Мы лежим под одною землею,
Опоздавшие к лету,
Не успевшие к свету пробиться.
Токогава Ори

Расхожая мудрость гласит: "Успех приходит к тому. кто оказывается в нужное время в нужном месте". Казалось бы, чего проще, пусть угадать верное время трудно, но если всегда находиться в правильном месте, счастье тебя не минует? Так? Возможно, хотя кажется, что это радость несколько суррогатного свойства, примерно как сидеть на берегу и ждать, пока мимо проплывет труп врага.

Стихи в эпиграфе не о мертвых, а о семенах, которые не успели к своему лету. Ну не беда, будет следующее, оно подарит новый шанс взойти. Но кто-то не переживет зимы, а остальные, подрастеряв жизненную силу, вынужденно занймут аутсайдерскую позицию по отношению к молодым и рьяным. Не беда, свое сублимированное счастье все равно получишь, ведь так? Наверно, только ключевое слово здесь не "счастье". а "сублимированное".

Обманчиво простая книга Хелен Кляйн Росс об этом. Оперируя набором изобразительных средств, которые не только гарантированно привлекут внимание, но порой произведут впечатление намеренной штамповки: бедная ирландка, эмиграция, смерть любимого, катастрофическая беременность, приют, усыновление, тайны, семейная сага, 11 сентября - она выстраивает из этих легодеталей книгу об опоздавших к жизни.

Опаздывают обвенчаться перед отъездом в Америку Том и Брайди - будь она вдовой, а не падшей девицей, многое сложилось бы иначе. Опаздывает предупреждение соседки о том. что нужно брать воду для питья из емкостей для второго класса, Том уже заболел. Брайди опаздывает с абортом и вынуждена пережить боль расставания с ребенком (в придачу к стыду и унижению).

Все и всегда здесь отстают, порой на мгновение, чаще на годы - от возможности впрыгнуть в уходящий вагон поезда-на-небо. Теряют дружбу, любовь, радость, молодость, здоровье, веру в людей, самое жизнь. Возможность простить и проститься. Почти всегда обретая что-то взамен, жизнь дает многие возможности, пока мы живы. А если это что-то кажется осетриной второй свежести - вот не нужно быть такими привередливыми.

"Опоздавшие" достаточно интересно устроены структурно: чрезмерно затянутая экспозиция, охватывает десятые-двадцатые прошлого века, оставшиеся восемь десятков лет втиснуты в треть романного пространства. Не потому, что Росс разом смазала карту будня,плеснув все краски (читай: утратив интерес к сюжету и героям, скомкала историю). На самом деле, это совершенно оправдано, отчасти ускорением жизни, но главное тем, что речь не о семейной саге.

Все, что дальше - это круги по воде от той давней истории, кармическое кольцо, в котором герои раз за разом опаздывают к жизни. Пока былая драма не истончается до застольной беседы скучающих интеллектуалов. И правнучка Брайди обретает свое "вовремя", а ветви семьи тянутся друг к другу через океан.

Они создали тайную организацию для захвата власти, играли в фашистов. Ты понимаешь, дети краскомов не боялись лагерей, милиционеров и голода - герои побеждают и возвышаются над чернью.

Я прописывала бы чтение этой книги тем, кто еще сомневается, что современная русская литература заслуживает внимания. Говорю о дне сегодняшнем, с остротой многообразием, умом, яркостью, свежестью, отменными сюжетами и блистательным исполнением . В какой глубокой яме должна была находиться отечественная словесность двенадцать лет назад, если роман, подобный "Каменному мосту" был номинирован на главные литературные премии, в борьбе за Большую книгу 2009 уступив лишь "Журавлям и карликам" .

С той разницей, что книга Юзефовича и сегодня дарит читательское удовольствие, которому колорит лихих девяностых лишь придает винтажности. Чего не скажешь о романе Александра Терехова, берясь за который, уподобляешься тому несчастному, что обречен весь день копать яму, чтобы вечером засыпать ее, и назавтра делать то же самое в другом месте.

Сюжет невнятен. Герой, торгующий на блошином рынке оловянными солдатиками, сталкивается с людьми, которые позиционируют себя представителями некой могущественной структуры и, шантажируя его тем, что им известно: кроме подлинников торгует состаренным новоделом (ха), вынуждают взяться за расследование двойного убийства, произошедшего на Каменном мосту в 1943 году. Как вам такой зачин?

Чи-во? Вот и я о том же. Торгаш с блошки не аукционный зал Сотбис и крушение репутации вряд ли сильно ему повредит, да с какой бы стати? Этот парень тридцати восьми годков, когда-то, успел зарекомендовать себя звездой ретро-расследований? Почему к нему, а не к тете Мане с соседнего ряда или не к Ашоту со следующего? Ответа автор не даст, зато одарит замечательно развернутым описанием ответного удара.

