Посмотри как блестят
Бриллиантовые дороги.
Смотри, какие следы
Оставляют на них боги.
Чтоб идти вслед за ними нужны
Золотые ноги.
Чтоб вцепиться в стекло
Нужны алмазные когти.

Этой весной Фанzon начинает масштабный проект публикации цикла"Книги Раксура", насчитывающего почти два десятка томов. Среди поклонников себя не вижу, по причине как изначально небольшой любви к автору, так и по отсутствию нежности равно к драконам и муравьям.

Гибридом которых представляются мне герои "Воздушных дорог" Знаю, что у драконов великое множество фанатов, в противном случае Урсула ле Гуин и Джордж Мартин не стали бы культовыми писателями. Знаю, что муравьиные истории Бернарда Вербера ценят многие. Себя ни к тем, ни к другим не причисляю.

В деловых отношениях, высказывая точку зрения, идущую вразрез с ожиданиями партнера, принято говорить: "Ничего личного". В противоположность деловому этикету, книжные отзывы - это "В основном личное". Я не понимаю народной любви к циклу о сентиментальном роботе-поклоннике сериалов, по совместительству борцу с подлыми мегакорпорациями, а также защитнику униженных и оскорбленных необозримой вселенной.

Как не понимаю обилия наград, которыми престижные фантастические премии год за годом осыпают этот книжный сериал. Должно быть, что-то не так со мной. Но поклонников Киллербота удивит и порадует, что Марта Уэллс умеет не только в твердую НФ, а еще и в фэнтези.

Однако умеет, да еще как. Цикл "Книг Раксура", повествующий о драконах-оборотнях, чье внутривидовое разнообразие и социальная иерархия напоминают муравейник или пчелиный рой - этот цикл насчитывает почти два десятка книг.

"Облачные дороги", первый роман об одиноком крылатом скитальце, который уже почти отчаялся встретить себе подобных, и вдруг это случилось. Но вместе с обретением приходит множество проблем, которые надо срочно решать, опасных приключений, ежечасной необходимости утвердить и отстоять свой статус среди своих, и смертельной угрозы от чужих.

В исполнении Игоря Князева аудиоверсия книги о консорте Луне, (с ударением на первый слог), его титанических усилий по спасению Гнезда и непростых отношениях с королевой Нефритой на фоне перманентной угрозы со стороны гадких сквернов много выигрывает.

Мы копаем траншеи, копаем траншеи,
Ничего, кроме этого, мы не умеем,
Мы траншеям, не детям даем имена.
Будь же проклята, проклята эта война.

Писать о книге, объемом под девятьсот страниц, во время работы над которой Антония Байетт заводила экселевскую таблицу, куда вносила данные о героях: возраст, перемещения, отношения родства, дружбы, вражды, любви, наставничества и ученичества - писать о такой книге непросто. Нужно. Хотя бы затем, чтобы те, кто любит хорошую литературу и понимает в ней толк, но не знает об этом романе (как до последнего времени я), узнали. И , может быть, взяли на заметку почитать когда-нибудь.

Итак, "Детская книга", которая ожидаемо не для детей и даже не про детей. То есть, главным образом про них, но не в формате "сюсю-мусю"писателей-традиционалистов, и не в нарочито свойском, запанибратском тоне, усвоенном современным детлитом. Байетт видит в детях полноценных людей и полноправных героев, и говорит о них совершенно так же, как о взрослых своих персонажах. И еще одно: здесь нет солистов и кордебалета, главных и второстепенных ролей. Главным героем становится тот, кто в данный момент оказывается в фокусе авторской оптики. А персонажей больше сорока В книгу поэтому нелегко входить.

У всякой истории свой уровень поверхностного натяжения: в какую-то соскальзываешь на салазках, в другой с трудом продираешься сквозь географические, исторические реалии, незнакомые имена и непривычные топонимы, всего этого в "Детской книге хватает: Англия конца 19 века, фабианский социализм, политика, рабочее и фем-движение, искусство, гончарное и музейное дело.

Но главное, все же, невероятное многолюдие, в котором нужно как-то ориентироваться, составить первоначальное мнение, раздать амплуа, как в театре дель Арте: тот будет злодеем, этот простак, вот инженю, субретка, скарамуш, благородный отец, герой-любовник. А с этим проблема, все многогранные, с самого начала живые и сложные и никак не укладываются в прокрустово ложе амплуа.

