Как ни странно, Tchornoklib во Франции существует, просто называется "балтийский хлеб".А вот бородинского хлеба нет. Как-то он не лезет в горло. До сих пор не решено, кто же там победилпод Бородино, так что невозможно преломить такой хлеб.

Париж у всякого свой. Сколько людей, столько образов Парижа. Одним рю Бонапарт, где жил Бонасье с прелестной Констанцией и квартировал Дартаньян, другим Двор чудес, Собор Парижской Богоматери и слон на площади Бастилии, третьим Монмартр: художники и писатели. Литературный, кинематографический, телевизионный, ютьюбовский. Кто-то побывал туристом эконом-класса в рамках автобусного тура по Европе, другой приехал в статусе VIP-персоны в апартаменты "Четырех сезонов", третий нелегальным трудовым эмигрантом.

Допускаю, что есть те, для кого он "город и город, ничего особенного", но для большинства живущих на планете Париж - праздник, который всегда с тобой. Даже для тех, кто ни разу в нем не был. Может быть, для них особенно. Алексей Тарханов живет в Париже многие годы. Он спецкор "Коммерсанта" - работа мечты, жить в столице мира, встречаться с интересными людьми и писать о самых разных вещах, зарабатывая плюсы в карму.

Кто бы не захотел? Ясно, что многие, а вот по поводу "кто бы смог так же?" - он такой один и потому совершенно на своем месте. По правде, я заочно им восхищалась, когда читала "Кто-нибудь видел мою девчонку" Карины Добротворской, где Тарханов значимый персонаж. Нет, в этой книге никаких упоминаний-пересечений не будет, она предельно далека от личного, это так, к слову.

"До востребования. Париж", как легко догадаться, о столице Франции, и эта книга совершенный фейерверк, в точности такой, как обещает аннотация. Мой стартовый скепсис (был, чивоуштам: гляди какой, сразу дает понять, что не нам чета - такси ему и зеленые коридоры), истаял и рассыпался брызгами радости примерно со второго текста. Да ничего там особенного, рассказывает человек, каким бесприютным показался ему Париж по приезде, который совпал с аномальными для Франции морозами. Но как рассказывает!

И вот эти первые тексты, о приезде, поиске и нахождении съемного жилья, регистрации, обустройстве, они такие правильные, простые и одновременно захватывающе интересные, они именно погружают в атмосферу праздника, который пока не начался, но предвкушается, а ожидание радости в чем-то лучше самой радости, согласитесь.

Рассуждения о сравнительных достоинствах круассанов, пирожков, бутербродов, каждый из которых, будучи купленным в одном месте, просто утолит голод, в то время как из другого, правильного, утвердит в убеждении, что Бог в своих небесах и в порядке мир. Простые гастрономические радости, которые расцвечивают повседневность красками праздника, и вдруг, без перехода Zaz.

Как такое может быть, что он вот так, запросто, беседует с той, по чьим песням я учила французский, да у меня до сих пор полная флешка ее песен в машине. Ну а почему нет? Он спецкор одного из самых влиятельных изданий России. И не только с ней встретится. Как вам перспектива прочесть интервью с Евой Грин? А с Пьером Карденом? Шарлем Азнавуром?

Тут будет обо всем, но главным все-таки окажется ощущение праздника, что подсветит даже горькие и трагические страницы повествования, пробуждая в тебе-читателе восторженно детское "хочу еще, расскажи же, ну расскажи". И он рассказывает.

Нет ничего проще, чем отказаться от памяти, и нет ничего трудней, чем хранить её.

Что вы знаете о Тасмании? Навскидку, без загугливания? Тасманский дьявол? Я до этой книги примерно так. Еще смутно, что это не то австралийский штат, не то остров у берегов Австралии. То и другое верно, и штат, и остров: чуть больше полумиллиона человек населения, чуть меньше шестидесяти восьми квадратных километров площадь, более полутора тысяч километров длина береговой линии. Место зарождения "зеленого" движения, много растений эндемиков и почти исчезнувшие эндемичные животные. Коренных тасманийцев не осталось совсем.

Хорошо, тогда с другой стороны, что об Австралии вообще? Наверняка больше. Кенгуру, коала, эму. Крокодил Данди и всякое такое. А об освоении? Ну, каторжников туда ссылали, они и стали первыми колонистами. Несколько не то, что Америка с первопоселенцами пуританами, которые ехали основывать Новый свет - царство Божие на земле и сегодня если кто в Америке может сказать, что предки его прибыли на "Мэйфлауэре", это едва не пожизненная индульгенция. Австралия и Тасмания сильно не то. Оно конечно, корни, но гордиться предком уголовником, даже имея в виду, что на каторгу попадали и за украденный каравай (Салют, Вальжан), хм.

