Это мой последний "теоретический" пост о культурных координатах физического облика. Все дальнейшие тексты будут носить чисто практический характер и посвящены конкретным приемам изменения взаимоотношений с едой. Я знаю, что обещала начать раньше - однако по зрелому размышлению мне показалось очень важным написать и об этом. О социальном давлении, который испытывает человек с "лишним" весом, о тех предубеждениях, которые общество испытывает перед толстыми людьми, и о том, как это связано с экономикой, политикой и изменением роли женщины в современном обществе.

"Страх быть жирным индуцирован культурно. Мы - общество, создавшее противостояние толстых и худых. Это всего лишь культурная фишка, субективный взгляд. Однако намного легче вписаться в эту культуру, будучи стройным. Просто потому, что мы выбрали воспевать определенный телесный тип в определенное время. Нет ничего сущего в определенном размере тела, что делало бы его лучше. чем другие. Это наше коллективное решение - превозносить один-единственный идеал и санкционировать дискриминацию в отношению други, основанную на размера тела." Это слова психотерапевтического дуэта Джудит Мэтц и Жиллен Фрэнкелл, специалистов, разделяющих не-диетический подход к проблеме питания. Они пытались призывать американских "жирных" делать попытки менять культурные стереотипы. Например, не молчать, когда кто-то вышучивает толстых людей, не относиться к этому толератно. Когда я читала это, мне было тоскливо. Я бы хотела пригласить обеих уважаемых коллег в русскоязычную часть сети...
                                                                                              
Мы все прекрасно знаем о том, что лишний вес - понятие культурное. В Нигерии худощавую девушку сложно выдать замуж, и если вам повезло родиться такой, вас на несколько месяцев препроводят в "жирную комнату" - место, где вам будет запрещено совершать какие-либо вижения, кроме максимально неоьходимых, и где вы будете поглощать одну за другой миски риса. ямса и кассавы. Сегодня только ребенок не знает о том, что случилось, когда на Фиджи привезли телевидение - количество случаев булимии в стране, почти вовсе не знакомой с расстройствами пищевого поведения, возросло в 5 раз, преимущественно среди молодых девушек, возникла эпидемия анорексии, а фиджийский язык обогатился словом "macake" - неодолимая тяга похудеть.

Сегодня топ-модели значительно худее, чем 98% остальных женщин, в то время как 80% женщин сообщают, что недовольны весом и размерами своего тела. Худая и выскоая - идеал, который репрезентирует от силы 3-5% популяции, однако миллионы людей во всем мире совершают акты насилия над своим телом, тратят огромное количество сил и денег, чтобы привести свое тело к этому идеалу.

Результаты упражнения с зеркалом свидетельствуют, что преимущественное большинство читателей этих строк, в буквальном смысле, ругательски себя ругают, разгляывая свое изображение в зеркале. Все эти "Боже мой, как ужас, это отвратительно!" - это не мой истинный голос, а голос культурный, культурное предписание "толстый = плохой". Каким образом оно появляется? Разве ребенок рождается со знанием, что жирный означает некрасивый или нездоровый? Разумеется, нет. Новорожденный наслаждается мягкостью материнского тела, чувствует себя уютно и безопасно, утыкаясь в его складки и округлости, и, безусловно, материнское тело кажется младенцам красивым. Однако очень быстро - уже через несколько лет, при условии проживания в рамках современной европейской культуры, это может радикальным образом измениться.

В одном социально-психологическом эксперименте группе 6-леток из детского сада предъявляли силуэты детей сопоставимого возраста и просили описать их личные качества и оценить, насколько они симпатичны. Поразительно, но силуэты детей с обезображенными в автокатастрофе лицами и детей-инвалидов с отсутствующими конечностями оценивались, как более симпатичные и предпочтительные, чем силуэты детей, страдающих заметным лишним весом. Эти реакции были получены от всех без исключения детей в выборке - как худых и средних размеров, так и полных. Все испытуемые описывали детей с лишним весом как "грязных, ленивых, глупых, некрасивых и лживых".



