Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно?
Горький "Песнь о Соколе"

Их называли Сталинскими Соколами. Они были цветом нации, ее новой аристократией, которая заслужила, в противоположность прежней, родовой, свой статус трудом и героизмом. Ими восхищались, в них влюблялись, их боготворили. Апостолы нового культа - человек ведь не может жить, вовсе ни во что не веря - стали в массовом сознании символом веры, своего рода святыми предстоятелями верховного божества.

До Бога высоко, но между ним и простыми людьми всегда были святые, чье место теперь заняли они, герои-первопроходцы и буквально покорители неба. Промежуточное звено с более высоким местом в иерархии, чем даже герои труда. Те свои подвиги совершали в привычной обстановке повседневности, в то время, как они вырывались за пределы.

А теперь скажите. кого из них мы нынче знаем и помним? Ну Чкалов. Я еще Коккинаки, потому что подружка жила на улице, имени его (в девичестве хихикали и перевирали всеми возможными способами), и Гастелло, потому что девиз нашего отряда был "Служить народу смело, как капитан Гастелло", хотя он не из числа сталинских соколов. И? И все. Дальше - тишина.

Дмитрий Быков продолжает этим романом возвращение памяти и завершает (по крайней мере, сам он говорит, что окончательно объяснил себе) советский проект, включающий шестикнижие О-трилогии: "Оправдание", "Орфография", "Остромов" , И-трилогии: "Икс", "Июнь" с нынешним заключительным.

Вот с выбором начальных литер мне интересно, это осознанная или бессознательная отсылка к замятинскому "Мы", где речь тоже шла о строительстве дивного нового мира, между делом расчеловечившего человека? Двух женщин героя, помните, звали И-330 и О-90. Однако к "Истребителю" . Это рассказ о летчиках асах, в тридцатые годах прошлого века на далеких от нынешнего технического совершенства машинах, ставивших рекорды скорости, высоты, дальности, грузоподъемности.

Как-то так получилось, что очень немногие из них пережили первый взлет своей немыслимой славы, буквально оказавшись теми, кто живет по законам другим, и кому умирать молодым. Даже до Великой Отечественной мало кто из них дожил. Новому культу без надобности оказались святые предстоятели.

Структурно "Истребитель" представляет собой семь достаточно автономных глав (девять с прологом и эпилогом), объединенных фигурой журналиста Бровмана, реальным прообразом которого стал известный в то время репортер Лазарь Бронтман. Талантливый и фантастически работоспособный, он оказывался на острие самых ярких событий: спускался в шахты, летал с пилотами, освещал папанинскую и челюскинскую экспедиции, зимовал на полюсе в затертом льдами "Седове".

В остальном, отдельные главы посвящены нескольким фигурам с рассказом о наиболее значительных, связанных с ними, событиях. С финальной интермедией каждой из глав, напрямую никак не соотносящейся ни с личностями героев ни содержанием. В большинстве которых появляется загадочная женщина в повторяющемся сюжете взаимодействия с разными (не героями) мужчинами.

На этом имеет смысл остановиться подробнее, хотя, если разного рода метафизику считаете чушью собачьей, пропускайте этот абзац. Образ магнетически притягательной, с легкой (а чаще выраженной), сумасшедшинкой, красавицы - он сквозной в быковском творчестве и искать героине соответствий в реальности скорее всего бесполезно. Она метафорическое выражение России, которая не может существовать без тех, кто ее убивает. Даже не так. Которой для продолжения "не-жизни", в какой она пребывает, необходимы периодические взаимные инвольтации с Истребителем.

Коротко расскажу о главах. В прологе "Красный стакан" тех, кто помнит советское детство, ждет ностальгическая встреча с "Синей чашкой" Гайдара. "Прыжок", первая глава о роковом затяжном парном прыжке Тамары Ивановой и Любови Берлин (Лондон в романе). "Сеть" создание КБ Антонова, шарашки, к работе в которой необходимо привлечь лучшие умы, о том, что некоторые, даже и тогда, выбирали возможность строить другую сеть по иным принципам.

"Двое" параллельный рассказ о герое Испании Анатолии Серове, в романе Петрове (в реальности женатом на актрисе Валентине Серовой, которую любил Константин Симонов, "Жди меня" - это ей, вот так все было туго переплетено: не мир тесен, а прослойка тонка). Вторая линия главы - женский экипаж Гризодубовой, Осипенко, Расковой.