Еще золотая лихорадка пятидесятых позапрошлого века, мы же с вами книжные девочки и мальчики, "Светила" Каттон читали, хоть там и про Новую Зеландию, но все же рядышком и примерно одинаково. Да, хотя это будет позже, когда здешняя дикость понемногу начнет уступать место цивилизации в ее "wild-wild west" изводе. А самое начало, вот их привезли, и что было?

Забудьте буколические картины "Анжелики в Новом Свете" с работящими поселенцами строгих нравов, что сообща обживаются на новом месте, приспосабливаясь к нему. Здесь грубость, грязь, смрад, неустроенность, нехватка элементарных удобств и лютая ненависть всех ко всем лейтмотивом. Каторжники ненавидят надзирателей и туземцев. Взаимно. И не так просто разобраться, кто в сложившейся ситуации более несчастлив и менее виновен.

Ну как, аборигены, конечно. Жили себе, никого не трогали, даже с австралийцами не общались (там пролив Бассо). Приходят жестокие англичане, истребляют под корень. Угу но прежде они насаживали на копья беглых и торговали своими женщинами и детьми, обменивая их на собак, а чего, каждый мечтает о собаке, это нам еще Железников в детстве объяснил, а Лукьяненко в новой книжке подтвердил.

Каторжники еще. Условия, в которых им приходится жить, хуже скотских, бесправие совершенно, а надежды на гуманизм и соблюдение прав человека никакой. Рабский труд, скверная еда и одежда, антисанитария. И они шпионили друг за другом, доносили друг на друга, бичевали своего брата каторжанина и мочились на головы туземцев.

Если вы думаете. что довольны жизнью были свободные поселенцы, то тоже глубоко ошибаетесь. Это изгнание и жить в глухой провинции у моря здесь приходится совсем не в Бродском смысле. Тоска по родине, где жизнь и цивилизация против здешнего жалкого суррогата. Белые охотники на тюленей походя убивали и насиловали черных людей, а черные женщины душили рожденных от них детей.

Спустя три года после "Книги рыб Гоулда" другой житель австралийского континента, новозеландец Дэвид Митчелл напишет свой "Облачный атлас", и мы содрогнемся, узнав о том, как воинственные каннибалы маори учинили геноцид своих соседей миролюбивых мариори, и впервые задумаемся о том, что не белые моряки работорговцы рыскали по африканским джунглям за "черным деревом". Нет, рабов поставляли в обмен на ништяки соседи по континенту, не менее черные, но более технически развитые.

И мы подумаем, что прав Стивен Пинкер, Насилия в мире действительно становится меньше. Однако вернемся к нашим ба... рыбам. Ричард Фланаган написал удивительный постмодернистский роман. Удивительный, потому что постмодерн en mass безымоционален. Такое специальное место, где автор резвится дельфином в волнах сюжетов, десятки и сотни раз до того обкатанных в литературе - в то время как читатель и хотел бы проникнуться, да неистребимая искусственность отталкивает его.

Не то с "Книгой рыб". С самого начала, с сокрушенной констатации, что человек, как он есть, мастер своего дела и творец, с судьбой, как сюжет романа, в глазах публики менее достоин внимания, чем фейковый отголосок " Моби Дика" (пастиш). Туристы готовы покупать подделку под резьбу по кости китобоев девятнадцатого века, но нипочем не заплатят за ту же миниатюру, знай они, что вырезана вьетнамцем (который приплыл в благословенную Австралию буквально на ореховой скорлупке, чудом не погиб, и спас семью, и зарабатывает теперь подделкой, сиречь мошенничеством). Не думал ли каждый из нас когда-нибудь, как славно было бы легально зарабатывать тем, к чему имеем талант?

А после странная книга с рисунками рыб, наденная Сидом Хэмметом рассказчиком (пойоменон). Вообще, "Книга рыб" это книга о найденной книге, в которой герой пишет/иллюстрирует книгу, то и дело оказываясь во власти книг, в плену книг, в зависимости от книг, в обществе книг - в сочетании места/времени, замечу, где само понятие книги отчасти оксюморон.

