На сайте собраны различные материалы о жизни и творчестве Сергея Александровича, а также его произведения:

Обзор интернета

Заказ книг по литературе

Полезные ссылки

Реклама на сайте

Перед роковой поездкой в Ленинград не успел Сергей Есенин увидеться и попрощаться с истинным другом последнего года своей короткой жизни, прославленным артистом МХАТ Качаловым (Шверубовичем), к которому прикипел всей душой.

Они подружились в марте 1925 года, и Василий Иванович записал свои впечатления от первой их встречи в его квартире: «Я вошел и увидал Есенина и Джима – они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу». Позже Василий Иванович вспоминал: «И в этот первый вечер нашего знакомства, и потом… я всегда испытывал радость от его чтения. У него было настоящее мастерство и заразительная искренность».

Между Качаловым и Есениным установились сердечные дружеские отношения: их сблизили душевность, талант и известность, хотя прославленный артист был старше поэта на двадцать лет. Любовь Есенина к родной земле трогала Василия Ивановича до комка в горле, и он сам проникновенно читал стихи поэта на эстраде: «Мы теперь уходим понемногу...». В конце мая они встретились в Баку, где был «… весь город – сплошная легенда об Есенине… ». Поэт пришёл в театр с розами, познакомился со Станиславским и читал свои проникновенные стихи: «Чтоб за всё, за грехи мои тяжкие, за неверие в благодать, положили меня в русской рубашке под иконами умирать».

Умирать поэту придётся не под иконами, а хватаясь за трубу отопления. Качалов в это время, находясь в театральном клубе, вспомнил вдруг Есенина, и беспокойство охватило холодом: около двух часов ночи он «почему-то» спросил у Анатолия Мариенгофа про Сергея. Услышав от него, что поэт недавно лечился в «санатории», а сейчас находится в Ленинграде, Василий Иванович предложил выпить за его здоровье и позже отметил: «Все подняли стаканы... Не знаю, да, кажется, это и не установлено, жил ли, дышал ли ещё наш Сергей в ту минуту...».

Возможно, в это же время обдумывал Вольф Эрлих, как предъявить прощальную записку Есенина, не вызывая подозрений, а руководство ОГПУ решало, какие свидетельские показания могут спасти репутацию карательных органов, не сумевших профессионально «переломить» поэта, так надеявшегося на их помощь. Выпуская из страны «рифмоплёта», не желавшего стать «казённым советским писателем», товарищам чекистам, вероятно, очень хотелось получить его согласие стать послушным осведомителем и творить под их контролем.

Практика доносительства советских граждан, выезжающих за границу, будет повсеместно использоваться всесильной опричниной до самого распада СССР. Есенину же, с его всемирной славой, подобное предложение должно было показаться оскорблением, и он вполне мог затеять драку чести. Исповедь участника трагедии в «Англетере» спустя пятьдесят лет после закрытия дела о самоубийстве Есенина подтверждает эту версию: «Вот этими самыми руками…».

Убийство Есенина, по словам потомственного дворянина Николая Леонидовича Леонтьева, служившего в карательных органах и выполнявшего вместе с Блюмкиным задание руководства ОГПУ, никто не планировал: ему предложили стать тайным осведомителем и тем самым избавить себя от неприятностей. Однако предложение это привело Есенина в ярость, и он бросился с кулаками на чекистов Дзержинского. Леонтьев, якобы, случайно выстрелил в свалке, и пуля прошла под правым глазом Есенина, а Блюмкин ударил его рукояткой пистолета. Искалеченный поэт, вероятно, потерял сознание, и чекисты решили инсценировать самоубийство.

Есенина, должно быть, закатали и перенесли в другой номер (художник Сварог, делавший зарисовки с мертвого поэта, обратил внимание, что его рубашка и брюки были сплошь в ворсинках от ковра, лежавшего в номере на полу) – вот почему срочно понадобился поздно вечером 27 декабря комендант гостиницы. По свидетельству старика Леонтьева, не пожелавшего унести с собой в могилу груз преступления, мучивший его больше пятидесяти лет, Есенина пытались повесить с помощью ремня, но тот оказался коротким, потому затянули его на шее и прислонили голову к трубе отопления. И только в том, что поэт, вероятно, был ещё жив, когда его вешали, не отважился признаться бывший чекист молодому офицеру.