Эта часть книги так трогательна, романтична, до предела насыщена литературными и киноаллюзиями с отсылками к реальным событиям - и одновременно едва ли не ернически сатирична в части дальневосточной тайги, где шагу не ступишь, не наткнувшись на очередного культурного героя и культового персонажа. Кто любит быковское творчество, без труда опознает пародию на "Доктора Живаго", нежность к которому не мешает Дмитрию Львовичу бесконечно повторять, что там все со всеми совершенно ненатуральным образом встречаются.

"Вылет", четвертая глава, исполнена героической романтики и наиболее конспирологична. Ее герой аристократ Гриневицкий (в реальности прототипом послужил Сигизмунд Леваневский). Центральной фигурой пятой и шестой глав соответственно "Вождь" и "Дождь", будет Волчак (достаточно узнаваемый Чкалов, хотя он не тождественен прототипу, являя собой скорее собирательный образ тогдашних героев, как Стаханов, Мамлякат Нахангова).

Седьмая "Сжатие" - единственная не о летчиках, посвящена двухлетнему полярному дрейфу сжатого льдами ледокола "Седов", и будет по достоинству оценена поклонниками симмонсовского "Террора". А еще, в ней невыносимо трогательная и прекрасная история венгерского физика Карла Сцилларда, которая для меня жемчужина книги. Автор говорит, что это было на самом деле, с чего бы мне ему не верить?

Ну вот, пора бы и честь знать, как-то очень много понаписала, но это потому что люблю обе трилогии Дмитрия Быкова и очень ждала этой книги.

Летчики, пилоты, бомбы, самолеты,
Вот и улетели в дальний путь.
Вы когда вернетесь? Я не знаю, скоро ли,
Только возвращайтесь, хоть когда-нибудь

She still did not know who she was, but she had found a part of herself that had been lost and knew how to enjoy an orchard in a flower pot. Еще не зная, кем была, она уже нашла потерянную часть себя. Она умела радоваться саду в цветочном горшке.

Мардж Пирси, известная как поэт, автор отмеченных премиями научно-фантастических книг, видная феминистка написала этот роман в соавторстве с супругом Айрой Вудом. А я узнала о книге, потому что ею интересовалась на Goodreads Джо Уолтон, одна из моих любимых писательниц. Не то, чтобы пыталась угнаться за ней в смысле "что почитать", она глотает книги примерно с той же скоростью, с какой я на русском, но когда выпадает возможность прочесть то же, что человек, который тебе интересен, кто откажется, тот не я.

Итак, конец прошлого века, в маленький городок Салташ на Кейп-Коде возвращается после не самого блестящего завершения карьеры в профи-бейсболе и крушения брака Дэвид Грин, чье детство прошло здесь. Теперь отец его умер, мама постарела, сестра весьма удачно замужем за знаменитым комиком, ведущим несколько колонок в крупных журналах, шутки которого цитируют в других изданиях и по радио. Она и сама не сидит, сложа руки, занимается ландшафтным дизайном. Дэвид входит в сестринский бизнес партнером, в ходе работы знакомясь с самыми уважаемыми в городе людьми, знаменитым профессором Гордоном и его женой Джудит.

Гордон очень немолод, и серьезно болен, этот брак для него четвертый, своих детей в нем нет, но Джудит, с которой у них солидная разница в возрасте, стала самой нежной и заботливой мачехой из возможных и другом для детей от его предыдущих жен. Она умница, трудяга и боец. Внебрачная дочь успешного нью-йоркского юриста и польской эмигрантки, с детства остро переживавшая низкое положение в социальной иерархии, по завещанию отца получает возможность окончить колледж, усердно занимается юриспруденцией и теперь у нее своя небольшая, но уважаемая фирма по оказанию юридических услуг.

Искренне любя мужа, она не может устоять перед обаянием Дэвида, и роман, который у них вскоре завязывается, ну, в общем, с ведома и благословения Гордона. Больше того, Грин становится его финальным проектом. Это как? Это есть мэр Салташа Джонни Линч, та еще лиса и довольно беспринципный товарищ, который, однако, оплел город сетями взаимных услуг. Кроме прочего, его детищем стала дамбы, призванная отвоевать у океана несколько гектаров этой драгоценной земли. Кейg место курортное, из числа тех, где количество летнего населения в разы превышает зимнее. Следовательно, если настроить тут коттеджей, можно привлечь немалые деньги в городской бюджет (не забыв и о собственном кармане).

