совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына...
Бродский

Продолжаю рассказ о "2666", окончание Части критиков приводит трех из четверки арчимбольдистов в мексиканский приграничный город Санта-Тереса,
который обрел в последнее время очень дурную славу места, где убивают женщин. Не в стиле детектива про маньяка: определенный типаж, возраст. одежда - нет, в С-Т убивают разных. Юных, молодых, беременных, пожилых; богатых и бедных (хотя бедных чаще, много чаще); красивых и некрасивых, после изнасилования и предположительно не по сексуальному мотиву; режут, душат, стреляют, наносят несовместимые с жизнью увечья побоями. По некоторым данным за последние два года убито двести женщин, хотя точной цифры не знает никто. Абсолютное большинство убитых из социальных низов, а еще С-Т в силу географического расположения притягивает множество людей из центральных штатов, мечтающих нелегально перебраться в США.

И вот, писатель-отшельник Арчимбольди, якобы отправлялся туда, чтобы - тут он употребил слово, которое можно перевести и как "разобраться" и как "помочь". По его следам в первой части пускаются Лиз Нортон, Эспиноса и Пеллетье, потому что для них это единственный шанс встретить человека, изучение творчества которого стало их профессией, а желание встретиться со своим кумиром, который кроме прочего стар, ему за восемьдесят - сродни погоне капитана Ахава за белым китом. Не сразу филологи понимают, что планы отыскать в большом городе высокого крепкого старика, который здесь не под своим именем, были утопическими. Но на какое-то время еще задерживаются, цепляясь за какие-то надежды, да к тому же жизнь в Мексике крайне дешева. И знакомятся с Амальфитано, преподавателем философии местного университета, который знает и любит Арчимбольди и даже перевел пару его книг.

Дальше критики из повествования исчезают, "2666. Часть Амольфитано" рассказывает о чилийском эмигранте , который покинул родину после путча 11 сентября 1974. Собственно, потому и неизвестен в тесном мирке арчимбольдистов, что переводы книг мэтра делал для пиратского издания в Аргентине - самой богатой и стабильной из латиноамериканских стран, куда во времена всех переворотов устремлялись политические эмигранты со всего континента. И это одна из сквозных тем книги - принадлежность к преуспевающей группе как маркер значимости. В мире. который декларирует равные права и ценность всякой человеческой жизни, на деле, если тебе не повезло родиться в стране третьего мира, в пролетарской или крестьянской семье, родиться женщиной, наконец - ты можешь быть сверходарена, но для того, чтобы занять даже самую низкую ступень иерархии, тебе придется бежать вдвое, а то и втрое быстрее. Бежать так, чтобы подметки дымились, и это еще ничего не гарантирует.

Амальфитано с дочерью Росой приехал в этот приграничный город, чтобы преподавать в здешнем университете. Прибыл из Барселоны, где закончился контракт, а тут как раз подвернулся этот поганый город, где, с одной стороны, профессорский статус обеспечивает приличный уровень жизни, с другой - все здесь смердит криминалом и мизогинией, и он страшно переживает за дочь, которую вырастил без матери. В этой части достаточно обширный эпизод, посвященный Лоле, бывшей жене Амальфитано, которая бросила его с малышкой, чтобы устремиться на поиски своей безумной любви, одного там поэта. Безумной во всех смыслах, потому что поэт, о котором к тому же доподлинно известно. что он гомик, содержится теперь в сумасшедшем доме. Тема психиатрических лечебниц также одна из сквозных в романе: в первой части критики посещают в одной из таких поэта, отрубившего себе кисть руки, после он прикрепил эту таксидермированную конечность на холст и обрел славу вместе с финансовым успехом, но кукушечкой таки съехал; в четвертой части одна из значимых фигур директор дурдома в С-Т.

