Мы рассказываем истории, чтобы постичь, что мы знаем, что мы понимаем и кто мы есть. Кем мы стали или кем можем быть.

Между Рушди и Набоковым много общего. Оба выходцы из обеспеченных семей с хорошими культурными традициями. Получили блестящее образование и вынуждены были покинуть родину по причинам политического толка. С детства владея английским языком, известность обрели благодаря стилистически изощренным книгам, написанными на английском, а не на родных языках. Большая слава к обоим пришла с несколько скандальными произведениями.

Салман Рушди в первую очередь рассказчик, сторителлер, мастер словесного плетения. Мир полюбил его не за "Сатанинские стихи", хотя известности этот роман (не сборник стихов, как вы возможно думали) ему прибавил. И не за гражданственный пафос "Детей полуночи", объявленных романом столетия и взявших Букер Букеров . Важнее умение рассказывать сказки, вплетая в кружево барочно роскошного повествования миллиардеров и бедных сироток, поп-звезд и брошенных одиноких стариков. Рассказать как о равно заслуживающих внимания, про могучую джинни и про бедного садовника, который вдруг начал ходить, не касаясь земли.

"Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей" - это буквально тысяча и одна ночь, а человеческое имя главной героини, джиннии, полюбившей философа и принявшей ради этой любви облик смертной - Дунья. Дуньязадой звали сестру Шахерезады, которая всю тысячу ночей, пока та услаждала слух жестокого Шахрияра сказками, сидела в изножье их постели, всякий раз, как брезжил рассвет, а история оказывалась неоконченной, восклицала: "Что же было с сапожником (принцем, водоносом, хитрой женщиной) дальше, о сестра?" Чтобы получить ответ, известный всем поклонникам сериалов: "Вы узнаете об этом завтра".

Если здешняя история и имеет отношение к корпусу персидских сказок, то весьма опосредованное, главным образом джиннами и некоторым количеством средневекового Востока в антураже. Давным-давно одна славная джинния, дочь властителя Джиннабада, между прочим, удрученная вечным небрежением со стороны отца, благорасположюения которого мечтала заслужить, сбежала в мир людей, где встретила немолодого изгнанника философа аль Рушди и стала его женой.

Снова войдя в фавор, супруг бросил ее с детьми и возвратился на родину. Она же, вырастив и отпустив их во взрослую жизнь, тоже вернулась в Джиннистан, и жила там, покуда обстоятельства снова не призвали ее в наш мир, где рассеянные по свету потомки должны собраться, чтобы не дать миру обрушиться в хаос.

История в духе Рушди: трогательная, забавная, абсурдистская. С непременными наследниками миллиардов и непременными же бедными сиротками. С чрезвычайными обстоятельствами, в одночасье обнуляющими былые достижения и возносящими последних над первыми (здесь даже буквально). Со старой истиной: кто не стремится к власти и славе, того они не сделают счастливым.

Я слушала аудиокнигой, прочитанной Игорем Князевым, как всегда безупречным, и еще об одном не могу не сказать. Переводы Любови Сумм - это неизменная читательская радость.

- Думаешь, они живы и счастливы?
- Я уверен, что так и есть.
- Чушь. Ты не можешь знать.
Я признал, что это правда.
- И я тоже не знаю. Но мы можем поверить в это, если захотим, не так ли?
- Да, - сказал я. - Мы можем.

Кинг никогда не скрывал своей любви к Элмору Леонарду, которого мало знают в России, но в англоязычном пространстве его криминальные истории с героями-неудачниками, сентиментальные и пронизанные мягким юмором, хорошо известны. Детройтцы называют Леонарда своим Диккенсом, Тарантино преклоняется перед ним. И наверняка не случайно, что выход наиболее леонардовской из кинговых историй, которую большинство поклонников станет читать в ближайшие за появлением дни, совпал по времени с годовщиной смерти писателя.

