А вот вам немношко про настоящий мор, а не про вот это вот все...
Эпидемия чумы, поразившая Европу в конце 40-х – нач. 50-х гг. XIV в. и затем неоднократно возвращавшаяся вновь и вновь вплоть до начала XIX в., имела своими последствиями колоссальный людской и материальный урон и до основания потрясла здание европейской цивилизации (мы преднамеренно не касаемся последствий этой пандемии для Востока, Ближнего или Дальнего). Началась эта пандемия, вероятно, в Центральной Азии в конце 30-х гг. XIV в. Как предположил русский востоковед Д.А. Хвольсон, чума – будущая «Черная смерть», опустошительной волной прокатившаяся практически по всей Евразии (и не только – она затронула даже Гренландию, нанеся тамошней колонии викингов такой урон, от которого она, эта колония, так и не смогла оправиться и спустя немногим большее чем полстолетия угасла) – зародилась около 1338/39 гг. в районе озера Иссык-куль. Кстати, чумные очаги сохраняются здесь и по сей день, свидетельством чему может служить смертельный случай, зарегистрированный в августе 2013 г.).
Двигаясь по караванным путям на запад. чума к середине 40-х гг. XIV в. достигла Поволжья и опустошила сердце Золотой Орды. Обескровив ее города и кочевья, болезнь перекинулась через Крым на Византию, южную Грецию и Сицилию. Отсюда моровое поветрие перебралось в южную Францию, Италию и северную Испанию, после чего началось ее смертоносное шествие по Европе. Описав колоссальную дугу, она на рубеже 40-х – 50-х гг. XIV в. чума появилась в Скандинавии и северной Германии, затем повальный мор начался в Ливонии, а отсюда ей осталось сделать один шаг до Русской земли.
Но когда и откуда попали на Русь первые сведения относительно начавшейся эпидемии. Если верить великокняжескому московскому летописному своду 1497 г., излагавшему официальную версию истории Русской земли и сопредельных с нею стран, на Руси впервые узнали о море в 6854 г. (1345/1346 или 1346/1347 гг., в зависимости от того, какой год был использован книжником – мартовский или сентябрьский). «Того же лета казнь бысть от Бога на люди подо восточною страною, на город Орнач (Ургенч – Thor) и на Хазьторокань (Астрахань – Thor) и на Сараи и на Бездеж (ордынский город на нижней Волге – Thor) и на прочие грады в странах их, – записал русский книжник, – бысть мор силен на Бесермены и на Татрове и на Оръмены и на Обезы (абхазы – Thor) и на Жиды и на Фрязы и на Черъкасы и на всех тамо живущих, яко не бе кому их погребати». При этом книжник сравнил это «Божие пришествие» с теми казнями, которыми Господь наказывал в свое время египтян (тем самым дав читателю прямую отсылку на источник, где стоит искать подробное описание этого события).
Из этого летописного известия следует, что на Руси довольно рано узнали о начавшейся эпидемии и имели представление о том, какой регион был ею затронут в первую очередь – нижнее Поволжье, Кубань, Северный Кавказ и Крым, что в общем и в целом совпадает с теми сведениями, которые сообщают западные источники о начале эпидемии. Центральное и верхнее Поволжье, судя по всему, эта первая волна чумы не затронула (или задела лишь крылом, походя), уйдя, как уже было сказано в начале нашей статьи, дальше морем на Константинополь и оттуда в Средиземноморье. Косвенно об этом свидетельствует тот факт, что великий князь московский и владимирский Семен Иванович в следующем году ездил в Орду к хану Джанибеку и благополучно вернулся домой после долгого пребывания там, и летописи не отмечают каких-либо происшествий ни с ним, ни с его свитой.
Беда пришла с другой, с западной, а не с юго-восточной стороны. Под 6860 годом от сотворения мира (1352 г.) псковский летописец записал: «Бысть мор зол во граде Псков и по селом, смерти мнози належащи; мряху бо люди, моужи и жены, старые и младыя и малыя деткы и попове и черньцы и черницы…».
Судя по дальнейшему развитию событий, эпидемия началась весной и очень быстро набрала ужасающий размах. «И се бяше тогда: попове бо не можахоу проводити по единомоу из дворовъ, – записывал псковский книжник, – за множество оумирающих не оуспевати бо, но веляше комоуждо своя мертвыя на церьковныи дворъ возити; об нощь бо оумерших,оутре обреташеся до 30-ти или боле скопится оу единои церкви». Если исходить из того, что к тому времени во Пскове было около 14 церквей (без учета монастырских), то ежедневная смертность во Пскове от начавшегося мора очень быстро достигла уровня в 400-500, а, возможно, и больше, умерших в сутки. И тогда становится понятным следующее известие летописца, который писал, что собранных у церкви скончавшихся от чумы по быстрому отпевали и «тако полагаху и по трое или по пяти голов во един гроб», очевидно, целыми семьями, причем скоро «негде оуже бяше погребати оумерших, все бо могылье воскопано бяше, но и подале от церкви и опроси могылья на целых местех воскопапавше погребахоу».
