Максим_Мищенко (Философия) все записи автора
Вот несколько самых ярких из многочисленного числа тезисов, фиксирующих нелицеприятный облик современного общества.
Хотя Западный мир претерпел процесс демократизации и либерализации, на самом деле атмосфера в нем становится все более подавляющей. С рождения человек сталкивается с многообразной системой рациональных предписаний, которые проникают во всю телесность человека. Жизненная спонтанность и творческая энергия человека «упаковываются» в схемы предельной рациональности, чтобы быть направленными впоследствии на эффективное исполнение своей маленькой функции в огромном механизме власти. Власть стала интересоваться народом как населением-богатством, населением-рабочей силой. Интересоваться не просто отдельными людьми, а населением с его специфическими явлениями – рождаемостью, состоянием здоровья, продолжительностью жизни, смертностью, условиями жизни. Все эти главные и второстепенные (иногда не имеющие даже косвенного отношения к эффективности рабочего процесса) моменты подлежат тщательному изучению и последующему контролю со стороны безымянной власти. В нашем обществе господствует дисциплина, технология дисциплинарной власти, основанная на военном порядке. Пусть это не универсальная система господства, а скорее куча властных микровлияний в обыденности или «официозе». Сейчас чиновники наблюдают все, что ими контролируется. Они способны выносить приговоры и наказывать тех, кто нарушает норму. Так, человека могут негативно оценить и наказать в категориях времени (за опоздание), деятельности (за невнимательность), поведения (за невежливость). Может дисциплина и позитивно действует на военных и промышленных заводах. Но дисциплина в обществе – медленная смерть последнему. Например, при вхождении дисциплины в сеть государственной полиции общество становится полем восприятия и объектом наказания. Дисциплина протискивается сквозь общество и по мере продвижения воздействует на определенные его части. Разве может быть удивительной та деталь, что тюрьмы внутренне походят на заводы, школы, казармы, больницы, которые все походят на тюрьмы? Общество стало сокрушительной и безличной силой, всегда готовой к неистовству и безумию. Люди создают мир, порабощающий их в конечном итоге и делающий их своими пленниками. Современный мир – это разрушающая мощь. Механизм огромной силы, которой человечество пока в определенной степени может коллективно управлять, но которая также грозит вырваться из-под нашего контроля. Неудержимый мир динамичен и не следует в единственном направлении.
Капиталистический строй, несмотря на свою нынешнюю оптимальность и отсутствие жизнеспособных конкурентов, движется по тупиковому пути и имеет тенденцию к саморазрушению. При настоящем капиталистическом строе в обществе видны как положительные, так и отрицательные черты, «катастрофа и прогресс одновременно». Возникновение ценных достижений и свобод сопровождается в то же время расширением в высшей степени эксплуатации и отчуждения. Современный капитализм отличается многонациональным характером и включает себя «обширную экспансию капитала в не коммерческие сферы до сей поры». Еще Франкфуртская неомарксистская школа критиковала использование технологии в современном капиталистическом обществе, приводящее к тоталитаризму. Фактически современная технология приводит к появлению новых, более эффективных и даже более «приятных» методов контроля над индивидами.
Современный мир представляет собой «железную клетку рациональных систем», из которой невозможно выбраться. Когда М. Вебер предупреждает нас о процессе рационализации, он обращает наше внимание к проблемам разочарования, вызванных последней. Один из наиболее общих тезисов М. Вебера заключается в том, что вследствие рационализации западный мир все более разочаровывается. Разочарование предполагает вытеснение «магических составляющих мышления». Вебер увидел, что история покинула околдованное прошлое по пути к разочарованному будущему – путешествие, которое постепенно лишает природный мир его магических свойств и осмысленности. По мнению Вебера, в рамках скоростного развития науки и бюрократической социальной организации разочарование все дальше будет отступать от институциональных центров нашей культуры. Доведенный до конца, данный процесс превратит жизнь в повесть, которая, безусловно, не будет означать ничего, так как смысл из нее выхолощен.