В Части Амальфитано мало что происходит на событийном уровне, но Боланьо удивительно по-хичкоковски удается нагнетать в ней атмосферу саспенса. Высокий уровень эмоциональной вовлеченности читателя одна из особенностей романа, как-то ему удается сделать так, что до дрожи боишься за девушку, о которой практически ничего не знаешь, смотришь на нее глазами отца, который, вроде как, спокоен, но внутри изглодал себя сожалениями, что привез дочь в этот проклятый город.

Первая часть "2666" была академическим романом, вторая - историей эмигранта, из которой удивительным образом вымылись набоковские интонации. Если искать стилистических аналогов, это отчасти Кафка, немного от Борхеса и Маркеса. Третья будет историей репортера, странное соединение Хемингуэя, Камю, Селина и о ней я расскажу завтра.

Сейчас мне больше всего хотелось бы прочесть такой роман, которым двигало бы непреодолимое желание рассказывать, накапливать историю за историей, расцветая и разрастаясь на твоих глазах подобно могучему древу.

Шедевр постмодернизма, которого я терпеть не могу. Как впрочем и всего творчества Итало Кальвино. Не то, чтобы читала у него прям все, "Барона на дереве" , "Замка скрещенных судеб" и "Таверны скрещенных судеб" в свое время хватило, чтобы не стремиться свести более близкое знакомство. Такое, знаете: про этого уже все ясно, толку с него не будет.

И самый знаменитый роман итальянского коммуниста-расстриги предпочитала не читать, чтобы окончательно не разочароваться. Но тут явились две причины: 1. в одном отличном книжном клубе "Если однажды зимней ночью путник" выбран Книгой декабря и 2. я начала читать "2666" Роберто Боланьо - роман, который в силу ряда факторов придется сравнительно сопоставлять с культовой книгой Кальвино, потому знать ее как минимум нужно.

Прочла и думаю, что это невероятно переоцененная и безумно перехваленная пустышка. То есть, говорить о литературном произведении можно с разных позиций: литературовед и критик оценят сложную структуру, необычную композицию, аллюзивное богатство, лексические особенности, уровень бережности в работе с фактологией, и виртуозности в смене жанровых подкладок, осмысление отдельных элементов как частей системы, машинерию дискурсивных и жанровых признаков. Читатель хочет книги. Которой нет.

И в фигуральном, и в буквальном смысле, в круговерти фабул, в который вовлекает тебя автор (вернее - ему хотелось бы думать, что вовлекает, на деле во все время чтения ты остаешься слегка оглушенным калейдоскопической сменой коллизий наблюдателем) - во всем этом нет ни одной линии, которая показалась бы по-настоящему интересной и/или стоящей продолжения. Он громоздит друг на друга оборванные сюжеты мейнстримных, изначально рассчитанных на то, чтобы с первого абзаца захватить читателя, сюжетов: шпионский роман, любовный, криминальное чтиво, конспирология, готика, мистика, гиньоль, политический триллер - а не цепляет.

Во всем этом, воля ваша, есть элемент испанского стыда, когда смотришь на несмешные неинтересные выверты солидного человека и неловко за него, хотя сам себе выступающий кажется ого-го каким удальцом и клака не поддерживает. Останься "Если..." единичным явлением культурного пространства, можно было бы помнить о нем, как о нелепом, но безобидном казусе, однако будучи признан шедевром постмодернизма. роман породил сотни эпигонов, которые в свою очередь принялись кромсать свои сочинения, пытаясь сложить из кусочков слово "Вечность" и льстя себя иллюзией, что создают из обрывков нечто концептуальное.

В этом пустом и скучном суесловии есть один положительный момент - хорошо, что Кальвино не Шахерезада, поставленный в ее условия, не дожил бы и до второй ночи

И тогда ты им все рассказал,
О том, как ты был на войне.
"Чайф"

Сейчас, когда позади почти четверть века, уже можно сказать, что прогнозы сбываются. Казалось нереальным, чтобы Африка стала для сегодняшней мировой литературы таким же открытием, каким для двадцатого века была Латинская Америка, но вот уже читаем Чимаманду Нгозу Адиче, Марлона Джеймса (который хотя и с Ямайки, пишет о Черном континенте), и Кутзее наше все, и нобелевский лауреат Абдулразак Гурна, пусть не мгновенно, пусть через год после награждения - но приходит к русскоязычному читателю сразу двумя романами.