О трагедии, видимо, сразу доложили начальству в Москву, и оно, должно быть, решило судьбу поэта, искалеченного чекистами Дзержинского, пытавшимися «переломить» жертву с пистолетом у виска. 28 декабря 1925 года в половине одиннадцатого утра в пятый номер, где висел Есенин, вошли его «друзья» вместе с комендантом, вызвали милицию и ленинградских писателей. Борис Лавренёв написал некролог под названием «Казнённый дегенератами» и настоял, чтобы его поместили в «Красной газете»: «…мой нравственный долг предписывает мне сказать раз в жизни обнажённую правду и назвать палачей и убийц – палачами и убийцами, чёрная кровь которых не смоет кровяного пятна на рубашке замученного поэта».

31 декабря 1925 года Москва прощалась с гениальным лириком Руси: всю ночь шли люди нескончаемым потоком к Дому печати, на котором был прикреплён огромный транспарант с надписью: «Тело великого русского национального поэта покоится здесь». Есенина похоронили на Ваганьковском кладбище под православным крестом, Качалов читал его стихи, навсегда прощаясь со своим другом, а мать поэта, Татьяна Фёдоровна, отслужила по сыну панихиду. Все расходы отнесли за счёт государства...

18 января 1926 года на вечере памяти Сергея Есенина в Московском Художественном Академическом Театре Василий Иванович Качалов зачитал письмо Льва Троцкого, как мистическое возмездие общественному мнению, «бывшему на поводу у Сосновского»: «Мы потеряли Есенина – такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушёл сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом, – может быть, со всеми нами».

К своим друзьям Сергей Есенин относился бережно и заботливо: мог отдать половину гонорара больному товарищу на лечение. Он будто принял близко к сердцу философию древнего грека Демокрита: «Тот недостоин жить, у кого нет хорошего друга». И друзей истинных было немало у поэта. Вот только отличить их от мнимых товарищей ему не всегда удавалось, и приходилось разочарованно бросать в сердцах: «Сашке ничего не давать…».


«Сашке» (поэту Сахарову), у которого Сергей хранил свой фонд, выпало немало испытаний после смерти выдающегося лирика: он был репрессирован и, освободившись из лагеря, вынужден был жить до самой смерти в Казахстане, работая на стройках. В своих воспоминаниях о Сергее Есенине Сахаров раскаивался, что не смог стать ему настоящим другом: «С ним дружили и пили, брали в долг деньги, которые он никогда, как мне известно, не требовал назад, но люди не хранили и не заботились об участи его большого таланта. И надо сказать откровенно – я первый, может, меньше других думал и беспокоился о поэте...».

Есенин мог бы избежать многих неприятностей в своей жизни, когда бы пользовался советами Демокрита, выбирая друзей осмотрительно и осторожно: «Добрый друг должен появляться в дни радостных событий по приглашению…», «Дружба одного разумного лучше дружбы всех неразумных». Своей «заботнице» Галине Бениславской поэт не раз повторял: «Вы свободны и вольны делать что угодно, … но помните – моих друзей не троньте… Кто угодно, только чтоб это не были мои друзья». Щедрая душа Сергея всегда стремилась отблагодарить своих товарищей, и он не скупился на подарки, угощение, посвящая некоторым из них стихи и поэмы.