За себя могу сказать, что читая вчера "Билли Саммерса", то и дело думала примерно так: "Нет, ну это совершенный Элмор Леонард" и почти не удивилась, заглянув в Википедию - устроил любимому писателю поминки. Тут еще вот что - необычайно коммерчески успешный Стивен Кинг, обожаемый десятками миллионов читателей, и в целом обласканный критикой, в стане яйцеголовых интеллектуалов до сих пор воспринимается поставщиком легковесного чтива, что тоже роднит его с Элмором Леонардом.

Хотя история киллера-который-убивал-только-плохих-людей вообще переполнена литературными отсылками разной степени тяжести. Да, в ненавязчивом кинговом ключе: кто не знает, пропустит мимо, кто в курсе - улыбнется и кивнет. История "Дома смеха" и войны в Ираке, которую пишет Билли - это такой ответ военной прозе Хемингуэя. Поправьте, если ошибаюсь, но кажется Кинг никогда прежде не пользовался этим приемом "книга в книге", когда события дня сегодняшнего перемежаются фрагментами сочинения героя.

Это называется пойоменон - книга о создании книги. "Билли Саммерс" - роман совершенно постмодернистский, где находится место и сарказму Гора Видала, и крякающему голосу Трумена Капоте, фабуляциям набоковской Лолиты и обреченной возлюбленной Ремарка; Герману Гессе и Кормаку Маккарти; брэдбериевскому "Прайду" и "Оверлуку" самого Кинга (который уже классика). И даже Эмилю Золя, ага, а вы думали, автор только с англоязычной литературой знаком?

Неочевидная сложность, замаскированная под криминальное чтиво - это и есть проявление удивительной способности Кинга говорить просто о сложном, исподволь подводить читателя к собственному литературоцентризму и одержимости книгами. Потому что основная мысль романа не та, что насилие порождает насилие, а самосуд, даже направленный на негодяя, зло. И не та, что доступность оружия обесценивает жизнь, провоцируя многие преступления, которых в противном случае можно было избежать.

Главное, что когда ты садишься, имея перед собой чистый лист бумаги или вордовскую страничку на компьютере, неважно, и намерение рассказать историю - тогда самая горькая горечь мира и самая тяжкая его тяжесть отступают, а ты на время становишься равным Творцу. Потому что это твоя история и ты можешь придумать для нее любой финал.

Вот и все, что я хотела сказать, после первого чтения "Билли Саммерса" А вы думали, пересказывать книгу стану? Нет, так вам будет неинтересно ждать русского перевода.

The story is, and the story is now a book. No doubt about it. That no one will ever see it (except maybe for Alice Maxwell) doesn’t faze Billy in the slightest. It’s the doing that’s important, she was right about that.

Когда человек перестает соответствовать своему миру, тот его отторгает. Выбрасывает.

Соавторство вещь опасная. Только в комиксах супергерои, объединившись, удесятеряют силы. В реальности из соединенных усилий двух и более авторов чаще всего получается недурное буриме, не имеющее самостоятельной ценности как литературный артефакт. Я не говорю об изначально парных проектах, вроде братьев Гонкур, Анн и Сержа Голонов, Ильфа и Петрова, Стругацких , Дяченок, Литвиновых,но именно о совместном творчестве состоявшихся по отдельности авторов, чаще всего результат слабее того, чего можно было бы ожидать от каждого. Не в этом случае.

"Не время для драконов" в первый раз прочла больше двадцати лет назад, Перумова тогда уже знала, а Лукьяненко нет. Вот, кстати, первая обложка 1997 года четко отображает соотношение известности в паре: Ник Перумов выше и набрано более крупным шрифтом, Сергей Лукьяненко ниже и буквы поменьше, в современном переиздании с точностью до наоборот - звезда создателя "Дозоров", хотя бы теперь и закатившаяся, провела его через великую популяроность.

Итак, они объединились, и книжка получилась чудесная. До последнего времени одним из главных достоинств оставалось отсутствие продолжения. Не сарказм, история с продолжением по отношению к просто истории, сильно отдает халтурой. Лучшее враг хорошего для всех случаев, кроме эпоса.

