Вы никогда не задумывались: что пришло на смену, якобы, «слабому, безвольному царю» в 1917-м? Как говорится, «все познается в сравнении». Хочу привести цитаты из воспоминаний современников о событиях 1917-го года (по кн.: Страна гибнет сегодня. Воспоминания. Февраль 1917-го. М. 1991).
Такой разительный контраст между Россией императорской, где все было разумно и понятно, и Россией, поставленной «на дыбы», «с ножем в спине». Иначе, как безумием, нельзя назвать ситуацию, при которой, русские, отвернувшись от своего царя, добровольно вручили власть такому ничтожеству, как Керенский. Кому могла перейти власть Керенского тогда? Да, кому угодно, хоть интервентам, либо внутренним инородцам. Что и произошло.
Как говорит моя знакомая, историк: «Если бы в России не было революции, то тогда не погибло бы 150 000 000 русских. Сколько бы то, конечно, погибло бы в войну, но ведь не столько же…».
Так что, вот вам потрет «новой демократической власти» глазами современников.
--- ---
«Окруженный офицерами, в комнату вошел с нахальным видом маленького роста бритый человек (Керенский), крикнув, что он министр юстиции, и чтобы я собралась ехать с ним сейчас в Петроград. Увидав меня в кровати, он немного смягчился и дал распоряжение, чтобы спросили доктора, можно ли мне ехать; в противном случае обещал меня изолировать меня здесь еще на несколько дней».(А.А. Вырубова (Танеева). Страницы из моей жизни. // Указ. сборник. С. 229 ).
Как видим, ранний образец замашек «правителей» будущих советских времен.
А это для контраста несколько слов о последнем нашем Императоре Николае II.
«Я никогда не забуду того, что увидела, когда мы обе, прижавшись друг к другу, в горе и смущении выглянули в окно. Мы были готовы сгореть от стыда за нашу бедную Родину. В саду, около самого дворца, стоял Царь всея Руси и с ним преданный друг его, князь Догворукий. Их окружали 6-ть солдат, вернее, 6-ть вооруженных хулиганов, которые все время толкали государя, то кулаками, то прикладами, как будто он был какой-то преступник, прикрикивая: «Туда нельзя ходить, г-н полковник, вернитесь, когда вам говорят!» Государь совершенно спокойно на них посмотрел и вернулся во дворец»
(Вырубова // Там же. с. 227).
Тогда, унижая свою власть, мы не понимали, что унижаем себя и всю свою выстраданную историю, ту цивилизованную ее часть, которую нам дал Господь в образе лучшего православного царя, который когда-либо у нас был. И нам был дан немалый срок на то, чтобы понять это. Надеюсь, многие русские теперь поняли это.
«Когда Государь с Государыней Марией Федоровной уезжал из Могилева, взорам его представилась поразительная картина: народ стоял на коленях на всем протяжении от дворца до вокзала.
Группа институток прорвала кордон и окружила Царя, прося его дать им последнюю памятку, - платок, автограф, пуговицу с мундира и т.п.
«Зачем вы не обратились с воззванием к народу к солдатам?» - спросила я. – Государь ответил спокойно: «Народ сознавал свое бессилие, а ведь тем временем могли бы умертвить мою семью. Жена и дети – это все, что у меня осталось! Их злость направлена против Государыни, но ее никто не тронет, разве только перешагнув через мой труп…»
На минуту, дав волю своему горю, Государь тихо проговорил: «Нет правосудия среди людей», и потом прибавил: «Видите ли, это все меня взволновало так, что все последующие дни я не мог даже вести своего дневника…»
Я поняла, что для России теперь все кончено. Армия разложилась, народ нравственно совсем упал, и моему взору уже преподносились те ужасы, которые нас всех ожидали.
Все же не хотелось терять надежды на лучшее, и я спросила Государя, не думает ли он, что все эти беспорядки непродолжительны. «Едва ли раньше 2-х лет все успокоится», - был его ответ. Но что ожидает его, Государыню и детей? Этого он не знал.
Единственно, что он желал и о чем был готов просить своих врагов, не теряя своего достоинства, это – не быть изгнанным из России. «Дайте мне здесь жить со своей семьей самым простым крестьянином, зарабатывающим свой хлеб, - говорил он, - пошлите нас в самый укромный уголок нашей Родины, но оставьте нас в России».
Это был единственный раз, когда я видела русского Царя подавленным случившимся; все последующие дни он был спокоен».