В начале февраля 1924 года Сергей подружился с молодым поэтом из Баку Петром Чагиным (Болдовкиным), бывшим в то время вторым секретарём ЦК КП Азербайджана. Они познакомились, вероятно, на вечере у художника Георгия Богдановича Якулова, хотя Чагин ошибочно утверждает в своих воспоминаниях, что у Качалова (знаменитый артист находился в это время за границей). Эту квартиру на «верхотуре» красочно описал Михаил Булгаков в своём романе «Мастер и Маргарита». Утром выяснилось, что поэты перепутали калоши, и Есенин пришёл к журналисту из Баку для обмена. Чагин пригласил Сергея в гости, пообещав устроить поездку в Тегеран и сотрудничество в своей газете.

Больше восьми месяцев собирался Есенин к новому другу и, наконец, 20 сентября, в день памяти 26 комиссаров, появился в редакции газеты «Бакинский рабочий». В тот же день он написал по просьбе Чагина стихи, и спустя два дня «Баллада о двадцати шести» была опубликована: «…Море тоже рокочет песнь. 26 их было, 26». Пётр Чагин перевёз поэта из гостиницы к себе домой и создал условия для творчества, обеспечив быт и возможность заработка. Так у Есенина появился друг из ближайшего окружения секретаря ЦК КП Азербайджана Сергея Мироновича Кирова, ценивший его поэзию и трогательно о нём заботившийся, ничего не требуя взамен за свои немалые хлопоты. Подружился он и с братом Чагина, Василием Болдовкиным, приехавшим как раз в это время из Тегерана: «Что лучше бакинской «осени», в особенности, когда ты молод?»

Есенин писал свои стихи в Баку на бланках ЦК Компартии Азербайджана из мелованной бумаги. На таком же бланке напечатали для него охранный лист: «В случае обнаружения поэта вне дома в болезненном состоянии… предписывается бережно доставить его в общежитие». Общественное мнение, бывшее «на поводу» у Льва Семёновича Сосновского, и здесь преследовало всемирно известного лирика Руси. Возможно, поэтому организовать поездку в Тегеран Чагин не смог ни в 1924, ни в 1925 году, несмотря на то, что там, в советском посольстве, служил комендантом его родной брат: возражали против неё, по всей видимости, всесильные органы во главе с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским.

С. М. Киров предложил Чагину устроить на даче иллюзию Персии, и в конце июля 1925 года Сергей Есенин вместе с последней женой Софьей Толстой попал в «персидскую сказку» с диковинными растениями и брызжущими фонтанами. По иронии судьбы предсмертная элегия поэта «До свиданья, друг мой …» была включена в трёхтомном собрании его сочинений не в цикл стихотворений 1925 года, а в раздел «Персидские мотивы», как бы намекая, с кем мог прощаться Есенин. И действительно: сборник «Персидские мотивы» (первоначальное название «Рябиновый костёр») поэт опубликовал, посвятив его «С любовью и дружбою Петру Ивановичу Чагину».

Но не с ним, написавшим похвальное предисловие к стихотворению «Русь советская», начинавшееся словами «Тот ураган прошёл. Нас мало уцелело…», скорее всего, прощался Сергей Есенин словами, начертанными собственной кровью. В письме от 27 ноября 1925 года он прозрачно намекнул другу из Баку о своём намерении отправиться в скором времени за границу. Чагин был хорошо осведомлён о пребывании Есенина в Ленинграде: « В конце декабря я приехал в Москву на Четырнадцатый съезд партии. В перерыве между заседаниями Сергей Миронович Киров спросил меня, не встречался ли я с Есениным в Москве, как и что с ним. Сообщаю Миронычу: по моим сведениям, Есенин уехал в Ленинград».

Василию Болдовкину, брату Чагина, тоже было известно, что Есенин собирался уезжать в Ленинград: «Последняя моя встреча с ним была на улице Белинского, около гостиницы «Париж». Я был у брата в гостинице, и он как раз собирался к нему…». «Через несколько дней я позвонил Сергею домой, мне ответили, что он уехал в Ленинград».

В сентябре поэт был на приёме у Дзержинского, но осталось тайной, что говорилось и что обещалось на этом собеседовании. Феликс Эдмундович был уверен, что многих граждан можно «переломить… и заставить работать честно, не доводя до суда».