Герой, впрямь, оказался непрост, способен на раз вычислить шантажиста, и операцией в стиле маски-шоу с привлечением группы захвата со специалистами психологического прессинга, уничтожить его турбизнес. За каким, средней руки туроператор вообще полез в эту историю, ответа тоже не будет. Но каково могущество давешнего барыги: у него ОМОН, бронежилеты, гламурные девы, иностранные деньги без счета, и полное отсутствие морального закона внутри.

Вместо того, чтобы удовлетвориться страшной местью, Александр начнет-таки копать давнюю трагедию, когда в центре Москвы среди бела дня выстрелом в затылок была убита дочь посла Нина Уманская и смертельно ранен выстрелом в висок ее одноклассник Володя Шахурин, сын министра самолетостроения. Сорок третий, напомню, середина войны. Официальная версия: влюбленный мальчик пытался угорворить девочку не лететь с родителями в Мексику, куда ее отец назначен послом, девочка посмеялась над его чувствами и повернулась, чтобы уйти. Он стреляет ей в затылок и тут же кончает самоубийством.

На деле все окажется не таким, как представляется, однако выяснить это удастся лишь ближе к концу восьмисот-с-лишним-страничного талмуда, крайне утомительного стилистически, со множеством боковых ответвлений, ведущих в никуда, и еще большим числом промискуитетных совокуплений героя. У него, видите ли, девять номеров в телефоне, по которым ежевечерне шлет СМС "Люблю тебя", периодически вызванивая очередную даму и без затей ее имея. Это помимо вялотекущего романа с коллегой, гламурной стервой Аленой, романтических отношений с секретаршей Машей, и жены.

Все эти сопряжения в стиле "с омерзением тыкать мясом в мясо" никак сюжетно не оправданы и неясно к чему вообще. Что добавляют к картине расследования, кроме неизбывного чувства гадливости у читателя и лавров худшего описания секса Терехову? Хотя это чтение вообще сродни китайской пытки водой, держу пари, никто не прочел, не пролистывая/проматывая то и дело десятка-другого страниц авторской тягомотно-унылого человеконенавистничества.

Структурно рыхло, утомительно многословно, эмоционально не затрагивает. Один из самых неудачных примеров литературного мешапа на моем читательском веку. Даже не могу сказать, что если бы сократить примерно втрое, вышло бы хорошо. Идеальная иллюстрация несостоятельности философии Общего дела Федорова (про воскрешение мертвецов, кто не помнит).

Она - домовиХА -
ХА-ХА -
На весь район одиночная.
К ней ходили сильно свататься
Разные домовые:
Из ее девятиэтажки,
Из соседних хрущевок,
И даже двое из сталинки.

Не та Евгения Некрасова, у которой каждая фраза плач Ярославны. а героини "катятся-колошматятся". До этой книги не числила себя среди поклонников депрессивных "Калечины-малечины" и "Сестромама", с которыми писательница вошла в новую русскую словесность. Нормально, просто непопадание в резонанс, мое самоощущение светлее и радостнее, да ей без меня обожателей хватает.

"Кожу" хвалят, хотя я пока не послушала (это аудиосериал), надеюсь в ближайшем будущем, уж очень интересный зачин. Но теперь о новом сборнике повестей и рассказов "Домовая любовь" о любви между людьми и домами. Скажете, не бывает? Не скажете, каждый испывал на себе благотворное "дома стены помогают" и неприятное ощущение отторгающего, выдавливающего чужого пространства.

Всякий, кому доводилось подыскивать съемное жилье или покупать квартиру, вспомнит это множественное: "не мое, не мое, не мое", а потом как щелчок - вот! Если дом принимает тебя, то о технических, финансовых подробностях удается договориться. Дома становятся нашим продолжением, но и свой отпечаток накладывают.

В мире книги широким домам со множеством гостей и веселыми дружескими посиделками не то, чтобы нет места, они есть, но существуют в иной, параллельной жизни ее героинь, реальности. Девочки Некрасовой на экзистенциальной ступени пирамиды Маслоу, они ищут убежища, а когда находят, это лучше дружбы и больше, чем любовь.

