Xek (Майк_Науменко) все записи автора Майк о Майке (1981 год) журнал "Зеркало"

Журнал "Зеркало" весьма туманно намекнул мне на то, что очередной номер его выйдет в свет со статьей о нас. На тот случай, если редакция не отказалась от этого достойного намерения, посетив наш концерт, я присылаю ей эти записи.

Я только что вернулся из Москвы домой в Петербург, сейчас ночь, половина второго, я сижу на кухне, курю любимый "Беломор" и пытаюсь более или менее связно и внятно изложить на бумаге свои мысли о нашей группе.

Для начала: сам факт существования "Зоопарка" меня глубоко удивляет. Мне до сих пор неясно, каким образом мне удалось заманить трех человек в подобное заведомо безнадежное предприятие, но пока (тьфу-тьфу-тьфу) все складывается лучше, чем могло быть.

Я люблю группу "Зоопарк" за то, что многие ее не любят. Есть люди, которые нас буквально ненавидят. Я очень им за это обязан. Есть люди, которые считают нас одной из лучших (по крайней мере, в Ленинграде) групп. Им я, наверное, обязан тоже.

Играем мы нарочито грязный рок-н-ролл, не заботясь чрезмерно о чистоте звучания, о ладе и тому подобное. Главное - это общий кайф, интенсивность звука, энергия, вибрация. Многие считают, что все должно быть чистенько, прилизано и красивенько (петербургские группы "Зеркало", "Пикник", например). Я придерживаюсь другого мнения. По-моему, главное - это чтобы публике не было скучно. В конечном итоге, все мы играем для (и на нее).

История "Зоопарка" кратка. Мне всегда хотелось сделать программу, состоящую из моих песен, причем сделать ее в электричестве. Довольно долго это по разным причинам не удавалось. В конце концов, все случилось так:

Однажды (осенью 1980 г.), когда я кирял в гостях у своего приятеля Иши (замечательнейший человек, соавтор песни "Московский блюз", к нему домой приехал его школьный приятель Илья Куликов, который оказался басистом. Мы понравились друг другу (мы оба овны) и, стоя на балконе и распивая очередную бутылку рома с пепси-колой (мой любимый напиток), решили попробовать поиграть вместе. Удивительно то, что утром мы об этом вспомнили. Попробовали. Понравилось.

Дело оставалось за барабанщиком и вторым гитаристом. Искали мы их довольно долго. Перепробовали несколько кандидатур, которые при ближайшем рассмотрении оказывались или хорошими людьми, но ни к черту не годными музыкантами, или наоборот. Наконец, басисттперкуссионист "Аквариума" Михаил Васильев порекомендовал мне некоего барабанщика, с которым он играл в армии. Барабанщиком этим оказался Андрей Данилов. Играл он в составе малоизвестной группы "Прощай, черный понедельник" (помните Воннегурта?). Это был традиционный состав - гитара, бас и барабаны, - и играли мы все, что не лень, начиная с "Дип Пёрпл" и кончая "Б-52". Были у нас и свои номера, которые лично мне не понравились, но многие отзывались об этом составе весьма положительно. Я поговорил с Андреем и Шурой (лидер-гитаристом), и мы -эх, да заиграли вместе. Для начала мы не смогли придумать ничего умнее, как сесть "на точку" за город и играть на танцах. Место было весьма специальное: совхоз. Люди еще более специальные: подавай им "Бони М." и "Машину времени". Но платили нам мало, и играли мы в этой связи то, что хотелось нам, а не им, а именно, классические рок-н-роллы (Чака Берри, Карла Перкинса, Лэрри Уильямса и т.п.) и классику 60-70-х (Стоунз, Боуи, Ти Рэкс и др.). Правда, в коммерческих целях, чтобы не побили, пришлось исполнять им что-то "За Одессу" - и пресловутый "Поворот", но последний мы играли, чтобы не было совсем тошно, в стиле "рэггей".

Работали мы там месяца три (с февраля по апрель сего года), но, в конце концов, пришли к выводу, что овчинка выделки не стоит (платят мало, ездить далеко(, уволились и засели за свои номера.

Отрепетировали кусок программы, в мае прошли официальное прослушивание, залитовали часть песен (худшую) и получили разрешение на концертную (правда, непрофессиональную) деятельность.

Сейчас играем концерты (реже, чем хотелось бы), репетируем (реже, чем хотелось бы), валяем дурака (больше и чаще, чем хотелось бы), и на что-то надеемся, правда на что, не знаем сами.

Немного подробнее о музыкантах "Зоопарка":

лидер-гитарист - АЛЕКСАНДР ХРАБУНОВ (Весы, Кабан). Всю жизнь играл в составах без ритм-гитары и поэтому любит "пильтьё" помногу. Сначала мне это не нравилось, но потом я понял, что в этом есть свои кайфы, и сейчас с трудом могу представить, как бы мы звучали с другим гитаристом. Шурина гитара придает моим довольно легким песням уместную тяжесть. Шура очень тихий и спокойный человек, но несколько раз в год напивается сверх меры, становится абсолютно неуправляемым, начинает пытаться набить всем морду и прихватить всех барышень в радиусе трех километров (ни то, ни другое обычно не получается). На сцене он преступно скромен. Бегать, прыгать и вставать в красивые позы отказывается напрочь, ссылаясь на занятость своими педалями. Я не теряю надежды на его перевоспитание.

У меня есть подозрение, что моя музыка ему глубоко безразлична. Впрочем, возможно, я и ошибаюсь.

Барабанщик - АНДРЕЙ ДАНИЛОВ (Дева, Обезьяна). Жуткий бабник. У него физическая куча дам, которая к тому же непрерывно растет. Основной недостаток его заключается в том, что в нетрезвом виде он решительно отказывается держать ритм и забывает все свои достаточно хорошо отрепетированные барабанные партии. Мы постоянно пытаемся не давать ему алкоголь перед концертами, но удается это, увы, далеко не всегда. Андрюша любит всякую музыку, и на данном этапе хочет играть "новую волну". Занимается фотографией.

Бас-гитарист - ИЛЬЯ КУЛИКОВ (Овен, Крыса). Несмотря на сравнительную юность, имеет солидный музыкальный опыт. Играл везде, начиная с Ленконцерта, продолжая цирком и кончая разнообразными рок-группами (я слышал только последнюю, она называется "Маки" и была хороша). Я считаю Илью превосходным басистом, у него колоссальное чувство ритма и гармонии и весьма незаурядный вкус. Он пишет песни, которые, я надеюсь, мы когда-нибудь будем играть. Любит Моррисона, Дэвида Боуи и многое другое. У Ильи есть кое-какие черты, которые мне иногда не по душе, но, что делать, в ком их нет.