Мораль сейчас обладает гораздо меньшим значением, чем в ранних традиционных обществах. Еще Дюркгейм делал вывод, что раннее общество, главным образом, объединяли нематериальные социальные факты, в особенности строгая коллективная мораль, или «коллективная совесть». Но по причине неких сложностей «коллективная мораль» пришла в упадок и теперь другие объединяющие звенья создают зависимые отношения между людьми. Хотя возврат к веку главенства «коллективной совести» невозможен, знаменитый французский социолог полагал, что мораль в современном обществе возможно укрепить. Настоящее показало, что задача – бороться с современными общественными патологиями с помощью морали – невыполнима. 20 век стал свидетелем того, как на смену морали воздержания, основанной на бережливости, пришла настоятельная жажда предаваться наслаждениям, что в обществе потребления означает всего лишь потребность изведывать всевозможные соблазны с таким же рвением, с каким некогда избегали их. Современный мир отделяет рутину обыденной жизни от безумия, преступности, болезни, смерти, половой жизни, природы. Такая изоляция дает нам большую безопасность нашего существования, однако ценой этого оказывается исключение из социальной жизни фундаментальных вопросов, которые ставят людей перед важнейшими нравственными дилеммами. Именно к таковым или схожим выводам приходит большинство исследователей современного общества. Но век двадцать первый, судя по всему, обещает стать эпохой религиозного возрождения. Буквально повсюду, не считая Западной Европы, люди возвращаются к религии, возвращаются за утешением, за наставлением, за надеждой – и за собственной тождественностью. «Реванш Бога», как выразился Ж. Кеппель, происходит в масштабах всего мира.
Постмодернизм исходит из следующего наблюдения: мы – то есть те, кто живет на рубеже веков – вступили в «постсовременность». Этот постсовременный мир характеризуется четырьмя аспектами: это этап агрессивной экспансии глобального капитализма; ослабевание централизованной государственной власти (с распадением бывших империй, раздроблением коммунистического блока и ростом этнических проблем в государственно-национальных образованьях); моделирование жизни посредством становящейся более мощной и всеохватной технологии, диктующей правила производства и способствующей утверждению консюмеризма; развитие освободительных социальных движений, опирающихся не на класс, а на другие формы идентичности: национальные интересы, расу, гендер и другие. Освободительные движения – важнейший фактор отрицания модернизма.
Постмодернисты отрицают основной принцип модернисткой гносеологии, согласно которому люди, благодаря чистому разуму, способны достичь совершенного и объективного знания о мире, являющегося отражением действительности, «зеркалом природы». Они утверждают, что этот принцип дает целый ряд гносеологических ошибок, к которым относятся, в частности: понятие «взгляд творца», что помещает наблюдателя вне наблюдаемого мира; большое повествование, холистически объясняющее этот мир; «фундаментализм», полагающий определенные правила анализа неизменно адекватными; «универсализм», утверждающий наличие познаваемых принципов, которыми определяется мир; «эссенциализм», устанавливающий, что люди обладают некой сущностью и неизменными свойствами; «репрезентация», или допущение, что определенное утверждение о мире в точности его отражает. Постмодернизм ставит под вопрос существование как «разума» в качестве универсального, неотъемлемого свойства человеческого ума, так и мыслящего субъекта в качестве непротиворечивой унифицированной формы сознания. Постмодернисты описывают процесс формирования знаний как одно из многочисленных представлений опыта, свойственного различным группам, имеющим разный дискурс, в которых появление любого монопольного притязания на знание вызвано эффективным использованием власти. Постмодернисты предлагают такие гносеологические альтернативы, как децентрация, или помещение в центр дискурса и знаний воззрения привилегированных групп; деконструкция, показывающая историческую обусловленность и противоречивость концепций, представляющихся точным изображением мира; различие, или рассмотрение конструкта знания не только в связи с тем, о чем он сообщает, но и тем, что он вычеркивает или отодвигает на задний план, особенно с помощью модернистской двойной логики «или-или».