Милая сердцу автора среда людей искусства и литературы. Байетт, как никто, хороша с миром идей и вещей, которые в ее книгах равноправны, и равно достойны внимания. Принято считать, что прообразом Уэллвудов стала семья детской писательницы Эдит Несбитт, написавшей больше шести десятков книг для детей. Сказать по правде, я не ее поклонница. Во времена, когда читала своим детям вслух и ухватила в букинисте ее трехтомник, предвкушая вечерние часы, которые принесут всем нам радость, скоро разочаровалась. Но знаю, что многим нравятся ее истории.

Так вот, семья Несбитт, как многие семьи образованных, придерживавшихся прогрессивных взглядов, англичан того времени, являла странное соединение традиционалистской патриархальности с шокирующей, на сегодняшний взгляд, свободой нравов. По крайней мере, теперь я понимаю корни совершенного неприятия мужской неверности современными женщинами Запада. Просто они уже имели опыт свободных отношений столетие назад. Тех, в которых мужу и жене декларативно предоставлялись равные права, а на деле женщина тянула на себе дом и детей, в то время, как супруг развлекался и плодился на стороне (и не только).

В романной семье Уэллвудов семеро детей, все они беззаботно и гармонично живут в загородном доме под присмотром незамужней маминой сестры. Мама, Олив, известная детская писательница, папа, Хамфри, уволился из банка. чтобы посвятить себя литературному творчеству и политической борьбе за права бедняков, хотя за его статьи платят совсем не так хорошо, как за мамины книжки, потому основной доход в дом приносит она.

В романе есть еще несколько семей, быт которых описан не столь подробно: старший брат Хамфри, банкир с женой и двумя детьми; их приятель, эксцентричный художник-гончар Фладд с женой, двумя дочерьми и сыном (к ним прибьется талантливый мальчик-сирота Филипп и позже его сестра, которые станут, соответственно, учеником и прислугой за все в этой семье); вдовец майор Кейн с сыном и дочерью. Так вот, не заплутать в этом множестве персонажей трудно, но можно, оставив позади примерно шестую часть книги.

Дальше чтение будет наслаждением, какое только способна дать умная, изысканно непростая проза. Байетт, надо отдать должное ей, как мастеру интриги, с размеренностью и своевременностью метронома вбрасывает вытаскиваемые из семейных шкафов скелеты, подбрасывает шокирующие подробности, неимоверно усложняя ткань романа, выплетая неожиданные, прекрасные, гротескные узоры. Иногда читать физически больно, порой таешь, плавишься от умиления или внутреенне застываешь, съеживаешься от догадки об истинной природе тех или иных отношений.

Реализм перемежается сказочными историями, которые стилистически показались мне ближе всего Джону Краули ("Маленький. Большой"). Но, в отличие от него и других авторов магического реализма, Байетт проводит четкую границу между реальностью и вымыслом. Несколько даже нарочито подчеркивая отдельность фантастического. Которое, тем не менее, вторгается в жизнь детей, реализуя для каждого из них собственный метафорический сказочный сценарий.

Герои романа ищут и находят свои пути в жизни (или не находят и гибнут), бьются за собственное счастье и осуществление надежд, совершают поступки и делают ошибки, пробиваются к свету. Выстраивают сложнейший филигранный узор отношений, в которых возможно выправить все искривленное и вместе делать мир лучше. А потом начинается война. Прекрасный замок гуманизма в одночасье рушится. Смерть и увечья, прежде бывшие великой трагедией, становятся обыденностью, а выжившим до конца жизни зализывать раны.

Роскошный, по-хорошему избыточный роман, способный доставить бездну удовольствия, но требующий подготовленного читателя.

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

- Дорогой, а правда мы душевно богаты?
- Нет дорогая, богаты мы духовно, а душевно мы больны

Если бы я сказала, что зарекалась читать Кевина Квана, это было бы неправдой. Да, ни на минуту не сомневалась, что все его безумно богатые товарищи, имя которым легион, развесистая клюква. Но прочла, одну за другой, все книжки серии. И эту, то и дело закатывая глаза в пароксизмах испанского стыда, наполовину за автора, больше за себя, читающую.