Сохранить обретенный рай помогают и потусторонние сущности, и мелкие божества, и проявившиеся неожиданно сверхспособности. Есть, однако, серьезные ограничения: 1.квартирай не терпит посторонних (соседи, друзья, возлюбленные, даже родственники должны быть исключены из него); 2. все будет получаться,пока ты стараешься для себя, не пытайся взвалить на себя вселенской миссии - надорвешься (ты не вылечишь мир, и в этом все дело). Такое бродское: "старайся не выделяться... носи серое, цвета земли, в особенности белье, чтобы уменьшить соблазн тебя закопать в нее"

Что поделать, реальность Евгении Некрасовой - выживание, преодолевание жизни, отчасти родственное миру Андрея Платонова, с которым ее прозу роднит не только пафос в целом, но и язык, особенно отчетливо платоновские интонации звучат во втором рассказе, грустной и горькой "Двери".

А все же в новом сборнике слышны и другие голоса: разудалое частушечное буйство Буйки из титульной "Домовой любви", напевно-сказовый говор "Музея московского мусора". Но моя большая любовь - завершающая повесть "Культурный слой", пронзительная история девочки Лили, которая несла в мир красоту.

Книга была про невыносимое бремя жизни: работа, дом, дружба, брак, дети - словно все, чего эти люди хотели и над чем трудились, укрепляло, как цементом, их невозможность стать счастливыми.

На самом деле все с точностью до наоборот, Энн Пэтчетт пишет о возможности счастья, там и тогда - где и когда помыслить не можешь. Ну, не то, чтобы прям счастья, сверкающими водопадами. Скорее доброты, участия, уважения, дружбы, внимания и понимания, заботы, нежности, привязанности - тех его скромных составляющих, что делают жизнь чуточку уютнее.

Живет семья: он, она, дети, а потом она (он) встречает другого (другую), и все летит в тартарары. Обыденность развода приглушила в нас, сегодняшних, понимание его как вселенской трагедии. Уже и пострадавшая сторона утешается легче, а у детей психика вовсе гибкая, - говорим мы себе, - "И главное, что видя день за днем несчастливых в браке родителей, они сами не научатся быть счастливыми". Словно предполагая, что вид взрослых, озабоченных свиванием двух новых гнезд на руинах одного старого - уж он-то выучит счастью.

Реальность кренится и рушится, половина мира оказывается отсечена, а вторая, от которой теперь зависит выживание, манипулирует тобой, внушает ненависть к отделившейся. А потом каждый из них оказывается занят построением новых отношений, и для тебя снова не находится места. После все как-то наладится, но ты в этом новом мире уже немного зверек, знающий что такое выживать. Случается не самыми социально-одобренными способами.

"Свои-Чужие" об этом и еще о многом. Например? О том, какие разные дети рождаются в одной семье. Гены одни и те же, воспитание и возможности получают примерно одинаковые, но эти при этом миленькие, покладистые и смышленые, а тем хоть говори, хоть кол на голове теши. Один как кошка, своим присутствием создает уют, а другой в комнату входит - и как железом по стеклу.

О том, что когда детей в семье много, углядеть за всеми (одновременно накормив, обстирав, поддерживая порядок в доме и зарабатывая на необходимое) физически невозможно. О том, что предоставленные самим себе, дети скорее всего сдружатся, но компания окажется не по типу "Тимура и его команды" а в духе банды Квакина. О том, что у пьяных и детей должны быть очень сильные ангелы-хранители, но даже и они иногда не справляются.

Как хочется рассказать о том, что болезненно саднит с детства, чем не с кем было поделиться - и быть услышанной-понятой тем, кого ценишь и уважаешь. Какое счастье встретить его, умного, сильного, успешного, который увидит в тебе свою Музу. Как он сделает из твоей истории книгу, станет еще более знаменит, но ты так и останешься официанткой из гостиничного комплекса, которую его друзья воспринимают годной на то, чтобы готовить для них и убирать за ними, когда удостаивают визитом (часто). А еще потом, с ужасом осознаешь, что поделилась историей, которая не тебе одной принадлежала, и заплатишь утратой самых значимых для тебя отношений.

О том, как в тебе с детства было что-то такое. что заставляло других людей кривиться недовольно, и в компании ты всегда ощущал себя лишним, и приучился игнорировать чужую неприязнь по принципу "не больно-то нужно", но жизнь твоя вся как-то наперекосяк, общаешься с отребьем, творишь гадости, не умеешь ничего добиться. А потом в случайно попавшеся книге ("в прошлом году шуму наделала"), узнаешь себя, противного мальчишку, которого старшие братья-сестры опаивали барбитуратами, чтобы не мешался под ногами.

О том, как отправляешь скоту-муженьку с его новой ваших четверых детей на все лето без единого чемодана ("папа вам купит все новое"), зная, что зарплата помощника прокурора не то, чтобы высокая, а на нем семья из четырех человек - у нынешней две дочери. А пусть-ка покрутятся.

