- Но нельзя же отрубить голову, если кроме головы ничего нет?
- Раз есть голова, значит можно рубить!
"Алиса в стране чудес"

А в самом деле, почему нет? И он пластает книги любимого писателя, благо - голова у того большая, да и кроме, найдется, чем поживиться. Не суть, что манипуляции испанского фантаста с творчеством Герберта Уэллса сильно напоминают подход к дрессуре леоновского героя из "Полосатого рейса". Зачем тратить время и силы на то, чтобы приручить и одомашнить, когда можно взять и покромсать на куски (чего там думать, взять все, да и поделить: эта долька для ежа, смерть легавым от ножа).

Сходство собственных писаний с прозекторской подспудно ощущает и сам Феликс Пальма, для чего, в противном случае, мотив расчленения так настойчиво повторяется в его романе, который начинает Джек Потрошитель, а заканчивает буквальное исчезновение рук героини в лабиринтах времени.

На рубеже веков декадентские ретроградные настроения в искусстве и литературе усиливаются, на рубеже тысячелетий - десятикратно. Миллениум породил прежде невиданного тяни-толкая псевдоисторического квазивикторианского недофантастического романа с закосом под постмодерн и реальными историческими персонажами на роли героев.

К счастью, этот гибрид оказался нежизнеспособным и уже к началу второго десятилетия нового века сам собой сошел на нет, однако в момент появления снискал многие восторги читающей публики. Примеры? Их есть у меня: "Машина различий" Гиббса-Стерлинга, "Друд" Симмонса, "Роман лорда Байрона" Кроули, "Т" Пелевина, "Словарь Ламприера" Норфолка, "Квинканс" Палиссера, "Дым" Вилеты.

Как видите, многие приличные люди отметились, не все один только сор. Что само по себе не делает из подобных экзерсисов литературы, но от причисления скопом к макулатуре защищает. Если чтения Феликса нашего Пальмы не избежать, я предпочла бы продолжить "Картой неба" или "Картой хаоса", на которых шпотыкнулась о позапрошлом годе, когда взялась за "Викторианскую трилогию" , вдохновленная восторженной аттестацией Галины Юзефович (много недоумевая в процессе).

Однако всесильной волею рандома снова "гипнозом Воланда брошен Ялту", в смысле - "Карта времени" досталась по игре, и какая все-таки гадость эта ваша заливная рыба. Невыносимо скучная, донельзя претенциозная, перегруженная авторским неоправданным многословием конструкция романа придавливает читателя, рискнувшего пуститься в это темпоральное путешествие как круглый камень цыпленка табака.

Я сравнивала роман с осликом, на спину которого взгромоздили беседку, предназначенную слону, когда описывала первую встречу с ним. Нынче не убоявшись обвинений в самоплагиате, повторюсь. с тем дополнением, что на самом деле животине не тяжело, потому что конструкция надувная. Финтифлюшек много, а внутри пустота.

Как это – умирать? Ты лежишь, глядя в синеву неба, и тебе все сильнее хочется спать. На тебя нисходит великий покой. Ты закрываешь глаза – и нет тебя. Когда просыпаешься, ты уже на корабле, плывущем через океан, в лицо ветер, над головой кричат чайки. Все кажется свежим и новым.

Завершающий роман трилогии Кутзее об Иисусе. Вот почему, кстати, такое сквозное название у частей? Зовут мальчика Давидом, а история его словно бы выворачивает наизнанку евангельский сюжет: вместо девы-матери и псевдоотца пара опекунов, которых сам родителями не считает и при всяком случае напоминает об этом.

Преданности в нем ни на йоту, дважды на протяжении истории покидает приемных родителей, чтобы жить там, где сам считает нужным, во второй раз не гнушаясь шантажом в отношении Симона, который резко отрицательно относится к идее переезда в детский дом. Напрямую о напраслине не говорится, но мальчик дает понять, что если единственной возможностью переселиться станет признание опекунской несостоятельности, и если для этого придется обвинить Симона в специфическом интересе к себе, эти слова будут сказаны.