Еще более поразительно то, что через 40 лет этот эксперимент был в точности воспроизведен другими исследователями - с абсолютно такими же результатами, лишь тенденция приписывать другому негативные качества в связи с лишним весом была гораздо сильнее выражена.

С возрастом ситуация усугубляется еще больше. Исследование Эстер Ротблюм (Университет Вермонта) показало, что родственники и друзья 90% полных людей иронизировали над ними из-за веса, три четверти выборки сообщали, что над ними смеялись коллеги по работе. 16% полных мужчин и женщин сообщили, что им угроали физической расправой или били, потому что они полные.

В другом исследовании предлагалось ранжировать потенциальных партнеров по степени привлекательности. Полные люди оказались менее привлекательными потенциальными супругами, чем кокаиновые дилеры, карманники, транжиры и слепые. В опросе, который провел журнал "Гламур" в 1990, было установлено, что подавляющее большинство респондентов отказались бы от своего партнера, карьеры и денег для того, чтобы достичь идеального веса. В 1990 г. "Ньюсуик" провел другой опрос, из которого следовало, что 11% родителей готовы сделать аборт, если ребенок, которого в настоящее время вынвашивает мать, окажется носителем гена, предрасполагающего к ожирению.

Ну что, еще кто-нибудь готов отстаивать идею снижения веса "для самого себя" или "для здоровья"? Не обманывайте себя - как в некоторых культурах, чтобы быть принятой в социуме, женщина должна иметь детей или быть замужем, мужчина - уметь убивать оленя или бежать без передышки 40 км, так в нашей культуре человек обязан быть худым. В том. чтобы похудеть, чтобы быть принятым, нет ничего катастрофического - если я осознаю это, как цель. Как побочную цель.

Так было далеко не всегда. До конца XIX века округлость и полнота считались признаками физического и душевного здоровья, худоба же, напротив, ассоциировались с дурным здоровьем, плохим характером, неуравновешенностью и подверженностью различным заболеваниям. Любопытно, что два наиболее выдающихся медика того времени, д-р д-р Митчелл и д-р Бирд, были убеждены, что "увлеченность американских женщин излишней погоней за худобой привела к распространению самых разных неврологических заболеваний, а большое количество жировых клеток совершенно необходимо для того, чтобы достигнуть сбалансированного личностного развития" (мне, разумеется, больше всего нравится про личностное развитие).

Стоит ли вспоминать, что в сказочном фольклоре родная дочь злой мачехи чаще всего худая, как палка, а любая болезнь описывается неразлучными симптомами "худела и бледнела" (то же и о мужчинах)?

Вплоть до конца XIX века полное тело считалось сильным, доктора поддерживали идею набора веса, т.к. считалось, что это помогает противостоять болезням. Медицинская практика показывала. что излишняя худоба является фактором риска для множества заболеваний.

У социального одобрения и поэтизации полноты были и другие причины. Будучи полными, женщины считались сексуальными, а мужчины состоятельными просто потому, что это был знак того, что они могут себе позволить хорошо питаться. Жир означал статус. Когда агроэкономика сменилась индустриальной, сменился и образ тела - полнота резко вышла из моды. И на то были свои экономические и социальные резоны.

В страны со становящейся индустриальной экономикой устремились иммигранты - чаще всего, это были более низкорослые и "округлые" люди, по сравнению с традиционными североевропейцами или белыми американцами. Рабочие, до сих пор балансировавшие на грани истощения и смерти от голода, либо инфекционных болезней, теперь могли себе позволить купить достаточно пищи. Другими словами, как только пролетарии смогли позволить себе растолстеть, жир более не мог являться признаком высокого социального статуса. Чтобы белая аристократия могла отличаться от рабочего класса, стало модно быть худым. Если до сих пор эротический идеал женщины - это пышногрудая и пышнобедрая, перетянутая корсетом женщина с несколькими детьми, подтверждающая и экономическую состоятельность мужчины, и его способность продолжать свой род, а ее роль - роль соратницы, молчаливой и покорной союзницы, обеспечивающей тыл - "о доме нужно думать, о доме" (с), то непосредственно перед Первой Мировой войной ситуация резко меняется.