"Посмертие" (2020) десятая книга писателя, последняя из написанных им на сегодняшний день и. несмотря на то, что от "Рая" его отделяет 26 лет - это дилогия. То есть, событийный ряд "Посмертия" буквально продолжается в точке. которой закончился "Рай", а главный герой второй книги Хамза - это Юсуф из первой. Почему разные имена? Потому, что посмертие. Мы помним, что "Рай" заканчивается бегством юноши от купца. чьим заложником был с детства, и присоединением к отряду аскари (зулусов-наемников в годы, предшествовавшие Первой Мировой). Война у Гурна - сродни стихийному бедствию, которое уничтожает даже тех, кого не убило физически, обнуляет личность, стирает прежнего человека.

Время действия - канун Первой Мировой, место - Танзания, Восточная Африка. Подросток Илияс бежит из нищего родительского дома в сельской глубинке. Он мечтает о лучшей жизни, а здесь убожество, сельскохозяйственное рабство, вечно больная и вечно же беременная мать, пьющий отец, беспросветность. Успев хлебнуть лиха беспризорничества, попадает к немецкому офицеру, который отправляет его учиться и жить при миссии, мальчик осваивает немецкий язык, кое-какие науки, а потом работает в городе счетоводом на складе. Естественно, он становится германофилом, как были англоманами многие образованные индийцы, и видит в действиях немецких культуртрегеров только благо: просвещение, санитария, достойная жизнь.

Уже после его бегства беременность матери, в отличие от прочих, которые заканчивались выкидышами и рождением мертвых детей, завершается благополучным рождением девочки. Малышка крепенькая, а вот мать вскоре умирает. Отец, не умея справиться с заботами, отдает Афию соседям. Она зовет их дядей и тетей, а их детей братом и сестрой, но на деле становится в этом доме бесплатной рабыней со времени, когда может удержать в руках тряпку. Такая танзанийская Козетта, есть даже эпизод с походом малышки за водой, поразительно похожий на сцену из "Отверженных" Гюго, хотя набирать воду приходится не в колодце, а в общинном баке. Вообще тема Афии замечательно хорошо выписана, эмоциональная, интернациональная, и всякий услышит в ней отголосок своих детских травм.

В какой-то момент, когда друг Илияса Халифа, потерявший всех родных во время эпидемии, говорит ему, что нужно бы навестить родителей, которые возможно до сих пор оплакивают его как покойника, тот решается на поездку в родную деревню и находит сестренку в таком бедственном положении. Он забирает ее в город, где для девочки начинается совсем другая жизнь, она впервые в жизни досыта накормлена, одета не в отрепья, спит на кровати, ходит в школу. Но у мужчин всякие выверты в головах, и вскоре сказка заканчивается - Илияс записывается в ряды аскари, а сестру отправляет назад в деревню, где ее нагружают работой и травят еще больше, а "дядя" избивает и ломает руку за то, что девочка упражняется в письме на глиняной дощечке.

После того, как ей удается передать весточку другу брата Халифе, тот забирает ее и дальше она уже живет с ним и его женой - пара бездетна. На роль дочери она вряд ли подходит, отчасти служанка, но больше член семьи. А дальше героем становится Хамза, который Юсуф из первой книги и на первый план выступает война. То, что она делает с людьми, как калечит тела и души. Продолжится все тем, что мужчина вернется в город, где рос когда-то при лавке богатого купца, не застанет там никого из прежде знакомых людей. но угрюмый ворчун Халифа пожалеет его и предложит переночевать под своим кровом (на самом деле не своим, это дом жены, который уже и не ее дом, но то другая история и о ней тоже будет в книге) несколько дней, которые перетекут в долгие годы. И Хамза повстречает Афию. Но обо всем этом лучше читать, тем более, что со всеми ними произойдет еще очень много интересного.