Вроде бы. Но Линч не учитывает взаимозависимости экосистемы и тех неприятных последствий, которые повлечет за собой строительство дамбы. Начиная с гибели устричных садков и того, что птицы, прежде гнездившиеся здесь в изобилии, перестают прилетать, кончая заболачиванием других, прежде благополучных, участков. Так вот, на предстоящих выборах в муниципалитет Дэвиду отведена роль соперника Линча, а поддерживают его финансами и связями Гордон и Джудит.

Как-бы непростая ситуация, да? То ли еще будет, когда в город приедет молодая привлекательная мать-одиночка Кристалл с маленьким сынишкой. Которая устроится секретарем со знанием компьютера (не забыли, девяностые прошлого века) в муниципалитет и одновременно кавалерийским наскоком кинется охмурять Дэвида. С привлечением всех средств из арсенала манипулирующих женщин.

Не могу сказать, чтобы книга прямо потрясла, открыв высоты и глубины. Но в целом отличное чтение из числа тех, что и уму, и сердцу.

Если всей кожей чувствуете, что нашли свое, не бегите, боясь, что ваш привычный мир перевернется. Иначе судьба забудет о вас, вы пойдете по чужой дороге, а в конце ждет тоска, досада и недоумение. Ничего не бойтесь, дети. Но никогда не ройте норы в сухом песке.

Что вы думаете о самоцензуре? Нет, это не то же, что самоконтроль и самодисциплина - благотворные для общей реализованности (в свободное время, чем-то полезным заниматься) и социализации (уметь договориться о приемлемых для тебя и оппонента условиях взаимодействия). Это другое и выражается в том, что заранее подсчитываешь, насколько твои слова, даже самые невинные, не пойдут тебе на пользу в свете генеральной линии социума. И принимаешь решение не произносить их.

Примерно это происходит с новейшей русской литературой уже семь лет. Она говорит о чем угодно - тем на наш век хватит,. Тщательно обходя вниманием лишь Украину, которая неотменимо присутствовала в наших реалиях со времен "чуден Днепр при тихой погоде". Если герой не ехал в/через Киев или Одессу, то вспоминал о них или планировал что-то, с ними связанное, или была какая-то байка о хохляцких корнях (они у большинства из нас). А уж в начале мая не вспомнить "Майской ночи или Утопленницы" и бала Воланда, куда Маргарита попала, помните, слетав между делом на днепровские отмели - это и вовсе неприлично было.

Теперь иногда кажется, будто кто-то всемогущий взял ластик и стер с карты целый пласт нашей жизни, связанный со страной, с жизнью ее простых, как вы, как я, как целый свет - людей. Остались карикатурные укры в кукрыниксовском "убей немца" стиле Захара Прилепина да коварные провокаторы спецлужбисты, как в сенчинской "Петле". Простые трудяги, бюджетники, врачи и учителя, пенсионеры, бизнесмены наконец - словно перестали существовать в природе, расчеловечились. И мы приняли это не то, чтобы спокойно, а старательно не заметив: нет и не надо.

"Этот берег" как глоток свежего воздуха среди всеобщего заговора молчания новейшей русской литературы. Ни в малейшей степени не оппозиционная, книга проникнута внутренней свободой, осмеливается высказывать точку зрения, отличную от официально одобренной. О чем вообще? Простая история ординарного, ничем не примечательного человека. Провинциальный учитель русского и литературы, как осел после распределения в городке с незапоминающимся названием Хнов, так там и прожил всю жизнь. Женился, оброс хозяйством, вырастил и отпустил во взрослую жизнь сына с дочерью, получал поощрения от руководства. Совершенно готов был до конца своих лет жить той же жизнью, так и было бы, не приди в школу новая девочка.

Не качайте понимающе головой, не "Лолита" и не "Темная Ванесса". Ученица, имени которой не прозвучит, а звать ее рассказчик, вслед за одноклассниками, будет "Капитанской Дочкой" (хотя вообще-то папа был майор, переведенный из Заполярья), так вот, эта девочка любит читать. Мы, книжные, представляем собой сорт гиков, которые везде в подавляемом меньшинстве. Меломаном себя каждый первый мнит, неважно, слушает Генделя, "Гражданскую оборону" или радио-шансон. Компьютерных игроков тоже везде пруд пруди. Читает мало кто а уж возможность встретить того, с кем можно очно поговорить о литературе, особенно в глухой провинции, исчезающе мала.