И ты все время предельно эмоционально вовлечена в его фабуляции. Опознавая латиноамериканский магический реализм в сочетании с ироническими аллюзиями ко множеству персонажей и сюжетов, не в последнюю очередь русских, в прожектах Коменданта. Знает, не сомневайтесь, помните запечатленные на стенах Дворца Маджонга строки, которые Пушкин написал мисс Анне: "Судьбою здесь нам суждено в Европу прорубить окно"?

Здесь улыбаешься и киваешь, в другом месте содрогаешься от омерзения, сжимаешься от ужаса, плачешь, внутренне кричишь. Она не отпускает, эта книга, раз захватив тебя в плен. И да, она прекрасна еще и напоминанием, что все мы немножко рыбы, колокол всегда звонит по тебе, а из самой безвыходной ситуации есть по крайней мере один выход.

Когда-то, давным-давно, произошли страшные вещи, но случились они в давние времена, в дальних краях, а стало быть - каждый вам скажет - не здесь, не сейчас и не с нами.

Cómo puedo vivir tan lejos
de lo que amé, de lo que amo?
Pablo Neruda
Как я мог быть так долго вдали
От того, кого любил. От того, кого люблю?
Пабло Неруда

Просто назвать Исабель Альенде мастером своего деле значило бы ничего о ней не сказать. К своим неюным без года восьмидесяти, чилийская писательница не первое десятилетие в статусе одного из самых успешных испаноязычных авторов, лидер феминистского движения, борец за гражданские права.

Она рассказала миру о свей родине, в которой при некотором воображении впрямь можно увидеть длинный лепесток моря, так, что не полюбить нельзя было. Полюбить, почувствовать ее боль, возненавидеть тиранию у власти (чего русским писателям в отношении своих читателей так и не удалось). Она та, ради возможности читать кого, я выучила испанский. И она продолжает писать отличные книги, как Largo pétalo de mar.

История Виктора и Росер Далмау, чья странническая эпопея начнется в конце тридцатых, с приходом к власти в Испании фашистского режима Франко и завершится к середине девяностых, ибо человек смертен - это история любви, выросшей из малой взаимной приязни, скорее чувства долга и необходимости подчиняться обстоятельствам.

Любви-уважения, которую не заест быт - будут в жизни участников времена, когда у них ни ночного горшка, чтобы справить нужду, ни окошка, из которого потом выплеснуть. Хотя большую часть времени жить они станут в достатке. Ну, потому что хирург с золотыми руками и отличная пианистка найдут возможность обеспечить достойное существование.

Любви-привязанности, которой не разрушат вспыхнувшие страсти к другой женщине и другому мужчине, а кто может сказать о себе, что ни разу за годы супружества не бросил заинтересованного взгляда на кого-то, кроме супруга/супруги?

Любви-нежности, чье пламя опасности, лишения и вынужденная разлука разожгут лишь сильнее. Писательница не впервые использует форму семейной саги для рассказа об истории и политике. Семейные связи и преемственность поколений для нее не пустой звук, и этим инструментом она пользуется виртуозно.

Я читала в оригинале, откровенно опасаясь, как будет восприниматься испанский текст после долгого перерыва в практике. С кем-то другим возможно были бы проблемы, но это Исабель Альенде, у которой прежде семь книг на этом языке прочитано, может потому роман удивительно легко лег на восприятие. Однако в русском переводе эта книга тоже есть, "У кромки моря длинный лепесток"

Спереди совершенно немец:, но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий... он не немец и не губернский стряпчий, а просто черт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей
Гоголь "Ночь перед рождеством"

У слова "немцы" в русском восприятии множество коннотаций. Самая близкая по времени, она же самая благоприятная - потребительская, "немецкое качество". Глубже - война и "враги". Собственно, войн, где противником была Германия, в прошлом веке две, Первая Мировая впечаталась в коллективное бессознательное не менее остро и болезненно. Еще углубившись в историческую память нации найдем немцев как иностранцев вообще, которые не могут говорить по-русски и потому немы. И самое давнее, пошедшее от варягов Рюриковичей, званых владеть русской землей и править нами - власти предержащие, которые "не мы". Есть еще боковое ответвление, вот то, что в эпиграфе из Гоголя - нечисть, не люди - черт, но похожий на губернского стряпчего (читай - чиновника).