Наконец, дело дошло до меня. Я - МИХАИЛ, "МАЙК" НАУМЕНКО, (Овен, Коза) играю в группе на гитаре, пою и пишу (пока) все песни.

О себе придется писать подробнее. За гитару взялся сравнительно поздно, лет в 15, естественно, под влиянием БИТЛЗ. Тут же начал писать песни, причем, по молодости лет, на английском языке - я знаю его не так уж плохо. Играл во множестве дряннейших составов, причем играть приходилось полный бред: от "Машины времени" до "Генезис" и все, что посередине. В 1975 г. довольно близко познакомился с "Аквариумом" и под благотворным влиянием Гребенщикова стал писать тексты на родном языке. Некоторое время играл с "Аквариумом" электрическую рок-н-ролльную программу в качестве лидер-ритм гитариста. Мы лихо одевались и накладывали на лица килограммы грима, губной помады, теней и т.д. Это был кондовый, правда, несколько запоздалый глэм-рок.

Летом 1978 г. мы с Гребенщиковым, сидя на берегу Невы, записали на пленку ряд наших акустических песен и выпустили "альбом" под названием "Все братья-сестры". Качество записи было устрашающе, но это были хорошие времена.

В 1980 г. опять-таки летом я записал (спьяну и сдуру) уже совсем сольный акустический "альбом" "Сладкая Н. и другие". В записи мне помогали все тот же Борис Гребенщиков и Вячеслав Зорин, гитарист весьма специальной группы "Капитальный ремонт", с которой в 1979 г. мы гастролировали по Вологодской области. Запись получилась хотя и хорошей по качеству (писались, наконец, в студии), но на удивление занудной (но многим она нравится). Впрочем, там есть, как мне кажется, хорошие песни.

Осенью и зимой-1980 г. я вместе с "Аквариумом" несколько раз приезжал в Москву и играл (и пел) в качестве "сольного автора". Принимали меня неплохо, и я почти полюбил столицу, к которой раньше относился весьма скептически. К тому же у меня появился ряд очень приятных знакомств, которые я очень ценю, в их числе чудесная группа "Последний Шанс". Я отношусь к ней очень нежно.

В 1981 г. Начался "Зоопарк", о котором я написал все, что смог. Кроме того, в этом году я начал толстеть и катастрофически тупеть.

Передаю все права на перепечатку с любыми изменениями и сокращениями журналу "Зеркало".

Р.S. К статье. На концерте к нам пришла записка, в которой любознательные слушатели интересовались, почему мы играем песни из репертуара группы "Аквариум". Думаю, что нужно разъяснить ситуацию. Мы НЕ играем чужих композиций. Все песни, которые мы исполняли на концерте в МИФИ, были написаны мной. А Гребенщикова за то, что он не объявляет автора "Пригородного блюза", я еще затаскаю по судам!

С уважением

Mike

От редакции: БГ ни в чем не виноват, произошла ошибка: он назвал автора "ПБ", но автор записки был, видимо, чем-то занят и не расслышал.

МОЯ АНКЕТА (не знаю, зачем и кому она нужна, но тем не менее(.
НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ: Михаил В. Науменко
СЦЕНИЧЕСКОЕ ИМЯ: Майк
ДАТА РОЖДЕНИЯ: 18.04.55 года
РОСТ: 1,73 (или что-то около)
ВЕС: не знаю
ЦВЕТ ГЛАЗ: карие
ЦВЕТ ВОЛОС: шатен
ХОББИ: собирание материалов о Марке Болане и Д.Боуи
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ: ей-Богу, не помню
КРУПНЕЙШЕЕ СОБЫТИЕ В КАРЬЕРЕ: пока не было
НЕПРИЯТНЕЙШЕЕ СОБЫТИЕ В КАРЬЕРЕ: работа в ресторанном оркестре на Кавказе
ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТ: очень темно-синий
НАПИТОК: ром, красные сухие вина
ЕДА: не знаю
ГРУППА: (отечественная) - АКВАРИУМ
(зарубежная) - РОЛЛИНГ СТОУНЗ
СОЛЬНЫЙ АРТИСТ: Марк Болан
УВЛЕЧЕНИЯ: чтение западной музыкальной прессы и отечественных детективов 40-50-х годов, сдача пустых бутылок, валяние дурака, общение с рок-музыкантами посредством сухого вина.
ЛИЧНЫЕ НЕПРИЯЗНИ: глупые девочки, глупые мальчики, тушеная капуста
ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЦЕЛЬ: играть и записывать ту музыку, которая мне нравится.


https://vk.com/russrock_istina
взято тут

Xek (Майк_Науменко) все записи автора Впервые выкладывается интервью для сыктывкарского журнала "Кукиш",
взятое 15 января 1990 года в Череповце.


На фото: Майк на фестивале "Рок-акустика", Череповец, январь 1990 г.

Майк Науменко:

«Наша группа – еврейский народный ансамбль «Зоопарк»

– Майк, в одном из недавних интервью ты сказал, что отрицательно относишься к обществу «Память»…

– Да я готов избить любого антисемита! Помню, как-то на гастролях, но не помню – где, после концерта ко мне подошел один молодой человек еврейской внешности. Принес бутылку водки. «Давай выпьем», – говорит. Наливает, выпивает, снова наливает и говорит: «Майк, да ты – еврей!» Я говорю: «Что ты!» Снова – наливает, выпивает, наливает мне и говорит: «Нет, Майк, ты все равно – еврей!» «Ну нет, говорю тебе. Что ж делать, если меня угораздило родиться не евреем?» Снова наливает, выпивает, мне наливает и говорит: «Нет, Майк, еврей ты…» Не выдержал я и говорю ему: «Да, елы-палы! Раскусил, стало быть: я – еврей, моя настоящая фамилия – Наумович, а фамилия нашего ударника – Кирилман». С тех пор наша группа именуется не иначе как «еврейский народный ансамбль «Зоопарк». Круто?

– Готова ли у вас новая программа?

– А как же? Хотя не до программы было в последнее время. Фильм снимали под названием «Буги-вуги каждый день». Такой, на мой взгляд, интересный фильм, мы там исполняем 6 песен, я к тому же играю главную роль.

– Исполняете ли на концертах старые вещи?

– Конечно! В Казани, например, постоянно на бис исполняем песню «Гопники». Серьезно! Все торчат.

– «Рикошета» там однажды сильно поколотили. Вас там еще не били?

– В этом городе нас сопровождали телохранители из местной мафии. Они дежурили возле наших номеров в гостинице, всюду были с нами, куда бы мы ни ходили. В общем, нам повезло больше других. И мне не страшно было бы вновь съездить в столицу советской мафии.

– Сохранились ли у тебя отношения с БГ?