О том, как мечешься всю жизнь крыской в лабиринте, и успехи не радуют, а другие удачливей тебя, и жрешь себя без конца. Пока в один день не понимаешь вдруг, что тебе нужны лишь покой и медитация. В общем:

- Вы продаете идеальных отношениев?
- Нет, только показываем.
- Красивое

Ты всегда пытаешься связать жизненный путь своего отца с какими-то глобальными историческими событиями, как будто только в этом случае его жизнь обретает смысл. Ты можешь хоть ненадолго отвязать его судьбу от истории? Дай ему немного свободы!

"Кокон" одним предложением: "Грозовой перевал" в стиле тягуче-надрывной толстоевской классики с жестоким китайским физиологизмом. Есть двое детей, несмотря на разницу в материальном положении и статусе, самой судьбой предназначенные друг для друга. Есть жестокие обстоятельства, разлучающие их. Есть множественные отсылки к Анне Карениной. и эпилептоидно-навязчивое перемалывание подробностей в остраненной манере ФедорМихалыча. Есть подробное описание трупов и их частей, с которыми герои играют в детстве (о, да) и заживо похороненной собаки.

Бедный мальчик, сирота при живых родителях: мать бросила семью, променяв на большую любовь к продавцу лакричных тянучек, отец в тюрьме. Чэн Гун живет с крикливой бабкой и прибитой материнским темпераментом тетей, тяжело переживая материальное и статусное убожество. Особенно горькое от того, что в прошлом, до несчастья с дедушкой, тот был в немалых чинах, и не случись гвоздя в голове (салют, "Теллурия"), ввергшего его в кататонию, теперь семья была бы из лучших в городке.

Несчастная девочка живет у бабушки с дедом, профессором медицины и практикующим хирургом, в достатке. Родители заняты челночным бизнесом, куют звонкую деньгу - на дворе конец восьмидесятых. Ли Цзяци одета, обута, сыта, живет в комфорте, здесь и ровесница, двоюродная сестра. но счастлива ли? Нисколько, и вовсе не от разлуки с родителями, вернее - не с обоими. В ее жизни один свет в окне, отец, любовь к которому принимает обсессивную форму, фрейдизм в кубе.

Они начинают тусить в одной компании, девочка главным образом назло старшим, запретившим ей играть именно с этим мальчиком. До любви дело не дойдет, и дело не в том, что, как объясняет автор, для нее они еще малы - дело в том, что в этой книге вообще нет места любви. Чему угодно находится: Второй Мировой, культурной революции, площади Таньаньмэнь, развалу Советского Союза, страстям на грани одержимости, самоубийствам, сумасшествию, расчлененке, сектантству, академическим, дипломатическим и бизнес-карьерам. Любви - нет.

Только разрушение и саморазрушение. Лишь обреченные попытки искупления злодейства, совершенного давно и не героями, которые непонятно отчего легли свинцовой тяжестью на их плечи. При почти невыносимой депрессивности, роман Чжан Юэжань замечательно точен в деталях и симметрично выстроен.

Переводами Алины Перловой принято восхищаться, добавлю и я свою щепотку одобрения, хороший перевод. Стал ли для меня "Кокон" значимой книгой 2021? Скорее нет, это один из многих случаев, когда мои предпочтения не совпадают с мнением окололитературной элиты, определяющей репутацию книги. Но вам вполне может понравиться.

Я всегда могу сделаться такой, какой окружающие хотят меня видеть.

16 сентября в наш прокат выйдет "Сюзанна Андлер" с Шарлоттой Генсбур. Фильм снят по пьесе Маргерит Дюрас, я это имя и прежде слышала, а читать ничего, написанного ею, не пришлось. Тетка, на самом деле, безумно интересная: ровесница Первой Мировой, родилась во французском Индокитае, куда родители приехали, чтобы трудиться на ниве образования в колониях.

Отец заболел еще по дороге во Вьетнам, из-за болезни вернулся во Францию, где вскоре умер. Мать с двумя сыновьями и малышкой осталась, неудачно вложила деньги в некую концессию, которая оказалась пирамидой, поставив семью из четырех человек на грань выживания. Они были бедны как церковные мыши и не вхожи в круг общения себе подобных. Они были белыми и по определению не могли общаться с кем-то, кроме других белых. Такая тройная изоляция с замкнутостью на себя.

Отношения в семье крайне нездоровые. Мать, очевидно подверженная биполярному расстройству, в маниакальной фазе пускалась в немыслимые прожекты, вроде закупки промышленного инкубатора, посредством которого из яиц вылупляются тысячи цыплят, которые тут же гибнут в неприспособленных условиях. В депрессивной впадала в отчаяние, столь глубокое, что оно физически давило на всех, бывших рядом.