Подводя промежуточный итог: могут хорошо делать то, что не удается простому человеку; изначально враждебны ему; говорят на своем языке и не понимают нашего; существа не вполне человеческой природы; вышестоящие. Название романа Александра Терехова гениально вздымает все эти семантические пласты. Без именования персонажей в германском стиле : Эбергард, Хериберт, Сигрид, Улрике, Хассо - можно было бы даже обойтись. Номинативная система выглядит несколько избыточной и слишком прямолинейной. А впрочем, каши маслом...

Название останется главной удачей "Немцев", в остальном, это очень хорошая и просто хорошая книга, что, согласитесь, немало. В начале десятых роман позиционировался как главное литературное событие современной России: лауреат "Нацбеста", финалист "Русского Букера" и "Большой книги", чтобы оказаться напрочь забытым к началу двадцатых.

Успех во многом обусловлен попаданием в правильное место в правильном времени, протестные настроения и усиление гражданской позиции масс тогда были сильны. Сегодня ситуация в социальной сфере, образовании, здравоохранении, дорожном строительстве переменилась, не в последнюю очередь благодаря этой книге.

Роль литературы в русской традиции иная, чем в европейской и мировой вообще. Везде в мире духовностью в широком смысле ведает религия, в России сращение православия с государством много сильнее, что обусловлено географическими, климатическими, историческими обстоятельствами - чтобы выжить и состояться этносу необходима была мощная спайка. Однако обслуживание власти значительно нивелировало возможности духовного водительства религии, каковая роль легла на литературу, природа не терпит пустоты.

Так было со времен оппозиционного власти протопопа Аввакума, с которого русская литература есть пошла, так и по сей день. Есть долгоиграющие проекты: возводят русский пофигизм к духовности пелевинские звуки бубна верхнего мира; разворачивает масштабную просветительскую программу Быков; исподволь кристаллизует национальную расхлябанность фандоринским катализатором Акунин.

Есть разовые, мощные и неприятные как вирус, которым нужно переболеть, чтобы антитела начали вырабатываться, раз впрыснутые в океан коллективного бессознательного, кажется, без следа в нем растворяются - мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Дальше этот антидот будет работать без его присутствия.

Разумеется, факторов, влияющих на ситуацию тысячи, литература лишь один из множества, но истоки нынешнего улучшения вряд ли только в том, что насосавшийся паразит ослабляет хватку. Коррупция не всегда безусловное зло, а Россия наполовину Азия, где бакшиш неотъемлемая часть социальных отношений. Однако это слишком сложная и долгая для книжного отзыва тема, вернемся к нашим баранам. Чиновники Терехова персонификация абсолютного зла. Те самые немцы, что над нами, нас не понимают и сами говорят/творят что-то непонятное, но явно бесовское.

Главный герой, руководитель пресс-службы одной из московских префектур - человек, в чью золотую голову приходят блестящие идеи о листовках в поддержку оппозиции от "нас, гомосексуалов России" и чьи тесные связи со сферой печати быстро обеспечат сорок тысяч поддельных избирательных бюллютеней. Он сам получает и заносит наверх откаты, не мыслит жизни без благ, обеспеченных причастностью и готов терпеть любые унижения, чтобы удержаться на злачном месте.

Сейчас, с приходом нового префекта, самая красноречивая аттестацией которого "монстр", акции Эбергарда стремительно падают. А значит, жизни, воплощенной им в реальность может прийти конец. И куда он, выходец из низов, за которым никто не стоит, пойдет? Сложная схема, которую пытается разыграть, чтобы одновременно улучшить служебную и финансовую ситуации закончится крахом. Отчасти герой и общий пафос романа перекликается с "Местом" Горенштейна, тот же омерзительный умник, готовый на все ради места под солнцем.

Вторая линия романа связана с личной жизнью Эбергарда, его сложными отношениями с бывшей женой, которая препятствует общению с дочерью после развода. В то время, как Эдной, дочерью, он прямо-таки одержим. В современной литературе эту тему сверхлюбящего отца плейбоя, разведенного с женой но обожающего дочь, усердно долбит еще Валерий Панюшкин и у него эти сопли выглядят так же нездорово.

К выходу сериала по "Немцам" РЕШ переиздала роман с кинообложкой, "Горький" посвятил ему подвал. Эбергарда сравнивают с Андреем из "Кластера" Дмитрия Захарова. C Даниилом идиатуллинской "Бывшей Ленина" никто не сопоставляет, а между тем можно было бы. Хотя бы для того, чтобы отследить эволюцию образа чиновника в новейшей русской литературе.

