей для себя выбирает. Только богатыри с ней идти не хотят, вместо себя других отправляют. Сами лишь зубы скалят, будто нет ничего для них радостнее, чем врага немилой красавице сосватать.  Богатырь в сече сам себе господин, каждый сотни врагов стоит.

Дружинники, бойцы бывалые, малыми группами узор вяжут. Смотри, то не пять человек, а один многорукий воин среди полчищ вражьих. Не битву ведет – танцует для благодарных зрителей. И так зачарованы зрители тем танцем, так восхищены, что глаз отвести не могут. Со всех сторон напирают, танцора коснуться хотят.

Да только не могут. Нет сил у врагов, разорвать искусное плетение бывалыми воинами созданное. Нет смерти для них, пока братья спину прикрывают. Не дрогнет рука, не собьется ритм. Потому что знают – тот, кто в бою спину твою открыл, не брат тебе боле, но враг. И не важно, почему он это сделал, из страха или из подлости. Примет он смерть от руки сотоварищей. Другое дело, если ранен кто. Если нет больше сил – острый меч держать. Тогда сплотятся вокруг братья-соратники и не отступят ни шагу. Не отдадут врагу на поругание.

Стеной стоят ополченцы. То не воины – мирные пахари да ремесленники на защиту Родины поднялись. Их сила  в единстве, упал один, его место в строю другой занял. Слабы в одиночку, но пока вместе – нет силы, которая сможет их одолеть.

 

Стонет враг.

Бежит, забыв честь, потеряв себя.

Торопится. Хочет уйти от смерти. Да только сваты её проворней оказываются.

Стихло.

 

 

Мягкое закатное солнце, нежно освещает место прошедшего сражения. Его лучи ласково касаются погибших, как бы боясь отвлечь их от очень важного занятия – превращения Человека в Бога. Перехода в мир, где их Родичи-Предки-Боги ждут тех,  кто прожил свою жизнь так, чтобы можно было принять как равных. Тех, о ком потомки будут с гордостью складывать песни и сказания.  

 

 

Пересвет встал и расправил могучие плечи.

Взглянул на свое тело, оставшееся лежать на земле с обломком вражеского копья в груди.

Услышал знакомые голоса, приветствующие его.

- Пора.

Он в последний раз окинул взглядом расстилающееся перед ним поле. Мертвые, раненые, отыскивающие павших товарищей живые. И окружающая природа, будто бы не заметившая перемен. 

- Жизнь вечна – с удовольствием подумал Пересвет – и Явь, и Навь и Правь, все есть проявление Великого круговорота жизни. Деревья, и птицы, звери, Боги, и люди – все знают об этом.

И потому не плачь, но хвалебные песни несутся вслед погибшим героям. Не скорбь, а гордость наполняет сердца их Родичей.

- Пора.

 

 

Но что это? Не все погибшие смогли, подобно Пересвету, выйти наружу. Удержал в мертвом теле, поверивших черному колдуну, надетый на шею крест. Не дал уйти к Богам-Предкам.

 

 

Вот и Ослябя.

 

 

- Вставай, брат. Пойдем. Пора нам, великий воин.

Склонился Пересвет над бездыханным телом Осляби.

Но не слышит его Ослябя. Синим упырем, бъется-задыхается в мертвом теле.

-Не могу … выйти – не голос – хрип измученный. – Они не пускают.

И силится показать невидящими, остекленевшими глазами на кресты, чернокнижником подаренные. И Ослябин и тот, что Пересвет перед боем отдал.

- Да нешто удержишь богатыря такими безделицами?

Осерчал Пересвет, рванул кресты с груди Ослябиной….

Да только прошли пальцы бестелесные сквозь них, даже не на миллиметр не подвинув.

Хрипит, корчится в мучениях страшных в мертвом теле Осляби.

Стонут в остывающих телах те, кто, поверив чернокнижнику, повесил на себя ужасное творение рук его – крест с мертвецом распятым.

Вспомнил Пересвет слова чернокнижника «И в судный день будете подняты и судимы Богом», и понял о чем они. Все крест надевшие навеки теперь в мертвых телах обречены быть. До того самого дня, когда придет их Бог. И власть того бога через кресты на те души распространяется.

И в другой раз глянул вокруг Пересвет.

Другими глазами увидел он поле прошедшей битвы.

Уже не герои-товарищи, в славном бою погибшие, а не имеющие надежды, закованные в вечном холоде разлагающихся тел, мертвецы были вокруг него.

