Последнее фото Стоунза, как известно, было сделано у меня в квартире в мае-месяце 2004. Последнее прижизненное и, подозреваю, что единственное цветное. Мы позируем на нем, как персонажи чеховских "Трех сестер". Психопаты похожи на пьяных, тех, кто просто пьян, можно принять за психов. К тому же, я забыл снять верхнюю часть полосатой пижамы, подаренной мне невестой.
Стоунз запомнил, что его снимали, интересовался, как получилось, просил экземплярчик. Я обещал, но у меня и своего-то не было, а гость, который снимал, выражаясь старомодно, постоянно "мотался по командировкам".
Ради той фото-сессии я позволил себе рискованный для психики Стоунза, пижонский жест.
Распахнув створки шифоньера, я начал шарить на дне, сознавая, как неприятен в таком положении возбужденный и не молодой человек.
Достав необходимое, присоединился к позирующим, и аккуратно развернул реликтовую вещь. Это был новенький плакат к пластинке Let It Bleed, никогда не висевший на стенке. Не проколотый по углам булавками и кнопками, делающими фирменный постер похожим на улику по делу о ритуальном убийстве. Не прокленный с исподу жутким желтым скотчем.
Я мечтал о такой картинке с десяти до тринадцати, когда другие гонялись за порнографией, или, точнее, она сама подстерегала их в родительских тайниках и карманах болоньи бухих старших братьев. Но, раздобыть удалось лишь черно-белый переснимок величиной с открытку. После тринадцати я смирился и прекратил поиски. А когда, наконец, смог позволить себе Let It Bleed с плакатом, смотреть на него расхотелось.
Я отлично понимал, какую роль играет этот диск в судьбе Стоунза, которому на момент его появления было восемнадцать, и он у него уже был, к восторгу и зависти той свиты будущих кадавров, что окружала его на Ждановском пляже. Каждому, кто слушал такое в ту пору, мерещилась внутри себя крупица Запада. Даже размером с песчинку, она влияла на походку и речь, на рост и укладку волос, на пластику еще не проспиртованной фигуры. Подобно микроскопическому осколку зеркала, отразившего подробности чего-то жестокого и непристойного.
Я вспомнил, что шифоньер поврежден бывшей супругой одного из тех юнцов, что продали мне за юбилейные двадцать копеек ту фотографию в апреле семьдесят третьего. Позднее оба оказались за решеткой - разбой, вымогательство. Чувиха врезалась задом в дверцу, рискнув изобразить акробатический линди-хоп. Она сильно пила и умерла от рака за год до нашей последней встречи со Стоунзом на этом свете.
Сейчас ему было пять и три, и никаких "летитблидов" у него не было и в помине. Или "в проекте", как выражались, когда ему было восемнадцать, желая подчеркнуть чье-то малолетство и отсутствие опыта во взрослых делах - тебя тогда и в проекте не было. Кое-кто произносил это слово через букву "э".
Стоя посреди комнаты, сильно поддатый Стоунз двумя прокуренными пальцами осторожно держал чужую вещь. Дарить ему весь комплект было бесполезно.
А между тем, я вполне мог это сделать без дальнейших угрызений, поскольку моё отношение к этой пластинке, к её музыкальному содержанию, успело перемениться коренным образом.
Если когда-то я упивался заведомой симпатией к случайным собутыльникам, хвалившим Let It Bleed в расчете на лишний стакан шарового портвейна, то теперь, выслушав панегирик, я, с большой долей холодного цинизма, произносил:
Хор мальчиков крыть было нечем. Из аксиомы "Роллингам виднее" этот момент превратился в недоразумение: на кой черт они его туда вставили?
Дрессированных детей, воющих невинными голосами хватало и в совдепе. С какой стати я должен платить отдельный чирик за с детства ненавистный мне жанр.
Остальные пьесы, помимо Live With Me и Love In Vain, были по-концертному затянуты и в равно недопустимой мере перегружены как клише, так и "фишками", недоступными пониманию слушателя, реагирующего на феномен Роллинг Стоунз чисто визуально.
То есть, "по одежке". Или по обувке, по хохолкам и челочкам, по широте полос на узких брючках, чью расцветку не определишь по черно-белой картинке, поэтому её так хочется раскрасить интуитивно, но карандаш не берет, а фломастеры только по блату. В хороших семьях хранятся фломастеры и цветное порно.