Когда вы уклоняетесь от уплаты налогов, где-то плачет ребенок чиновника. которому не хватает на бентли и кокаин.
Фольклор

Расскажи мне всё. Расскажи всё в подробностях. У нас уже немного времени.

Он сказочик, а сказки мы любим. Салман Рушди может писать о проблемах глобализации и ксенофобии, об интернете, медиалицах и всевозможных зависимостях, о миграции, о коррупции, да хоть о громком скандале с опиоидными болеутоляющими. Он все равно рассказывает "Хитопадешу", "Сказки тысячи и одной ночи" "Пиноккио" или "Дон Кихота" .

"Кишот", вы уже догадались - будет про Дон Кихота. Непривычное звучание/написание отчасти связано с тем, что на большинстве европейских языков имя всенародного Дона действительно произносится как Ки-шот, и так, скорее всего, его произнес бы сам Сервантес. Но основвная причина в том, что здешний герой, хотя и похож во многом на своего литературного предшественника, все же не Дон Кихот.

Но по порядку. Место и время действия нового романа Салмана Рушди Америка наших дней Отставной коммивояжер, годами колесивший по стране, продавая препараты фармацевтической фирмы Смайл Фармасьютикл, у руля которой находился его кузен. Человек одинокий и сильно немолодой, в последние годы Измаил (салют, Мелвилл) Смайл сильно пристрастился к телевизору и имел неосторожность влюбиться в красавицу телеведущую Сальму Р.

Чтобы понятнее, это не как Клава Кока или Лолита Милявская. Даже не как Ксения Собчак. Вот, кажется нашла аналог. В российских медиа приблизительное представление о рейтинге и уровне известности девушки могла бы дать Ольга Бузова, обладай она интеллектом и актерским талантом.

Потому что карьеру ведущей собственного токшоу мисс Сальма Р избрала, покорив последовательно Болливуд и Голливуд, а была она дочерью и внучкой звезд индийского кино, которых западный мир ценил тоже. Признание же, завоеванное в качестве ведущей, столь бесспорно, что сама Опра назвала ее своей преемницей.

Представьте, молодая прекрасная богатая и знаменитая звезда, с которой воспылал нежностью престарелый неудачник коммиваяжер на древнем, хотя еще крепком Шевви. И пустился в странствие, дабы воссоединиться с ней, по пути намереваясь совершать подвиги во имя дамы своего сердца. Ну, не безумец ли?

Дон Кихота не бывает без Санчо Пансы, а откуда бы подобному персонажу взять своего Санчо в эпоху тотального одиночества-в-сети? Здравомыслящие простаки теперь не пускаются в рискованные авантюры, движимые одной лишь вассальной верностью. Однако лучшего из возможных спутников можно создать себе, намечтав. Папе Карло и его прототипу столяру Джеппетто для физического воплощения сыночка понадобилось еще полено, но Кишот - а именно такое имя возьмет в странствиях Измаил Смайл - создаст сына силой мысли, приложенной в нужное время к нужным обстоятельствах.

Он, видите ли, не чужд математики и увлекался эзотерикой - соединение, в свое время прославившее имена Ньютона, Лейбница и многих других ученых мужей. Так или иначе, партеногенез удается и наш герой продолжает странствие в сопровождении пятнадцатилетнего подростка, такого же темнокожего, как он сам, обладающего примерно тем же, что у него, запасом знаний о мире. Однако не столь наивным и прекраснодушным, а еще, как всякий Буратино-Пиноккио, мечтающим стать человеком.

И все это лишь начало истории, а герои составляют только половину от числа действующих лиц. Потому что они буквально персонажи книги, которую пишет немолодой темнокожий американец из индийских, а не из американских индейцев (случалось, что путали). Все переплетено очень туго, и всякий или почти всякий имеет здесь двойника среди прототипов.

Разлученные сначала родительской волей, а после собственной глупой нетерпимостью брат и сестра будут в обеих историях. И неизлечимая болезнь, помочь от чудовищных прорывных болей на последней стадии которой, до сих пор под силу лишь мощному опиоидному болеутоляющему. Что не умаляет опасности бесконтрольного употребления лицами без медицинских показаний, но предостерегает от излишней жесткости в отношении тех, кто действительно в этом нуждается.

Знаете, как бывает: начинаем борьбу с алкоголизмом, вырубаем виноградники, а добиваемся лишь того, что лайтовое вино замещают хардкорные наркотики. И это одна из тем книги. А есть еще одинокая неприкаянная старость, в которой, если на то пошло, уж лучше чудить, чем медленно загибаться. И детей, которые становятся объектом сексуального домогательства в семье - Рушди не впервые затрагивает этот больной вопрос. И ксенофобия, махровым цветом расцветшая в Америке времен Трампа.