Каково? Его, Симона, жизнь положившего на заботу о мальчишке найденыше. Инстинктивного стремления к добру тоже нет в Давиде, его фаворитами то и дело становятся лживые фанфароны с завиральными идеями, просто кунсткамера какая-то: содержатели пансиона, громко обозвавшие свое заведение академией, где ученики за год не выучились арифметике, но солнечные ванны принимаются вместе с воспитанниками ню. Детдомовский тренер, обманом устроивший дворовой футбольной команде побоище на матче с игроками на два-три года старше. Псих и демагог убийца.

Горечи сиротства не ощутил на протяжении трикнижия ни разу, всегда находятся люди, желающие взять на себя заботу о нем, но не откажется упомянуть при случае, что он сирота, не щадя чувств приемных родителей. Пассионарий и харизматический лидер, хотя ни разу не чудотворец. Да, сказитель и сочинительского дара не чужд, да - умеет увлечь за собой других. Да, его все любят. Но самонадеянность и гордыня поистине сатанинские. Все знает о своих правах, не желая знать об обязанностях.

Охотно учится тому, что ему интересно, отвергая знания, которые не вписываются в его картину мира, ограниченную и однобокую. От природы склонный к добру, в большинстве обстоятельств берет сторону обаятельного, поднаторевшего во лжи зла. Ну и как вам такой ребенок? Страшно? Скорее неуютно. Не монстр, но и не вполне человек тысячелетней культурной традиции.

Какая-то иная модификация. модель сугубого индивидуалиста с приоритетом командной работы при необходимости совместных действий в противоположность прежней семейной общности. Задается вечными вопросами, но ответы на них находит скорее абсурдистские. Но вот они такие, идущие на смену прежнему человечеству. Автор просто уловил и описал это. Хотя вернее было бы соотнести героя не с Иисусом, а с Предтечей. Впрочем Кутзее виднее.

Руки раскинуты, веки сомкнуты, он медленно шаркает по кругу. Над горизонтом начинает подыматься первая звезда.

Литературными регалиями Джон Максвелл Кутзее не обойден, нобелиант и первый за историю премии дважды лауреат Букера. С признанием у рядового состава сложнее, немногие его читают. Не знаю почему - так сложилось. Я среди тех, кто читает время от времени. Что-то в нем есть для меня, должно быть.

"Школьные дни Иисуса" вторая часть одноименной трилогии, начала которой литературный мир ждал с замиранием сердца, как откровения, совмещенного с интеллектуальным супербестселлером. И нет, оказалось, что библейские коннотации какие могла бы считать и опознать публика, отсутствуют в "Детстве Иисуса", люди почувствовали себя оскорбленными: "Он что, за идиотов нас держит?" Как результат, вторая и третья части не получили резонанса вовсе. А между тем, хорошие ведь книги. И Кутзее в привычном для себя формате - говорить очевидные вещи простым языком, превращая обыденность в притчу, которую можно расшифровать разными способами, а можно принять, не расшифровывая.

Напомню, вымышленная реальность, во многом копирующая нашу с двумя основополагающими различиями: 1. абсолютное большинство населения прибыло сюда морем и воспоминания их начинаются со времени плавания; 2. здесь нет животных, которых можно было бы употреблять в пищу. Собаки, кошки, птицы есть, коров, баранов, коз - вообще мясомолочного скота нет.

Язык общения испанский, вновьприбывшие получают небольшие подъемные, бесплатные языковые курсы и возможность трудоустройства. Мужчина по имени Симон (имена им тоже дают) за сорок. крепок, способен к физическому труду больше. чем к интеллектуальному. На судне знакомится с малышом, который ищет свою мать, и берет на себя заботу о нем. Мальчик Давид обладает немыслимой харизмой, все хотят заботиться о нем, спустя некоторое время обязанности опекунши того же свойства, что и у Симона, берет на себя молодая привлекательная женщина Инес с более высоким, чем у портового грузчика Симона, социальным статусом.

Грядет перепись населения, следовательно пара, скрепленная единственно заботой о мальчике, но не имеющая опекунских полномочий, рискует потерять его. Между тем, он становится смыслом их жизни. Трое беглецов и верный пес Ботливар, прибившийся к Давиду на корабле покидают Новеллу (Новую реальность?, жизнь?) с тем, чтобы перебраться в другой крупный город Эстреллу (Звезда) и начать новую совместную жизнь там.