А теперь скажите, вы устояли бы перед соблазном утолить неизбывный ментальный голод разговорами с таким же как вы, всей головой о литературу ударенным, собеседником? Они ходили по льду замерзшего озера, всегда на виду у людей, и говорили. Девочка впитывала прочитанное как губка, но никто никогда не занимался развитием ее литературного вкуса, Бродского читала наизусть с тем же энтузиазмом. что и разных сетевых рифмоплетов, что-то хотелось ей объяснить, как-то откорректировать - не забывайте, это же еще профессиональное.

И вот теперь очередь "Лолиты", но снова не в том смысле, о каком вы подумали. Теперь время, когда дружба между людьми разного возраста резко отрицательно социально окрашена и воспринимается окружающими в непременном запретно-сексуальном аспекте. По городку ползут слухи, из школы выдавливают на пенсию, папа девочки приходит к учителю бить морду, жена устраивает бурный скандал и выгоняет из дома. А поскольку большой любви меж ними никогда не было, и дети теперь выросли, живут со своими семьями в других городах, герой уходит. Сначала квартирует у приятеля. Потом узнает, что благоверная свезла в областной букинист библиотеку, которую собирал всю жизнь, а в полицию подала заявление, обвиняя его в педофилии. Дело не завели, но лучше бы ему здесь не отсвечивать, пока все уляжется, говорит начальник городского угро, сына которого Учитель тянул в свое время за уши из класса в класс. И он совсем уходит.

Как? Ну вот так. То есть, был уважаемым человеком, стал бомжом? И никто не вступился, не сказал: "Что вы делаете, люди!" Никто. Кочует по маленьким городкам, некоторое время работает школьным сторожем, потом ночная работа невыносимо выматывает. Перейдя украинскую границу, в две тысячи двенадцатом почти номинальную, подряжается красить пристань, здесь и встречает молодого бизнесмена Авеля, который станет новым его работодателем. Нет, это не были спойлеры, всего лишь предыстория. Наш герой будет администратором, кем-то, вроде дворецкого принадлежащей Авелю базы отдыха. Отвечает за все тут, руководит персоналом. Умного, дисциплинированного честного человека на такую роль найти непросто, потому в выигрыше все.

А дальше собственно повествование. О буднях дворецкого. О пропажей детей в селе, неподалеку от турбазы. О том. как Капитанская Дочка разыскала Учителя и о чем она его попросила. Об обычных людях на том от нас берегу и их отношениях. Андрей Дмитриев говорит о сложных вещах простым и понятным языком, не профанируя, но делая их более доступными пониманию. Его маленький человек не хуже ветошки и не тварь дрожащая, а право имеет. И это замечательно.

Пылинки-человечки один за другим прилипают к магниту-душе, но внутрь попасть суждено единицам. Это нужно заслужить, что-то такое сделать. Большинство же облепляет её – душу – снаружи и висит гроздьями, давясь и задыхаясь.

То же можно сказать о книгах и их авторах. Короткий экскурс в прозу Серебряного века. Герой вагиновских "Трудов и дней Свистонова", литератор, занят тем, что переводит реальных людей в мир своих книг. Буквально описывая их и происходившее с ними. Казалось бы, просится продолжение: "Тем даруя им бессмертие". Но нет, какое бессмертие, ну прочтут его писульки сколько-то сотен человек, ну отметят про себя, что да, такой-то получился похожим. А дальше что? Дальше ничего. Свистонов у Константина Вагинова плохо кончает, просто перестает быть, истаивая в реальности. Это вступление, как вы, наверно, догадались, реверанс титульной повести сборника Романа Сенчина.

"Петля" самая сильная вещь одноименной книги и это по-настоящему грустно, потому что все остальное заведомо хуже. Вот вы, Роман, сейчас что сделали? Просто взяли готовую фактуру и перенесли в свое книжное пространство. Есть такой оппозиционный журналист, преступивший множество моральных запретов ради популярности (?) деньги(?) торжества превратно понимаемой справедливости и всеобщего блага? Неприглядный поступок сделал его медийной фигурой с уровнем известности, на какой не мог бы рассчитывать. В свою очередь, вы, взыскуя популярности(?) деньги(?) справедливости(?) пишете текст, как-бы объясняющий, как он дошел до жизни (и квазисмерти) такой.