Прочла, влюбилась, забыла. Не только сюжет, но даже название. Вспоминала только с нежностью сценку, где девушка, которая свалилась на героя как снег на голову, жарит яичницу, не выбирая обломков скорлупы, и это оказывается неожиданно вкусно. И кое-какую жутковатую психоделику, вроде сна, где грубиян толстяк походя смахивает гомункула в котел с малоаппетитным варевом. Это было омерзительно, это было круто.

Я и теперь, после того, как прочла второй раз, остерегусь хвалиться, что стану помнить в мельчайших подробностях. Интриги клановых магов, ужас перед вторжением Прирожденных примерно так же далеки от меня, как декабристы от народа. А все же книга отличная, и читается с удовольствием.

Нет, продолжения, которое "Не место для людей" читать не стану. Лучшее враг хорошего (см.выше).

Пробудился дракон и поднял
Янтари грозовых зрачков,
Первый раз он взглянул сегодня
После сна десяти веков.
Н.Гумилев "Дракон"

-Сугробы есть, да. Но мы их убираем.
- Сами, что ли?
- Конечно. А как еще? Это же наши сугробы. Наш снег падает с нашего неба на нашу землю, кто его будет чистить?

Из гламурной Москвы "Хлорофилии", с ее стоэтажными башнями, беззаботным прожиганием жизни и девизом "Ты никому ничего не должен", перенесемся на восемнадцать лет вперед, в будни великих строек, к веселому грохоту, огням и звонам. Хотя с огнями там не очень, ресурсы (в первую очередь электроэнергию) отчаянно экономят. Да и со стройками - все больше ломают. Но грохота и звонов хватает, кувалды с этим хорошо српавляются.

Теперь, когда китайцы ушли из Сибири, истощив ресурс и набравшись опыта массовой работы в экстремальных условиях, потребного для экспансии на Луну (у них все заранее и тщательно продумано было), и следовательно. перестали платить, как-то мгновенно оказалось, что продуктов на сорокамиллионную Москву взять неоткуда и не на что, и люди сожрали траву.

Трава тоже оказалась не бесконечно самовосстанавливающимся ресурсом. Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики - говорил Ленин. Перифразируя: Нет такого съедобного, чего не смогли бы уничтожить орды голодных. А пережив абстиненцию (не все), осложненную голодной холодной зимой, принялись ломать башни.

Не нужны они теперь, такие высокие, а из материала можно что-нибудь полезное произвести. Простое честное и надежное, например боты на резиновом ходу "Прощай молодость" из каучукового тротуарного покрытия. И продавать потом в магазинах сети "Все свое", там валенки, телогреечки, льняные рубахи по доступной цене. И веревка пеньковую. И мыло дегтярное.

Герой, Денис Герц, сын шеф-редактора журнала "Самый-самый" Савелия и его жены Варвары, ведущей журналистки этого издания, с тринадцати лет на сломе, машет кувалдой, зарабатывает талоны на обучение в универе. Кормят там, опять же. Романтика общего дела, молодая, прекрасная. Такое маяковское: "Грудью вперед бравой. Флагами небо оклеивай. Кто там шагает правой? Левой. Левой. Левой"

Поразительно, как Андрею Рубанову одной только словесной вязью удалось воссоздать атмосферу энтузиазма первых строек победившей Страны социализма. Как отличается созидательный пафос здешнего разрушения от декакенстской пресыщенности и барочного изобилия "Хлорофилии". Вот буквально мгновенный переход от "Я послал тебе синюю розу в бокале" к этому "Мы наш, мы новый мир построим!" И они, ломающие, верят, что строят. И поразительно, но ты, читатель, веришь за ними следом.