Переезд не пошел на пользу отношениям. Давид на новом месте все более самостоятелен в определении своего будущего. Он желает поступить в Академию танца, нашлись и престарелые состоятельные сеньоры, желающие оплачивать его учебу (не забыли, там невероятная харизма?) Выглядит это как скандал, который ребенок закатывает родителям, добиваясь покупки новой игрушки, с той разницей, что криков и бросания на пол с тем, чтобы сучить ногами нет, вместо них непробиваемое упорство, с каким отстаивает свое право идти выбранным путем (шестилетка, напомню, и нет, это не "как мило", толерантному обычно читателю, хочется выдрать наглого мальца как сидорову козу).

С началом учебы он все больше отдаляется от приемных родителей, особенно от Симона, едва не с презрением демонстрируя ему приближенность к высотам духа, вход куда Симону заказан. Оне там, видите ли, слушают музыку сфер и танцуют числа, а тьмы низких истин, вроде умножения-вычитания пусть остаются мелким людишкам, разумением не превосходящим муравья.

Одновременно все больше влияния на него имеет некто Дмитрий, смотритель музея, расположенного в одном с академией здании, влюбленный в преподавательницу Давида. Человек пустой и скверный, однако умелый демагог и манипулятор, от влитяния которого Симон тщетно пытается оградить приемного сына, этот Дмитрий еще удивит всех самым неприятным образом, и продолжит удивлять, отчего читателю не раз захочется придушить его. Но нет, если бы в жизни все было так просто, мы уже давно жили бы в Алмазном веке.

Мы сегодня пересматриваем незыблемые на протяжении тысячелетий стандарты отношений. И эта мудрая книга намечает пути, которые сегодня могут казаться тупиковыми или прямо кощунственными, вроде отказа от авторитарного стиля в руководстве детьми. Однако в меняющемся мире, где перестают работать прежние паттерны, нужно искать новых

Ну и дела, как дальше жить?
Тут быть скандалу непременно.
Еще никто не мог служить
Двум господам одновременно.

Хотелось праздника. Чтоб одеться и выйти в свет, чтобы нарядные красивые люди вокруг и особая атмосфера причастности к чему-то, кроме поедания зажаренных на открытом огне продуктов или совмещенного с шопингом кинопохода в мегамолл. По счастью, Краснодарский театр Драмы давал "Слугу двух господ" и билеты еще не все были распроданы. Мы пошли. Очень хорошая постановка. Живой, веселый, яркий спектакль, красивые актеры, замечательные костюмы и декорации. Вечер удался.

Н-но, это не был "Труффальдино из Бергамо" с молодым Райкиным, с которым любая постановка этой пьесы до скончания веков обречена терпеть сравнение, и всякий раз не в свою пользу. Тут уж ничего не поделаешь, когда есть что-то хорошее и есть шедевр, угадайте с трех раз, чему зритель отдаст предпочтение? С одного угадали, не сомневалась.

И что же теперь, самая известная из двухсот шестидесяти семи (!) пьес итальянского драматурга Карло Гольдони навеки обречена всякой новой интерпретацией недотягивать до некоего эталона? По крайней мере до тех пор, пока не появится что-то превосходящее. А до тех пор, никто не помешает снова и снова пытаться на радость зрителю, Как фильм Дзефирелли не остановил появления новых киноверсии "Ромео и Джульетты" примерно каждые семь лет.

Нет, я не ставлю знака равенства между плодовитым, но выстрелившим всего двумя своими пьесами (вторая "Трактирщица") Гольдони и Бардом, на котором вся мировая литература держится. Видите, снова это, где есть нечто гениальное, найдется ли место очень хорошему? Просто хорошему? Мы ведь не говорим: Как можно смотреть какого-то Гольдони, когда на свете есть Шекспир! Но выбираем тех, кого сегодня просит сердце: хоть "Гамлета", хоть "Пигмалиона", хоть "Ведьму" Садур.

А пьеса, меж тем, хороша. Глядите, какая история, венецианский купец Панталоне отмечает помолвку дочери с молодым Сильвио Ломбарди, юноша и девушка нежно любят друг друга, но брак стал возможен лишь потому, что рассроилась предыдущая заочная помолвка - отец обещал руку дочери своему деловому партнеру из Турина, который был убит на поединке возлюбленным своей сестры Беатриче (ну вот, а вы говорите, далеко от "Ромео и Джульетты" как декабристы от народа - "все на свете было бы иначе, если б миром правили поэты, но Ромео вдруг убил Тибальта...")