Потому что вы точно знаете, этот случай на слуху, большинство читателей откликнутся на него узнаванием. А кроме того, это дает возможность безнаказанно поиграть в карманную фронду - говорил же Леонид Леонов: "То что ты думаешь о власти, нужно говорить устами своих отрицательных персонажей". И может быть, если повезет, разыграть этюд "белой акации цветы эмиграции" в духе толстовских "Эмигрантов", я уж даже и боюсь продолжать, но был ведь еще Набоков с "Другими берегами", хотя то совсем заоблачные выси. Так вот, с красным графинькой тоже не вышло.

В самом деле, зачем напрягаться с извилистым внутренним миром, куда занятнее и проще описать в подробностях подготовку фейкового покушения. И это достаточно серьезная авторская проблема, характерная для сборника вообще - необязательность, небрежность в отношении текста. То, что можно и нужно было было дотянуть мастерством, где не хватило вдохновения, пущено на авось. Типа, это такие стилистические особенности: аскетичная сдержанность изобразительных средств и предложение читателю самостоятельно творчески осмыслить. Новый реализм, интерактивная проза. Не новый, а слабый и не аскеза, а скупость и неряшливость: пипл схавает.

И да, хавает, книга в лонге Большой книги 2021, что не лучшим образом характеризует премию. О прочих произведениях в составе сборника хотелось бы сказать ничего, по принципу: о покойных хорошо или, сами понимаете. Но краткий обзор сделаю. "Немужик", характерно, что идет первым нумером, этакая затейливая конструкция, умеющая и закона о гей-пропаганде не нарушить, и с западными грантами на предмет толерантности к меньшинствам позаигрывать. Да к тому же с главным вопросом, который еще лет десять назад поколение семидесятых обращало к своим матерям: "Отчего ты меня недостаточно любишь?" Теперь он уже не в тренде, просто запомните. на всякий случай.

"А папа?", блин обидно до слез, из этого могла бы получиться такая дивная история, трогательная, грустная, смешная, а вышло очередное УГ. "Функции" эзопов язык, которым, за неимением отрицательного персонажа, в чьи уста можно было бы вложить крамолу, описывает сегодняшний виток государственной реакции. "Сюжеты", а вот это совершенная чушь про дебила студента, не умеющего внятно рассказать экзаменатору о Древнем Египте (о пантеоне которого всякий минимально образованный школьник и в доинтернетовы времена много чего мог бы наговорить), и тем не менее, получающего зачет.

Дальше по нисходящей. "Очнулся" взрослый сын приезжает раз в году от души повозиться на родительском огороде, походя обдавая презрением успешного человека неказистых соседей, не заботясь о том, что старикам жить в окружении этих людей дальше. На самом деле, тоже интересная тема скатывания постиндустриального общества в некоторых частях к патриархальности, и можно было бы ее обыграть, как Сенчин делал это с отличным "Дождем в Париже", но снова вступают в игру авторская разболтанность и расхлябанность - зачем, так пойдет.

"Ты меня помнишь?", вьюнош перекати поле превращается в молодого, потом зрелого, потом перезрелого мужчину из райкинского монолога: "но если меня в тихом месте прислонить к теплой стеночке, со мной еще вполне можно поговорить". А у детей тем временем подрастает дочь, с младенчества одарившая его детским обожанием. "Долг" и "В залипе" две безобразные с литературной точки зрения вещи, в которые Сенчин вставляет камео себя любимого. "Девушка со струной" могла бы стать трогательной и жизнеутверждающей историей о любви, преданности и спасении, а стала очередной тошнотворно тоскливой мутью. "Полчаса", н-ну, эпизод с поеданием мармеладных членов недурен. Резюмируя: нет, это не литература, а макулатура, уж простите, Роман Валерьевич. Возвращайтесь, хватит залипать.

Я читал стишки самиздатского ещё времени, из цикла под уютным, чисто московским названием "Вожди дороже нам вдвойне, когда они уже в стене". И на каком-то из стишков (об Ильиче, по-моему) из зала вдруг послышался хорошо поставленный, по прокурорски звучный женский голос:
- А почему вас не расстреляли?