Старший из братьев, материнский любимчик, из тех, о ком говорят "в семье не без урода", наделенный немалой физической силой агрессивный эгоист, держал в подчинении младших, которые не раз становились объектом его жестоких шуток, пристрастился к опию, крал деньги и вещи у матери и слуг (да были слуги, а что вы хотели, колониальные особенности: самые никчемные европейцы много выше местных).

"Любовник", принесший писательнице Гонкуровскую премию восемьдесят четвертого года, главным образом об этом. Совсем небольшая автобтиографическая повесть, достоверная настолько. насколько можно счесть правдивой любую автобиографию. С поправкой на ветер писательского стремления перекраивать мир по собственным лекалам. Ты, читатель, так и не поймешь до конца, что это было.

Попытка оправдаться "не я такая, жизнь заставила"? Невысказанная с детства саднящая боль? "Лолита" навыворот? Плач по невозможной утраченной любви? Феминистское высказывание? Манифест сексуальной раскрепощенности? Понемногу от того, другого и третьего. Утрированная сексуальность пятнадцатилетней девочки - не то, во что веришь. а ее порочность кажется данью способности к мимикрии, которая в эпиграфе: ах, вы считаете, меня развратницей? Ну так я продемонстрирую вам разнузданность, какой вы не ждали!

Писательницам, которые рассказывают о том, как безумно их любили, вряд ли стоит верить. Но есть что-то подкупающее в этой лавстори белой девочки и сына китайского миллиардера, которому нипочем не жениться на своей избраннице, потому что Запад есть Запад, а Восток есть Восток.

Я думаю о Чарли Гордоне – об одной из его последних фраз в рассказе "Цветы для Элджернона": "Я помню што я зделал штото но непомню што"

Долго не могла заставить себя прочесть "Цветы для Элджернона", хотя все, ну просто все, кто есть кто-то уверяли, что это must read. Какой-то встроенный ограничитель не позволял, пока в один день не сказала себе: соберись, тряпка! И проглотила книгу, не отрываясь, а потом рыдала часа два. А после написала текст, вдохновленный этой книгой. Не вполне рецензию, скорее утверждение, что, как герой книги, и как Терри Пратчетт, который был еще тогда жив, но уже успел снять фильм "Выбирая умереть", я предпочла бы деградации смерть. Впервые в своей недолгой тогда сетевой истории спознавшись с двумя "ха": хайпом и хейтерами.

Было больно дважды. Сначала за Чарли - из тысяч прочитанных книг по пальцам могу пересчитать те, что так горько навзрыд заставляли плакать. Оно конечно, катарсис и книга совершенно гениальна, но испытать такое снова нипочем не хотелось бы. Потом за себя - не пнул за тот пост только безногий: религиозные люди за пропаганду суицида, атеисты за то, что осмелилась при этом назвать себя верующей. Как водится в сетях, не стесняясь в выражениях.

Чтобы уж закрыть тему, я по-прежнему думаю, что душа моя принадлежит Богу, но право распоряжаться телом оставляю за собой. Однако внутреннего барьера, не позволяющего читать Дэниела Киза, перешагнуть так больше и не смогла, ни "Пятой Салли", ни "Билли Миллигана" с его множественными личностями так и не узнала. Может придет время для них, не сейчас.

Это вступление, чтобы констатировать, никакой тревожный звоночек с "Элджерноном, Чарли и мной" не тренькнул. И да, получила от книги массу удовольствия, избегнув сколько-неибудь серьезной эмоциональной вовлеченности. Она здесь и не нужна. Книга отчасти автобиография, частью пособие "как писать книги" выросла из необходимости ответить на сотни читательских писем с вопросами об этой его вещи.

Откуда явился Чарли? Как была написана повесть? Зачем из нее после вырос роман? И он рассказывает. Начиная с бедного детства в годы Великой Депрессии и желания во что бы то ни стало оправдать ожидания родителей - выучиться, поступить в колледж, стать обеспеченным человеком. Деньги для учебы нужно было скапливать самому, а каково это мальцу, которому заплатят за любую работу гроши? Но ощущения, какие взрослый человек познает обычно вступая во взрослую жизнь и будучи при этом обремененным семьей - что крутишься белкой в колесе, а продвижение ровно как у той белки - это Дэниел узнал еще мальчишкой.

Слов нет, гипернагрузки закалили его и развили бойцовский дух, но украденное детство - это на всю жизнь, вы ж понимаете. И еще одно. Когда ты изо всех сил стараешься выбиться из бедности. в которой родился, развиваешься, повышаешь планку, то в какой-то момент неизбежно понимаешь, что безнадежно оторвался от тех, чей плоть от плоти. Такой парадокс, ты из кожи вон лез, чтобы оправдать их ожидания, а в результате оставил сброшенной кожей свою близость с ними.