И понял он, что не будет больше у Родичей песен славы и радости о погибших.

Отныне по Родной земле не слава, а горький плачь по мертвым, стоять будет, потому что нет страшней той участи, чем та, что для них колдун уготовил.  

 

 

А вот и сам поп-чернокнижник бежит. Ловко, аккуратно переступает ногами между погибших. Лицо у него доброе и печальное, губы шепчут:

- Спасены! Спасены.

Гордится, наверное, что стольких людей к Богу своему привязал.

Но нет.

Слезы на глазах его, скорбь на лице. Искренне опечален он смертью каждого из лежащих перед ним мертвецов. Искренне желает помочь им. Потому, проходя между телами, он аккуратно поправляет кресты-распятия на груди их, потому над каждым творит заклинание-молитву, по окончании которой легкая улыбка озаряет его уста.

Что такое?

Пересвет даже не сразу понял, что именно возле его тела, остановился черный человек. Вынул из кармана крестик на веревочке, склонился и повязал его на шею мертвецу.

-Спасен… спасен…

И вновь ласковая улыбка осветила его лицо и вновь бежит-семенит он, размахивая черными крыльями своей странной одежды.

- Зачем? – удивляется Пересвет – Я то уже здесь снаружи, давно вышел.  И никаким крестом меня теперь не удержишь. Видно не понимает чернокнижник что делает. Просто надевает на всех подряд, и считает что это правильно.

 

 

И вдруг Пересвет понял, что человек в черной одежде вовсе не злой, что не по ужасному замыслу лишил он всех этих людей Жизни.

- Да он же сам не понимает что творит.

Будто бы деревенский дурачок на ярмарке, сидящий посреди площади и перебирающий сушеные коровьи какашки. Просто, бездумно не беспокоясь о последствиях, делает, то, что почему-то считает нужным. И не суть деяния для него важна, а некое, авторитетное для него одобрение.

- «Холосо?» - слюнявыми губами бормочет дурачок, с подозрением вглядываясь в лица идущих мимо людей. 

 - «Спасены?» - шевелятся губы чернорясого человека с вожделением глядящего в  сумеречное небо.

И, наверное, каждый из них слышит приемлемый для себя ответ, потому что все также продолжают они делать свою работу, на которую подвигла их вера.

- Не по злой воле хитроумного врага, а из-за обычного нежелания или неумения думать, весь мир может оказаться под пятой счастливых слепцов поклонившихся мертвецу. Обидно!

Нелепо!

Это было последнее, о чем подумалось Пересвету.

 

 

Потому что пришла его Пора, и его Родноверческая сущность, чистая и свободная, рванулась навстречу Солнцу – извечному творящему началу, частью которого всегда был, есть и будет Человек.

 

 

День подходит к концу.

На поле, неспешным шагом надвигаются сумерки. С каждой минутой они становятся все более осязаемыми, открывая дорогу темной, без единого огонька ночи.

Но каждый из нас, будь то человек, зверь, птица, или одиноко стоящая на вершине сосна знает, что на смену ночи всегда приходит утро. А с ним и тот самый, особенно плотный в наших краях туман, в котором рождается новый, еще ни кем не изведанный день.

Христианские попы, как известно, домовых не любят.
Домовой, он кто? Хранитель традиций да уклада-лада домашнего. Предок наш, добровольно в Яви оставшийся, для того чтобы Род свой, потомков своих охранять.
Память у домового – отличная. И если хорошо попросить, то он легко может рассказать вам о тех временах, когда на Руси вообще никаких попов не было.
Люди в те времена жили хорошо, весело. Девчата были красивые, парни – смелые, хозяева – домовитые, а старцы – мудрые.
Очень попам от такой памяти обидно.
Ведь если народ раньше без них хорошо жил, значит, по правде они вовсе и не такие нужные, какими хотят казаться. Злятся от этого попы. Хотят, чтобы все люди забыли про прежние времена, а помнили только про то, про что им «батюшки» рассказывают.
Людская память слаба. И под натиском выдуманных попами историй забывают люди про то, как предки их жили. А домовые не забывают.
За то и не любят их попы.