Смерть, по замечанию летописца, косила всех подряд, не разбирая ни старого ни малого, ни богатого, ни бедного. «А кто им тогда в болезни послоужилъ, – писал дальше летописец, – и в час исхода душь их от жизни сея пригладалъ и попекъся ими, яко же подобает сдравым и болных, живым о мертвых промышляти, сродници же или дроузи или ин кто, тако бога деля; а богатым и бо всякъ ся тщится послужити и въ животе и при смерти, да наследоует что от имениа их», то сочувствие заболевшим или корысть вели только к умножению числа заболевших и умирающих – «аще и кто комоу отдавахоу статкы живота своего или детии, то и ти такоже мнози, на борзе разболевшееся, оумирахоу». Страх перед смертельной болезнью вынуждал многих псковичей бросать без присмотра и друзей, и родственников, и на фоне этого страха тем более примечательными смотрятся действия тех, кто остался верен своему долгу до конца, тех, кто «вкесь страх смертныи от сердецъ своих оутриноувше, … без сумнениа и чюжая мертвеца, или сироты или оубога небрегомы, тех съпрятываючи, износяще, погребаху, и память по них творящее проскурами».
Тогдашняя медицина была бессильна против эпидемии, и псковичи попытались сыскать защиты у самого Господа, направив посольство к своему старшему брату Новгороду, к архиепископу Василию Калике, умоляя его прибыть во Псков и совершить там богослужение («дабы их благословил» – писал новгородский летописец). Верный своему пастырскому долгу, архиепископ не замедлил приехать во Псков и благословил псковичей. Однако и сам он заразился и на обратном пути в Новгород умер 3 июля 1352 г. на р. Узе, открыв тем самым список значимых персон, светских и духовных, скончавшихся от 1-й волны «Черной смерти»
Похоже, что новгородцы приняли определенные меры для предотвращения проникновения болезни в их город. На время ум удалось остановить продвижение болезни, но ненадолго. «От госпожина дни почалося нольне и до велика дни (т.е. с начала сентября и до Пасхи), – записал неизвестный новгородский книжник в летописи, – множество бещислено люди добрых помре тогда…».
Эпидемия опустошала Новгород и его волости и пригороды всю зиму до весны, до самой Пасхи («до Велика дни») следующего, 1353 г., которая пришлась тогда на 24 марта. И «велие множество бесщисленое людеи добрыхъ помре по всемъ оулицамъ», – с печалью констатировал новгородский книжник, и, продолжая свое повествование дальше, философски заметил: «Не токмо же въ единомъ Новегороде бысть сия смерть, и мню, яко по лицю всеа земли походи: емоуже Бог повели, тот оумре». В условиях, когда медицина была бессильна что-либо противопоставить мору и в равной степени от чумы умирали все – и богатые, и бедные, и старые и малые, миряне и клирики, только осознание предначертанности смерти и жизни могло хотя бы в малой степени облегчить душевные и телесные страдания людей.
К сожалению, ни псковский, ни новгородский книжники, оставившие столь эмоциональные описания «Черной смерти» в своей земле, не дали никаких сведений относительно того, какие именно симптомы были у заболевших и как протекала сама болезнь. Однако позднейшая Устюжская летопись под 3860 годом отмечала, что «того же лета бысть мор во Пскове и в Новеграде велик, хракаху кровью». Похожим образом описывал ход болезни и неизвестный летописец, «сводчик» столь же позднейшей Никоновской летописи. По его словам, во Пскове во время эпидемии «смерть бысть скора: храхнетъ человекъ кровию, и в третий день умираше». Если устюжский книжник и составитель Никоновской летописи не ошиблись, то тогда, получается, что в 1-ю волну мора Русскую землю поразила легочная форма чумы – вторая после септической опасная и заразная ее форма. Возможно, что во Псков попала именно та форма чумы, которая получила распространение в Англии и в Скандинавии в нач. 50-х гг. XIV в.
Псков и Новгород, их пригороды и волости, если судить по летописным источникам, были первыми русскими городами и землями, которые пострадали от этого опустошительного мора, а за ними настал черед всей Русской земли («мню, яко по лицю всея земъля походи», – писал новгородский летописец), по которой эпидемия прокатилась смертоносной волной в последующие несколько лет принеся неисчислимые бедствия. Но об этом - см. дальше...
