Вчера я посвятил свой вечер просмотру кино. У меня на жестком диске компьютера лежал последний фильм Михалкова «12», но, имея дурную привычку задумываться и анализировать, принесшую мне не однократно огорчения в жизни, предварительно я скачал из Сети первооснову, фильм Сиднея Люмета «12 разгневанных мужчин» 1957 года, от родства с которым наш придворный режиссер открещивается в каждом интервью.

Действительно, свидетельствую: фильм Михалкова не является римейком фильма Люмета. Поскольку фильм Люмета о Правосудии и Ответственности за собственное мнение, за собственное решение. Фильм о необходимости Уметь выслушать другую, чужую, иную, категорически противную для тебя точку зрения.
Фильм Михалкова – это претензия на «эпохалку», куда он, используя пьесу, по которой были сняты оба фильма, попытался втиснуть все, что конъюнктурно счел необходимым втиснуть: наркоманию, игроманию, черносотенство, ксенофобию, все приметы нынешней повседневности вроде ржавых труб теплоцентрали и главное – чеченскую проблему. Втиснуть-то втиснул, но история от этого утратила логичность изложения и связность.

В фильме «12 разгневанных мужчин» часовщик, голосующий за невиновность, просто-таки требует, чтобы продавец мармелада, торопящийся на бейсбол, объяснил, отчего он меняет свою готовность голосовать за виновность мальчика на поддержку невиновности. Каждое изменение точки зрения героев обоснованно и понятно каждому. У Михалкова смена стороны происходит зачастую немотивированно, и никого это не волнует, кроме особо заинтересованных зрителей вроде меня. Трясущаяся рука и растерянно-беспомощная просьба переголосовать со стороны героя Маковецкого в фильме Люмета представлена как четкая и обоснованная неуверенность в правоте приговора в исполнении Генри Фонда.

Неубедительность героя Маковецкого в данном случае объясняется слабостью Михалкова как сценариста. У Люмета первые сомнения в виновности основаны на том, что пуэрториканского подростка били всю жизнь, и две оплеухи не могли стать решающими в отношениях отца и сына. У Михалкова подросток пережил войну и смерть семьи от рук своих же боевиков-чеченцев, но не было сказано ни слова о том, что его систематически избивали. При такой истории жизни чеченского мальчика объяснение его невиновности, даваемое в оригинальном фильме, в «12» просто не действует. А на то, чтобы придумать другое, у Михалкова не хватило то ли времени, то ли желания.



У Люмета были люди. Без имен, называемые по профессии, но ЛЮДИ. У Михалкова действовали Маски. Утрированные Амплуа: Еврей, Работяга, Интеллигент, Гарвардский мальчик (привет оппонентам и недоброжелателям реформаторов из 90-х!), Дон Корлеоне-light, Кавказец, Актер, Демократ, и, естественно, Мудрый Учитель. Только роли актеров Вержбицкого и Мадянова оказались номинальными, лишенными красок и смысла. Роли на двенадцать реплик.
И ладно, если бы эти маски были действительно четко прописаны. Но нет! Скачки характера отдельных героев вызывают ощущение утраты логики поведения. Робкий в начале фильма герой Маковецкого оказывается вдруг крупным руководителем филиала зарубежной фирмы и после этого начинает вести себя сообразно статусу.

Весь фильм держится на талантливой игре Сергея Гармаша. Он органичен, правдив, уместен и искренен в своей игре.

Фильм Люмета строг и лаконичен не потому, что он черно-белый, а потому, что он выверен до взгляда и жеста. Фильм Михалкова избыточен во всем и этим напоминает его же достаточно провальную работу «Очи черные».

В общем и целом, после просмотра фильма Михалкова остаются вопросы:
Почему герой Вержбицкого, так складно и точно указывая на неувязки и действительные мотивы преступления в конце фильма (то есть, практически имея доказательства, пусть косвенные, за невиновность), в его начале голосует за виновность мальчика?

Зачем нужны были сцены душевного (до рвоты) стриптиза героев фильма? Что они давали сюжету, кроме пятиминутного бенефиса «звезд», приглашенных в этот «сборный концерт»?

Отчего Михалков хочет, чтобы российский зритель думал, что выпускники Гарварда являются интеллектуально-ущербными инфантилами с богатым воображением? Или это прицельный пинок семьи Лесневских, на данный момент владельцев одного из последних хоть сколь-либо неподконтрольных «Плану Путина» издательства, а на тот момент - канала «Рен-Тв»? Уж очень недобро сыграл Стоянов своего героя. Здесь определенно было что-то личное у режиссера.

Почему в михалковском фильме сначала настойчиво противопоставляется Закон и Справедливость, а потом их обоих пытаются подменить приоритетом несправедливой Целесообразности? Или здесь должна быть прочитана аллюзия к Чечне? Пусть она сейчас в российском «плену», но так для нее в итоге будет только лучше? Или это - «проверка на вшивость» присутствующих человеком, который крупным планом, в течение всего фильма, глумливо смотрел на других присяжных, плюсуя и вычитая что-то на листе бумаги?

Зачем вообще было все это шоу самолюбования действительно хорошего режиссера? Зависть к Безрукову, сыгравшему Иешуа, сподвигла изображать в финале фильма Тайную Вечерю, а из себя делать Иисуса от спецслужб («Добрый вечер, Владимир Владимирович!»)? Ведь известно, офицеры КАКОГО ведомства не бывают «бывшими». Армейские офицеры не умеют вычислять наблюдателей в суде и организовывать их тайную фотосъемку на выходе из него.

Этот «офицер» и его конъюнктурный, некачественно сделанный продукт не пройдут испытание зрителем хотя бы оттого, что в России еще остались варяги, которые помнят смысл выражения «офицерская честь», применяя его на практике.
Если же эталоном «офицерства» станет рядящийся из фильма в фильм в мундиры Михалков, то нам действительно придется делать выбор между «улететь» или «остаться».

PS: Последний вопрос: скажите, Никита Сергеевич, а «Дядя Николай» – это тот, кто придет после «дяди Володи»?
торрио