(Вырубова // Там же. с. 227-228).
Что-то я не припомню, чтобы наши современные правители когда-нибудь мечтали бы так о России.
Теперь правители относятся к России так, словно это чужое государство, чья-то колония, ни русский народ, ни русская земля их вообще не интересует. Стал бы наш Царь вступать в ВТО, играть по правилам каких-то жалких америкашек или всесильных теперь евреев? Ответ: нет, никогда. Единственное, что принял, как неизбежность, как судьбу, наш последний Царь – это воля народа. Вот только была ли это осознанная воля или состояние отравленного организма, отравленного духовно. В любом случае, один Царь сделать ничего не мог, ведь даже у Петра Великого были сподвижники. А в 1917-го году Царя предали все, все, кто был обязан защищать и поддерживать его. Когда Царь читал телеграммы об отречении воинских частей, «на нем лица не было», как вспоминает один генерал, бывший с ним в ставке. Воины, русские воины добровольно переходили в стан будущих грабителей, насильников и убийц России. Что же мог сделать в таком случае Царь? Только смириться, что он и сделал, принеся себя в жертву, до последней минуты веря, что народ русский очнется от дурмана революционного призрака.
«…В первые дни революции Керенский оказался в своей тарелке: носился, повсюду произносил речи, полные добрых пожеланий, не различая дня и ночи, не спал, ни ел и весьма быстро дошел до такого состояния, что падал в обморок, как только садился в кресло, и эти обмороки заменяли ему сон. Придя в себя, он снова говорил без конца, куда-то уносился, и так продолжалось день и ночь.
Он был так же, как и Чхеидзе, и членом Временного комитета Государственной думы, и членом Совета рабочих депутатов, принимая это совместительство всерьез, старался служить промежуточным звеном, связывавшим эти два учреждения, лично гораздо более симпатизируя Совету, но удавалось ему это плохо.
Когда он вошел в качестве министра юстиции в состав Временного правительства, он самым искренним образом считал себя, как неоднократно говорил, заложником пролетариата в буржуазном правительстве.
Своим назначением он был очень доволен, и я отлично помню, как в помещении Временного правительства он, лежа в кресле, горячо говорил о том, на какой недосягаемый пьедестал он поставит в России юстицию». (С.Н. Шидловский. Воспоминания // Указ. сборник. С. 144)
Исторический персонаж времени нашей революции очень напоминает Манилова из «Мертвых душ» Гоголя. Читаем воспоминания Шидловского (глава «Керенский. Общая характеристика») далее.
«Речи эти производили впечатление, зажигали, может быть, тех, до ушей которых они достигали, но заменить собой работу они не могли. На фронте кое-где, под влиянием его речей, войска проявляли чудеса храбрости, но только в пределах этих речей; общий же развал, происходивший наряду с другими причинами и от неумения и непригодности власти, продолжался.
<…> Все более очевидным становилось, что за его речами, которыми он увлекался все более и более, нет и тени того, чем он в этих речах старался казаться, что он, в сущности, - человек слабовольный, увлекающийся внешностью, любящий театральность и, вообще, не более, чем простой актер, безумно любящий свое театральное дело, но особенным талантом не отличающийся.
Достаточно вспомнить его появление на улице, - а это он очень любил, - не иначе, как в каком-то особенном великолепном автомобиле с развевающимся над ним громадных размеров флагом, не иначе, как в сопровождении большой военной свиты; всей этой обстановкой он, несомненно, наслаждался.
Жизнь в Зимнем дворце тоже доставляла ему известное удовлетворение, хотя лично он в своих привычках и манерах не имел ничего общего с тем парадом, которым он себя окружал. <…>
В своих речах, к которым к Керенского была большая склонность, он, несомненно, играл, как актер, может быть сам того не сознавая, причем особенную слабость он имел к амплуа трагика.
<…> Керенский считал себя героем и крупным деятелем, не будучи ни тем, ни другим; в этом – капитальный его недостаток, которому очень способствовало то, что таковым же считали его многие люди ».
(Шидловский // Там же. С. 146-147).
«Государственное совещание в Москве (отрывок из главы).
…Правительство, то есть все министры во главе с Керенским, разместилось за большим столом на сцене, а за столом Керенского стояли все время, вытянувши руки по швам, два офицера, его адъютанты. Находившиеся в числе совещания офицеры были возмущены той ролью, которую заставляли играть лиц, носивших офицерскую форму; и в первый перерыв послали сказать адъютантам, что если они хотят исполнять лакейские обязанности, то пусть снимут военную форму; если же они – в форме, то должны блюсти офицерское достоинство. В результате после перерыва оба адъютанта оказались уже сидевшими…» (Шидловский // Там же. С. 149).