В одном доме. А точнее в небольшой, городской квартире, жила-была одна женщина.
Она жила в этой квартире с самого рождения. Здесь она вышла замуж, похоронила родителей, вырастила детей, проводила в последний путь мужа. Это была очень уютная квартира. Каждая щелочка, каждый сантиметр обоев были для женщины здесь родными. И она была счастлива. Дети, которые часто приезжали навестить её, тоже испытывали радость. Так тепло и уютно было у нее в доме.
А потом, все изменилось. Другой стала страна. Другим стал город, в котором она жила. Другими стали лица людей. Как-то вдруг оказалось, что человеческая совесть больше не является частью коммунистической партии, а находится в ведении одетых во все черное, бородатых людей с огромными золотыми крестами на животах. И теперь ничего в жизни не могло обойтись без их вмешательства. Они «крестили», «отпевали», «святили», все до чего только могли дотянуться, тем самым постепенно присваивали себе все окружающее. Ведь после проведения этих, нехитрых ритуалов, все вещи автоматически становились «христианскими», а все люди «христианами».

Не обошло это поветрие нашу героиню. Она была доброй, тихой, законопослушной женщиной. Старалась не выделяться, и всегда соглашалась с «принятой» точкой зрения. Потому, без особых размышлений она сначала пару раз сходила в церковь «за компанию», потом, «приняла крещение», а потом принесла в дом несколько купленных в церковной лавке досок с нарисованными на них синеватыми, как будто бы от нехватки кислорода, ликами церковных святых. Она повесила их на стенку, откуда они с непрекращающимся укором глядели на все окружающее своими неестественно выпученными глазами.
Женщина робела перед этими странными изображениями. Даже мимолетно брошенный на этих, нарисованных на досках существ, взгляд вызывал в ней смутное беспокойство и неестественное для нее ранее чувство беспричинной вины.
«Ты должна попросить прощения» - сказал работающий в церкви человек в черной одежде.
И она просила. Все более и более пугаясь, она часами выстаивала перед «святыми ликами» и, чувствуя себя все больше и больше виноватой перед ними, перед «святым отцом», перед умершим «за неё» богом, просила прощения.
Чтобы хоть немного приглушить чувство вины она носила в церковь выделенные из своей скромной пенсии «пожертвования», которые, несомненно, шли на облегчение ужасной участи принявших мученическую смерть бога и его святых. Принеся жертву, и отстояв некоторое количество времени на четвереньках, она чувствовала временное облегчение, потому что, в какой-то степени тоже становилась жертвой, а значит, хоть немного приближалась к «Ним». Однажды, она даже однажды попыталась слегка придушить себя, чтобы в мучениях, добиться такого же цвета и выражения лица, что были у святых.

В тот день доски упали в первый раз. Все, одновременно, грохнулись на пол, будто и не держали их вбитые в сухую штукатурку гвоздики.
Испуганно крестясь, женщина подняла, обтерла, и вновь повесила на стену церковные портреты. А на следующее утро, когда солнце коснулось их своими лучами, они снова, как по команде, обрушились на пол.
То же самое повторилось и на третий, и на четвертый день.
Испугавшись, женщина пошла в церковь, и обратилась к работающему там «батюшкой» человеку. Она рассказала свою историю, и попросила посоветовать, как ей быть.
«Может вообще не нужно их весить на стену, раз удержаться не могут?» - спросила она. Но церковник не согласился с ней. Он сказал, что теперь она еще более виновата, и для того чтобы получить прощение, должна снова стоять на четвереньках и громко читать заклинание. Женщина сделала все, как ей было сказано. А потом они вместе с попом пошли к ней в квартиру. Поп сказал, что чтобы портреты не падали он должен «освятить» всю её квартиру. Для этого он взял с собой сильно пахнущие вещества, книгу с заклинаниями, которые на его профессиональном языке называются «молитвы», бутылку с специальной, «заряженной» христианским богом водой, и специальную, подвешенную на цепи коробочку, предназначенную для активизации сильно пахнущих веществ.
Придя в квартиру, он поджег вложенные в коробочку вещества, так что они начали издавать сильный запах, и стал громко читать тексты из своей книги.
Запах, наполнил всю квартиру, и стало трудно дышать. Но тут внезапно само собой, открылось заклеенное на зиму окно, и весенний свежий ветер выгнал весь запах вон из квартиры, а весело поющие птицы заглушили своим пением бормотание работника церкви.
Поп приказал женщине закрыть окно, и вновь начал громко читать из книги, брызгая все кругом принесенной с собой водой.
Но яркое весеннее солнце, прямо сквозь не зашторенные окна, высушило, испарило церковную воду, не оставив не единого мокрого пятнышка.
Рассердился тогда поп, велел плотно занавесить окна, чтобы не одного лучика дневного света не пробивалось внутрь квартиры. А чтобы не заблудиться в темноте, зажег он множество восковых свечей. И снова стал читать из книги.