Киз потрясающе рачительный хозяин. Он сумел собрать воедино и переплавить в книге воспоминания о работе официантом в подростковом возрасте, когда малейшая неловкость сопровождалась хозяйским: "Ну ты и тупица!"; свою учебу в медицинском (белая мышка); занятия психологией и собственный опыт психоанализа. И неизвестно сколько еще всего.

Он щедро делится секретами мастерства, начав с того, как учился в детстве рассказывать другим детям истории у бутылочного склада, прежде вычленив для себя алгоритм. Как писал первые рассказы и овладевал навыками саморедактирования. Как, начав работу над "Элджерноном", поначалу сделал Чарли смешным. Ну, знаете, когда над неловким придурком потешаются все, включая автора, который хохотал, читая начало собственного рассказа. И как понял внезапно, что это дорога в никуда - чтобы войти в плоть и кровь каждого, Чарли должен быть трогательным.

Ему ничего не доставалось легко, всякий раз множество отказов от редакций, и едва ли не долговая яма, когда первое издательство, заключившее контракт на роман, потребовало хеппи-энда, которого Киз дать не мог, или возвращения давно потраченного аванса. А весь доход от повести составил 945 долларов.Можете представить? И все же они есть у нас: Элджернон, Чарли, Дэниел.

Я покину этот мир, пройдет много лет - а круги от моих камешков-книг все шире будут расходиться по людским умам.

Ветви оделись листвою весенней,
И птицы запели, и травы взошли.
Весною весь мир отмечает рожденье
Великого сына великой земли

Это фрагмент оратории, которую наш хор исполнял к государственным праздникам. Там дальше было, что Ленин (меццо) Ленин! (первые сопрано) - это весны цветенье, Ленин - это победы клич, славься в веках Славься в веках (сопрано) ЛЕНИН (слияние). Наш дорогой Ильич. Ленину слава. Партии слава. Слава в веках . Сла-ва!

Несмотря на общий идиотизм посыла, тяжелую поступь музыки и убожество текста, звонкое девичье трехголосие звучало отменно, рождая, рассудку вопреки, патриотическое чувство к родине Лучшего-из-людей. Даже в конце восьмидесятых, когда "советский" и "плохой" стали практически синонимами. Он жил на нашей земле, самый мудрый, самый добрый.

В сороковые подобное пели про Сталина. Истово веря, что Отец народов не спит в Кремле, заботясь обо всех советских людях - шестая часть суши была в большей степени азиатской страной. Во внутренней потребности сделать личность у власти предметом культа, в том, что это становится возможным, Азии больше, чем Европы. Не азиатчины больше, чем европейскости, без уничижительного призвука.

Герой "Перевода с подстрочника", поэт Олег Печигин едет в бывшую союзную республику, ныне независимый Коштырбастан, в котором, кажется, безошибочно опознается Таджикистан - была гражданская война, серьезный отток населения. Хотя с неменьшим основанием это может быть Туркмения - закрытая страна, крайне несвободное общество, множественные нарушения прав человека. Узбекистан, Казахстан, Киргизия в меньшей степени, но некоторые черты присутствуют и опознаются. Особенно теми, кто прежде жил там.

Едет чтобы закончить перевод поэтического сборника. Вообще перевод с подстрочника стоит того, чтобы рассказать о нем подробнее. В большинстве случаев за перевод берутся люди. владеющие двуязычием, но когда носителей языка немного и сколько-нибудь значительной роли этнос не сыграл, однако имеются произведения большой культурной ценности, написанные на нем - для переноса на иную почву используют дословный перевод, который специалист преобразует в художественный текст. "Ленинградцы - дети мои" Джамбула переведены Марком Тарловским таким способом.

Не то, чтобы поэт, ради которого Олег пустился в это путешествие, был так уж хорош, но он Народный Вожатый Коштырбастана. Эту замечательную работу - перевести на русский сборник его стихов, добыл неудачливому поэту бывший одноклассник Тимур Кысымов. Они вместе учились в языковой школе, сын коштырского дипломата и московский мальчик из простой семьи. Теперь друг детства в высоких должностях и большом фаворе у себя на родине, но начальственного благорасположения слишком много не бывает, и он выписывает Печигина, дабы порадовать президента Гулимова книгой стихов на языке северного соседа.