И еще буду, когда и если напишет очередную книжку. Потому что это как семечки. Или как Донцова в девяностых прошлого века. Понимаешь. что ни уму, ни сердцу, а остановиться не можешь. Потому что духоподъемно и дарует возможность отвлечься кукольными проблемами из серии богатые-тоже-плачут от мерзости текущих новостей.

Действие "Секса и тщеславия", структурой заглавия и вторым словом отсылающего к Джейн Остен, начнется на Капри, любезном сердцу постсоветского человека пребыванием там Максима Горького. Хотя отсылок к буревестникам революции в романе не будет, за исключением цитаты, которую я поставлю в конец своей рецки.

Наши герои, наследница многомиллиардного состояния, американка с половиной китайской крови Люси, по праву рождения creme de la creme, и наследник многомиллиардного состояния, но из нуворишей Джордж, познакомятся там на свадьбе Люсиной подруги, наследницы, угадаете с трех раз? С одного угадали? Точно, многомиллиардного состояния Изабеллой.

А дальше будет так плохо, что даже хорошо. Почитайте. Релакс с тем сортом ментальной компенсации, какое рождается по принципу ильфопетровской Эллочки Щукиной: "Рост Эллочки льстил мужчинам.Рядом с ней любой чувствовал себя гигантом" - такой релакс гарантирую.

— Ленин, — вдруг произнес Джордж, разворачиваясь к ней.
— Что?
— Ты не находишь странным, что памятник одному из самых известных коммунистов стоит на острове, где поют оды демонстративному потреблению?

Первыми сценаристами стали женщины. Им можно было меньше платить. Или не платить совсем. Обманутый мужчина-сценарист, узнав, что его пытаются кинуть на деньги, мог устроить драку или стрельбу. От женщин такого не ждали, поэтому и брали их сценаристками, аргументируя это тем, что они, мол, читают больше этих ваших диккенсов-шмиккенсов.

Алексей Поляринов вошел в литературное пространство солидно, с достоинством, по всем фронтам. Еще два года назад о нем слыхали профессионалы и знатоки, а сегодня все, кто есть кто-то, вспомнят "Риф" Шутка ли, роман был первой книгой, выбранной для обсуждения книжным клубом Ирины Шихман "А почитать" (хотя его "Центр тяжести" я люблю больше).

Продвинутые интеллектуалы ценят совместный с Сергеем Карповым перевод "Бесконечной шутки" Уоллеса. Махина больше тысячи страниц, сложнейший в стилистическом отношении текст, одна из вершин современной интеллектуальной прозы, во всех смыслах крутая штука. Теперь сборник эссе, и Поляринов предстает в новой ипостаси: литературного и кинокритика, литературоведа, историка литературы.

Почему "Ночная смена" и не было ли чересчур смело назвать книгу в точности, как культовый сборник рассказов Кинга? По поводу дерзновенности ничего не скажу, а с этимологией названия проясню. Сборник вырос из набросков идей, которые автор, записывал по ночам, надеясь в дальнейшем, если повезет, вырастить из них полноценные романы. В первое время после переезда в Москву, все его силы и время съедала работа ради оплаты аренды. Приходя домой и валясь с ног от усталости в семь часов вечера, он заводил будильник на два ночи, и с двух до четырех писал. Ни одна из идей романом не стала, но тексты получились отличные.

В двух части сборника пять и одиннадцать эссе соответственно. "Предпроза" - это к истории литературы и неожиданным боковым ответвлениям, извилистыми ходами которых можно зайти довольно далеко от источника. "Бледный Сервантес" становится рассказом не о "Дон Кихоте", а о том, как мать писателя собирала деньги на выкуп его из алжирского плена, о соотношении правды и выдумки.

"История осады OZ" имеет дополнительным подзаголовком "О художественном переводе" и рассказывает не только о том, как Александр Волков, взявшись переводить роман Фрэнка Баума, изменил, украсил и дополнил его, превратив в самостоятельный цикл, превосходящий источник (ИМХО). Но и о том, что судьба OZ с самого начала была под звездой соавторства и разветвления сюжетов. Однако об этом лучше читать у автора.