Женщина борется за и получает больше свобод. Движение суфражисток. Избирательное право для женщин. Право на образование. Право занять место на предприятии наравне с мужчиной. Получив политическое равенство с мужчинами, женщина и физически стремится походить на мужчину - худоба, короткая стрижка, мальчишеская фигура - типичный портрет суфражистки 20-х гг. Изменение экономической и социальной ситуации оказывает непосредственное влияние на моду: в 1926 Коко Шанель изобретает "маленькое черное платье" - прямой, почти асексуальный силуэт, который может позволить себе только худая женщина. Который делает из соблазнительно изогнутых линий женского тела прямые, строгие и неженственные.



До конца 20х гг. Америка переживает волну экономического расцвета - и чем пышнее цветет экономика, тем актуальнее становится худоба. В 1929 году начинается экономический коллапс, наступает Великая Депрессия, "тучные" времена сменяются "худыми" - это отражается на состоятельности рабочих и среднего класса, на их экономическом положении. Население начинает массово мигрировать в поисках работы. Худоба снова становится признаком низшего класса, и в 30-50 гг., в частности, в связи со Второй Мировой войной, когда угроза голода становится реальной, образ полнокровной женской красоты прочно занимает свое прежнее место. После Второй Мировой иконой красоты и стиля в Америке становится Мерилин Монро, назвать которую можно как угодно, но только не худышкой.



Любопытно, что первая волна "модной худобы" затрагивает Россию очень немного, и почти исключительно в крупных городах. Там, где по-прежнему достаток символизирует ломящийся от еды стол, "худощавый" идеал просто не выживет. Русские крестьянские и купеческие красавицы после Первой Мировой - вспомним хотя бы хрестоматийного Кустодиева - по-прежнему полнокровны и полногруды. Им смешно и страшно видеть заезжих московских "политических", которые кажутся им истощенными как физически, так и психически. Полнота - по-прежнему признак достатка и здоровья. И тут случается Великая Октябрьская революция. Идеологические ценности полностью меняются, и с точки зрения традиционных ценностей - худым быть все еще нехорошо, это означает болезненность и замуж никто девку не возьмет, а вот толстым, то есть сытым, становится быть политически неблагонадежно.



Помните, "джаз - музыка для толстых"?
"Мистер-Твистер, бывший министр"?
"Три толстяка"?
"Купчине толстопузому. сказали братья Губины, Иван и Митродор"?



Толстый - это тот, кто украл у пролетария его заработанную краюху и жрет ее дома. Толстый просто не может быть хорошим человеком. И хоть вы меня режьте, я глубоко убеждена, что традиционное российское отношение к полноте, те бессознательные идеи, которые этим отношением управляют, куда более сложные и конфликтные, чем в Америке и Европе.
Портреты и старые снимки главных большевиков, сделавших ребрендинг в масштабах страны - это снимки весьма стройных людей. Полными они станут потом - те, которые доживут до кремлевских застолий и дач.

"Худой" идеал просто не может прижиться и стать настолько же популярным в России - с начала 20х гг. Россию поражает несколько волн голода - после Гражданской войны в 20е гг, затем во время коллективизации в 30е гг., и, наконец, после Великой Отечественной войны в 46-47м.



Зачем это нужно знать нам, воюющим с расстройствами пищевого поведения?