Даже этот штрих уничижения дворян-офицеров напоминает мне о том, как все изменилось в России, начиная, с событий 1917-го. Не говоря уже о повальном пьянстве «слуг народа», а еще разврате, продолжающемся в среде «народных избранников».
«Присутствующие в качестве зрителей американские врачи, стоявшие во главе находившейся тогда в России американской миссии Красного Креста и, разумеется, ни слова не понимавшие по-русски, на мой вопрос, как им все происходившее нравится, ответили: «Это – все великолепно, но мы, к сожалению, не могли понять, что говорилось; но на нас, как на врачей, речь Керенского произвела такое впечатление, как будто человек говорил под влиянием какого-то наркотического средства, которое перестало действовать раньше, чем он окончил свою речь.
Это, может быть, бессознательная, но злая и меткая характеристика красноречия Керенского, всегда старавшегося вогнать себя в состояние исступления, знаменующее, по его мнению, силу». (Шидловский // Там же. С. 150).
Кстати, фирменный стиль речей Керенского стал весьма популярен в XX веке, среди всех политиков вообще. Мне кажется, что именно политика сделала лидерами этих ничтожеств всех национальностей, от Керенского, до Гитлера и Муссолини, и включая нынешних политиков, зеркально отражающих эпоху. Я бы назвала этот стиль – стилем демона исступления, истово и тупо. Причем подобный стиль зажигает такого же уровня толпу, которой заменили нормальные народы, данные Богом. Это вам не древнерусские князья или благородные дворяне, никогда не опускавшиеся до подобного стиля поведения, в Древней Руси это считалось бесовщиной, чем и является по самой сути.
Приказ № 1 Временного комитета
(отрывок из воспоминаний П.Н. Милюкова. С. 21).
«Вечером 1 марта (1917 г.), в соединенное заседание Временного комитета Думы и Временного правительства, явились представители Исполнительного комитета Совета рабочих депутатов (*обратите внимание на фамилии): Н.С. Чхеидзе, Ю.М. Стеклов (Нахамкис), Н.Н. Суханов (Гиммер), Н.Д. Соколов, Филипповский и другие. <…>
…уже утром 2 марта они положили в основу знаменитого Приказа №1 <…>:
«В своей деятельности кабинет будет руководствоваться следующими основаниями: 1) полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, военным восстаниям, аграрным преступлениям и т.д. (*свободу преступникам); 2) свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек (*делай, что хочешь), с распространением политических свобод на военнослужащих, в пределах, допускаемых военно-техническим условиями (*делай, что хочешь с оружием в руках); 3) отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений (*русские и православные больше не хозяева в России); 4) немедленная подготовка к созыву, на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, Учредительного Собрания, которое установит форму правления и конституцию страны (*выбор того самого правления, где преступники безнаказанно становятся правителями, так и по сей день, и во всем мире); 5) замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления (на деле, сращение незаконной власти с вооруженной прислугой, мало им, что еще до 1917-го тысячи полицейских были убиты, см. «Книга русской скорби»); 6) выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования (*отныне никто ни за что не отвечает); 7) неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении (*бей русских, грабь Россию безнаказанно, теперь все можно); 8) при сохранении строгой воинской дисциплины в строю и при несении военной службы, устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам (*никакой дисциплины, никакой ответственности, никаких обязанностей) и т.д.».
Вот результат того, что демократия вынесла наверх ничтожества, подобные Керенскому. По сути, этот приказ стал осуществлением всех мечтаний взбесившихся демонов революции. Так что, «приказ №1» можно считать символом и нынешней России, пока что ничего хорошего, в противовес этому приказу, нет: слово «русский» стало уничижительным и ругательным, никто не за что не отвечает, голосование тайное, а к власти пока приходят настоящие сволочи, судя по тому, что мы все еще сырьевой придаток Запада. И ничего не изменится до тех пор, пока мы не осознаем, что именно поменялось в России в 1917-м году, когда все стало для нас чужим, а не своим.
А пока воспоминания генерала Деникина и генерал-лейтенанта А.С. Лукомского, о том, что сделало правительство Керенского с армией, которую когда-то Петр Великий сделал «плоть от плоти народной».
Впечатление от Петрограда в конце марта 1917 г.