Евгений Чижов написал потрясающий роман, в котором увлекательный нарратив соединяется с серьезными размышлениями о природе деспотии, базирующейся на готовности подданных принять ее. О поэзии и литературе вообще в постиндустриальном мире: нужна ли кому теперь, выживет ли или будет поглощена индустрией развлечений, ориентированной на примитивный уровень?

О переводе и необходимости для переводчика растворяться в своем авторе, порой буквально перенимая некоторые его личностные особенности. Переводя Байрона герой начал хромать, с Диланом Томасом пил запоем - в том и другом случае чуждое собственной природе прекращалось тотчас с окончанием работы над переводом. И я расхохоталась, предчувствуя, когда автор перешел к рассказу об Одене. То есть, "быть в курсе" здесь не обязательно, но приветствуется.

Быть в курсе того, почему мы уезжали в девяностых из любимых солнечных азиатских республик, где родились и выросли, в неуют российской провинции, тоже нелишне. Хотя если повезло не иметь такого рода личного опыта - тем лучше для вас. Структурно роман восхитительно симметричен, стилистически хорош необычайно, эмоционально захватывает и держит до финала.

- Ты прививался? Не пытайся врать! - Врач сорвался на крик, будто уже уличил Ричардса во лжи. - Мы все проверим.
- Первая прививка в июле 2023-го. Повторная - в сентябре 2023-го. В квартальной клинике.

Как он все угадал с прививками. И как не угадал со всем остальным. Счастье, что не угадал. "Бегущий человек" пример крайне неудачной футурологии, ну или такой параллельной реальности, какую нашему миру удалось счастливо миновать. Потому что мир будущего, описанный в книге, чудовищен.

Тридцать девять лет прошло с тех пор, как Кинг, вдохновленный рассказом Шекли "Игра на выживание", написал этот роман, который лег в основу одноименного фильма с Арнольдом Шварценеггером и в свою очередь сподвиг Сьюзен Коллинз на "Голодные игры." Точнее сказать: "Игры" = "БЧ"+ "Долгая прогулка" +феминистская повестка. А кино со Шварцем сюжетно ближе к рассказу Шекли, чем к роману, давшему название.

Горькая, жестокая книга. Все пять, написанные под псевдонимом Ричард Бахман, отличает особое беспросветное отчаяние и тот уровень чернушности, который у нас назывался жестью. Невыносимые условия существования для большинства, крайний уровень социального расслоения, отсутствие работы и нищенское пособие по безработице. А главное, крайний уровень загрязнения окружающей среды, провоцирующий тяжкие заболевания.

И стоящая над миром индустрия развлечений, реалити-шоу, интерес к которым сегодня угас. Однако в восемьдесят втором, это вызывало бешеный интерес и казалось, будет развиваться бесконечно, удовлетворяя глубинным инстинктам толпы, жаждущей жестоких развлечений.

Герой, безработный Бен Ричардс, предан семье, обожает жену Шейлу и дочь Кэтти. У малышки воспаление легких, а оплатить врача и лекарство они не могут. В том варианте американской дистопии такие вещи дороги и сильно не для всех. Еще беднякам там выдают питательные таблетки - дорого бы сегодняшние поборницы красоты отдали за возможность посидеть пару недель на таком безвкусном, но поддерживающем основные жизненные функции рационе. То-то похудеешь! Но не изобрела наука и вряд ли изобретет.

Вот, кстати, о разного рода технических диковинах. Автомобили с двигателем внутреннего сгорания в этом варианте реальности потеснены пневмокарами на электроэнергии и воздушной подушке. По цене доступны, ход мягкий, хотя скорости большой не развивают, и хорошо себя чувствуют только на ровных дорогах. Разбитая грунтовка не для такой машины.

Зато оговоренные контрактом видеоотчеты Ричардс делает трехкилограммовой камерой, которая представляется всем, в том числе воротилам шоу-бизнеса сверхдостижением технической мысли и образцом компактности. А мобильной связи не существует вовсе, для звонка пользуются монетным таксофоном. Такая себе жюльверниана, которая не позволяет воспринимать историю всерьез, несмотря на нагнетание жути и обилие физиологических подробностей.

Однако к Ричардсу. Для того, чтобы спасти дочь, он нанимается жертвой в шоу с убийством, смысл которого в том, что один человек в течение месяца убегает и прячется, а другие, вооруженные до зубов головорезы, охотятся за ним, чтобы убить. Зрелищно и захватывающе, вдобавок такие возможности для ставок на тотализаторе. Награда в случае победы поставит в один ряд с самыми богатыми людьми планеты. Вознаграждение, которое получит в случае смерти семья, равняется трехмесячному пособию по безработице за каждый час в игре.