"Морг, мертвецы и русская литература" интересное исследование на тему обращения отечественной словесности к теме мертвого тела. Хотя здесь Елизаров закрыл гештальт, а все же, поляриновский текст, определенно, стоит прочтения. "Пейзах с падением Грегора Замзы" о Кафке и его искусстве заканчивать рассказы (это тоже дополнительный подзаголовок). Что такое Кафка каждый понимает по-своему, для меня "Превращение" вещь любимая, знаковая и значимая. Воздержусь от комментариев.

"Текст и образ. Кино внутри литературы" - роскошное исследование соотношения образа и слова в двух искусствах, которые для нас (книжников, я имею в виду) из всех являются важнейшими. Мне, с дистанции в несколько дней, не верится, что эссе на тридцать страниц, настолько это насыщенный, подробный, плотный гипертекст.

"Над прозой", вторая часть, включает прекрасные обзоры творчества Дэвида Митчелла, Джонатана Франзена, Кормака Маккарти, Пола Остера. Очень интересное исследование глобального романа, как радикально нового жанра современной литературы. И всяких еще интересных вещей, из которых я вынесла желание непременно и как можно скорее познакомиться с творчеством режиссера Мартина Макдоны и прочесть несколько рекомендованных автором книг.

Отличный сборник: читается с удовольствием, много дает уму и сердцу, стимулирует... ну, в общем, стимулирует. Что в наши непростые времена уже немало.

Потому что на мне были грязные вонючие носки,
Грязные потные рваные вонючие носки

В русскоязычном пространстве, должно быть, нет человека, который не подпевал бы, хоть однажды, "Носкам", "Бомжу", "Ядреной воши". Даже самые утонченные и рафинированные барышни, ну ладно, не пели, но слушали и усмехались. Даже сегодняшние подростки, которые родились позже, чем группа перестала существовать.

В чем феномен немыслимого успеха и бешеной популярности простых воронежских парней? Каким был лидер группы "Сектор Газа" Юрий Хой? Каков был его путь к вершинам музыкальной карьеры, как все закончилось и закончилось ли, на самом деле?

Ответ на эти, и не только эти, вопросы в книге музыкального критика и биографа, автора монографий о группа "Северный флот" (о которой прежде не слышала, даром, что в заглавии она названа легендарной) и "Ария" (а на их концерте довелось побывать в юности) Дениса Ступникова.

Книга "Юрий Хой и группа "Сектор Газа", об основателе и бессменном лидере группы Юрии Клинских - такова настоящая фамилия Хоя, начинается рассказом о детстве героя, но смертью не заканчивается. Когда умирают творцы, их дело остается и живет своей жизнью. Нет, не кажется излишне патетичным, ни в применении к личности героя, ни к особенностям его музыки. Это было и остается крутым, кульным, феерически ярким.

Напоенным живой кровью таланта, который подсознание безошибочно опознает, заставляя голос снобской части твоего "я", твердящий под сурдинку: плебейское, убогое, для гопоты - заставляя его смолкнуть. А кроме того, у панка своя эстетика, которая может быть чуждой твоему самоощущению в целом, но с какой-то из субличностей идеально попадает в резонанс.

Кстати, почему "Хой"? Это как раз идеологическая штука, клич российских панков и отчасти оммаж Виктору Цою, чьим поклонником Клинских был и встречался с ним однажды. Детство в простой, но музыкальной и поощрявшей творческие порывы мальчика, семье, заложило основу его устремленности к сочинительству, а непринадлежность к классу уверенных в себе хозяев жизни переплавила опыт подростковой отверженнолсти в образ, опознанный и принятый миллионами.

История потрясающего успеха, совпавшего по времени со сменой экономической формации и политического строя. Удивительно, что ни то, ни другое не помешали взлету и достижению культового статуса. Они не потерялись в новых условиях, упрочили положение, прошли огонь и воду, но медные трубы сломили их. Все же, между тем, чтобы петь о деструктивных вещах и реально впускать их в свою жизнь должна быть дистанция.

Интересно, информативно, достаточно много о дальнейшем развитии деревенского панка, трибьютах и постановке панк-оперы "Кощей бессмертный", осуществленной преемниками "Сектора Газа" при активной поддержке дочери Хоя, Ирины Клинских.

Выбрав книгу в аудиоформате в исполнении Игоря Князева вы получите уникальную возможность прослушать историю, озвученную свидетелем и участником событий, который не раз упоминается в тексте. И это, реально, круто, а дополнительным бонусом, в аудиоверсии послесловие исполнителя.