Сегодня социология сталкивается с ситуацией, в которой недавно, уже находились некоторые направления, главным образом, в сфере гуманитарных наук: «Момент постмодерна наступил, и сбитые с толку интеллектуалы, художники и культурные деятели задавались вопросом, стоит ли им примкнуть к движению и присоединиться к карнавалу или же лучше сидеть на обочине до тех пор, пока новое веяние не исчезнет в вихре культурной моды». Несмотря на то, что многие социологи и некоторые социологические теоретики до сих пор считают постмодернистскую социальную теорию преходящим увлечением (и для некоторых она продолжает скорее выглядеть как карнавал, нежели серьезная научная попытка), факт заключается в том, что социологические теоретики более не могут игнорировать постмодернистскую социальную теорию. В современной социальной теории она стала «самым модным развлечением городка». В сущности, эта забава была столь модной, что, по крайней мере, один теоретик настаивал на том, что следует перестать использовать этот термин, потому что «чрезмерное употребление износило его до крайности». То есть этим термином злоупотребляли как его сторонники, так и противники и сами по себе и в ходе горячих дискуссий. С учетом значения постмодернистской социальной теории и порожденных ею жарких споров наша цель в данном разделе будет состоять в кратком введении в постмодернистскую мысль. Это, однако, не простая задача. Во-первых, между постмодернистскими мыслителями, которые сами по себе чрезвычайно своеобразны, имеются значительные различия, поэтому трудно делать какие-либо обобщения, которым соответствовало бы большинство теорий. Смарт, например, выделял три постмодернистские позиции. Согласно первой, крайней, постмодернистской позиции, произошел фундаментальный прорыв, и современное общество было заменено обществом постсовременным. Среди сторонников этой точки зрения Ж. Бодрийяр, Ж. Делёз и Ф. Гваттари. Согласно второй позиции, хотя такое изменение и имело место, постмодернизм вырастает из модернизма и неразрывен с ним. Приверженцами этой ориентации являются такие марксистские мыслители, как Ф. Джеймсон, Э. Лаклау и Ш. Муффе, а также такие представительницы постмодернистского феминизма, как Н. Фрезер и Л. Николсон. Существует, наконец, позиция, которая разделяется самим Смартом и согласно которой можно рассматривать модернизм и постмодернизм не как отдельные эпохи, а как участников длительных и непрерывных отношений, причем постмодернизм постоянно указывает на ограниченность модернизма. Хотя типология Смарта может быть полезной, постмодернисты, вероятно, ее бы отклонили как сильно упрощающую все разнообразие их идей и в ходе этого искажающую сами эти идеи.
Хотя ни один термин не имеет сегодня большего резонанса среди ученых во множестве научных дисциплин, чем «постмодерн», относительно того, каково же точное значение этого термина, присутствует неопределенность и ведется полемика. Необходимо провести семантическое различие между терминами «постсовременность», «постмодернизм» и «постмодернистская социальная теория». Термин «постсовременность» относится к исторической эпохе, которую считают последующей за эрой современности; «постмодернизм» – к продуктам культуры, отличных от таковых в рамках модерна, а «постмодернистская социальная теория» – к методологии мышления, отличающейся от соответствующей социальной теории в модерне. В результате постмодерн в своем содержательном плане включает в себя новую историческую эпоху, новые произведения культуры и новый тип рефлексии о социальном мире. Каждый из этих аспектов предполагает, что в последние годы произошло нечто инновационное, что уже нельзя описать термином «модерн».
Что касается первого из этих понятий, широко распространено мнение, согласно которому современная эпоха заканчивается или уже завершилась, и мы вступили в новую историческую эпоху «постсовременности». Второе понятие, «постмодернизм», связано с культурной сферой, в рамках которой утверждается, что наблюдается тенденция к вытеснению модернистских произведений продуктами постмодерна.
Третий аспект постмодерна – это возникновение постмодернистской социальной теории и ее отличия от теории модернистской. Модернистская социальная теория стремилась к универсальному, внеисторическому, рациональному обоснованию своего анализа и критики общества. Для Маркса таким фундаментом было существование вида, тогда как для Хабермаса эту роль играл коммуникативный разум. Постмодернистское мышление отвергает эти поиски основания и склоняется к релятивизму, иррационализму и нигилизму. Постмодернисты поставили такие обоснования под сомнение, считая, что при этом определенные группы ставятся в привилегированное положение, а значение других принижается; одни группы наделяются властью, а другие представляются безвластными.
Подобным же образом, постмодернисты отрицают представление о «больших повествованиях» или метанарративах. Именно в отрицании этих идей заметную роль играет один из важнейших постмодернистов – Жан-Франсуа Лиотар. Лиотар начинает с определения модернистского знания как определенного вида единого большого синтеза, который мы связываем с творчеством таких теоретиков, как Маркс и Парсонс. Среди больших повествований, которые Лиотар связывает с модернистской наукой, присутствуют «диалектика Духа, герменевтика значения, освобождения рационального или трудящегося субъекта или создание благосостояния». Раз современное знание, с точки зрения Лиотара, отождествляется с метаповествованиями, то постсовременное знание предполагает отрицание больших нарративов. Лиотар пишет: «До предела упрощая, я определяю постмодерн как недоверие к метаповествованиям». Конкретнее он утверждает: «Давайте вести войну с тотальностью... давайте активируем различия». Фактически, постмодернистская социальная теория становится торжеством различных теоретических подходов: «Постмодернистское знание не является просто орудием авторитетов; оно совершенствует нашу восприимчивость к различиям и усиливает нашу способность допускать несоразмерное». С этой точки зрения, социология в своем поиске различных синтезов более конкретного характера перешла от периода модерна к эпохе постмодерна. Метаповествованиям, или большим нарративам, модерна Лиотар предпочитает уменьшенные, локализованные повествования. Тогда как Лиотар отвергает большие повествования в целом, Бодрийяр отрицает идею большого повествования в социологии. Бодрийяр одновременно отвергает само понятие «социального» и приходит через факт элиминации к отрицанию социологического метаповествования, связанного с модерном. Великого организующего принципа, большого повествования Социального, находившего свое оправдание в идеях о гражданском обществе, прогрессе, власти более не существует. Итак, постмодернистская социальная теория выступает за неприятие метаповествований в целом и больших повествований в социологии, в частности.