Галину Бениславскую Сергей Есенин называл верным другом и «настоящей заботницей». Он писал ей за восемь месяцев до своей гибели в гостинице "Англетер": «Галя, милая! Повторяю Вам, что Вы очень и очень мне дороги. Да и сами Вы знаете, что без Вашего участия в моей судьбе было бы очень много плачевного. Это гораздо лучше и больше, чем чувствую к женщинам. Вы мне в жизни без этого настолько близки, что и выразить нельзя».

Однако, возможно, именно участие «заботницы» в судьбе поэта в декабре 1925 года привело к быстрому трагическому концу его жизнь. Подруга Бениславской Полина Бокль вспоминала: «Она считала себя виноватой в его смерти…».

Эта женщина носила отчество и фамилию своего отчима – Артура Казимировича Бениславского. Родилась она на два года позже Сергея Есенина и воспитывалась в детстве сестрой матери Нино, грузинкой по национальности, а об отце, французе Карьере, ничего не знала – связь матери, по слухам, была случайной. Гимназию Галина окончила в Петербурге с золотой медалью и в том же 1917 году вступила в партию большевиков. Рассорившись с приёмными родителями, не принявшими большевизма, она уехала в Харьков в надежде получить там университетское образование.

В Гражданскую войну учёбу пришлось прервать, и по рекомендации отца своей подруги Янины Козловской Галина устроилась в Чрезвычайную комиссию под начало влиятельного юриста Крыленко, где проработала до 1923 года, пока ей не предложили сотрудничество в газете «Беднота», главным редактором которой был Лев Семёнович Сосновский, презиравший поэзию «мужиковствующего» Есенина. Её служба в аппарате Николая Васильевича Крыленко, скорее всего, не касалась отношений с поэтом, хотя по свидетельству близких он побаивался чекистских связей своей «заботницы».

Возможно, именно в роковой день 3 декабря 1925 года Есенин согласился с предложением милой подруги и влиятельных друзей в кожаных куртках: тайно покинуть клинику и отправиться в Ленинград, где ему готовы были оказать содействие в отъезде из России. Было бы странно, если бы «милая Галя», считавшая себя единственным настоящим другом поэта, не приняла участия в судьбе Есенина в это сложное и опасное для него время. Спустя три дня, 6 декабря, Есенин попросил сестру Катю дать телеграмму Эрлиху, чтобы подыскал ему жильё.

Галину Бениславскую нашли умирающей после выстрела в сердце на Ваганьковском кладбище возле могилы Сергея Есенина. Она ушла из жизни после разрыва отношений с сыном Льва Давидовича Троцкого, оставив странную записку: «Самоубилась» здесь, хотя и знаю, что после этого ещё больше собак будут вешать на Есенина. Но и ему, и мне это будет всё равно. В этой могиле для меня всё самое дорогое, поэтому напоследок наплевать на Сосновского и общественное мнение, которое у Сосновского на поводу».

Друзья, видимо, догадались, что она хотела сказать, и на её могиле появилась надпись: «Верная Галя». Лев Семёнович Сосновский в 1923 году примкнул к троцкистам и в газете «Беднота», им редактируемой, организовал травлю Есенина, постоянно публикуя фельетоны и «письма рабочих», готовых расправиться с «кулацким поэтом». Возможно, она узнала, что влиятельные друзья из ОГПУ, угрожая насилием, пытались за содействие спасению от судебного произвола и отправке за границу склонить Сергея не только к наушничеству, но и к сочинительству под контролем троцкистов.

Галина Бениславская осталась верным другом поэту до последних минут своей жизни, разорвав отношения с Львом Седовым, сыном Троцкого и отомстив другому Льву, перечеркнув его карьеру за травлю Есенина. Старый большевик Сосновский, примкнувший в 1923 году к новой оппозиции, был исключён из партии в 1927 году пятнадцатым съездом ВКП(б) и репрессирован в самый страшный год Большого террора товарища Сталина.