Я перенесся в один из таких домов. По виду это была обыкновенная хрущеба, её и по строили при Никите, но внутри обитали выездные во втором, а то и в третьем поколении. На кой черт хозяину понадобился совсем идиотский Tattoo You вместо хора мальчиков, воющих, скажем, "Я в весеннем лесу пил..." - не важно, что ты пил, а интересно, что с тобой в этот момент делал дядя, заманивший тебя в весенний лес, обещая кое-что показать? Дядя по прозвищу "Ненаглядная певунья".
Впрочем, в том семействе имелся взрослый сын, которому могли привезти уцененный Tattoo You, который он сто процентов не стал бы слушать из-под палки. Какие Роллинги в восемьдесят первом.
Пластинка действительно была девственной, запустив два обкусанных пальца в разрез, я потянул за узенький край и увидел то, что ожидал увидеть - каблук и копыто в шерсти.
Где я мог такое видеть раньше? "По ту сторону рассвета" у Азизяна? В "Тысяче глаз доктора Мабузе"? Нет - раньше, еще раньше, гораздо раньше - у соседа с верхнего этажа, которого ты считал ветераном, а он был инвалид детства.
Неужели так давно? Или наоборот - совсем недавно. Ведь нога по идее женская.
Верно. Такая же была у завлита в одном театрике с потенциалом драмкружка. Её ребенок противно пел какую-то пионерлагерную лирику типа "сгубила его злая девушка", а мог знать и Хармса. Стриженый под Роднину завлит с лошадиной стопой обильно пересыпал бойкую речь жаргоном столичной интеллигенции: нетленка, жлобство, выпендреж.
Рогатеньки так не выражаются. По всей вероятности влияние Москвы, а то и Питер - фестивали, выставки, подпольные семинары и курсы древних языков, сейшена, опять же...
Избавляясь от якобы безграничной любви к торговой марке "Роллинг Стоунз", превращающе после тридцати в слюнявого идиота, я держал перед глазами образ из прошлого, зеркально живописующий мне моё собственное будущее, если я не исправлюсь, деградируя под гнетом навязанных в детстве стереотипов.
Двойники фольклорных персонажей не редкость в городской толпе. Вот вам Кощей Бессмертный, а вот Баба Яга. На эту тему снят замечательный фильм "Веселое волшебство", причем, отметим справедливости ради, советский.
Но в роли моего Demon Brother выступал не сказочный архетип, а вполне реальное существо.
У существа не было имени, только кличка. которую я случайно услышал от Ящерицы с массою сальных подробностей. Это создание постоянно - с весны до осени, околачивалось возле танцплощадки в Дубах, никогда на ней не танцуя. Оно имело привычку поворачивать голову в сторону каждого, кто на него смотрел, с ответной улыбкой. Эту гримасу "стража порога" и "брата-устрашителя" мне случалось видеть на разных лицах даже при завязанных глазах или лежа лицом к стене.
Одним из коронных блюд Стоунза была метатеза. Это он придумал "Вильгельма Пиккета" с "Гарри Глистером" и многое другое. Но коверкать название той, о ком я обязан рассказать, не решился бы даже он. Какие перестановки могут быть в слове "бес"?
Слабоумную из Дубов называли "Доця". У неё не было поклонников, но, как уверял Ящерица, находились партнеры. Её одежда напоминала робу монтажницы, она не красилась и не носила длинных волос.
Вылетев из кабака на танцы садились циничные старперы, которым лень осваивать свежие хиты и ритмы. Программа представляла собой залежи нафталина, куда обязательно входили вещи ранних Роллингов, частенько с самопальным русским текстом типа:
Я вижу красные хуи в руках влюбленных,
и от печали мои яйца стали черными...
Их презирали, материли из толпы, грозились отпиздить, но, как правило, просто переставали ходить, пока старых обезьян не выгонят под предлогом пьянства.
Своим глазами видел, как состав под управлением Соломы исполняет в семьдесят пятом году The Last Time, не забыв про тошнотворный бубен и тявканье в конце.
Никто не танцевал. Дамы курили спиной к эстраде. Кавалеры стояли молча, прикидывая, кого бы изувечить, мечтая получить престижный срок, как в песне "Здравствуй, мама и сестренка Нина", которую на танцах не исполняли.
Слева от меня, на вытоптанной проплешине стояла Доця.
Здоровой ногой она отбивала такт, а на другой - неподвижной,красовался в свете фонаря красовался черный ботинок доктора Мабузе.