– Творческих – никаких, остались лишь дружеские отношения…

– Почему расстались с Севой Грачом (Всеволод Грач - экс-директор «Зоопарка»)?

– Если говорить честно, то он нас обокрал. Просто-напросто обокрал в материальном отношении. Но мне бы вообще-то не хотелось говорить на эту тему…

– Ты уже не в первый раз участвуешь в концертах памяти Башлачева?

– Да, и все больше и больше удивляюсь, что до сих пор не могут найти денег на надгробную плиту Саше. Вот в Москве 20 ноября 1988 года был концерт в Лужниках – столько зрителей было! Неужели с этого концерта не смогли извлечь деньги на такое дело?

– Как идут дела у «Зоопарка» с фирмой «Мелодия»?

– А дела идут, знаешь ли, очень и очень даже неплохо. В скором времени на прилавках музыкальных магазинов появится наша новая работа.

Беседовал Борис Суранов,

15 января 1990 года, г. Череповец.

Опубликовано в журнале «Кукиш», № 6, 1990 г.

http://suranov.livejournal.com/6331.html#cutid1
взято тут

Аноним (Майк_Науменко) все записи автора Источник: Fuzz #3-4, 2003

"Майк и Другие" - воспоминания барабанщика Валерия Кирилова
В редакцию FUZZA пришло письмо от Валерия Кирилова - он предлагал поделиться воспоминаниями о группе ЗООПАРК, барабанщиком которой был с 1985 по 1991 год, и о своем близком друге - Михаиле Науменко. Мы не могли не откликнуться на это предложение, и вскоре Валерий прислал нам рукопись.

"Я написал о том, что кажется мне особо важным, - пишет Валерий Кирилов в предисловии к ней. - Пытался показать того Майка и тот ЗООПАРК, который мы видели изнутри, - "кухню", так сказать. Боюсь, что мой рассказ не совпадет с образом пьяницы и раздолбая, который приписывали Майку, но я писал о том, что видел и знал сам, лично. Прошу вас, не сокращайте написанное, исправьте лишь стилистические и прочие ошибки".
Так мы и поступили, - тем более что правка практически и не понадобилась.

Знакомство

Мой приход в ЗООПАРК был случаен и странен. Будучи по образованию профессиональным музыкантом, я разрывался в то время между Рок-клубом и официозом. Играя в клубовских командах, я уставал от безденежья, но, играя в официозе, - плакал от маразма. Став лауреатом фестиваля РК в составе ДЖУНГЛЕЙ, я ушел оттуда в ленконцертовскую КАЛИНКУ, где играли (кормились) в то время Эдик Шклярский (ПИКНИК), Андрей Васильев (РОССИЯНЕ) и другие классные музыканты. Но надолго меня не хватило, - летом 1985 года я оттуда сбежал и болтался без дела. Собрал было собственный проект, но дело шло очень туго. Приехавшая в гости моя американская кузина Шилли постоянно корила меня уходом из ДЖУНГЛЕЙ, и как-то раз затащила-таки на концерт в РК. Там играла моя бывшая группа с новым барабанщиком - Сашей Кондрашкиным, с которым я в свое время учился в музучилище им. Мусоргского, и который умудрялся самым странным образом замещать меня во многих командах: он пришел после меня в СТРАННЫЕ ИГРЫ, в КСК и, вот теперь, в ДЖУНГЛИ.
Помню, сидя в зале, я мрачно размышлял о своем проекте. А в перерыве к нам подошел мой друг детства Андрей Муратов и сказал, что меня искал Майк.
- Где он? - спросил я.
- Курит в туалете, - ответил Мурзик.
Я побрел в туалет и увидел там Майка в окружении свиты: его друзья держали в руках бутылки вина и курили табак.
- Привет, Майк. Ты хотел меня видеть? - спросил я. Не думаю, что в тот момент мое лицо было приветливым.
Майк улыбнулся ,взял меня под руку и отвел в уголок. Мы молча выпили, и я приготовился слушать.
- Ты, как я слышал, не сильно занят сейчас? - спросил он, закуривая "Беломор".
- Вообще-то я занимаюсь одним проектом...
- Да, знаю, мне Тессюль рассказывал. Ну, и как идут дела?
- Да так, - я поморщился, - а вернее, никак.
- Дело в том, что скоро кончается год, как нам запретили играть, а барабанщика нет. Ты, я слышал, учился играть у Губермана?
- Да.
- В ДЖУНГЛЯХ я тебя слышал, с Цоем запись тоже слышал... А не хочешь ли поиграть с нами?
Я задумался. Я знал, что год назад, в Киеве, во время квартирника Майка и Цоя накрыл КГБ, после чего им запретили выступать в течение года. И вот, этот год подходил к концу...
Майк, наверное, приняв мое молчание за сомнения, предложил:
- Если не сможешь играть у нас постоянно, то хотя бы отыграй на ближайшем концерте.
- Конечно, сыграю. Когда?
- Через неделю, здесь. Выступаем вместе с КИНО и АКВАРИУМОМ.
С присущей мне самонадеянностью я посчитал, что за неделю управлюсь с программой 300, а потому сказал:
- На этот концерт рассчитывай на меня полностью. Ну, а как там дальше, я пока не знаю. Дай время подумать.
- ОК. - Майк вернулся к своей компании.
Вечером мы с Шилли гуляли по набережной Невы, и я, прихлебывая "Рябину на коньяке", попросил у нее совета.
- ЗООПАРК, - сказала она, - очень известная группа. Соглашайся!

Начало

На следующий день я позвонил Майку на работу и предложил встретиться. Через пару часов мы уже сидели у меня дома и вовсю "договаривались". Остановились на том, что я играю с ними две недели и, если мы друг другу понравимся, то это дело продолжим. Но была еще одна проблема: штатный басист группы, Илья Куликов, временно отсутствовал, и Майк решил попробовать взять на его место Сергея Тессюля, на точке которого я репетировал со своей командой.
- Там как раз и барабаны твои стоят, - заметил Майк. Подобная осведомленность меня удивила, но много позже я узнал, что Майк, прежде чем кого-либо приглашать, всегда собирал об этом человеке самые подробные сведения.
На следующий день мы встретились на точке, прослушались "для порядка" и... начали репетировать у Майка на квартире, в пустой комнате, где шел ремонт. Шура Храбунов отработал с Сергеем басовые партии ранее, отдельно. Барабанов в комнате не было, и я отбивал темп линейкой по подоконнику, урывками записывая формы песен, обозначая стоп-таймы и брейки. Программа была сделана за 4,5 часа, причем последние песни отрабатывались утром, - в день концерта. Прежде чем уходить на игру, я выпросил у Шуры Храбунова привинчивающуюся настольную лампу, которую потом прикрутил к пюпитру, - я не был уверен в своей памяти.
Когда концерт начался, я решил немного вздремнуть - благо, выступали мы не первыми, - и, расположившись на подоконнике, уснул. Меня разбудили перед самым выходом на сцену, и я, не до конца проснувшись, помчался в крохотный (с телефонную будку) служебный туалет. И надо же! Перед самым моим носом кто-то туда юркнул. Я, приплясывая, стал ждать. Наконец, дверь открылась, и оттуда вышли двое парней. Потом - девушка и пара молодых людей, затем несколько девчонок кряду... Я оторопел, - как они там поместились? Просто "Максим и Федор" какой-то (вспомнилась глава "Подпольщики")! Разъяснилось все просто: билетов на всех не хватило, - тем более что играли группы, до того не выступавшие год. А туалет располагался на втором этаже, вот фаны через него и полезли. С подобной целеустремленностью я ранее не сталкивался, но мне она очень понравилась.
Как прошел концерт? Кто там был, - тот запомнил на всю жизнь, а тем, кто не был, все равно ничего не объяснишь. Очень было круто...

