Фридрих Ницше и русская религиозная философия. Том 1. Переводы, исследования, эссе философов "серебряного века" - Мн.-М.: Алкиона - Присцельс, 1996 - 351 с. 5000 экз.
Атмосфера дома, которого окрестили «Башней», была и магической, и мистической. Как сказал Андрей Белый: «Люди в ней растворялись и время теряло границы». На квартире собирались начинающие свой путь литераторы и музыканты, которые станут впоследствии известными людьми. Приходить на «Ивановские среды» было не просто интересно, а престижно, завоевывая славу поэта, научного деятеля, философа либо музыканта. Но не только творчество было духовной едой гостей, они развлекались. Блок читал свою «Незнакомку» на крыше, Ахматова показывала трюк, делая мостик, а Ася Тургенева вообще могла ловко стать на голову. Пуфики, разноцветные одеяния, переодевания в Соломона, слона и многое другое стало эталоном этого места.
К 75-летию со дня смерти Вячеслава Ивановича Иванова
(16/28 февраля 1866, Москва — 16 июля 1949, Рим)
Январским вечером 1872 года, в разгар Святок в скромной квартире на Патриарших прудах гадала женщина. Она была уже немолода и глубоко религиозна. Вопрошала, конечно, не о женихе, хотя недавно овдовела, а о судьбе своего позднего, горячо любимого сына. Гадала она на «Псалтире», или «Книге псалмов», как это делали испокон веков. И в ответ на ее вопрос выпал 151-й псалом, начинающийся словами:
Я был меньший между братьями моими и юнейший в доме отца моего; пас овец отца моего.
Руки мои сделали орган, персты мои настраивали псалтирь.
Ее сын действительно был самым младшим в доме своего отца, у которого росли еще два мальчика от первого брака, поэтому не было причин не верить в правдивость этого ответа. Женщина истолковала его в том смысле, что ее пятилетнему сыну предначертано свыше стать поэтом. С того дня жизнь Александры Дмитриевны Ивановой была посвящена воспитанию будущего творца – Вячеслава Ивановича Иванова.
Поэт, переводчик и драматург, литературный критик, ученый и философ, педагог – простое перечисление всех ипостасей Вячеслава Иванова позволяет представить себе масштаб его личности, сопоставимой с титанами Возрождения. А ведь были и другие – маг, пророк, ловец душ и даже «карнавальный король на слишком затянувшемся празднестве», как писал о нем С.С. Аверинцев. Так или иначе, он, несомненно, был одной из ключевых и наиболее авторитетных фигур Серебряного века, но мало кто из современников Вячеслава Иванова удостаивался одновременно такого обожания и такого злословия, как он.
Геннадий Обатнин. Иванов-мистик. Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907-1919) - М.: Кафедра славистики Университета Хельсинки; Новое литературное обозрение, 2000 - 240 с. (Научная библиотека)
Русская поэзия начала XX века (дооктябрьский период) - М.: Художественная литература, 1977 - 510 с., илл. (Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Том 177) 303000 экз. (со)
Доходный дом И. Дернова, известный как Дом с башней.
«Башня» Вячеслава Иванова — так современники называли петербургскую квартиру поэта в башенной части здания, расположенного на углу Таврической и Тверской улиц, — была уникальным явлением культуры Серебряного века. На собраниях «Башни» в 1905–1912 годах ставились и обсуждались вопросы литературы, живописи, театра, новой эстетики и этики, философии, богословия и антропософии, а посетителями были лучшие представители артистического мира своего времени. Очень непросто найти петербургского или московского писателя, который бы там не побывал. Среди всех мероприятий — «сред», «Академии стиха», общества «Друзья Гафиза», театральных постановок и т. д. — случались иногда собрания-гиганты, в которых участвовало до 70 человек.
Философия. Литература. Искусство. Андрей Белый. Вячеслав Иванов. Александр Скрябин - М: РОССПЭН, 2013 – 478 с. (Философия России первой половины XX века) 1500 экз.
День апостола Луки, величайшего писателя-евангелиста и первого иконописца.
Стихотворение Вячеслава Иванова, одного из корифеев Серебряного века, чарующее. Прелестью старорусской речи, проникновенной интонацией, строфикой, самой расстановкой рифм, узнающих своё родство и, перетерпев промежуток, тянущихся друг к дружке. Рифма же (моё определение!) - то слове в строке, к которому сбегаются смыслы. Глупо отказываться от этого контрольного слова. Впрочем, в стиховедении "рифмой" называется последнее слово (или синтагма) стиха, даже если оно и не рифмуется, т. е. не получает звукового отклика. Но несет свою, всё же главную нагрузку.
Однако, оставляю "школу поэзии" во имя самих стихов столь выдающего мастера. И наставника поколения.
Купил пять роз, на все, что были, деньги,
И нес своей любимой в день рожденья.
Как никогда он шел походкой легкой,
Но вдруг услышал, как неподалеку
У гастронома плакала старушка.
В авоське у нее порвалась ручка.
Рассыпались и свекла, и картофель,
Что для старушки было катастрофой!
Да только не спешил помочь никто
Несчастной той в изношенном пальто.
Он все собрал. Она благодарила:
"Дай Бог тебе всего на свете, милый!".
А он достал вдруг розу из букета:
"Возьмите, женщина! Подарок от поэта"!
А на Сенной просила дочка маму
На ярмарке купить гиппопотама,
Но, чтоб никто не слышал, мать шептала:
"Не в этот раз, у мамы денег мало".
Он подошел с улыбкой на устах:
"Вот вам цветы! Возьмите просто так!".
Вручив по розе им, исчез под аркой,
С изрядно прохудившимся подарком...
В трамвае, что гремел, как колесница,
Грустны у пассажиров были лица.
Вдруг девушку заметил он случайно,
Что больше всех вокруг была печальна.
Куда-то, где звонка ее не ждали,
Она звонила. Ей не отвечали...
И, выходя на третьей остановке,
Он прошептал: "Простите, мне неловко...
Но я уверен, что он Вас не стоит.
Вот эта роза - Вам, а он - пустое...
Я Вам желаю счастья много-много!
А мне пора". Она сказала: "с Богом!".
И, не успев прийти к любимой в срок,
Принес он ей всего один цветок.
Держал подарок бережно в руке
В просторной для того цветка фольге.
И глядя в удивленные глаза,
Любимой все, как было, рассказал.
Любимая ответила ему:
"Прости, один цветок я не приму!
Ты, видно, все придумал, как всегда!
И девушка в трамвае - ерунда!
Да никаких и не было старушек!
Ты пропустил с друзьями пару кружек!
И сочинил все это на ходу!
А я тебя сижу, как дура, жду!"
И дверь закрылась прямо перед носом,
И он побрел в кабак с названьем "Осень",
Где пиво пил, хотя уж год, как бросил.
И думал, дым пуская папиросой,
Что все-таки принес кому-то счастье
Его букет, поделенный на части.