Явился тогда перед ним домовой-хозяин и покровитель этого дома, и спросил:
- Зачем ты, человек в черной одежде пытаешься отравить этот дом?
- Я хочу сделать этот дом приспособленным для того, чтобы изображениям наших святых в нем было хорошо – ответил поп.
- Но ведь людям тогда будет плохо – возразил домовой.
- Люди рабы для нас и для нашего бога – сказал поп – их удобство никого не интересует.
- Меня интересует – ответил домовой – я уже три тысячи лет храню этот Род, и почти восемь десятков лет храню этот дом. Я забочусь о том, чтобы не ты, не твой бог не чинили обид моему Роду. И солнце, и ветер, и земля-матушка в том мне помощники. А ты нечисть иноземная, уходи туда, откуда пришел пока добром просят.
И стали они биться друг с другом, да только ничем не мог поп навредить домовому, ибо стоял он за свой Род на своей земле. Все по праву Рода здесь ему принадлежало.

Тогда обратился человек в черной одежде к женщине и сказал:
«Если любишь ты нашего Бога, откажись во имя его от того, кто покровителем этой квартиры себя называет».
Посмотрела женщина, на попа, да на лики с икон на нее глядящие, и вновь ей стыдно стало. Подумала: «Вот Батюшка для меня старается, и Бог за меня умер, а я как свинья для них непонятно от чего отказаться не могу». И отказалась она от хранителя очага своего.

И исчез домовой. Ушел или умер – неизвестно, но только не стало его больше.
Потому что лишается домовой силы покровительствовать Родичу, если этот Родич его предаст, или добровольно от него откажется.

В общем, ничего больше не мешало христианскому священнику довести свой обряд до конца. Впитался ладан в стены запахом, въелась святая вода в вещи, подчинила молитва себе опустевший дом. Хорошо стало христианским святым. Ни кто их больше на пол не скидывает. Висят они на стене, смотрят огромными глазами на стоящую перед ними на четвереньках, все более и более виноватую перед ними женщину, и легкая усмешка удовлетворения играет на их одновременно плоских и одутловатых щеках.

Как известно, в каждом доме живет домовой. Обычно это маленький невидимый простым взглядом человечек, который следит за тем, чтобы все было хорошо. Чтобы посуда не билась, люди не ссорились, а у кошки всегда было полное блюдце молока.

Говорят, что первые домовые произошли от наших умерших пра-пра-прабабушек и пра-пра-прадедушек, которые не ушли в Навь, а остались среди нас в Яви, чтобы и после смерти охранять свой дом и своих родственников.
С тех пор люди и домовые живут рядом.
К добрым и хозяйственным людям домовые всегда относятся хорошо – днем уют наводят, а ночью хорошие сны навевают. А ленивых да злых – пугают. К хозяйству приучить стараются.

Попробуй не прибери одежду перед сном. И вот – на тебе. Только выключишь свет, а брошенная как попало на стуле одежда, уже и не одежда вовсе, а самый страшный черный зверь многолапый. Сидит, смотрит на тебя. Съесть хочет.
Посуда, с вечера не помытая, всю ночь в раковине ворочается. Позвякивает да постукивает – о порядке напоминает. А уж как страшно скрипят и вздыхают грязные полы, даже подумать страшно.
Хуже, если среди людей, живущих в доме, скандал, драка или обида друг на друга затаенная. Тогда домовой очень сильно расстраивается. Начинает всякие бытовые приборы включать и выключать, дверями хлопать, посудой кидаться.
Как будто хочет сказать:
- Что ж вы – люди, мирно жить не хотите?

Потому что домовой очень добрый. А если пугает, то лишь потому, что хочет, чтобы в доме мирно, радостно, чисто и уютно было.

------------------------------

Но, если кто-нибудь совершит большое зло для дома или семьи, то домовые могут быть к нему жестокими.


ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ: «МЕСТЬ».


Однажды, было это в Санкт-Петербурге, у одной молодой девушки умерли родители, оставив ей в наследство трехкомнатную квартиру в центре города. Про это узнал один очень нехороший человек. Он силой заставил девушку отдать ему квартиру. Потом убил её, а тело вывез и закопал в пригородном лесу.
Причем сделал это так ловко, что милиция ничего не заподозрила.