Так или иначе, жених мертв, освобожденная от отцовского обещания Клариче вольна отдать руку любимому, и тут входит некий малый, утверждающий, что его господин, Фредерико Распони из Турина прибыл, чтобы вступить в законный брак. А субтильный господин с писклявым голосом, вошедший следом, предоставляет солидные верительные грамоты, утверждающие, что именно он и есть. Зрители, в отличие от участников, при этом знают от одного из персонажей туринца Бригеллы, что под видом брата прибыла сестра, переодетая в мужское платье. Зачем-то, знать, ей было это нужно.

А дальше все закрутится не по-детски. С одной стороны драма разлученных влюбленных. С другой - феминистская повестка: Беатриче прибыла в Венецию под видом брата не только чтобы разыскать вынужденного спасаться бегством возлюбленного, но и за тем, чтобы получить рычаги управления семейным капиталом, наследницей которого невольно стала, однако положение молодой незамужней женщины заставит ее оказаться полностью во власти назначенного опекуна, а недобросовестные партнеры не упустят возможности пощипать ставшую бесхозной собственность.

Панталоне один из основных внешних контрагентов и цель Беатриче, усыпив его бдительность перспективой выгодного брака, проверить состояние взаимных расчетов, одновременно выведя сколько возможно денег в свободное распоряжение. Видите как все непросто, а имея в виду, что в те времена женщина, надевшая мужское платье, рисковала свободой (везде, кроме Венеции, где многие вольности были допустимы), все еще усложняется.

И, конечно, Труффальдино, "плохой слуга", плут, трикстер, который перетягивает на себя все внимание зрителя. Такой немыслимо яркий образ человека низкого сословия, традиционно игнорируемого культурой эпохи. Он прекрасен, и этот живой обаятельный образ, становится стержнем пьесы. На нем все держится, он ключ, заводящий механизм этой истории.

Пройдоха и враль, не раз на протяжении действия получает возможность распорядиться хозяйскими деньгами, тысячекратно превосходящими его заработок, но обобрать хозяев на большее, чем пара блюд к собственному обеду для него немыслимо. И в целом "Слугу двух господ" можно рассматривать как свод законов подчиненного: служи честно, поворачивайся быстро, будь креативным, своего не упускай, но меру знай. И все у тебя получится.

В начале было дело
"Фауст" в переводе Пастернака

Не поклонница шпионского триллера как жанра и прежде ничего у него не читала. С творчеством его младшего сына, пишущего изумительно парадоксальный умный жестокий нежный пугающий смешной технопанк Ника Харкуэя, знакома много лучше, Вы можете знать его "Мир, который сгинул" и "Гномон" - прошлогоднюю издательскую бомбу в сфере интеллектуальной фантастики, что так и не взорвалась из-за ковида, перенаправившего читательский интерес из отвлеченно-социальной сферы тотал-контроля в насущные земли вирусологии. В числе дополнительных достоинств Харкуэя непременно упоминается "сын Джона Ле Карре" .

И можно не продолжать, Ле Карре утес, скала, краеугольный камень. А еще, он был, из редких людей, до самых преклонных лет сохраняющих остроту ума, работоспособность и талант, которым служил своим идеалам, Освещая дорогу другим, высветляя темные и затененные места человеческого бытия, от каких обычно не ждешь добра - согласитесь, шпионский триллер не та литература, посредством которой обычно сеется разумное доброе, вечное. А он делал это всю жизнь, даже в свои восемьдесят девять даря ровный уверенный свет.

Роман "Агент на передовой" (Agent Running in the Field) , ставший последней работой писателя, написан именно в этом в этом возрасте и да, книга превосходна. В фокусе внимания, как всегда у автора, работа спецслужб с изрядно потускневшим в последние годы ореолом бойцов невидимого фронта. Мы перестали любить и восхищаться ими, несмотря на усилия массмедиа по раззолачиванию образа былого кумира, разведчика, рыцаря без страха и упрека.