Как все бахмановские книги, написанные в период, когда Кинг сильно пил и употреблял наркотики, эта чудовищно депрессивна и герой не дурак принять на грудь - перед состязаниями допивается до чертиков. Неприятный, несмотря на то, что позиционируется в книге как борец за справедливость едва ли не микс местного Че Гевары с местным Иисусом.

Финал чудовищен, совсем не тот, что в фильме, но вы наверняка вспомните его при упоминании одной знаковой для мира трагедии. Великое счастье, что наше сегодня не похоже на описанное в ней. А все же аудиокнига в исполнении Князева превосходна и я надеюсь, что он начитает "Долгую прогулку" - единственную бахманову книгу Кинга, которую полюбила четверть века назад.

Сасаки-сан не делал ничего такого, что следовало скрывать от общества - он просто не хотел ходить в ошейнике.

И увидела, что это хорошо. В процессе чтения ощущение медово-масляной гладкости, в которой скользишь, не боясь перепачкаться, пока руки умелой массажистки заново творят тебя по образу и подобию божию. Легкая эйфория, никакой затуманенности сознания, ясность ума и бодрость духа необычайные. Много смеешься, потому что смешно.

С удовольствием констатируешь, что пелевинская мультивселенная, прежде аморфная, обретает наконец внутреннюю структуру. Еще не умеешь вычленить ее Альфы и Омеги из-под напластований конспирологии, и попытка разложить для себя по полочкам кто на ком стоял, вряд ли увенчается успехом. Но яшмовый стержень уже ощущается. Нет, не в том месте, для которого в русском языке только медицинские и бранные обозначения, и не производящий возвратно-поступательные движения, я не про поршень говорю, а про ось, по определению неподвижную.

Не тот мир, в котором хотелось бы жить (хотя про данный нам в ощущениях тоже никто не спрашивал). Пелевин ведь и не ставит цели жить в своих мирах максимально комфортно, высшее достижение у него выход из колеса Сансары. Финтифлюшки с банками, в которые укупориваешь себя на веки вечные, чтобы проводить время с гуриями мусульманского рая, Евой эдемского сада или в образе Казановы, Потемкина (де Сада, как вариант), за приличествующими им занятиями - это так, бантики.

То есть, у Майи много завлекательных манков, и не все ли равно, если получать свою порцию данного в ощущениях станешь непосредственной стимуляцией центра удовольствия, отставив телесную машинерию? Симуляции, зато какого качества! и, заметьте, не изнашивают носителя, как бренная телесность.

Паразитический (или паразитарный?), в общем - поразительный мир Трансгуманизм инкорпорейтед с рустикальными реалиями телег (о, эта восхитительная многозначность пелевинской игры словами) и биороботов-хелперов - холопов. Со свидетелями Прекрасного - аналог свидетелей Иеговы нашей реальности, и сердобол-большевиками (- а зачем у вас два раза "бол" в названии? - хорошее слово не грех и повторить).

Этот мир весь ориентирован на получение удовольствия, которого, как ни парадоксально, больше всего достается холопам, пребывающим в состоянии непрерывного счастья. От того и срок их недолог, но искренне наслаждаться жизнью в дерьме - это ли не величайший дар и большая из милостей? Нет, - ответите, и я с вами соглашусь. И не в том, чтобы мастурбировать посредством виртуального помощника, потом идти на вынос мозга на красную площадь, а в самом конце насыщенного событиями дня - на протест, обвесившись пластиковыми куклами, изображающими детей. Ну, в промежутке кое-что будет на том самом колесе Сансары. В смысле, не на том самом, но мы с вами поняли, к чему отсылка.

А баночное счастье с молочными и винными реками, с яблоками с древа познания? Снова нет. Положа руку на сердце, плавать вечность в рассоле - имела я эти именины. Так кто тут по-настоящему счастлив? Может быть Гольденштерн, свободный и прекрасный, со своим ежеутренним ритуалом воскресения из праха и суфийским пониманием Бога, только навыворот: не видеть Его во всем, а быть Им, одновременно осознавая себя во всем? Не-а, это к тому же колесу быть как на галерах прикованным, разве что амплитуда пошире.

Transhumanism inc. непременно станут соотносить с сорокинской "Теллурией", та же футуристическая патриархальность, во многом схожие антураж и персонажи. И да, это тоже предусмотрено программой, находя отражение в фигуре бессмертного классика Шарабан-Мухлюева (что-то даже подсказывает мне, что вечный трикстер В.О. оставил себе вторую часть фамилии). Но разница таки принципиальная.

Теллуровыми гвоздями пробивали головы, чая постичь смысл в "здесь и сейчас", тогда как искать его на любом из уровней колеса, дело безнадежное. Утекай.