Никто ничего не заподозрил. И только домовой все знал. И решил отомстить.
Когда этот человек переехал в отобранную у девушки квартиру, домовой стал каждую ночь приходить к нему в спальню и душить его.
Бандит не видел домового, и думал, что это какая-то болезнь его душит. И принимал самые лучшие и самые дорогие лекарства. Только ничего не помогло. И, однажды ночью домовой задушил этого нехорошего человека насмерть.

Вот так он отомстил за смерть девушки. И долго еще никто не мог поселиться в этой квартире. Потому что на любого, переступившего порог, сразу же набрасывались всевозможные летающие предметы, половицы скрипели, окна дребезжали, а стены, казалось, сейчас рухнут на незваного гостя. И милицию вызывали и МЧС и попа, который с Христом знается – ничего не помогало.

И только когда из деревни приехала старушка, дальняя родственница убитой девушки, тогда домовой успокоился. Она рассказала, что это не просто домовой, а Глава Рода, который погиб еще в стародавние времена, сражаясь на Чудском озере с псами-рыцарями, которые хотели захватить Русскую землю.
С тех пор, многие века берег и охранял он своих родичей. А девушка, убитая злодеем была его пра-пра-пра-пра-правнучкой.

Старушка попросила домового не гневаться, а пойти с ней, в деревенский дом жить. И он пошел. Потому что в той деревне много его потомков жило. А жить среди своих родных и защищать свой Род, для настоящего домового самое лучшее занятие.


----------------------------
Известно что, домовые бывают как мужского, так и женского пола. Некоторые из них живут по отдельности, холостяками, а некоторые женятся, и даже заводят ребятишек.


ИСТОРИЯ ВТОРАЯ: «КЛАД».


В одном доме жили-были муж да жена. Дом у них, несмотря на хороший достаток, был сырой и неуютный. Наверное, потому проводили они большую часть времени на работе.
Прожили они вместе 15 лет, уже в возраст вошли, а детей завести так и не получилось. И к врачам самым лучшим обращались, и к знахарям всяким, даже попам христианским свечки ставили, да только никакого толку от того не было.

Так бы и маялись век. Да посоветовал им один хороший человек, к бабке Мудренее, из села Светлое обратиться.
- Езжайте, - говорит – она ведунья, с малых лет светлой Ладе служит. Многим людям помогла. И вам – поможет.
Обрадовались муж с женой. На работе отгулы взяли и в Светлое поехали.
Очень уж они ребеночка хотели.
Дом Мудрены нашли быстро. Красивый, крепкий ухоженный. Да и саму Мудрену «бабкой» можно было назвать разве что за почтенный возраст, да за семерых внуков, радостно вьющихся вокруг неё.

Статная, румяная женщина, с припорошенными сединой волосами, и в пятьдесят лет не утратила она здоровья и красоты.
- Рассказывай. – голос у Мудрены густой и властный. Глаза смотрят на приехавшую к ней женщину, прямо, в упор.
- Что рассказывать? – смешалась просильщица – мы вот к вам, люди говорили, что поможете мне.
- Рассказывай, как ты домового мамку пытала.
- Просильщица испугалась, хотела бежать вон со двора, да во время одумалась, вспомнила о том, зачем приехала. Села она на завалинку и всё рассказала.

- Я тогда еще совсем молодая была, глупая. Только недавно совсем со своим будущим мужем познакомилась. Оба только что после института, добра еще не нажили. А жить то весело уже тогда хотелось. Все подружки по курортам заграничным с друзьями ездили, а я только на работу, а с работы домой – вот и все путешествие.
И думала я постоянно о том, где бы денег взять. Да чтобы сразу. И – побольше.
Вот и додумалась.
Сейчас уже и не помню, кто из подружек тогда посоветовал, но решила я про деньги домовую мамку попытать. Сделать это, по словам той же подружки, оказалось на удивление просто. Нужно было только слушать внимательно. А как услышишь, что в пустой квартире, будто бы малый ребеночек из-под табуретки пищит, то нужно быстро подойти и накинуть на тот табурет шаль темную. Так ребеночек домовой мамки к тебе в плен и попадет. Он из-под шали вылезти сам не может. И мамка его сквозь шаль не видит, и беспокоиться начинает. Тут главное момент не упустить. Пока она в тебя всякой всячиной швырять не начала, нужно над ней именем пресвятой богородицы колдовство сотворить.
Заколдовать домовую мамку христианской молитвой.
Больно ей сделать.
И когда она тебе на глаза покажется, и все что пожелаешь, расскажет, за то чтобы ты её ребеночка отпустила.