Отношения

С приходом новой ритм-секции звук группы значительно изменился: критики тогда отмечали, что ЗООПАРК стал звучать жестче, плотнее и вообще изрядно потяжелел. Думаю, это произошло, потому что сразу был найден общий музыкальный язык с Шурой, который тогда был ориентирован на хард-рок, - даже, наверное, с уклоном в хэви. Тессюль же был всеяден: слушал разную музыку, неплохо владел слэпом и учился в "Салтыковке". Но поскольку басовые партии сочинялись с гитаристом, то и бис получался жестким, хотя Сергей как басист все-таки был больше ориентирован на джаз.
Майка до аранжировок мы старались не допускать. Да ему это и не нужно было, он нам полностью доверял. Если ему что-то не нравилось, то он мог применить данное ему "право вето", но Майк им практически не пользовался. Хотя, конечно, случались и казусы. Как-то Майк сочинил частушку о нашем арранжменте на мотив немецкого марша из Героической симфонии Шостаковича: "Я - Храбуновер! Я - гениальный! Майк написал сим-фо-нию, а я ее ис-пор-тил всю!"
А аранжировки делались так. Майк приходил с гитарой к Шуре, - благо, они жили в одной коммунальной квартире, - где уже сидел я, и показывал нам новую вещь. Я прикидывал темп и барабанный рисунок, Саня запоминал гармонию и пробовал какой-нибудь рифф или ходильник (секвенцию). Потом мы уже вместе с ним расставляли синкопы, акценты, - то есть ориентировали лидер-гитару и барабаны друг на друга. Уточняли форму песни, брейки - и на этой стадии обычно останавливались. Далее Шура вызывал басиста и начинал его мучить, причем во всех смыслах сразу. Обладая богатой фантазией научно-технического работника, он мучил его изощренно: "Давай так, давай этак, в таком режиме прогоним, в другом..." Жуть! Я старался при этом не присутствовать, так как после этого кошмара работать с басистом должен был сам. Тессюль, выжатый как лимон, к тому времени уже чуть дышал, и потому я особо не зверствовал - так, синкопы, совмещение ритмических рисунков, мелизмы и прочее. Басист, он ведь как? Он ведь и ласку, и слово приветливое понимает и ценит. Лаской от него большего добьешься, так я думаю. Но обычно после Шуры мне уже с басистом делать было нечего, - разве что по мелочи...
После всего этого мы собирались всем составом и прогоняли новую вещь целиком. А иногда и несколько песен сразу. Андрей Тропилло как-то заявил: "Когда пришел Кирилов, у Майка появилась группа, послушная ему". Чушь! Майк не противопоставлял себя команде, - он был одним из нас. Я много где играл, и могу точно сказать, что такой демократии, как в ЗООПАРКЕ, не видел нигде. К предложениям музыкантов отношение Майка было самым трепетным, но если что-то не нравилось, то и говорилось об этом прямо.
Я был не единственным, кто осмеливался открыто перечить Майку. Например, когда в 1987 году, за пару недель до фестиваля, Майк представил нам на обсуждение откровенно слабую программу, группа взбеленилась и забастовала. Мы с Храбуновым, в ужасе и отчаянии от предложенного, пытались репетировать даже мои (!) вещи, которые я предложил на замену паре майковских. Или другой пример: когда мы с Шурой получили предложение играть в Дании, Майк не только не возражал, но и активно интересовался предстоящей поездкой и ходом подготовки нашей программы. Когда же в Копенгагене мне предложили поработать в одной из датских команд, он тоже не возражал, только ехидно посоветовал: - Будешь продавать Родину, - смотри, дешево не отдавай!
Никакой ревности. А ведь своим легионерством я выбивал коллектив из рабочего гастрольного графика! Майк, даже зная, что я могу и не вернуться, не стал искать замену. Он меня ждал, и я, зная это, не мог не приехать назад (хотя после его смерти и жалел об этом частенько). Искренне не понимаю, как Тропилло додумался до определения "послушная группа"...

Музыканты

Но все это было много позже, а пока вернемся в 1985 год. ЗООПАРК изрядно потяжелел, но напрасно поклонники металла готовили нам торжественную встречу. В те времена я мечтал о работе с духовой секцией, и однажды посоветовал Майку усилить З00 духовыми. Идея ему понравилась, но он предложил осуществить ее чуть позже, добавив: "Есть у меня одно интересное предложение..."
Так появились у нас backing vocals с Александром Петровичем Донских во главе. Петрович, как мы называли его, иногда поигрывал с нами и до того, в качестве приходящего клавишника, так что мы были уже знакомы. И вот, когда шла подготовка к фестивалю Рок-клуба 1986 года, Петрович сказал, что backing vocals готовы к действию "хоть сейчас". Трудолюбивый и талантливый музыкант, бывший вокалист ЗЕМЛЯН, он отрепетировал все песни отдельно с певицами и просто поставил нас перед фактом. Назначили репетицию. Петрович, помню, перед ней все нас уговаривал: "Я вас прошу, только без мата!" Как главный бабник, я сгорал от нетерпения. Наконец, на точку пришли Галина Скигина и Наталья Шишкина (Михася). Мы начали играть, они запели, - и я затащился так, что слова сказать не мог после первой же сыгранной вещи: мне так понравилось, что оставалось только вздыхать и хлопать глазами. Ругаться-то нельзя, даже от восхищения! А потом запели-заиграли вторую, третью... Профессионалы: пели четко, слаженно, чуть подсвинговывая - ни одной левой ноты. Я был в восторге.
Тогда же у нас появился штатный клавишник - Андрей Муратов (ВОЛШЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ, DDT). Я близко знал его с детства: он учился в консерваторской школе, позже сбежал. А рядом ошивался Мурзик - он взял и наложил все, как надо, причем буквально со второго дубля. На фестивале выступили уже вместе. Стали лауреатами, и Майк по этому поводу говорил всем с нескрываемой гордостью: "Сбылась мечта идиота!" Он был доволен.
Отношения в коллективе сложились к тому времени самые теплые. Единственное, что несколько раздражало Майка - статичное поведение на сцене Сережи Тессюля, но на игре оно никак не отражалось: Сергей играл очень аккуратно. Мне нравилось работать с ним, хотя Майк все чаще и чаще начинал вспоминать временно отсутствующего штатного басиста: "Вот погодите ,вернется Илья, - он вам всем покажет!"