В "Посмертии" сквозная для Гурна тема сиротства, бездомности, бесприютности, ему пришлось бежать из Занзибара, будучи немногим старше героя, когда после освобождения страны от колониального ига там произошла революция, сопровождавшаяся геноцидом арабов. Как и фигура хитрого купца, имеющего связи во всех сферах, обрекающего не столь удачливых партнеров на разорение. Как-то писатель вернулся на родину, уже взрослым, надеясь на долю от наследства, но узнал, что родственники-торгаши не только не поделятся, а еще и родительские долги на него повесят. Однако что плохо для автора, то для нас, читателей хорошая возможность расширить горизонт.

По двум книгам уже можно составить не только более полное представление о творчестве нобелевского лауреата, но и о жизни людей в Африке начала прошлого века, прежде бывшего белым пятном на литературной карте.

Каково это, когда слова сталкиваются, высекая незримую искру, и становится понятно, что они связаны незримыми узами или хотят пожениться, или вообще всегда были заодно.

Несколько слов о Патриции Локвуд, если вы о ней еще ничего не слышали. Она довольно молода - всего сорок, но известна уже лет двадцать. Она была в шорт-листе Букеровской премии и ее книги переведены больше чем на двадцать языков. Никогда не училась в колледже. Работает в самых разных жанрах: поэт, эссеист, литературный критик, юморист, прозаик - и везде успешна, единственная писательница, чьи фикшн и нонфикшн книги входили в списки десяти лучших книг года по версии NYT. Стала звездой Твиттера, когда это еще не было мейнстримом. Дочь католического священника с четырьмя родными братьями и сестрами.

И вот с этого места подробнее, потому что у католических священников детей не может быть по определению, им предписан целибат. Однако отец Триши пришел в католицизм из лютеранства, уже будучи женатым, получив право на рукоположение от Папы Иоана Павла II и являет собой уникальный пример женатого католического священника. Не будь этого, не было бы и книги "Святой папочка" (Priestdaddy), в которой опыт возвращения с мужем под родительский кров после двенадцати лет самостоятельной жизни перерастает в рассказ о семье, разговор о религии и вере, родине и свободе, и еще примерно тысяче разных вещей, волнующих нас на другом конце света не меньше, чем американцев - на их.

Итак, редкое заболевание глаз мужа Патриции потребовало серьезной послеоперационной реабилитации, на этот период он вынужден был отказаться от работы в журналистике и из-за материальных трудностей молодая семья вернулась в отчий дом. Что, вы понимаете, всегда бывает непросто, а в случае авторитарного отца и самостоятельной, уверенной в себе и уже довольно известной (хотя известность еще не приносит дивидендов в виде гонораров, роялти, покупки прав на экранизацию) дочери - непросто вдвойне. А в случае воспитанной в истовой вере, но впоследствии отошедшей от религии женщины - втройне.

И если прибавить мелкие брызги, вроде обиды за так и не полученное высшее образование - в квадрате. Понять горечь человека, лишенного того сочетания трамплина с подушкой безопасности, которое дает университет может наверно только тот, кому пришлось пробиваться, не имея в анамнезе этой поддержки. Самородку Локвуд с ее тяготеющим к афористичности талантом повезло прийти в Твиттер и стать его звездой на заре возникновения этой соцсети, но в целом необходимость перманентно подтверждать право вхождения в круги, где не самые яркие люди с высшим образованием чувствуют себя дома - это достаточно болезненный опыт.

Рассказ писательницы о родительской семье, в которую пришлось вернуться по необходимости и когда бы не крайний случай - век бы не возвращаться, поначалу полон смешных и забавных колкостей. Вы имеете представление о стиле Патриции Локвуд, если читали книжные обзоры Насти Завозовой (Peggotty в ЖЖ) - смешные, умные, емкие. Вот теперь представьте, что так написана целая книга. На самом деле это суперкруто, проблема для русскоязычного читателя в том, что трудно, почти невозможно приложить к себе реалии детства, взросления, пребывания взрослого не религиозного человека в лоне истово религиозной семьи.