И всё же маловероятно, что строки последнего прощания посвящены «милой Гале»: в Москве у поэта была возможность увидеться с Бениславской и рассказать о своих ближайших планах, если только она сама не была их автором. Именно ей Вольф Эрлих послал 28 декабря телеграмму, чтобы она сообщила Наседкиным о смерти Есенина.

Если «милая Галя» действительно принимала участие в его переезде в Ленинград, то, вероятно, она не смогла себе простить, что вытащила Есенина из частной клиники в это ожесточённое время борьбы Сталина с новой оппозицией на четырнадцатом съезде. Она не закончила своих воспоминаний о поэте, не объяснила, почему решила застрелиться: то ли не смогла жить с чувством невосполнимой потери, то ли с грузом вины соучастия в трагедии. Если она верила, что он сам покончил с собой, то почему не пришла проститься с ним? Почему разорвала все отношения с сыном Троцкого? Почему бросила писать воспоминания о Сергее Есенине, рассказывая о последних месяцах его жизни? Почему уничтожена часть материала, написанного «милой Галей»?

Эти вопросы, скорее всего, навсегда останутся без ответа, как и имя друга, с которым прощался Есенин в своей элегии, написанной собственной кровью. У поэта было много друзей, но некоторые из них развлекались за его счёт, другие предавали, спаивали, завидовали популярности, обкрадывали. Незадолго до гибели у Есенина появились два новых друга, которых он особенно уважал и относился к ним трепетно. Они были очень разные по интеллекту и возрасту, но обоих роднила трогательная любовь к его поэзии. К каждому из них мог обращаться поэт в своей последней элегии: «До свиданья, друг мой…».

В мае последнего года своей жизни  Сергей Есенин тяжело хворал в Баку – около двадцати дней пролежал в больнице. Поправившись, собрался лететь в Тегеран на аэроплане и пришёл попрощаться с Качаловым – он в это время находился там на гастролях. Потянуло за границу, подальше от любимой России, в которой арестовывали и расстреливали поэтов за инакомыслие, но хвалили Безыменского и агитки Демьяна Бедного.

В марте 1925 года не стало Алексея Ганина, друга Есенина. Его расстреляли «кожаные куртки» в ОГПУ после пыток и доведения до сумасшествия, но не с ним прощался поэт в своей элегии «До свиданья, друг мой…». Он обращался к живому другу: «…не печаль бровей».

Уехать в Тегеран не получилось, а потом в его жизнь ворвалась неожиданным вихрем новая любовь. Высокородная дама дворянских кровей выбрала себе в спутники лирика крестьянской Руси, лаская славой своего деда. Поэт устроил «мальчишник» и в сентябре 1925 года сочетался третьим и последним браком с внучкой Л. Н. Толстого, Софьей (по первому мужу – Сухотиной), однако долгожданного счастья и семейного согласия этот союз ему не принёс, только горечь свершившегося: «Живу с нелюбимой женщиной…».

Они познакомились на вечеринке у Галины Бениславской, «настоящей заботницы», с которой Есенин жил гражданским браком, разойдясь с американской танцовщицей Айседорой Дункан после возвращения в августе 1923 года из-за границы. Поэт не поехал с ней на гастроли в Кисловодск, но долго мучился, не решаясь порвать окончательно отношения. В телеграмме Изадоре (это было её настоящее имя) Есенин сначала написал: «Люблю, но жить с тобой не буду». Бениславская его поправила: «Если уходишь от неё, зачем писать, что любишь». И он согласился: бесило, когда его называли «молодым мужем Дункан».

Страсть к немолодой танцовщице с печальными «коровьими глазами», пережившей трагическую смерть своих детей в автомобильной аварии, беспокоила поэта до конца жизни, и незадолго до смерти в поэме «Чёрный человек» он дважды повторил: «Был он изящен, к тому же поэт, хоть с небольшой, но ухватистой силою, и какую-то женщину сорока с лишнем лет называл скверной девочкой и своею милою». Но не к ней обращался лирик строками, написанными кровью – его слова предназначались не страстной любовнице, а другу.