Встречала его дивные двустишия: умные, забавные, парадоксальные, емкие, иногда невероятно смешные, часто с очевидным философским подтекстом, еще чаще - с неочевидным. Но целенаправленно Губермана не читала. Наверно боялась, что собранные вместе, утратят обаяние. Кто застал перестроечный книжный вал, вспомнит сборники анекдотов. Сколько раз в советском детстве, травя их в компании, помирая со смеху, думала: вот бы книгу, где одни только анекдоты. Но когда такие книжицы впрямь, появились, оказалось, что читать смешные истории подряд вовсе невесело, больше того - читать в-одиночку отдает идиотизмом. Всякому жанру свое время и место.

Может потому, когда игровым заданием выпала книга Игоря Мироновича, никакого из сборников гариков - такое специальное название для его стишков, не взяла. А выбрала прозаическую автобиографическую "Книгу странствий". Не прогадав. Хорошая проза от умного талантливого человека, с даром рассказчика и феерическим чувством юмора дорогого стоит. Хотя признаюсь, ударное, мое-мое начало, с которым то и дело покатывалась со смеху, в продолжении сменили серьез и вселенская грусть, какими славны сыны (дщери почти никогда) Израилевы. Но тут уж, извини, читатель, никто не обещал непрерывно щекотать твое чувство смешного.

Книга в шести главах, первая из которых "Житейский пунктир", в основном посвящена забавным курьезам с участием многочисленных друзей автора, случаям из его биографии, диалогам со зрителями во время выступлений. Смешное в чистом виде. Вне политики, хотя пребывание в контексте и знание реалий времени, думаю, не будет лишним.

"Дорога в рай", вторая глава, это такая бальзаковская "Обедня безбожника" и вознесенское: "я не стремлюсь лидировать, где тараканьи бега, пытаюсь реабилитировать понятие греха". Развернутое эссе о трансформации понимания смертных грехов во времени, о том, как они воспринимаются с сегодняшних позиций и точек зрения, дополненное байками из жизни родственников и знакомых. Гнев, любострастие, чревоугодие.

Третья, "В огороде сельдерей", подставив наиболее естественно просящуюся рифму, легко догадаться, чему посвящена. Да, это еврейство Губермана, которое он несет как знамя. Не могу не уважать, хотя бы потому, что помнить и чтить свои корни в моем понимании более правильно и почетно, чем быть иваном не помнящим родства. Разделить, однако, не могу, хотя бы потому, что родилась и выросла в Казахстане, чья национальная политика равно являла пример скрытой сегрегации в отношении некоренного населения, без различия между русскими, евреями, немцами или татарами.

"Из России" с любовью" отчасти ретроспективный, но главным образом современный периоду написания книги, взгляд на сегодняшнюю Россию. Которого не могу разделить, не в силу оголтелого патриотизма, но потому, что мне трудно понимать эту мгновенную перестройку восприятия большинства уехавших, напрочь вымывающую из их памяти все хорошее, связанное с местом, где родились, выросли, получили образование, Непримиримое охаивание бывшей родины представляется таким же нелепым, как квасной ура-патриотизм. Не разумнее ли предоставить ненавистной своей родине жить собственной жизнью и самостоятельно разбираться в своих проблемах? Если нужны будут советы, она обратится.

"Трое в одном веке", пятая глава - замечательно интересные истории о трех великих евреях: ученом, воине, предпринимателе, чьи непростые героические судьбы могут послужить вящей славе мирового еврейства, однако с неменьшим основанием их героев можно назвать лучшими представителями рода человеческого. Нейрофизиолог Николай Александрович Бернштейн, бывший у истоков теории потребного будущего. Молодой портной из Львова Соломон Штраус, ставший одним из руководителей сопротивления. Великий праведник-авантюрист Эфраим Ильин, стоявший у истоков создания молодого государства Израиль, жизнь, как приключенческий роман с мощной экономической составляющей..

Заключительная глава "О всяком и разном" на самом деле все больше об одном, о старости и неизбежности смерти, и внутренней подготовке к ней. Горькая и отчаянная, не без того, но большей частью элегичная и наполненная сознанием того, что пожито, в общем, неплохо, да и след оставлен, какого дай бог каждому.

Классная книга и я рада, что выбрала ее, а не какой-то из многочисленных сборников гариков. Они конечно, объемом, как правило, скромнее здешних шести сотен страниц, да к тому же в столбик, в отличие от сплошного многабуквия прозы, но всего, что знаю теперь о Губермане, из них не узнала бы.