(отрывок главы из воспоминаний генерала Деникина. С. 41-42)
«…Четыре года я не видел Петрограда. Но теперь странное и тягостное чувство вызывала столица… начиная с разгромленной гостиницы «Астория», где я остановился, и где в вестибюле дежурил караул грубых и распущенных гвардейских матросов; улицы такие же суетливые и грязные, и переполненные новыми господами положения в защитных шинелях, далекими от боевой страды, углубляющими и спасающими революцию. От кого?
Я много читал раньше о том восторженном настроении, которое, якобы, царило в Петрограде, - и не нашел его нигде. Министры и правители, с бледными лицами, вялыми движениями, измученные бессонными ночами и бесконечными речами в заседаниях, советах, комитетах, делегациях представителей, толпе…
Искусственный подъем, бодрящая, взвинчивающая настроение …фраза и… тревога, глубокая тревога в сердце. И никакой практической работы: министры, по существу, не имели ни времени, ни возможности хоть несколько сосредоточиться и заняться текущими делами своих ведомств; и заведенная бюрократическая машина, скрипя и хромая, продолжала кое-как работать старыми частями и с новым приводом…»
«…Близость Петрограда давала себя чувствовать: вся выходящая в Петрограде пропагандистская литература, в виде всевозможных воззваний, листков и прочее уже на следующий день по выходе была в частях войск моего корпуса.
Почти ежедневно в войсках появлялись пропагандисты, отправляемые из Петрограда. К концу апреля (1917), с появлением в Петрограде Ленина, пропаганда еще более усилилась. Открытая пропаганда, которую вел Ленин в Петрограде и которой потворствовало Временное правительство, делала невозможной борьбу против нее в войсках. <…>
Настроение в Ставке было тяжелое. Новый верховный главнокомандующий генерал Брусилов принял сразу более чем заискивающий тон по отношению к Могилевскому Совету рабочих и солдатских депутатов. Этот совет при генерале Алексееве действовал осторожно и не решался открыто предъявлять каких-либо требований к Ставке. Поведение генерала Брусилова сразу придало смелости членам Совета…
Стремление иметь всюду свой глаз и свое ухо выразилось в насаждении всюду политических комиссаров».
(А.С. Лукомский. Из воспоминаний // То же. С. 66-67)
«В Петрограде 3 июля (1917) произошло выступление большевиков. Большая часть Петроградского гарнизона осталась на стороне Правительства, и выступление большевиков не удалось. Но, к общему возмущению, Временное правительство проявило себя, после подавления большевистского выступления, преступно слабым. Ленину, которого можно было легко арестовать, дали возможность скрыться. Арестованного Троцкого (Бронштейна) по приказанию Временного Правительства из-под ареста освободили.
Предателей и изменников Родины, работавших на германские деньги, открыто требовавших прекращения войны и мира «без аннексий и контрибуций» (*то есть, отказавшись защищать законные права России, защищавшей свои территории), не только не покарали со всей строгостью закона, но дело о них было фактически прекращено, и им была предоставлена возможность вновь начать в Петрограде и армии их предательски разрушительную работу.
Столь странное и преступное перед Родиной попустительство со стороны Временного Правительства по отношению к руководителям большевистского движения объясняется, прежде всего, слишком тесной связью Временного Правительства и Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов (в числе членов Правительства были и такие, как Чернов, члены этого Совета) и страхом перед ними».
(А.С. Лукомский. Из воспоминаний // То же. С. 71-72)
Каждое слово очевидцев этих событий говорит о том, что пустые политические обещания вполне могут разрушить здравомыслие народа, легко забывшего всю свою тысячелетнюю историю, особенно эпоху смут, когда судьба России висела на волоске. И именно с политикой (по системе политической демагогии) легче всего мутить народ. Слова, одни слова, но сколько потом крови, насилия, горя, смертей.
По-моему, о политике нужно забыть, как о кошмарном сне. Нужно вспомнить о простой нормальной экономике и заботе о государстве, как нашем общем доме, об интересах народа, чьими руками создается благосостояние страны. А все эти «политические свободы» – мыльный пузырь или отравленная конфетка. «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», - Ленин. Хоть в этом он прав. И каждый русский просто обязан восстановить нормальное функционирование своего государства, России.
--- ---
nemnogo обратиться по имени
Четверг, 17 Января 2013 г. 05:43 (ссылка)
Наталья-Рождество, да уж! с прошедшими новогодними праздниками!