Сколь не романтизируй своего среди чужих, сколько не осыпай его бриллиантовой пыльцой, под ней все та же побитая временем шпионская маска из папье-маше, которой мир уже не купишь. Сегодняшний мир хочет единства, стабильности и возможности совместными усилиями решать задачи, стоящие перед человечеством, в то время как стремления политиков неизменны со времен Цезаря: разделяй и властвуй.

Проблемы дезинтеграции мирового сообщества, отката с достигнутых позиций единства к новой холодной войне, фигуры политических лидеров, выражающих новый консерватизм - обо всем этом в романе с присущим Ле Карре отказом от яркой зрелищности бондианы, с преобладанием повседневной рутинной канцелярщины, регламентом, отчетностью, идиотами-карьеристами, подминающими добросовестных трудяг.

А еще о шестеренке в системе, по наивному прекраснодушию намеренной взломать клацающий бесчеловечный механизм. О маленьком человеке, который неминуемо должен быть смолот в труху, однако есть другие маленькие люди, не столь наивные и прекраснодушные, но обладающие совестью, и объединив усилия, все они получают шанс. Отличная книга в превосходном исполнении Игоря Князева.

Семена подстрекательства к бунту бросаются в почву задолго до того, как ростки дадут о себе знать.

- Чьи это угодья, селяне?
- Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса.

Он умеет в равновесие и симметрию, и топологию соблюдает отменно, оттого читательские сердца раскрываются ему навстречу спелыми семенными коробочками травы недотроги (помните. в детстве взрывали эти бомбочки, начиненные мелкой черной шрапнелью?) Делали все, а идея такой вот выворотности пространства, в котором видимое глазу необратимо меняется, становясь недоступным-недостижимым, в то время, как скрытая от глаз изнанка выпирает наружу со всем своим диковинным содержимым - такая идея пришла в голову лишь ему.

И еще, фэнтези-воплощение мгновенного неотвратимого стирания человека из реальности, на которое так богат был ХХ век. Впрочем, здесь не совсем точна, первым был Михаил Афанасьевич, помните как скоро Мастер теряет дело своей жизни, результат труда, репутацию, друга, дом, имя? Спустя десятилетие после Геймана, Лукьяненко смоделирует пошагово ту же ситуацию вытеснения из жизни в "Черновике".

А гранжевая эстетика помоек, подземелий, канализационных туннелей, крыс воплотится в "Крысином короле" Чайны Мьевиля, написанном практически одновременно с "Никогде" . Когда приходит время идей, они витают в воздухе, хотя переламывать неприязнь публики к отталкивающиму и омерзительному бывает непросто. Я из числа тех, кто не принял этой истории, когда в первый раз, лет десять назад впервые читала. Несмотря даже на то, что Геманом уже была больна на всю голову.

Он вообще мглистый автор, но его мрак расцвечивается порой дивной красоты фейерверками. Не с этим романом, он словно бы весь из оттенков черноты. Да еще эта мерзкая парочка Круп и Вандемар - ну совершенный же Гиньоль. И снова привет "Мастеру и Маргарите" - как Коровьев и Бегемот, только без малейшей толики обаяния последних. Не часть той силы, что вечно хочет зла и вечно творит добро, но воплощенные жестокость и разрушение. Но не искать злу оправдания тоже тренд новейшего времени - Гог и Магог из "Агафонкина" Олега Радзинского, при том, что книга совершенный оммаж Булгакову станут почти зеркальным отражением пары геймановых, не булгаковских персонажей.

А чего стоит маркиз Карабас, ни разу не рыцарь без страха и упрека. Трикстер? Пожалуй да, хотя и тут автор ломает канон, хитрый ловкач должен быть субтильным и подвижным как ртуть, а тут огроменный мужичара в этом своем черном плаще. И что это за трюк с его воскрешением посредством припрятанной жизни? Позднее Джоан Роулинг введет для таких финтов понятие крестража.