Так все и вышло.
Явилась ко мне домовая мамка. Слезами горькими обливалась. За ребеночка просила.
Да только не было в том доме кладов (мы тогда в старой бабкиной однокомнатной жили), и потому ничего мне рассказать не смогла.

Разозлилась я тогда на нее сильно. И оставила шаль на табурете до вечера висеть. Пусть помучается. А домовенок то пищал под ней жалобно так, тихо.
А ближе к вечеру и вовсе умолк. Сняла я шаль. Думала, может, выскочил. Исхитрился. Они же обычно невидимые, так что и не заметить могла. Только не ушел он никуда. Там и лежал под табуреткой.
Мертвый.
Маленький.
Задохнулся под шалью без света солнечного.


- Вот тогда ты себя без детей и оставила – в голосе Мудрены не было осуждения или сочувствия.
Домовенок тот, сын домовой мамки твоего Рода, домового из Рода твоего мужа, должен был оберегать дом вашего ребенка.
А ты, убив его колдовством христианским, сама, своими руками свой Род без защиты оставила.
Ушли тогда от вас домовые, бросили дом пустым и мертвым. А перед уходом, воззвала домовая мамка к Ладе-богине, которая есть любовь, да рассказала о том, что ты с ней и с её ребеночком сделала. И отвернулась от тебя Лада–любовь. Потому и детей у тебя быть не может.

- И что же делать мне теперь? У кого прощенья просить? – взмолилась просительница – я уже за то, что сделала, тысячу раз раскаялась, неужели не будет мне прощения?

- Не будет. – ровный, спокойный голос Мудрены как бы подводил черту под всем произошедшим. Это у христиан люди могут резать и убивать и гадости делать, посте чего им по раскаянию все прощено будет.

Ты же Родное святое тронула.
Знаешь, откуда домовые произошли? От предков твоих, которые в Яви остаться пожелали. От тех, твоих Родичей, которые и после смерти тебя и весь твой Род, и твой Дом охранять поклялись. А тому, кто Родича своего неповинно убьет – нет прощения.

Заплакала тогда просительница, и поехала вместе с мужем в свой сырой, неуютный пустой бездетный дом, который сама же она и погубила.
Вот и вся история.

Боги в Родноверии, Христианстве, или любой другой системе ценностей, несут одну основную функцию : подавыать пример, определятьь идеалы.

Потому как Боги суть эталон, к которому следует стремиться.

У христиан Бог (если верить библии) - эталон страха убийства и запрета.
Последователи этого Бога породили церковь, которая пугает, убивает и запрещает.
А церковь, поддержанная государством, породила общественную систему, стоящую на страхе и запретах.

Язычество же, обладая широким пантеоном эталонов-Богов, дает возможность личности формироваться более многосторонне и гармоничней.
А соответственно и церковь Родноверов основывается не на системе молелен, предназначенных для «связи» с мистическим «нечто», а на храмах-школах, призванных всесторонне развивать человека.
В следствие, такой изначально многополярной установки с ориентацией на гармонию, Государство Родноверов основывается не на принципах страха, а на свободном взаимодействии свободных людей.

Многие удивляются: почему у греков была реальная демократия, а у современных «дерьмократов» лишь пародирующий её тоталитаризм?

Но греки-то были политеистами.
Их психика была изначально ориентирована на возможность множества одновременно правильных направлений движения.
А сегодняшний демократ, выкрикивая лозунги о «власти народа», имеет в голове лишь один ориентир «правильности». Он занят поисками «единственной истины».
И потому все его стремления заканчиваются лишь поиском «руководящего пенделя», или попыткой самому стать оным.

Все тоталитарные режимы есть ни что иное, как порождение живущего в нашей голове монотеизма. Они, подобно христианам, действуют сугубо авторитарными способами - замыкая эталон на одном "идеале" (Христе, Гитлере, «Царе-батюшке»….)

Родноверческое же государство есть объединение личностей, и только при Родноверческой системе мышления возможно построение нормального демократического общества.

Все прочее лишь жалкая попытка выдать козла за корову.