Обнаружил фрагмент статьи о творчестве в ту пору еще живого Дэвида Аксельрода, отвергнутый мною по причине излишней литературности:
Барышня-библиотекарь была в курсе моего интереса к американской культуре, предложив мне сборник Джемса Болдуина. Я не отказался, зная, что при внимательном чтении, в его прозе можно отыскать немало "контрабандных", прошедших сквозь цензуру, нюансов и сведений.
Барышня моего американизма не разделяла, Её идеалом была католическая Европа, западная, естественно. У неё был роман с дипломатом капстраны, за который её исключили из столичного вуза, и вот теперь она здесь, кокетничает со мной на улице Матросова...
В дальнейшем мы стали близкими друзьям с оттенком патологии, ходили смотреть "Христос остановился в Эболи" ради речей Муссолини".
Due nemici innamorati - называла она наши отношения по строчке из песни Челика. Двое влюбленных врагов.
Из библиотеки я переместился на пустынный в тот апрельский рабочий день пляж, уселся на тумбу возле рукомойника, и, как всегда наугад, раскрыл книгу.
"Только не это заплесневелое дерьмо!" - интригующе резанула слух первая строчка, попавшая мне на глаза.
Так отвечает младший брат старшему, на деликатный вопрос какой имено джаз он собирается играть.
Дерьмо для младшего это Армстронг, а кумир, конечено, Чарли Паркер, чьё прозвище "птица" в переводе звучит так же глупо, как "душа-музыка" вместо soul music.
Зачем же так категорично и грубо? - поморщился я, несмотря на собственный подростковый максимализм.
Прочтет какой-нибудь впечатлительный крестьянин и в самом деле решив, что Армстронг "дерьмо", побежит за "птицей" с непредсказуемыми последствиями.
Дескать вон как его свои же и поливают. Секи, начальник, как негр на негра гонит!
Меня уже в ту пору дико раздражало среди всех слоев советского общества полное отсутствие интереса к музыке, той, что на стыке разных жанров, задача которых содействовать реализации основных инстинктов - пожрать, потанцевать и т.д. возникает полностью свободной от человеческих эмоций и предпочтений, становится точным отголском потустороннего в чистом виде.
Хотя и под неё, конечно можно "покурить и щей покушать".
От такого материала, игнорируя мнение зарубежных авторитетов, у нас либо шарахались, либо, вильнув засаленой пролетарской кормой, хиляли мимо.
Он отталкивал и внушал страх своим условным отказом потакать инстинктам и обслуживать потребности - не жрать, значит не потму что не хочется, а потому чтонечего и впереди голод с поеданием детей, не танцевать - значит танцы запретили или рабочий день и так далее, по-иному здесь не рассуждают..
Почему я вспомнил про грубость у Болдуина (это мог быть и Воннегут и даже Дюренмат) сейчас?
Потому что про Дэвида Аксельрода, которому блистательно удается делать то, что я так сумбурно пытался описать предыдущем абзаце, у нас вообще никто ничего не писал и не говорил. Его даже никак не обзывали.
По тогдашним понятиям одной фамилии было достаточно, как цвета кожи на рекламном фото.
Имя не говорило ни о чем, еще красноречивей, чем всенародная слава.
Дэвид Аксельрод был неинтересен как магазин без дефицита.
Кто-то ногозначительно кривил рот, кто-то вспоминал основательно забытого основателя КВН или однофамильца-одноклассника, в крайнем случае, армейского сослуживца.
Фантазии и любопытства не хватало никому, смелости рискнуть и подумать: а вдруг это гений, а я о нём не знаю?..
*
http://koznodej.livejournal.com/1598661.html