Перемены

Однажды, во время лауреатских концертов фестиваля в СКК, Майк подвел ко мне здорового парня и девушку, и представил их: "Знакомься, Кирилыч: это Илья Куликов и его жена Лена". Илья в то время еще находился на поселении в Псковской области, но сидеть ему оставалось несколько месяцев, и я понял: грядут перемены.
Когда Илья освободился, Майк взял его сразу, - правда, с одним условием: "Если я хоть раз только заподозрю, что ты под кайфом, - выгоню!" Мне же, как профоргу, дал задание: "Боюсь, как бы он не сорвался, ты за ним присмотри". Я ответил: "Ты что, он же сопьется!" Майк: "Ничего страшного, лишь бы не торчал".
С Ильей мы нашли общий язык сразу, - желая поближе с ним познакомиться, я перед первой же репетицией пригласил его на обед. Мы славно выпили-закусили и поехали на репетицию, но на трамвайной остановке ко мне пристал какой-то хам, и я был вынужден применить силу. Никто ничего не заметил: он просто упал среди толпы. Мы с Ильей сели в трамвай и поехали к Майку, но за трамваем началась погоня: на ближайшей остановке в салон ворвалась милиция, и нас повязали. "За что вы его ударили?" - спросил меня дежурный в участке. "Они ругали советскую власть, а я сделал им замечание", - не моргнув глазом, соврал встрявший в допрос потерпевший. Я кинулся на этого урода, но меня оттащили...
Майк, выслушав наши оправдания по поводу причины опоздания, заметил: "Ну, думаю, с Ильей вы поладите". Так оно и вышло.
С приходом Ильи произошли некоторые изменения. Звучание группы еще более ужесточилось, появился собственный "зоопарковский" сленг, дедовщина и культ товарища Руководителя. Тогда же появились и первые "официальные" должности: Майк - Руководитель, он же товарищ Генеральный Секретарь; я - товарищ Первый (секретарь), профорг, физорг, секс-символ и, по совместительству, и.о. директора; Шура - секретарь ЦК ВЛКСМ, а Куликов - диссидент.
Появились и дисциплинарные взыскания, - целая система штрафов: за ор (повышение голоса на коллегу), за опоздание, за прогул, за лажу, за игру в нетрезвом виде, за срыв концерта (самое страшное) и за многое другое. Штрафные деньги делились на всех, но обычно тут же становились выручкой ближайшего "прогрессивного" магазина, так что проштрафившийся особо не ущемлялся, а иногда и сразу приходил со штрафом в кармане. Штраф можно было также внести заранее и орать, сколько хочешь и на кого хочешь, - но желающих почему-то не находилось. Система эта была придумана для того, чтобы ограничить вредные привычки некоторых членов коллектива и поддерживать внутреннюю дисциплину.
Взяли директора, - Севу Грача, и он органично влился в группу. Начали снимать первые клипы: "Буги-Вуги", "Мария"...

Успех

Приближался очередной фестиваль Рок-клуба. Ажиотаж, вызванный появлением у нас вокальной группы, уже улегся, и нужно было определять новую генеральную линию команды. Я опять заговорил о духовых, но Майк, втайне от всех готовивший новую программу, дал мне понять, что в его новых песнях они вряд ли будут уместны. "Ну, разве что саксофон..."
Так у нас появился Дядя Миша Чернов (DDT). Я помнил этого джазмена по музучилищу, где часто видел его среди старшекурсников. Мы попросили его поиграть с нами в качестве сессионного музыканта. Он согласился. Крепкий профессионал, он с первого раза сыграл все, что нам было надо, и без всяких "фокусов".
Я думаю, что та программа писалась Майком второпях, отчего и получилась слабоватой. Кроме того, мы приступили к репетициям слишком поздно, - до начала фестиваля оставались считанные дни, и мы попросту не успевали программу эту отшлифовать, а потому и на сцену вышли, немного нервничая. А как было не нервничать, если даже формы песен не все помнили, до того программа была сырой! На том фестивале решили лауреатов не называть, а награждать всякими штучками. Мы получили почетную грамоту "За верность жанру". Публика нами была довольна. Мы- нет.
Именно к тому времени к ЗООПАРКУ начали приходить успех и признание. Фирма "Мелодия" наконец-то, с опозданием в несколько лет, выпустила два наших миньона, потом диск "Белая Полоса". Появились хвалебные (и не очень) статьи в центральной прессе. Мы заняли первое место в хит-параде ТАСС (был такой), сняли клип на песню "Трезвость - Норма Жизни" (весьма цинично звучащую в наших устах). Сыпались гастрольные предложения. Все мы поувольнялись со своих работ и официально устроились работать музыкантами. Нас узнавали на московских улицах, брали автографы, приглашали в престижные телепрограммы (правда, потом не показывали)... Словом, началась сладкая жизнь. Но пришли и первые серьезные проблемы.