Еще один вывернутый наизнанку стереотип "твори добро и оно к тебе вернется". Дверь. Странное создание. Человек и не вполне человек. Встреча с ней - живая иллюстрация для Ричарда расхожей поговорки: Не делай добра - не получишь зла. Протянутая истекающей кровью в подворотне беглянке рука спасения оборачивается для него столькими бедами и несчастьями, что и вообразить трудно. И что, не надо было помогать? Да кто ж ответит со всей ответственностью. Но девочка уже спасена, такая, доложу вам. девочка, какую и Маркиз иметь в должницах мечтал бы. Это выглядит она, как человек. На самом деле богиня. Бог, Янус, ну вы помните, в честь которого январь назван. Наткнулась в сети на непривычное написание имени девушки. Не Дверь и не Дор, как в литературных переводах, а вот такое д`Верь. Удачно, как по мне

Глядите, какая в этой книге мощь, сколько ярких идей, какая богатая референтность и сколь велико влияние, оказанное на развитие жанра. И я не увидела бы всего этого просто потому, что не взялась бы перечитывать, но перед аудиокнигой в исполнении Игоря Князева как было устоять. И да, чудеса случаются, его чтению каким-то образом удается подсветить и высветлить мир Задверья.

Как же хотелось очутиться внутри круга, а не вовне, среди людоедов, рукотворных ангелов, провидцев-наркоманов и богемских господарей!

Это была отличная идея - написать о русской революции и гражданской войне в России, он ведь прожил три года в Киеве, а потом еще пять, сотрудником The Guardian в Москве. Стало быть, постиг загадочную русскую душу во всем ее сложном многообразии. А кроме того, у него было целых две книжки про Скопцов и один номер журнала "Наука и религия" за 1962 год. А еще, одна монография о Чехословацком корпусе 1914-1920. Но самое главное - статья в "Словаре ГУЛАГа" Жака Росси, озаглавленная "корова".

Имея на руках такие козыри, как было не взяться за роман? Тем более, что прежние попытки подражания Ирвину Уэлшу и Джеймсу Келману на ниве шотландского маргинального абсурдизма (Джеймс Мик шотландец, если что) успехом не увенчались. Срочно нужно что-то этническое, потому что экзотика в прозаическом тренде и литературный истеблишмент благосклонно ее принимает.

Да чтобы покруче, не просто Гражданская в России, а с белочехами в Сибири, чтобы роковая красавица и трое (не меньше, мнение о прекрасных русских женщинах и их потребностях в сексуальной сфере у автора возможно складывалось из общения с московскими интердевочками) ее любовников. И чтоб шаман был. и ученик шамана, о, альбинос, сделаем парня альбиносом, йес! И, вишенкой на торте, что? Каннибализм. О! Против такого никто не устоит.

За основу взять "Доктора Живаго", пусть повертится Пастернак в гробу. Чтобы психотравмированная детством красавица, и чтобы трое ее мужчин: святой, человек, дьявол, и всякое такое "судьба побросала", встречи-разлуки, невероятные совпадения, сталкивающие на просторах необъятной России всех фигурантов в маленьком сибирском Юрятине, простите. оговорилась - Языке. Во, название прям в точку, где-нибудь сноской дать, что в русском этот топоним многозначен, включает семантические значения Language, Lexicon и Tongue (последнее отсылает к деликатесному говяжьему языку и статье "Корова" первого абзаца).

Ах да, еще добавить щепотку ницшеанского уберменша. Публика страсть как любит супергероев, за неимением возможности вставить такого в "реалистический" роман, наделим подобными чертами одного из центральных персонажей. Приперчим достоевщинкой, без федормихалыча роман о России несерьезно выглядит. Voila! Ай да джеймси, ай да сукин сын! И он не ошибся, Букер 2005 взят.

Ну букеровский комитет, ладно, он и не такое награждал, все ж политическая повестка и всякое такое. Но русскому читателю такую развесистую клюкву съесть и не стошнить стыдно. Раскрывать содержание было бы сейчас неэтично, книга квест масштабной литературной игры этого месяца, потому ограничусь сказанным. Добавив лишь, что "Мысленный волк" Варламова, рассказывающий о том же времени с похожим набором персоналий на порядок превосходит творение неугомонного Мика.

Писал бы Джеймс Мик, о своей родине, избежал бы языковых ляпов, вроде обыкновения называть персонажа, творящего очередное непотребство, по имени, в то время как женщину в разгар любовной сцены по фамилии. И да, вдогонку, вспомнила еще одного гения в погребке которого автор испил меда поэзии. в хэмовом "Празднике, который всегда с тобой" герой и его возлюбленная тоже страдают от невозможности для него отправлять половую функцию.