Страна, живущая в бараках и впроголодь, строила грандиозное и никому не нужное. И делала вид, что гордится этим.

Роман в лонг-листе Большой книги 2021. Тема: строительство Трансполярной магистрали - железнодорожного пути общей протяженностью тысяча четыреста километров, который должен был соединить северные области европейской части Советского Союза с Беринговым и Охотским морями. Чтобы понятнее, большая часть пути за полярным кругом с крайне низкой, по причине непригодности для жизни, плотностью населения.

То есть, одновременно с созданием дороги предполагалось заселение этих мест, строительство городов, рыболовецкое освоение северных рек. Сложности адаптации должны были перекрыться выгодой от свободы доступа к северным недрам и удобства транспортировки, с одновременным укреплением обороноспособности. Время для начала строительства выбрано было с какой-то вопиюще гротескной, даже для Союза, неправильностью, сорок седьмой год, когда страна еще лежала в руинах и остро стоял вопрос необходимости восстановления народного хозяйства.

Идея принадлежала лично Сталину, министр морфлота СССР Афанасьев, осмелившийся высказать соображение, что военные корабли в порту - конечной точке маршрута, десять месяцев в году будут стоять, вмерзшими в лед, ожидаемо оказался английским шпионом. Стройка началась 22 апреля 1947 года. Длилась авантюра шесть лет и закончилась сразу после смерти Сталина. То есть, буквально через месяц проект был заморожен, а еще через два закрыт вовсе.

Бюджету обошлось в сорок два миллиарда полновесных рублей. Восемьдесят тысяч человек, главным образом заключенных и ссыльных, трудились на строительстве, в нечеловеческих условиях, теряя здоровье и жизнь. Немаловажным аспектом проблемы было существенное отличие в составе грунтов и почв в условиях заполярного строительства. Вечная мерзлота, которая в сути вода, не дает устойчивого основания. Изменение агрегатного состояния неминуемо сопровождается изменениями плотности, свободной энергии, энтропии и других физических величин.

Попытки обратить внимание руководства на это, стоили геологу Горчакову свободы и смены статуса доктора наук на зековскую телогрейку. Он станет одним из главных героев "Вечной мерзлоты", название романа прямой оммаж одноименному рассказу Варлама Шаламова, герой которого тоже лагерный фельдшер, "лепила". Оно же задает тон повествованию, и если кто думает, что с этим чтением удастся обойтись малой кровью - оставьте напрасную надежду.

Сказать, что Виктор Ремизов написал не самый комфортный для чтения роман, ничего не сказать. Книга тяжела во всех отношениях. Тема тюрем, лагерей, ссылок и низведения человека до состояния хуже скотского, по определению не может быть уютной, а здесь это живописуется достаточно подробно, да к тому же невыносимо многословно. С тысячестраничным фолиантом, читатель вправе рассчитывать на некоторый уровень занимательности, оставьте надежду, если только беллетристика для вас не состоит из описания зверств, творимых одними людьми над другими.

Написано недурно, не могу сказать, что стилистически как-то особенно хорошо, но крепкая повествовательная манера, приводит на память производственный роман литературы соцреализма. Героям сопереживаешь, а кроме того, колоссальный объем сам по себе создает кумулятивный эффект сериала, когда в людях, о которых тебе говорят так много, начинаешь видеть почти родственников и знакомых. Тяжесть, однако, нагнетается на протяжении чтения, а выхода напряжению, которую могла бы дать юмористическая, авантюрная или лирическая нота, попросту нет. и оттого ты маешься, все больше увязая в бедах и несчастьях персонажей.

Это не то, чтобы плохо, но большей частью скучно, уныло, невероятно затянуто и напыщенно серьезно. Такой страдательный залог, длящийся бесконечно долго, платоновское преодолевание жизни без внутреннего света, озаряющего героев Платонова, без его метафоричности и глубины. Лирические линии двух основных пар персонажей: Горчаков - Ася и Белов - Николь производят странное впечатление "минус мозга".