Проблемы

Майка стал беспричинно раздражать Мурзик. Объяснить этого он не мог, хоть и пытался. Я часто заступался за старого друга, одно время это помогало, но у Андрея начали возникать трения и с Ильей, а этого Майк уже терпеть не смог, и потому, несмотря на мое заступничество, Муратов нас покинул. Я был против, и не раз потом жалел, что мне не удалось настоять на своем, но Майк был непреклонен. А незадолго до того из-за своего неэтичного поведения группу вынужден был покинуть Саша Донских.
Со всеми ушедшими из ЗООПАРКА музыкантами у нас, однако, остались (и до сих пор остаются) самые теплые отношения. Это не реверанс, это факт.
...Я подозреваю, что первые проблемы с левой рукой стали у Майка появляться еще тогда, но он их тщательно скрывал. Он играл вторую гитару, ее было почти не слышно; но в "Прощай, Детка" ему приходилось играть соло, - и чувствовалось, что, выигрывая его, он напрягался все больше и больше.
Илья предложил взять второго лидер-гитариста, я это предложение поддержал, так как на это место мы планировали пригласить Сергея Данилова (МИФЫ, ЧЕРНЫЙ КОТ), - у него тогда возникли проблемы в МИФАХ, и он собирался уходить. Илья был близким другом Данилыча (они жили по соседству), а потому усиленно его пропагандировал. Мы сделали Сергею предложение присоединиться к нам; он был очень не прочь, и даже на одном из совместных с МИФАМИ концертов в Москве (на стадионе "Динамо") вышел играть, в пику своим, в футболке с надписью "ЗООПАРК". Майк нашим планам не противился: занял выжидательную позицию и стал смотреть, чем все это кончится. Провели несколько совместных репетиций, - гитаристы отлично поняли друг друга. Игра с двумя первыми гитарами сулила нам новые огромные возможности, и я уже было раскатал губу... Но случилось непредвиденное. Майк вызвал меня к себе домой и жестко заявил, что потерпит в группе только одного лидер-гитариста. Глупость ситуации была в том, что в сложившемся положении именно мой голос был решающим. После консультации с Ильей я, стремясь сохранить стабильность состава, отдал свой голос за Шуру Храбунова. Я и не мог поступить иначе.
Примерно тогда же появилась проблема с постоянным звукооператором. Я предложил на это место Сашу Бородицкого (КАЛИНКА, СЕКРЕТ), с которым работал еще в КАЛИНКЕ. Но он был с нами очень недолго, скоро его сменил Илья Маркелов (ГОЛУБЫЕ ГИТАРЫ), который и остался с нами до конца.

Застой

Так мы вступили в нашу очередную фазу - период стабильности, а в просторечии - застой. Чем он был вызван? Часто задаю себе этот вопрос, и прихожу к выводу, что причин было несколько. И главная из них - запись.
С первых и до последних дней моей работы в ЗООПАРКЕ остро стоял вопрос со студийной работой. В том, что с 1985 по 1991 год ЗООПАРКОМ не было выпущено ни одного альбома, личная "заслуга" Андрея Тропилло. В первое время он предоставлял нам студию несколько раз, но затем это делать перестал. А ведь за эти б лет было написано очень много материала, он был аранжирован и готов к записи... Но Тропилло с завидным упрямством саботировал все договоренности с Майком. Однажды, после очередного "динамо", мы поймали Андрея в кулуарах рок-клуба и сделали вид, что "щас будем бить". Он умудрился снова запудрить нам мозги и, естественно, опять канул. Так что в "молчании" ЗООПАРКА и в том, что новые песни звучали только на концертах, виновато не творческое бессилие Майка, а пустые обещания Тропилло. Отчаявшись поработать у него, мы использовали любую возможность записать хотя бы что-нибудь из нового в любой студии. Но удавалось это не часто. Многое из записанного в те годы вошло в альбом "Музыка Для Фильма", который я издал за свой счет в 1991 году. Хорошо хоть, что сохранились кое-какие концертные записи, - пусть отвратительного качества и не дающие полного представления о замыслах Майка...
Вторая причина застоя - постоянная гастрольная гонка. С уходом Севы Грача мы лишились возможности упорядочить гастрольный график, - мотались по стране из конца в конец, порою преодолевая огромные расстояния: могли в течение недели отыграть и в Киеве, и во Владивостоке. Редкие свободные дни все старались проводить с семьями, пытаясь забыть о музыке и гастролях. Правда, уже после нескольких часов, проведенных дома, мы кидались звонить друг другу и выяснять, когда же следующая поездка. Аэропорты и вокзалы стали нашим привычным местом обитания, гостиницы - вторым домом, гримерки - любимым местом развлечения и отдыха. Новые темы приходилось репетировать перед концертами, иногда даже в перерывах между ними, что вдвойне вредно и для репетируемой вещи, и для следующего концерта. Иногда мы прямо с поезда отправлялись в студию, - я только успевал заехать домой за барабанами. Такой бешеный темп жизни не способствует творчеству.
И третья причина. Несмотря на успех у публики, Майк перестал получать удовлетворение от творчества. Он постоянно метался: сочинял - рвал, сочинял - рвал. Его одухотворенная, тонко чувствующая время натура явно подсказывала ему: грядут перемены в понимании духовных ценностей (Майк бы меня убил за эту фразу). Он видел массовое барыжничество в масштабах страны и не принимал его. Искренний патриот, Майк никак не мог понять, как можно приноровиться к переменам, которые ведут к явному развалу империи. Мы много беседовали с ним о политических переменах, и я был крайне удивлен, что внешне аполитичный Майк имел собственные (и весьма странные) взгляды на многие волновавшие нас тогда проблемы. Как-то раз он в приливе откровенности показал мне только что написанный текст, - ироничные, горькие и злые стихи, полная противоположность всему написанному им до того. С безжалостной четкостью я осознал тогда: Майк не принимает время, а время не принимает его. "Всё, дальше - финишная прямая", - подумал я. Помню, я удивленно посмотрел на него, и по его пристальному ответному взгляду понял: он убедился в том, что я правильно оценил его проблемы.
С того дня мы сблизились и стали друзьями - в самом светлом и высоком понимании этого слова. У нас больше не было секретов или закрытых тем. Он легко открывал мне свои мысли, планы и опасения, знакомил со своим миром, не испытывая при этом никакого дискомфорта. Я жадно впитывал все сказанное и никак не мог понять, отчего он не боится говорить мне все это. Он - поэт, а я - всего лишь барабанщик, музыкальный ремесленник...
Это разъяснилось само собою. "Кирилыч, мы с тобой - последние романтики", - как-то раз сказал он. И, помолчав, горько добавил: "Говорят, что самые отъявленные циники вырастают из неудавшихся романтиков..." И надолго замолчал. Я знаю, он не хотел становиться циником, да и не собирался. До смерти было еще далеко, но обратный отсчет времени начался уже тогда.
А для ЗООПАРКА время остановилось. Хотя события мелькали с калейдоскопической быстротой: гастроли, гастроли, гастроли...