Но главное не спектр тем, виртуозно переплетенных автором. Важнее уровень эмоциональной вовлеченности, которую дарит книга. Салман Рушди из числа писателей, которых ценишь ради нарратива, обычно очень глубоко он не проникает под кожу. Кишот исключение. Я плакала с этой книгой. Она прекрасна.

Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы,
Но трусливых душ не было меж нас,
Мы стреляли в них, целясь между глаз.
Н.Гумилев "У камина"

"Тёрн" первый роман цикла "Семь зверей Райлега", включающего еще две книги: "Алиедору" и "Имя зверя" (в свою очередь разбитый предприимчивым издателем на два тома "Взгляд в бездну" и "Исход Дракона"). Эпос не входит во вселенную "Упорядоченного" и подчиняется иным законам. В отличие от космогонии "Упорядоченного" с мирами-сферами и межреальностью, здешние миры плоские , наподобие листов огомной книги с бесконечным числом страниц - планов, здесь иной пантеон, сильно отличный от сложного многоступенчатого многобожия "Упорядоченного".

Мир Райлега сотворили и некогда правили им семь зверобогов: Кракен, Левиафан, Морской змей, Сфинкс, Единорог, Грифон и Феникс. В те времена многообразные народы жили в мире ипроцветали. А рас там в изобилии, включая как традиционные для фэнтези, вроде орков, гномов, троллей, так и незнакомые, вроде эльфолюдей сидхов. Однако Звери покинули Райлег, на смену им пришел культ монобожества Ома Прокреатора, а все государства постепенно стали подданными одной из двух мегаимперий.

Некрополис, как явствует из названия, не брезгует темной магией, созданием армии солдат-зомби и нейролингвистическим программированием подданных на всех уровнях. Навсинай развивался технически, сделав ставку на армию големов, а в целом, несмотря на декларированную "положительность", не менее жесток и неразборчив в средствах. Империи в затяжном противостоянии, переход которого в фазу войны лишь вопрос времени. В мир, тем временем, проникает Гниль.

Некоторые территории становятся чем-то вроде порталов, через которые на Райлег прорываются дьемоны и чудовища, безсомнения желающие захватить и поработить или уничтожить его. После манифестаций Гнили, как правило, не остается никого живого, хотя изредка появляются люди, изуродованные ею до необратимой потери человеческого облика, а также внешне неизмененные, но обладающие особыми способностями.

Книга начинается со встречи героя Тёрна с сидхой Ниэсс, всю семью ("ветвь") которой уничтожила, а саму ее похитила, чтобы доставить своим хозяевам, Гончаа Некрополиса Стейни. Девушке чудом удалось отбиться посредством сокровенных заклинаний, что было бы с ней, во что ее превратили бы маги Некрополиса, если бы Гончей удалось доставить пленницу - и представить страшно.

И в самый этот момент является сама Стейни. Еле живая и явно неспособная к активным действиям, она все-таки ползет за упущенной добычей. Естественный порыв сидхи добить врага наталкивается на запрет незнакомца, несмотря на молодость и скромную внешность, явно владеющего некоей сверхсильной магией.

Больше того, он излечивает девицу и помогает ей избавиться от зомбирующего влияния былых хозяев, после чего та оказывается славной спутницей и верным товарищем - гончей она стала после того, как осиротевшую девочку продали магам Некрополиса "на опыты". И этот поступок будет первым проявлением христологической сути Тёрна, подобных которому на протяжении книги мы увидим множество.

Дальше разношерстная компания двинется к неведомой пока цели, в соответствии с каноном роуд-муви, обрастая диковинными спутниками, переживая приключения, наживая врагов, завоевывая друзей. переживая опыт предательства и раскола внутри группы. Интересно, обращение Перумова атеиста к столь явно христоподобной фигуре, какой выступает Тёрн. Напомню, в "Упорядоченном" есть Спаситель и образ этот далеко не однозначно положительный.

Несмотря на некоторую винтажность , обусловленную тем, что "Тёрн" задумывался еще в девяностые и да, в фэнтези тоже есть как современные, так и воспринимающиеся устарелыми тенденции - книга интересная А вполне актуальное масштабно-эпическое продолжение ставит "Семь зверей Райлега" на уровень лучших перумовских циклов.