Хотя вот же оно все, перед глазами у юного героя и у нас. Балабас - здешний хабар наоборот, который не из стругацкой Зоны, а на верхние этажи уцелевших башен прут на себе крепкие мальчишки толстосумам-разложенцам, не пожелавшим переезжать на нижние этажи. Носильщиков Балабаса ловят и расстреливают, но ходить они продолжают. А тех, что наверху, не убывает, несмотря на сломы. Такой себе душок НЭПа на кумачовых страницах.

И правительство, переселившееся в Новую Москву. Думаете по соседству, в Рязанскую область? Вот и не угадали, в далекой Сибири волшебный город с товарным изобилием, какому могла бы позавидовать прежняя травяная Москва, с самодвижущимися тротуарами, с нано-нейротехнологиями, позволяющими мгновенно вживить всякому любой объем информации, любое эмоциональное состояние - от беспредельной эйфории до жгучего стыда и клинической депрессии.

Странно, мы видим все это, и тем не менее не можем уйти из-под обаяния радости труда, освобожденного от оплаты, горячей любви и гордости за свою родину, где хлеб бесплатный и никто не голодает, слышали: Хлеб! В "Готовься к войне" и "Патриоте" Рубанов попытается повторить этот трюк с крутыми мужиками на лексусах, жрущими устриц, фуа-гра и виагру (угу), но верящими в историческую миссию русской телогреечки, подходящей нашему менталитету лучше любой другой одежи. И нет, уже не получится.

Я намеренно в обоих рассказах о книгах дилогии не раскрываю сюжета, сосредоточившись целиком на удивительной атмосферности этих книг, на ощущениях но поверьте, в "Живой земле" он не менее захватывающий, а интрига закручена покруче даже, чем в "Хлорофилии". И понимаю теперь, отчего рубановскую прозу так ценит мой любимый критик Лев Данилкин

Ты никому ничего не должен

Литературный тренд экотемы пришел к нам не с разнузданного Запада и не со сдержанного Востока, хотя там и там цвет интеллектуальной литературы усиленно ее эксплуатирует: Букер 2016 "Вегетарианка" Хан Ган, Пулитцер 2019 The Overstory Ричарда Пауэрса. Но началось все семь десятков лет назад в русской литературе, которую отчего-то принято считать отсталой, провинциальной и местечковой, романом Леонида Леонова "Русский лес", который мир узнал лучше и полюбил больше, чем отчизна - нет в отечестве пророка.

Не только началось, но и продолжилось, на десятилетие обогнав потребность рассказать о тесной связи и прямой зависимости между человеком и растением. Формально "травяную" дилогию Андрея Рубанова можно отнести к жанру постапокалипсиса, хотя неотъемлемой черты этого жанра - мерзости запустения, не будет ни в первой, гламурной, ни даже во второй, трудовой книгах. Однако рассматривать их имеет смысл по отдельности - связанные общим линейным сюжетом и сквозными персонажами, это самостоятельные романы.

"Хлорофилия" События разворачиваются в благополучной постапокалиптической Москве XXII века. А не оксюморон? Нет, покуда часть мировых мегаполисов уходит по причине таяния полярных льдов и подъема уровня Мирового океана под воду, а другая пересыхает без питьевой воды, пока оставленные без помощи и поддержки российские провинции дичают, борются за выживание и скатываются в племенные отношения, Москва радуется жизни.

Потому что во-первых, сдала в аренду китайцам Сибирь - они любят работать, вот пусть морозят задницы осваивая богатства, а россияне (читай - москвичи) неплохо проживут и на ренту: каждому открыт персональный счет, что хочешь на эти деньги, то и делай. Хоть учись, хоть женись, хоть по клубам туси, хоть скопи, да тачку купи. Во-вторых, коммуналка бесплатная. А в-третьих, и главных - Трава

Москва в одночасье заросла огромными, в несколько обхватов и сотню метров высотой, стволами. Не деревья, а именно трава. Неискоренимая, на место поваленного стебля тотчас вырастает новый, буквально за полчаса. Представляете, из земли такая махина прет с такой скоростью. Она заслонила солнце, потому внизу полумрак. Но денег довала, потому, вместо обычных домов, мы выстроили башни по сто этажей. На нижних обитают плебеи и маргиналы, на верхних элита. Чем выше, тем круче, этажная дифференциация общества.

