C именем жены Тонино Гуэрро - Лоры, бывшей жены советского кинематографиста Александра Яблочкина, cвязан рассказ Г. Данелия - о том, как его хоронили.
Невысокий, лысый, пожилой, Александр Ефремович Яблочкин был веселым, заводным и очень нравился женщинам. И пока не встретил свою голубоглазую Лору, слыл известным сердцеедом. Лору Яблочкин боготворил и, когда говорил о ней, -- светился. Лора тоже любила Сашеньку (так она его называла), и жили они хорошо и дружно. Супруги Яблочкины были людьми хлебосольными, и я часто бывал у них в гостях в доме напротив <<Мосфильма>>. В малюсенькую комнатку, которую они называли гостиной (из однокомнатной квартиры Яблочкин сделал двухкомнатную), набивалось так много народу, что сейчас я не могу понять, как мы все умудрялись там разместиться. Помню только, что было очень весело.
Умер Саша на проходной, в тот день, когда мы должны были сдавать картину Сизову. Предъявил пропуск и упал. Ему было 59 лет. Хоронили Александра Ефремовича на Востряковском кладбище. Яблочкина любили, и попрощаться с ним пришло много народу. Режиссеры, с которыми работал Яблочкин, пробили и оркестр. Гроб поставили возле могилы на специальные подставки. Рядом стояли близкие, родные и раввин.
<<Мосфильм>> был против раввина, но родные настояли. Раввин был маленький, очень старенький, лет под девяносто, в черной шляпе и легоньком потрепанном черном пальто, в круглых очках в металлической оправе, с сизым носом. Был конец ноября, дул холодный ветер, выпал даже снег. Ребе посинел и дрожал. Я предложил ему свой шарф, он отказался, сказал, что не положено. Люди рассредоточились вокруг могил, а оркестр расположился чуть поодаль, у забора. Зампрофорга студии Савелий Ивасков, который распоряжался этими похоронами, договорился с дирижером оркестра, что
даст ему знак рукой, когда начинать играть. Потом встал в торце могилы и сказал раввину:
-- Приступай, батюшка.
-- Ребе, -- поправила его сестра Яблочкина.
-- Ну ребе.
Раввин наклонился к сестре и начал по бумажке что-то уточнять.
-- Ладно, отец, начинай! Холодно, народ замерз, -- недовольно сказал Ивасков. (Он более других возражал против еврейского священника.)
Раввин посмотрел на него, вздохнул и начал читать на идиш заупокойную молитву. А когда дошел до родственников, пропел на русском:
-- И сестра Мария, и сын его Гриша, и дочь его Лора... (Лора была намного
моложе мужа.)
-- Отец! -- прервал его Ивасков и отрицательно помахал рукой.
И тут же грянул гимн Советского Союза. От неожиданности ребе вздрогнул, поскользнулся и чуть не упал -- я
успел подхватить его. Земля заледенела, и было очень скользко.
-- Стоп, стоп! -- закричал Ивасков. -- Кто там поближе -- остановите их!
Оркестр замолк.
-- Рубен Артемович, сигнал был не вам! -- крикнул Ивасков дирижеру.
И сказал сестре, чтобы она объяснила товарищу, кто есть кто. Мария сказала раввину, что Гриша не сын, а племянник, а Лора не дочка, а жена. Тот кивнул и начал петь сначала. И когда дошел до родственников, пропел, что сестра Мария, племянник Гриша и дочь Гриши -- Лора.
-- Ну, стоп, стоп! -- Ивасков опять махнул рукой. -- Сколько можно?!
И снова грянул гимн.
-- Прекратите! Остановите музыку! -- заорал Ивасков.
Оркестр замолк.
-- Рубен Артемович, для вас сигнал будет двумя руками! -- крикнул Ивасков дирижеру. -- Двумя! -- И повернулся к раввину: -- Отец, вы, я извиняюсь, по-русски понимаете? Вы можете сказать по-человечески, что гражданка Лора Яблочкина не дочка, а жена?! Супруга, понимаете?!
-- Понимаю.
-- Ну и давайте внимательней! А то некрасиво получается, похороны все-таки!
Раввин начал снова и, когда дошел до опасного места, сделал паузу и пропел очень четко:
-- Сестра -- Мария, племянник -- Гриша. И не дочь! -- он поверх очков победно посмотрел на Иваскова. -- А жена племянника Гриши -- гражданка Лора Яблочкина!
-- У, ёб! -- взревел Ивасков.
Поскользнулся и полетел в могилу. Падая, он взмахнул двумя руками. И снова грянул гимн Советского Союза.
И тут уже мы не смогли сдержаться. Саша, прости меня! Но я тоже ржал. Ты говорил, что твой любимый жанр трагикомедия. В этом жанре и прошли твои похороны. Когда придет время и мне уходить, я очень хочу уйти так же. Не болея и внезапно, никого не мучая. И чтобы на моих похоронах тоже плакали и смеялись.