Обсуждение постмодернистской социальной теории обычно вызывает горячие дискуссии. Рассмотрим аспекты критики постмодернистской социальной теории. Постмодернизм критикуют за неспособность соответствовать научным стандартам модерна. С точки зрения модернистов верифицировать утверждения постмодернистов невозможно. Практически всё, что говорят постмодернисты, расценивается модернистами как нефальсифицируемое, то есть их идеи нельзя опровергнуть эмпирически. Эта критика предполагает наличие научной модели, существование реальности, поиск истины. Таковые допущения, естественно, были бы отклонены постмодернистами. Поскольку постмодернистское знание нельзя считать совокупностью научных идей, постмодернистскую социальную теорию лучше рассматривать в качестве идеологии. Если смотреть на нее с этой точки зрения, проблема будет заключаться не в правильности этих идей, а в доверии к ним. Те, кто верит в определенные идеи, не имеют оснований утверждать, что разделяемые ими идеи чем-то лучше или хуже других. Так как постмодернистов не сдерживают научные нормы, они вольны действовать по собственному желанию; «играть» с большим диапазоном идей. Ими предлагаются широкие обобщения. Выражая свою позицию, постмодернистские теоретики не ограничиваются беспристрастной риторикой модернистского ученого. Избыточный характер значительной доли постмодернистского дискурса затрудняет принятие его основных принципов людьми, стоящими на других позициях. Постмодернистские идеи зачастую носят столь абстрактный характер, что трудно установить их связь с социальным миром. Кроме того, значения понятий имеют тенденцию меняться в рамках работ постмодернистов, а читатель, не подозревающий об исходных значениях, не может ясно осознать какие-либо изменения. Несмотря на свою склонность к критике больших повествований, создававшихся теоретиками модерна, постмодернистские социальные теоретики нередко предлагают собственные разновидности таких повествований. В своем анализе постмодернистские социальные теоретики часто критикуют общество модерна, однако эта критика обладает сомнительной обоснованностью, поскольку обычно не имеет нормативного фундамента, чтобы высказывать такие суждения. Вследствие отрицания значения субъекта и субъективности постмодернисты зачастую не формулируют теорию деятельности. Постмодернистским социологам нет равных в критике общества, но они имеют слабое представление о том, каким общество должно быть. Постмодернистская социальная теория ведет к абсолютному пессимизму.
Центральный вопрос таков: создала ли постмодернистская теория ряд проницательных идей, способных оказывать на социальную теорию влияние в течение длительного времени? Во французской социальной теории, откуда происходят лучшие представители постмодернизма, можно обнаружить оптимальные попытки выйти за рамки данных концепций. Вследствие отрицания роли индивидуального субъекта постмодернистов обвиняют в антигуманизме. Пост-постмодернисты стремятся спасти гуманизм (и субъективность) от постмодернистской критики, которая эту мысль похоронила. Утверждается, что проводятся попытки реабилитации универсальных рациональных норм в морали и политике, и особенно защиты прав человека. Другое направление «пост-постмодернистской социальной теории» включает в себя попытку восстановить значение либерализма вопреки проводимой постмодернистами атаке на либеральные большие повествования. Работы постмодернистов, даже когда облекались в чрезвычайно абстрактную форму, воспринимались французами как нападки на структуру в целом, в особенности на структуру либерального буржуазного общества и его «правительственности». Постмодернистские теоретики не просто подвергали это общество сомнению – их позиция выражала убежденность в невозможности оказаться вне досягаемости властных структур данного общества. Вопросы, которые считались в период расцвета постмодернистской теории неактуальными, – права человека, конституционное правительство, представительство, класс, индивидуализм – вновь привлекли к себе внимание. Нигилизм постмодернизма был заменен целым рядом ориентаций, сочувствующих либерализму. Можно сказать, что это возрождение внимания к либерализму (равно как и к гуманизму) служит признаком возобновления интереса и сочувственного отношения к обществу модерна.
Максим_Мищенко (Философия) все записи автора