Главное, что мякоть стебля съедобна. Насыщает как сбалансированный рацион, не ведет к потере мышечной массы, хотя потребность в еде и дефекации пропадает совершенно. Дает ощущдение счастья и прилив бодрости, который сменяется долгим периодом полной деактивации, когда лениво даже руку поднять. Но пить хочется все время и помногу. В качестве воды такой человек разборчив. Употребление уголовно наказуемо и общественно порицаемо, но все равно все жрут.

Время от времени подрубают стебель и до приезда патрулей успевают растащить тонны мякоти: простой народ ведрами, бандиты цистернами. Живьем ее только бледные с нижних этажей жрут, прочие потребляют очищенную в криминальных лабораториях разных степеней возгонки - чем круче, тем выше. Прглотил зеленую таблеточку и весь день бодрость духа необычайная, работоспособность стахановская, интеллект на пике. А созерцательной стадии можно избежать, раздражает только ужасно, если кто заслоняет тебе солнце и все время пьешь воду.

Как вам такой мир? Круто? Да, и я подобного нигде не встречала, хотя читаю много англоязычной и польской фантастики (у поляков сейчас потрясающее многообразие и отменное качество, примерно как было у нас с четвертой волной в девяностые). Так вот, такого оригинального, четко прописанного, логически непротиворечивого и богатого емкими подробностями мира я не встречала в постапокалиптике со времен кингова "Противостояния".

В "Хлорофилии" по-настоящему интересная история, с детективом, конспирологией, в меру сентиментальная.Хороший язык, замечательно точные речевые характеристики персонажей и динамичные диалоги. Это едкая точная, в салтыков-щедринском духе (там даже шеф-редактора журнала, где работают журналисты Савелий и Варвара, зовут Михаилом Евграфычем) сатира на Россию нулевых. Сегодня, когда мы знаем, чем все кончилось - забавная и грустная

Никто никому ничего не дождик.

Делать в России что-нибудь чрезвычайно опасно, обязательно окажешься скомпроментирован... А вот если не делаешь ничего и ругаешь остальных, это практически гарантированная репутация, а иногда и бессмертие.

Прослушивание литературоведческих лекций Дмитрия Быкова недурной способ восстановить душевное равновесие. Когда удельный вес напыщенной глупости в окружающем пространстве стремится к критической отметке, их можно принимать как антидот, не теряющий эффективности при повторном прослушивании. Не в том смысле, что всякий раз, "как мысли черные придут" гоняю по кругу ограниченный набор быковских лекций, а в том, что значительную часть текстов в составе этого сборника уже читала/слушала прежде.

В основе "Страсти и власти" принцип "Поэта и гражданина". Объясню, как я это понимаю: по метаистории Даниила Андреева, русская религиозность сращена с эргрегором российской государственности, и не может осуществлять роль духовного руководства нации, как в абсолютном большинстве западных культур. Эта роль поневоле делегирутся литераторам, названным Вестниками, естественно находящимся в конфронтации с властью.

"Житие протопопа Аввакума" - памятник древнерусской литературы, иллюстрирующий время раскола, удивительно интересен сегодня, я имела случай убедиться в этом. Страшно, невыносимо грустно, местами трогательно и исполнено высокой поэтики.

Ломоносов с "Вечерним размышлением о Божием величестве" рассказ о Михайло Васильевиче, который не только делал физические опыты и изготовлял стекло, не только стоял у истоков Российской Академии наук, но на практике сделал реформу стихосложения Тредьяковского действенным инструментом осмысления реальности, "открылась бездна, звезд полна" оттуда мы и теперь с удовольствием цитируем.

Иван Андреевич Крылов, чья протестная муза наиболее полно выразилась не в известных всем баснях и знакомых куда меньшему числу читателей пьесах, но в журнале "Почта духов", за который ву относительно вегетарианские времена был примерно наказан.