Мы и о православии-то мало чего в этом смысле знаем, хотя некоторое представление могут дать отличные "Маркетолог от Бога" Кати Кокуриной (Лицей-2020) и "Выше ноги от земли" Михаила Турбина (Лицей-2022). Но католичество с его культом Богоматери, обрядовой пышностью, богатым до избыточности изобразительным рядом - сильно отличается и от православия, и от сдержанного англиканства. "Пристдэдди" образец прозы отталкивания от среди и одновременного притяжения к ней, проникнутый жестким темным юмором.

Но важнее все-таки нежность, уважение, благодарность и любовь, к которой приходит в итоге эта язвительно-насмешливая книга.

Значит бyдем в игpы игpать
Раз-два — выше ноги от земли.
Кто yспел — томy помиpать.
Кто остался — тот и дypачок.
Янка Дягилева

2022 начался одной прекрасной книгой от Редакции Елены Шубиной, заканчивается другой превосходной. Я не знаю, правда, не знаю, почему "Каждые сто лет" Анны Матвеевой миновало лауреатство престижных литературных премий. Как не понимаю и того, почему "Выше ноги от земли" так скудно освещены прессой и блогерами. Книга-то ведь такая, что начнешь читать - не оторвешься. Внятная фабула, живые герои и абсолютно узнаваемые реалии, дивный язык русской классики и множество тем, которых не свести к "отцовству" "семейным проблемам", "состоянию детской медицины", "коррумпированности полиции", etc.

Хотя понимаю, почему нет? По-настоящему хорошая современная книга показывает жизнь без ретуши, а это теперь не приветствуется. Лакировка действительности и потемкинские деревни новый/старый способ говорить о "здесь и сейчас". Зеркала уступают место телескопам, обращенным в славное прошлое - так безопаснее. Однако к роману. В детскую реаниматологию доставлен сбитый машиной на ночной трассе мальчик. Маленький, беленький, худенький (чтобы не сказать истощенный). Ребенок выскочил под колеса из ночного леса, привезла сбившая женщина, к счастью успела.

Хирург-реаниматолог Руднев работает в провинциальной детской больнице в одной бригаде с симпатичной медсестрой Машей, которая к нему, одинокому вдовцу, явно неравнодушна, и с братом, анестезиологом Зазой. Стоп, странное какое-то имя. Нормальное имя, грузинское. Была бездетная пара, которая усыновила мальчика и тотчас Бог благословил их еще одним ребеночком. Такое случается. Старший младшего не взревновал, наоборот, возился с ним и опекал, теперь родители умерли, а они, братья, остались. Одни друг у друга в целом свете. Жизнелюб Заза так и не женился, а у Ильи семья была. Теперь их нет. Ни Саши, ни Ванечки.

Малыш, привезенный ночью, очень похож на сына, и в круговерти рабочих будней Руднев не выпускает его из виду. Или это ребенок не отпускает его, держит за сердце. Как оказался ночью в лесу? Где родители? Почему никто не ищет? Поблизости нет деревень, вернее есть одна, практически заброшенная, живут старик со старухой, старуха больна. А когда Илья везет ее в больницу, рассказывает, что был у них еще сосед алкаш, да сгорел недавно в своем доме с тремя детьми. Его нашли похоронили, а деток и следа не осталось. А вот так не бывает. Место, где выбежал на дорогу и возраст сбитого мальчика не оставляют сомнений - он один из этих троих. Но где тогда девочки, сестры?

Ну как? Цепляет? И это только одна линия с действием, разворачивающимся в дне сегодняшнем. Будет еще загадочное прошлое героя с невыносимой любовью, со жгучей интригой: что же там такое случилось с семьей? И необычайная по мощи, для линии, которая даже не основная, история священника Федора, с женой и шестью детьми, живущими по соседству с Ильей. И мистическая составляющая, настолько здесь органичная, что потусторонней не воспринимается.