Айседора Дункан прожила меньше двух лет после смерти Сергея Есенина, так и не смирившись, что ангел с «золотой головой» полюбил другую женщину. 14 сентября 1927 года великую танцовщицу задушил в Ницце собственный алый шарф, затянутый в колесо спортивного автомобиля. Существуют публикации, что она договорилась с советским правительством и вывезла тело бывшего мужа, чью поэзию не могла оценить по достоинству из-за незнания русского языка.

Поэт, трогательно заботившийся о сёстрах, рвал своё сердце в поисках отзывчивой души и материнской ласки без собачьей преданности. Скандальный случай в поезде, когда Сергей Есенин 6 сентября возвращался с Софьей Толстой из Баку в Москву, определил его оставшуюся недолгую жизнь. Был ли он спровоцирован, осталось загадкой истории. Поэт легко возбуждался, защищая свои патриотические взгляды и давая при случае волю рукам. Драчливостью Есенин отличался с самого детства – сказалось воспитание деда, учившего внука всегда давать сдачи: «Он так будет крепче».

На поэта завели уголовное дело, обвиняя в антисемитизме, хотя он утверждал в объяснительной записке, что ссору спровоцировали сами «потерпевшие». Нарком просвещения пытался уладить словесный инцидент и написал ходатайство в суд: «…мне кажется, что устраивать из-за ругани в пьяном виде, в которой он очень раскаивается, скандальный процесс крупному советскому писателю не стоит. Я просил бы Вас поэтому дело, если это возможно, прекратить».

Однако вмешалось партийное руководство, опекавшее литераторов, намереваясь проучить «рифмоплёта», обличавшего советскую действительность. Судья Липкин, поощряемый властью, с огромным рвением принялся готовить процесс, отметая разные заступничества. В конце ноября 1925 года Сергей Есенин, спасаясь от судебного произвола, лёг в платную психоневрологическую клинику, но уже 7 декабря сестра Катя по его просьбе отправила телеграмму в Ленинград Вольфу Эрлиху с просьбой подыскать жильё: «Немедленно найди две-три комнаты. 20 числах переезжаю жить Ленинград. Телеграфируй. Есенин».

«Милый Вова» комнаты почему-то не снял, и поэт поехал (или его повезли) по прибытии в северную столицу в гостиницу. В своих воспоминаниях Эрлих позже каялся: «Пусть он простит мне наибольшую вину перед ним, ту, которую он знал, а я знаю». Вольф Эрлих обнародует текст телеграммы только спустя пять лет. Возможно, «милый Вова» боялся расследования в Москве с привлечением Галины Бениславской, считавшей себя истинным другом Есенина и навязчиво вторгавшейся в его жизнь?

21 декабря поэт тайно покинул клинику, смешавшись с посетителями, и явился нетрезвым домой. Из Москвы Сергей Есенин уехал 23 декабря, сообщив в записке Софье Толстой, что покидает столицу. Квартиру он посоветовал ей перевести на себя, намекая на своё долгое отсутствие: «…чтобы лишнего не платить». 27 декабря Сергей Есенин оформил доверенность на Вольфа Эрлиха, из чего можно заключить, что собирался в ближайшие дни покинуть Ленинград. В это же время готовился к отъезду за границу в длительную командировку давний приятель поэта, Яков Блюмкин. Предлагали ли Есенину отправиться вместе с ним, осталось тайной, но возможно, так и было.

По прошествии времени появилась версия, что поэт прощался словами, написанными кровью, с Галиной Бениславской, однако он начинал обычно письма к своей «заботнице» со слов «Милая Галя», «Галя, милая». Вряд ли женщине поэт написал бы: «Милый мой, ты у меня в груди». Естественнее звучит: «Милая, ты у меня в груди». И осталась неразгаданной тайна самоубийства Бениславской 3 декабря 1926 года. Безответную любовь или страшную вину таит эта дата?