Дивный цикл пушкинских лекций. О "Евгении Онегине", из которой узнаем, что прототипом героя был не автор, но Раевский, а Пушкин там Татьяна - самый цельный, честный, порядочный образ романа. "Медный всадник" как метафора отношений маленького человека и власти. "Пиковая дама" - мистический триллер, сюжетная коллизия которого ляжет в основу самого знаменитого русского детектива - молодой человек убивает старуху.

"Капитанская дочка" и неожиданная для меня мысль о тяготениеи пушкина к комиксовости, к раскрытию содержания посредством картин, о которых рассказывается в зачине: в "Станционном смотрителе" по стенам развешан цикл лубков на сюжет "Блудного сына", здесь не связанная тематически тройка, завершают которую "Похороны кота" - символическая отсылка к казни Пугачова. И ты думаешь, блин, а ведь и в самом деле, Пушкин много рисовал на полях своих= рукописях и не оборвись его жизнь так трагически рано, возможно культура графического романа была бы в нашей литературе столь же естественной, как в американской.

Лермонтов, сыгравший роль Павла при христологическойпушкинской фигуре, внес в ее цельность мучительную раздвоенность и придал дополнительной глубины. Гоголевский "Вий", в котором ДЛ видит черты эротической прозы (по правде, мне кажется изрядно притянутым за уши). Ярчайшая фигура Некрасова, в котором автор видит универсального гения.

Даже несколько слов, сказанные о каждом из героев, рискуют превратить этот отзыв в нечитаемого объема лонгрид, а рассказать хочется обо всех. Не всегда однако наши желания совпадают с нашими возможностями. потому совершенно галопом по европам: "Братья Карамазовы" мистический роман, "Анна Каренина" - политический, апология Обломова, Островский русский Шекспир. Безнадеждный Чехов как лучший антидепрессант, роль Короленко в Деле Бейлиса, о которой большинство, ручаюсь, не знало.

Ходасевич прототип Клима Самгина. Необычайный профессионализм Куприна и бунинская сентиментальность, которая у любого другого воспринималась бы пошлостью - не у него. Прекрасная Тэффи - воплощение английскости в русской прозе и почему "Петербург" Андрея Белого нужно читать, несмотря на отсутствие атлантов в том районе города. куда он их поместил.

Особенно приятно вывести для себя Бога из самого процесса наведения порядка.

Вопреки заглавию, Экзюпери здесь не будет, Великая французская литература представлена одним Ги де Мопассаном, равно как немецкая Ремарком, чешская Гашеком, а общечеловеческая - алжирским римлянином Блаженным Августином. В остальном сплошь англичане, американцы. Зачем тогда про барашка? Затем, что каждая встреча с Дмитрием Быковым-рассказчиком для меня отчасти сцена знакомства Пилота и Принца: ты можешь быть занята чрезвычайно важными делами, можешь столкнуться в своей обыденности с серьезными неприятностями. Но приходит он, Человек со звезды, с люденским набором свойств, за одним исключением - ему интересно то, что здесь. И перед чудом его явления отступает все.

"Иностранная литература. Тайны и демоны" третья книга совместного проекта лектория Прямая речь и Редакции Елены Шубиной, собрала под одной обложкой быковские лекции по иностранной литературе, прочитанные недавно и оберегаемые от сетевого пиратства довольно строго. подтверждая обе части знаменитого тезиса об информации: хочет быть свободной, но стремится быть дорогой. Минутка поясняющего меркантилизма. Личное присутствие на лекции великого человека обошлось бы вам в сумму от полутора тысяч, сетевое - от тысячи, в книге семнадцать лекций, а цена зависит от формы (бумажная, электронная), но в боих случаях много демократичнее

Пора перейти от тьмы низких истин к нас возвышающему. Итак, первым "Августин - Божий человек". Блаженный Августин, богослов, философ, отец церкви, святой с его "Исповедью" положившей начало европейской литературы. Три канонических требования: будь честен, помни о смертности, говори о том, что знаешь. Три обоснования Бога: эстетическое: "Господи, хорошо нам в мире Твоем"; потребность в творческом преобразовании действительности, в упорядочивании; потребность в высшем собеседнике. Автор соотносит Августина с Аввакумом, стоявшим у истоков русской литературы, и находит много общего, несмотря на немалые различия.