Панки

Мы стали сниматься в фильме режиссера Киселева "Буги-вуги каждый день". Материала было отснято очень много, но сам фильм меня удивил, - я ожидал большего. Майк рассказывал, что Боря Гребенщиков, приглашенный им на премьеру, сказал после просмотра: "Самый честный фильм о рок-н-ролле, который я видел". Я не был согласен. В то время мы дружили с Юрой Скандалом (ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК) и его приятелями, и они открыли мне целый пласт панк-культуры. И мне очень нравится фильм "The great rock'n'roll swindle". Очарованный панком, я влюбил в него Илью; мы вместе чуть-чуть повлияли на Шуру, и результатом этого стала новая аранжировка песни "Здесь Нас Никто Не Любит" - в фильме Киселева есть кусочек ее концертного исполнения.
Майк уважал панк, как и любую другую хорошую музыку. Он никогда не говорил: "Я этого не люблю". Он мог сказать: "Я этого не понимаю". Чтобы пасть в его глазах, достаточно было сказать: "Я ненавижу такую-то музыку" - и все, его мнение об этом человеке изрядно ухудшалось.
Юра Скандал покинул ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК и ошивался без дела в Рок-клубе, куда как раз приехал датский проект "Next stop rock'n'roll". Юра быстро сдружился с тамошними панками, и те предложили ему выступить в Копенгагене. Скандал сотоварищи сколотил панк-группу, пригласив меня и Шуру в качестве сессионных музыкантов, и назвал ее SKINEATERS. Майк нас отпустил, и мы уехали. Шура вернулся довольно быстро, а все остальные задержались надолго. Там я познакомился с довольно интересным человеком, у которого возникли проблемы с датскими властями. Мы срочно переправили его в Союз, и он поселился у меня. Звали его совершенно замечательно: Хулио Луис Альберто Перейро. Он вскоре нашел выходы на заправил шоу-бизнеса в Аргентине, и я не мог этим не воспользоваться. Вернувшись в Россию, я застал нового человека в команде - Люсю Волкову (СПОКОЙНОЙ НОЧИ). Она стала нашим последним директором; работалось с ней легко.

Выстрелы

Через некоторое время, когда уже оформлялись наши документы на выезд в Аргентину, случилась неприятность: арестовали Илью Куликова. Гастроли сорвались, в Аргентину поехал я один и много позже. А тогда я был вынужден бегать по знакомым адвокатам и собирать для суда ангельские характеристики на Илью. Майк рассвирепел от такого поступка нашего басиста (хотя того элементарно подставили) и поклялся выгнать из группы, как только он выйдет на свободу. Выполнить свое обещание он не смог - Илью освободили из зала суда в день похорон Майка. Получилось так, что Лена, жена Ильи, подошла к нему на суде и сообщила о смерти Майка. Запрессованный судом Илья не выдержал и расплакался. Судья посчитал его слезы следствием раскаяния и освободил. Так даже после смерти Майк помогал своим...
Когда Илью взяли под стражу, всем нам уже надоела постоянная чехарда с басистами. В результате Майк уговорил поиграть на басу своего друга, гитариста Наиля Кадырова (ПОЧТА, РАЗНЫЕ ЛЮДИ). Это был наш последний состав, хотя формально ЗООПАРК существует до сих пор: в нем два человека - Шура и я.
Последняя наша гастроль состоялась в белорусский город Светлогорск, - там было очень грустно, и постоянно случались всякие накладки. Мы вернулись оттуда с облегчением, и я принялся за восстановление древней совместной с Цоем записи, а Майк сильно захандрил. Все, что с ним происходило в те дни, было им описано в песне "Выстрелы", сочиненной задолго до происходивших событий. Она не была изначально биографичной, но ею стала, - настолько Майк предвидел свою судьбу. В записи она вышла уже после его смерти (альбом "Музыка Для Фильма"), хотя и раньше нами предпринимались попытки выпустить ее.

Финишная прямая

Лето 1991 года выдалось жарким, делать ничего не хотелось. Но у Майка появились новые идеи, и мы ждали нового прорыва. Не имея возможности высказаться в музыкальном плане на протяжении нескольких лет, измотанный непрерывными гастролями, с истощенной нервной системой, Майк все больше и больше писал "в стол". Он быстро мудрел, ему открывались неизвестные нам истины, - из-за этого он сильно оторвался от своего привычного окружения, которое попросту перерос и которое перестало его понимать, принимая его отчужденность за результаты неудачного совместного пьянства. Впоследствии именно эти "друзья" запустили гаденький слушок о его смерти от алкоголя. Майк все больше и больше самоизолировался; потеряв интерес к старым друзьям, он не искал новых знакомств.
Накопившаяся усталость усугубилась тяжелой для всякого музыканта проблемой: резко ухудшилась моторика левой руки, - иногда он даже не мог взять аккорд. Хотя Майк, как любой музыкант, тщательно скрывал свои болячки, особенно профессиональные, - во избежание слухов и домыслов, но, в конце концов, был вынужден обратиться к врачам. Они его не обнадежили.
Все это происходило на фоне семейных неурядиц, которые закончились разрывом Майка с женой Натальей, с которой он прожил много лет и очень ее любил.
Больной, на грани нервного срыва - Майк не сдавался. Наблюдая за моей работой по восстановлению одной из первых записей Цоя, он предложил мне спродюсировать задуманный им сольный альбом. Я быстро договорился с приятелем, Валентином Рындиным (звукорежиссером Эдиты Пьехи), и он согласился предоставить нам студию. Оставалось лишь найти деньги на пленку и прочие необходимые мелочи. Майк сказал, что вопрос с деньгами решит сам. Как он собирался это сделать, я не стал спрашивать, хотя и знал, что достать деньги ему будет трудно.
Стремясь оградить себя на время работы над альбомом от пьющих друзей, Майк взял гитару, пачку бумаги и переехал жить ко мне. Я понимал, что многолетнее гастрольное ралли не прошло для него бесследно, - он нуждался в отдыхе, в резкой смене обстановки. Каждое утро его мозг, "разогнанный" многочасовой ночной работой, не мог переключиться сразу на отдых; он бродил по квартире, играл с Кисой, смотрел телевизор или разжигал камин.
Про Кису - отдельный рассказ. Когда моя жена работала в дуэте с И. Корнелюком, у кошки их костюмерши родились котята. Ольга упросила меня взять одного. Котят было двое: здоровый пацан и больная, слабая девочка. Мы ее взяли и выходили. Она моталась со мной по гастролям, любила смотреть из иллюминатора самолета на облака и была, по словам Майка, "удивительно интеллигентной кошкой". Она стала общей любимицей - так сказать, "командная Киса". Очень любила сниматься в клипах, до упаду смеша режиссеров. Позже я предложил ее использовать как "лицо ЗООПАРКА"; Майк не возражал, но выполнить этот замысел мы смогли только после его смерти, когда самостоятельно выпускали пластинку "Музыка Для Фильма": там на "яблоке" - Киса. На стороне А она смотрит на нас, на стороне В - вид сзади. И никаких букв и надписей.
Когда Майк, живя у меня, работал ночами, Киса постоянно пыталась прилечь на лежащий перед ним лист бумаги, надеясь, по-видимому, отвлечь его от писанины. "Киса, иди на фиг! Киса, не мешай!" - вежливо уговаривал ее Майк, но она упорно лезла на лист то слева, то справа, явно и осмысленно не давая ему писать.
Все чаще для того, чтоб уснуть после ночной работы, Майку приходилось употреблять алкоголь. Обычно одной бутылки ему хватало на 3-4 дня. Наши жизненные ритмы не совпадали, - утром я убегал по нашим делам, а Майк ложился спать. Иногда мы вместе выпивали: я "на ход ноги", он перед сном. Как-то раз, вернувшись домой, я обнаружил, что он, вместо того чтоб спать, весь день пил. "Майк, на фига ты столько выжрал? Сдохнешь ведь как собака!" - ласково попенял я ему (такой был в ЗООПАРКЕ специфический юмор). "А я этого и хочу", - ответил он, не приняв моего тона. Я стал уговаривать его уехать отдыхать в Литву, к моим родственникам. Многочасовые уговоры неожиданно увенчались успехом: он согласился. Я побежал на вокзал покупать билеты на ближайший поезд...
Двух недель сплошных прогулок, рыбалки, раскатывания на бабушкином авто и здоровой еды оказалось недостаточно, чтоб снять многолетнюю усталость. Но желание Майка вернуться домой было сильнее, - он рвался работать.
По приезду Майк окончательно переселился ко мне и принялся лихорадочно писать. В перерывах он заводил бесконечные разговоры о смерти и женщине. Стало понятно, что он уже не предчувствует смерть, - он уже точно о ней знает.
По просьбе моей мамы я помогал ей в ее туристической советско-американской фирме, - временно работал групповодом. Рассказывая Шуре Храбунову о своей новой неожиданной профессии, я шутливо заметил: "Майк собрался помирать, так что нам всем придется искать другую работу".
Майк стал работать на износ, сутками напролет. Он поднимал меня ночью с постели и читал только что написанное. Иногда я слышал сквозь сон, как он рвет стихи; выходя из спальни, я видел, как он сжигает в камине целые кипы бумаг. Сколько он всего уничтожил тогда! "Зачем жечь, потом доработаешь", - как-то заметил я ему. Он удивленно посмотрел на меня и грустно сказал: "Потом не будет".
Таким я и запомнил его: бледный, измученный бессонницей, с лихорадочно горящими от переутомления глазами... Однажды утром он уехал. Навсегда.