Михаил Турбин, молодой прозаик со знаковой для русской литературы фамилией, взял с этой книгой серебро премии Лицей-2022, успев впрыгнуть в последний вагон уходящего поезда - там возрастной потолок до 35 лет - к счастью для всех нас, читателей. Это его дебют в крупной форме и удивительно, насколько зрелая, точная в деталях, многозначная при достаточно небольшом объеме, книга. Вообще в нынешнем году Лицей порадовал как ни одна другая премия, "Отец смотрит на Запад" Кати Манойло тоже замечательно хорош.

Ищете стоящей книги - не пропустите "Выше ноги от земли"

Красный, желтый, голубой -
Выбирай себе любой.

Британская журналистка, писательница, социальный антрополог Виктория Финли объездила полмира, спускалась в шахты и поднималась в горы, мерзла, мокла и плавилась от жары, чтобы собрать под одной обложкой все о цвете. Уточню, не о цвете как таковом, книга посвящена истории природных красок. Тому, что украшало и расцвечивало мир тысячелетия до явления масскульта колористики - анилиновых красителей. Чем писали живописцы, чем окрашивали ткани красильщики, что дарило цвет архитектурным шедеврам, какими красками модницы оттеняли природную красоту а воины устрашали противника.

Еще одно уточнение, "Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры" - это перевод американского издания Color: A Natural History of the Palette, более объемного, в сравнении с английским вариантом той же книги Colour: Travels Through The Paintbox, которое прежде выходило в петербургской "Амфоре" как перевод с английского издания под заглавием "Земля. Тайная история красок". То есть, если вы уже читали ту Финли, эта не даст вам ничего или почти ничего, за исключением добавленных глав об австралийских аборигенах - интересных как социальные и антропологические заметки, но с точки зрения цвета мало информативных.

Теперь о книге. Тяга к красоте так же естественна, как утоление потребностей нижних, в сравнении с эстетическими, этажей пирамиды Маслоу. Да и не сводится
цвет к одной только эстетике. На уровне базисных потребностей - камуфляжная окраска помогала охотнику слиться с пейзажем и обеспечить племя едой; агрессивная позволяла воину устрашить противника, косвенно работая на обеспечение безопасности. На уровне социальных - цвет во все времена служил маркером уровня благосостояния и престижа, общественного положения, рода занятий. Не стоит недооценивать роли красок в нашей жизни.

Открывает книгу глава об Охре, окиси железа - самом распространенном натуральном красителе, которым пользовались на всех континентах, затем следуют главы о черном и коричневом цветах - в живописности и украшении жизни не самых привлекательных, но базовых с точки зрения эскиза, чертежа, письма. Уголь, жженная кость, сок растений, графит.

Запомнились две истории о графитовом карандаше. Первая о том, почему чаще всего цвет деревянного корпуса желтый - потому что первыми промышленный выпуск наладили китайцы, желтый цвет стал отличительным знаком качественных маньчжурских карандашей. Когда в Северной Америке открыли графитовое месторождение и начали промышленный выпуск этого продукта, то цвет деревянного корпуса оставили желтым - в сознании потребителя он уже закрепился как знак качества. И вторая, о том, что в рамках космической программы NASA американцы потратили десятки тысяч долларов на разработку прибора, который позволит делать записи в невесомости, когда же у русских спросили, как они планируют решать эту проблему, ответ был: "У нас есть простой карандаш".

Дальше белый, куда без него: опасные свинцовые белила, стоившие здоровья и жизни многим модницам, белая кость, яичная скорлупа и даже жемчуг. А потом Финли и мы вместе с ней пускаемся в путешествие по цветам спектра. Классика жанра: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Кармин, кошениль, сурик, киноварь, йод, шафран, ублюдочный шафран и кровь дракона, куркума, гуммигут и аурипигмент, китайский зеленый ми се, ярь-медянка, селадон, афганская ляпис-лазурь, индиго, вайда, тирский пурпур. Обо всем она умеет рассказать занимательно и в меру научно.