"А был ли Билл?" Шекспир и море конспирологических теорий, окружающих его, со стремлением приписать авторство пьес кому угодно, от королевы Елизаветы и Френсиса Бэкона до коллектива авторов. Почему так? Ну, потому что трудно уместить в сознании, что Такое мог написать сын перчаточника и земельный ростовщик. О трагической недооцененности Шекспира современниками, о секуляции, которой подвергались его пьесы до последнего времени, о том, что ушел из жизни, по большому счету, неудачником. Шекспировский раздел включает также лекцию о "Гамлете"

"Рождество английской прозы" Чарльз Диккенс, как человек, возвративший миру Рождество. Подробный разбор пяти Рождественских историй, которые писались к этой дате на протяжении пяти лет, и из которых знаем мы в основном историю Скруджа (чуть было не сказала "МакДака"), ну может еще "Песнь Сверчка". Интересно, ярко, захватывающе. В раздел Диккенса включена также лекция о "Тайне Эдвина Друда", страсти к которой я, не будучи друдианкой, не разделяю. Но чертовски интересно.

"Уайльд и его душа" Странно, мне никогда не приходило в голову рассматривать творчество эпатажного, ниспровергающего устои Уайльда, мастера абсурдистских парадоксов, как проповедь христианства. Хотя на поверхности ведь, и его исполненные пафоса самопожертвования сказки "Счастливый Принц", "Мальчик-звезда", и плач о малых мира сего, кто оступившись, наказан прижизненным адом "Баллада Редингской тюрьмы". И даже нарочито циничный "Портрет Дориана Грея".

"Гибель богов" Киплинг и его отчаянные попытки удержать кренящийся мир Империи. Вечная проповедь "Запад есть Запад и Восток есть Восток" и вечное желание совместить то с этим, взяв лучшее от обоих. Полная личных трагедий жизнь и немыслимая прижизненная слава. И нерукопожатность. И Маугли в сопоставлении с Мцыри. Совершенно неожиданное удивительное совмещение, которого вы уже не забудете.

"Простейшая правда Бернарда Шоу". Думал ли он. что наибольшую популярность из написанного им обретет безделка, написанная к бенефису подруги-актрисы - "Пигмалион". А "Дома, где разбиваются сердца" и ставить почти не будут - слишком горько, серьезно, мрачно. А его замечательные афоризмы, это ведь банальность, возведенная в абсолют, и услышь мы: "Рождество - это время года, когда мы должны покупать вещи, которые никому не нужны, и дарить их людям, которые нам не нравятся" - от кого другого, поморщились бы, но Шоу можно все.

"Необыкновенныек приключения Холмса и Ватсона в России" Парадоксальное утверждение, что у нас Приключения Шерлока Холмса знают и любят больше. чем даже у него на родине, осавлю на совести ДЛ. Я вот не знала, что повестей о нем у Конан-Дойла 4, рассказов 56, из них наиболее любимых автором 12. При том, что Холмс был моей первой книжной любовью и воображаемым другом, а историю Райхенбахского водопада залила в свои семь лет количеством влаги, которое могло бы соперничать с водами достопримечательности. Ну, мы просто обращаем внимание на разные аспекты. Где тебе видна одна сторона, Быков видит все шесть. Интересный рассказ, в том числе и об увлечении зрелого Конан-Дойла спиритизмом.

"Агата Кристи ищет Бога". А слабо рассмотреть Королеву детектива с точки зрения богоискательства? Быков может, и получается это у него отменно. Не "кто" и "за что" убил главное в детективе. Но восстановление нарушенного преступлением миропорядка. Не наказание виновного, но оправдание невинного, который может пострадать. А также подробный разбор основных методов леди Агаты иконстатация, что для феминистского лобби она сделала очень много.