Важно отдавать себе отчет, насколько информация о теле и пище, получаемая нами в раннем детстве, и из сферы бессознательного оказывающая влияние на нас всю жизнь, противоречива и конфликтна. Особенно конфликтна она у нас, родившихся и выросших на территории Государства Российского. Быть худым ребенком - плохо, худоба ассоциируется с болезнями и смертью от голода. призрак которого так никогда и не отступил. Это не просто страшная голодная смерть - это настоящий, хардкорный хоррор, истории о каннибализме, о том, как ролители поедали детей, а мужья - жен - кто не слышал их от бабушек и дедушек в детстве? Быть толстым ребенком плохо тоже - толстый = плохой, дразнят в саду и школе, шпыняют родители и браться-сестры. Есть при этом необходимо много и жадно, почти в каждой семье есть женская фигура, которая, как та печка из сказки про Аленушку и братца Иванугку, все приговаривает: "Съешь моего ржаного пирока - скажу". Ржаной пирожок совсем невкусный по сравнению с белым, пшеничным, так что сказка эта о смирении и покорности. Захочешь выжить - съешь как миленькая.

В результате мы все носим с собой чрезвычайно противоречивое, полное конфликтных посланий наследство: "Еда - огромная ценность, ее нельзя выбрасывать, еда - это праздник, еда - это любовь, есть нужно много, но при этом не толстеть, худым быть нельзя...". Представьте себе, как мучительно трудно в этом хаосе сориентироваться ребенку, для которого одним из наиболее сильных желаний является - быть хорошим, угодить и нравиться взрослым?

Вспомните, какое тело считается красивым в вашей семье? Какой ребенок считается здоровым и полноценным - толстый или худой? Как относились в вашей семье к еде? А что еще оказывало влияние на ваши взаимоотношения с едой - например, кто и как кормил вас в яслях и детском саду?

Когда я думаю о своем детстве, я понимаю, что мне, с одной стороны, очень повезло - совершенно никакого экстремального опыта - насилия, злоупотреблений... Единственный кошмар, который снится мне с раннего детства - ужасный сон о тете Зине. У нее волосы гладко забраны в пучок, и мне кажется, что она лысая. Тетя Зина - всопитательница в яслях. Она заставляет меня есть масло - отвратительное, толстым кирпичиком. Пока не съешь - из-за стола не выйдешь. Размазать его ножом по хлебу я не в силах. Съесть целиком не могу. Я сижу за столом и глотаю слезы. Мне почти два года.

Другие вспоминания - мне шесть лет, моя лучшая подружка живет двумя этажами выше, и у нее очень полная мама. Я откуда-то совершенно точно знаю, что полной быть очень плохо - и жалею подружку.

Мне 8 лет, потом 10 и 12, и мне все время говорят, что я худая, и что я должна есть больше. Меня убеждают и заставляют есть суп с хлебом, а потом еще и второе. Моя мама, весьма и весьма твердого характера, имеет одно-единственное слабое место, которое я довольно быстро нащупываю - она совершенно не может перенести, если я отказываюсь обедать. Голодовка в знак протеста - лучший способ показать, что я на нее обижена. Максимум через час после обеда я обязательно услышу: "Пожалуйста, ну иди. покушай". В других ситвуациях мама сердится дольше и ведет себя тверже. Только не с едой.

В то же время, я отчетливо знаю, что толстым быть плохо - "Три толстяка" - моя любимая сказка. Толстяки отвратительны.

Полных в нашей семье нет, это отмечается вскользь, но с некоей гордостью. Толстым необходима медицинская помощь - мне 6 лет, я валяюсь на ковре и читаю журнал "Здоровье", на который подписаны родители, там об этом много написано, и я четко усваиваю, что толстый - эзначит больной.

Любые праздники в нашей семье - дни рожденья, Новый год, Восьмое марта, Первое мая - отмечаются широкими застольями. Я схожу с дистанции еще на стадии закусок и никогда не дотягиваю до горячего - еды не просто много, ее раблезиански много, и она очень очень вкусная. После ухода гостей мы еще неделю доедаем остатки.