Последнее в том смысле, что эта книга достаточно легкое чтение. В ней много исторических баек, путевых заметок о современном положении дел в регионах, прежде служивших источником того или иного красителя. Порой забавных, порой пугающих, всегда интересных.

Виктория Финли достойный популяризатор, книга о цвете легко и с удовольствием читается, а на выходе мы знаем о природных красителях гораздо больше и чуть больше - об устройстве мира в целом.

Нам нужно сделать многое, прежде чем закончится короткое лето Европы и снова придет длинная зима.
– Сколько у нас на это времени?
– Мало; меньше тысячи лет.

Третья часть "Космической Одиссеи" Артура Кларка. Время действия - через полвека после событий второй книги, место - звездная система с Юпитером в качестве солнца. "Одиссея-два" завершилась тем, что загадочный монолит, делясь в геометрической прогрессии, заполонил собой всю поверхность планеты, на несколько порядков увеличив ее массу, после чего Юпитер взорвался, превратившись в звезду. А его спутники: Ио, Европа, Ганимед, Каллисто - соответственно стали планетами.

Инопланетяне-творцы предупредили человечество, что оно может владеть всеми спутниками, кроме Европы, куда путь людям заказан. Не то, чтобы земляне когда-то бывали замечены во внимании к предостережениям, но идти поперек силы, превратившей планету в звезду, даже наша недальновидность не станет. А в целом все у популяции довольно неплохо.

Новые технологии сделали общение между находящимися в разных концах планеты людьми бесплатным, что способствовало беспрецедентному объединению человечества. Сбылось? В точности. А возможность видеофиксации с последующей трансляцией всему миру свела к нулю акты насилия, жестокости, агрессии - это ведь чревато наказанием и просто стыдно. А в этой части сбылось? Пока что-то не очень, хотя в глобально, согласна с Пинкером, насилия становится меньше и оттого отдельные его акты воспринимаются с таким негодованием.

В части межпланетных перелетов и освоения солнечной системы - тут мы конечно полные аутсайдеры. Оказалось, что на Земле еще много с чем придется разбираться, прежде чем выходить в космос. Однако к роману. Система Люцифера - так назвали Новую, активно осваиваются, туда в очередной раз отправляются ученые и космотуристы, но на сей раз на комфортабельном межпланетном круизном лайнере. В составе пассажиров: кинозвезда, спортсмены, знаменитая писательница и Флойд из первых двух книг, теперь ему больше ста лет, но невесомость и низкая гравитация вкупе с новыми технологиями отодвинули старение.

Лайнер "Юниверс" планирует первую в истории высадку на комету Галлея, которая в очередной раз оказывается в нашей системе. А в это же время на плоской Европе, за которой колонисты наблюдают с Каллисто и Ганимеда, вырастает удивительная конусообразная гора, высотой в десять километров. Внук Флойда и племянник самого богатого человека Земли ван дер Берга на корабле "Гэлакси" решают облететь Европу, чтобы выяснить природу этого образования, но стюардесса-террористка Рози вынуждает их сделать посадку на запретной планете.

"Вселенная" спешит спасти парней. В общем, наверчено того еще. Но 2061: Одиссея Три это зрелый Кларк, которому есть, что показать читателю кроме приключений и фантастики. В книге много отсылок к музыке, литературе, кино. Рольф ван дер Берг, например, открыв подлинную природу загадочной европейской горы Зевс, посылает дяде сообщение: "Люси на месте" (догадайтесь, какова природа Зевса). Есть тут исполненный благоговейной нежности пассаж о Вивьен Ли и озорное письмо с Земли от друзей нетрадиционной ориентации.

Оставаясь в русле футурологической НФ, третьей книгой Кларк элегантно выводит роман за ее пределы. А исполнение Игоря Князева, интеллигентное и сдержанное, наполняет роман новым актуальным звучанием.