"Гарри Поттер. Евангелие от Роулинг" Почему нет? Редкая книга и редкий герой становится в наше время узколокальных групповых интересов столь всеобщим, чтобы можно было присвоить ей/ему статус подлинно культового. Эпопея мальчика-волшебника смогла. ГП по Быкову - это проповедь упоительной непростоты, выступающей антитезой повсеместному упрощению и примитивизации, насаждаемым эпохой потребления.

"Завещание Мопассана". Мне известно трепетное отношение Быкова к Мопассану, это у него пунктиром по многим лекциям и книгам. Не умея разделить страсти, сама в девичестве только "Жизнь", "Милого друга" да несколько новелл прочла, не полюбив писателя, полагаюсь тут на мнение ДЛ, который считает Мопассана величайшим психологом, а "Орля" лучшей готической новеллой.

"Швейк - последний герой австро-Венгрии". Так точно, идиот. Ну что тут добавить? К эпопее Йозефа Швейка у каждого свое отношение. Да, это роман, писавшийся сильно пившим Гашеком на коленке. И да, без черновиков. И да - апофеоз торжествующего убожества, более всего ценящего возможность жрать и испражняться. Но я спасалась им, от первой депрессии взрослой жизни, пришедшей с осознанием, что в стране Советский Союз мне жить и помереть - читая по кругу. Не выход, но болеутоляющее. И славно, что в сегодняшней жизни неактуально.

"Возвращение Ремарка". Трогательное, исполненное грустной сочувственной нежности, эссе о Вечном Жиде. Писателе невероятно финансово успешном, женатом на звезде экрана, обладавшим замечательной живописной коллекцией и оставшимся неприкаянным эмигрантом. Хм. и я вот не знала о браке с Марлен Дитрих, которую продолжал любить, даже не умея жить с ней.

"Приключения Тома Сойера и Гекльбери Финна". Марк Твен, как он есть, с лучшими из своих романов, из которых вышла вся американская литература, как русская из гоголевской "Шинели". "Приключения..." как самая американская литература из возможных: простор, пафос преодоления, желание выстроить новый, подлинно божий мир. И Твен как изумительно талантливый, невероятно смешной, хотя часто жестокий писатель.

"Король не сдается" Подробный и не вполне справедливый (при всей любви к ДЛ), потому что несколько снисходительный, разбор творчества Стивена Кинга и причин, по которым он так любим на просторах бывшего Союза - "кинга знают все вокруг, это наш ужасный друг!" Но я уже проходила период отторжения от Быкова после первой его лекции о Кинге, теперь люблю почти так же сильно и оставлю его с его заблуждениями.

"Карлсон и Демон" А вот мысль соотнести Карлсона, который живет на крыше с лермонтовским Демоном. бьюсь об заклад, не пришла бы вам в голову ни под гипнозом, ни под наркозом. Ну потому мы с вами здесь, а ДЛ за лекторской кафедрой и вообще, лучший в мире Кар..., простите - литературовед, критик, прозаик и поэт. Чуддное эссе. А стокгольмские дети все еще лезут на крыши в поисках домика маленького мерзавца с пропеллером.

"Муми-тролли в ожидании катастрофы" Кто в детстве не любил милых славных муми-троллей? Ну я не любила, потому что книги у меня не было, а к мультикам, кроме Миядзаки, равнодушна. Влюбилась, когда купила и начала читать сыну. Вот тогда Туве Янссон с этим ее немыслимым ощущением домашнего тепла посреди вселенской катастрофы, стала моей любимой писательницей. А Дмитрию Львовичу довелось встретиться с ней и поговорить, и она оказалась похожей на вечную девочку-подростка с короткой взъерошенной стрижкой и тихим, немного грустным голосом. А в Финляндии муми-тролли встретят вас в любом магазине. Во всех возможных видах