То есть, мытарства и страдания самого симпатичного героя Горчакова не могут не вызывать сочувствия, но его отказ общаться с женой: строй свою жизнь как хочешь, а меня забудь - выглядит не самопожертвованием, а сортом эгоизма. Офигеть, как классно получить такую вольную от супруга на четвертом десятке, обремененной двумя детьми, но при этом не будучи ни сногсшибательной красавицей, ни обладательницей профессии, которую можно было бы хорошо продать на рынке труда, ни просто финансово обеспеченной. Упорный отказ Аси, живущей впроголодь, пойти машинисткой в НКВД - на "них" работать?! Оставленная в Москве комната и спонтанное решение ехать к мужу, не списавшись предварительно, без денег, без информации, но с маленькими сыновьями - боги мои, эта женщина как до сих пор ложку мимо рта не проносит?

Та же история с Сан-Санычем и Николь. Орденоносный речной капитан, который полюбил ссыльную француженку, прежде взяв ее на буксир поварихой, а после вступив в связь. Подлая жена Зинка не дает ему развода, науськивая любовника, начальника местного НКВД чинить ему всяческие подлости, что не мешает счастливо-невинной паре плодиться и размножаться. Кристально честный Белов при этом свято верит в мудрость и справедливость Сталина. То есть, не знаю, как с этим у вас, а у меня умственно неполноценные герои книг обычно не вызывают живого отклика.

В романе есть по-настоящему сильные сцены: Ася с Севой и Колей в Якутском, смерть Сталина - в первом случае было чудовищно больно, во втором испытала ликование. Но они теряются в этом громоздком объеме скучного, безостановочно эксплуатирующего нижние этажи восприятия: страх, отвращение, безнадежность - текста.

Дом как дом, люди в нем.
Все как привычно и изменений нет.
Много лет в окнах свет,
Шторки в полоску, чашки в горошек,
Тихие взгляды тех, кто с нами рядом

Биографическая проза может быть увлекательной как роман, а из автобиографической порой вырастают культовые произведения - мир сегодняшний знает о чудесном влиянии мадленок, размоченных столетие назад в липовом чае, на память юноши по имени Марсель, получше, чем имена собственных прапрадедов, живших примерно в то же время.

Хотя для того, чтобы вернуться в прошлое, продлив воспоминаниями жизнь дорогих тебе людей, не обязательно быть Прустом. Я не самая большая поклонница Петра Алешковского, " Крепость" три года назад оказалась не так хороша, как можно было ждать, судя по отзывам критиков. Бывает - профессионалы оценивают книги, опираясь на иные, чем у нас, читателей, критерии. Так или иначе, на продолжение знакомства сподвигли не восторги первой встречи, а лонг-лист Большой книги.

Потому к"Секретикам" приступала без особых ожиданий, и начало показалось именно таким: ну вот, опять на престижную литературную премию номинируют лишь-бы-что, главное, чтобы написал человек из тусовки. Ну кому, в самом деле, может быть интересно, в каком месте Москвы ты родился, где стояла твоя коляска, как ваша семья снимала на лето дачу и о чем говорила твоя няня с Полтавщины со своей теткой? То есть, для того, чтобы у публики прорезался ко всему этому интерес, надобно прежде стать фигурой с уровнем известности Ленина или Гагарина (Набокова или Бродского, на худой конец).

За себя могу сказать, что скепсис истаял достаточно скоро. На самом деле важен не уровень медийности и даже не степень занятности происходившего с человеком, а то, как он умеет об этом рассказать. Петр Алешковский может очень хорошо, это было ясно уже из "Крепости", тех ее самых любимы фрагментов с заготовками на зиму соленых огурцов и квашеной капусты, утеплением избы, похода в лес за новогодней елкой, и кабаньей охоты. С бытописательством, с умением воссоздавать мир из осколков и черепков, автор археолог хорош необычайно. Он словно бы ставит один свой профессиональный навык на службу другому и результат не разочаровывает.

А поскольку "Секретики" - в сути бережное, подсвеченное ностальгической нежностью воссоздание прошлого, то и читаются они с нарастающим удовольствием. Отменный язык, узнаваемые, несмотря на разницу в возрасте, реалии советской жизни, так ведь на то и застой, что в определенный период мало что менялось. Довольно откровенный, без жалости, самолюбования и попыток приукрасить, рассказ о семье и о себе. Таки да, это хорошо. Нет, не уровень "Большой книги", где есть "Высокая кровь" Самсонова все остальное, даже очень сильное и яркое, отстает и остается позади. Но удовольствие вы получите гарантированно.