Несмотря на всю эту вкусную еду, в доме, разумеется, есть "Книга о вкусной и здоровой пище" - иногда я рассматриваю румяных толстых детей, поедающих ложкой клубнику со сливками. Я в жизни не пробовала сливок такой густоты, как на картинке, и не видела одновременно так много спелой клубники.

В обычные дни еды довольно (а на мой вкус так многовато), а вот сладкое почему-то ограничено. В день можно один кусочек халвы, хотя в шкафу лежит большущий кусище. Тогда я решаю, что, когда вырасту, куплю себе банку сгущенки, чтобы съесть одной.

Я не помню момент, когда я перестаю слышать от родных, что я слишком худой ребенок и мне нужно лучше питаться, и начинаю слышать, что у меня отличная фигура. С какого-то момента меня больше никто не убеждает съесть больше - вероятно, это куда более символизирует мой переход из детства в женственность, чем начало месячного цикла.

Мой родная бабушка пережила голод в Поволжье, и для нее "есть мало" так и остается ценностью. Она объясняет мне, почему нельзя выбрасывать хлеб. До сих пор не могу выбросить - перед глазами кричащие от голода дети в деревнях.

В старших классах школы мы целую зиму живем, питаясь одной вареной картошкой и селедкой. И еще морской капустой, большой мешок которой нам удается купить в магазине - капуста сушеная, ходят слухи, что это немецкая гуманитарная помощь, подкормка для немецких коров. Из капусты мы делаем салат - вкусный. В эту зиму мы много вспоминаем о тех застольях и яствах, которые нам довелось попробовать в прошлом.

В университете я настолько занята постоянным чтением конспектов или умных книг, разговорами и мыслями, что мне становится как-то совсем не до еды. Еда воспринимается мной как раздражающая необходимость, на которую жалко тратить время. С подросткового возраста я всегда читаю за едой - как папа, папа тоже все время читает за ужином, я даже себе не представляю, что можно иначе. Ситуация меняется благодаря моей университетской подруге, с которой мы много времени проводим вместе - она показывает мне, что готовя и затем вместе поедая приготовленное, можно неплохо отдохнуть и провести время. Я увлекаюсь кулинарией - областью, к которой мои родители всегда считали меня органически неспособной.

Однажды ко мне в гости приезжает моя университетская подруга, Бертилль - она родом с Берега Слоновой Кости и похожа на статуэтку из шоколада. Бертилль кажется мне ослепительно изящной - тонкие пальцы, руки, тело - и я с удивлением слышу, как мои родители с сочувствием говорят: "Какая же она худенькая...". Именно тогда я впервые соображаю, что тут кроется какая-то тайна - иногда плохо быть худым, а иногда - полным. Важно угадывать, что - когда, но неясно, как успевать так быстро меняться.

Начав жить отдельно от родителей, я готовлю себе сама и прекрасно себя чувствую. Моя коллега по работе, молодая психиатр Оля, чрезвычайно привлекательная девушка из провинции, хронически озабочена проблемой похудеть. Через много лет, когда мы снова пересечемся в Интернете (я уже пару лет живу в Бельгии), и я спрошу у нее, как дела, она ответит: "У меня все супер!!! 59 килограм!!!!". Сейчас мне очень забавно думать, что о том, что о размерах тела женщине должно тревожиться, я узнала в возрасте 20 с хорошим гаком лет, и одновременно я испытываю облегчение, которое может испытывать человек, которого не коснулась эпидемия испанки. Тем не менее, меня очень интересует проблема пищевых расстройств и для меня очень важно помогать тем, кто страдает от нарушенных отношений с едой.

А что происходило в вашей семье вокруг еды? Как в семье относились к размерам тела, отличным от стандартных? Как относились к еде? Каким должным был быть ребенок, чтобы считаться здоровым - и женщина, чтобы считаться красивой? Была ли в вашей семье или детских учреждениях культура насильственного кормления?

Как вы думаете, как это повлияло на ваши взаимоотношения с едой?