Смерть

В тот день, не дождавшись Майка, я лег спать. Разбудил меня резкий телефонный звонок: это был Храбунов. "Валера, ты оказался прав". "В чем?" - не понял я. "В том, что нам надо искать другую работу. Миша умер", - ответил Шура. Бросив трубку, я помчался к нему, даже не догадавшись взять такси. Когда я через полчаса вошел в комнату Майка, он еще не остыл. Рядом с ним сидели мама и сестра. Я посмотрел и, не зная, что сказать или сделать, вышел на кухню. Там сидел потерянный Шура. Его жена Тася, готовясь к своему дню рождения, привезла накануне ящик вина "Букет Молдавии", который мы с Шурой и выпили за ночь. Оглушенные горем, пили молча, и нам никто не мешал.
Экспертиза показала, что алкоголя в крови у Майка не было, а смерть наступила вследствие кровоизлияния в мозг, вызванного переломом основания черепа. Подобная травма возможна в результате сильного удара в голову спереди либо при сильном толчке сзади в корпус. Было выяснено, что в тот день Майк возвращался домой, и во дворе произошло нечто такое, в результате чего он получил травму и лишился некоторых личных вещей.
Превозмогая боль, он поднялся на лифте в свою квартиру на 7-м этаже, открыл входную дверь, прошел по коридору, вставил ключ в дверь своей комнаты, - но тут силы оставили его, он упал и пролежал возле двери около часа (соседей не было дома). Когда его обнаружили, Майк был еще жив. Вызвали "Скорую помощь", - врачи отказались везти его в больницу и велели "готовиться к худшему". Вызвали вторую "Скорую", но та приехала уже слишком поздно...
Уголовное дело возбуждено не было, но в день похорон я обещал отцу Майка, что достану того, кто это сделал. К сожалению, мне лишь удалось выяснить, что соседский мальчишка видел, как какой-то незнакомый человек пытался поднять Майка с асфальта во дворе. Пропавшие вещи также нигде не обнаружились. Следы затерялись...


Post mortem


После смерти Майка Саша Храбунов, Наталья Науменко, я и Илья Куликов собрались в комнате Майка разбирать его архив.
Все личные документы, семейные фотографии и прочее, что касалось личной жизни Майка, было взято Натальей. Все, что касалось музыкальной жизни Майка, его творчества, - осталось в ведении группы. Потому что не было отдельно Майка и отдельно его команды. Был ЗООПАРК - единый и неделимый. "Мне нравится играть в группе", - не раз говорил Майк.
Я, как исполняющий на тот момент обязанности директора группы и будучи фактическим заместителем Майка по общим вопросам, предварительно заручившись согласием мамы Майка, его сестры и его вдовы, был вынужден забрать часть архива Майка и хранившийся у него архив группы к себе домой, - в его комнату въезжали чужие люди. Позже мы с Храбуновым тщательно рассортировали и проанализировали все эти документы.
Часть Майковского архива хранилась у меня несколько лет, после чего эти бумаги забрал себе его отец. Причем - при весьма интересных обстоятельствах.
Бережно относясь к документам Майка и панически боясь потерять хотя бы один листок из архива, я с большой неохотой допускал к нему жаждущих сенсаций журналистов и прочих любопытствующих. В те времена, сразу после смерти Майка, нечистоплотными людьми предпринимались частые попытки залезть в Майковские записи и покопаться в них, поэтому я был очень осторожен в вопросах допуска к архиву. Как любой нормальный человек, я понимал, что попросту неприлично рыться в чужих вещах и заглядывать в чужие записные книжки, а тем более - делать их достоянием гласности и объектом дурацких обсуждений некомпетентными людьми. Тогда они пошли другим путем: не знаю, что именно они наплели родителям Майка (кажется, что-то о ненадлежащем (!) хранении), но однажды вечером мне позвонил его отец и непреклонным тоном потребовал вернуть архив. Не имея ни морального права, ни желания отказывать ему, я согласился. Он забрал архив на следующее же утро, - я едва успел достать все бумаги из шкафов. Я попросту выложил на стол все документы, объяснил ему, где что лежит, а также, по его требованию, сделал полный финансовый отчет о делах ЗООПАРКА. К моему удивлению, он очень тщательно все проверил, но, судя по всему, остался удовлетворен. Тем не менее, позже он потребовал изъять Майковскую долю имущества (состоявшую из части еще не проданных пластинок) и передать ему. Что и было сделано, хотя это изрядно обескровило баланс команды и делало невозможным выпуск дальнейших материалов. Ведь в то время деньги обесценивались мгновенно, а товар - всегда товар.
Хотя пластинки выпускались на мои личные деньги, заработанные тяжелой и изнурительной игрой в ночных рок-н-ролльных клубах Копенгагена, а также на деньги, вырученные от совместного с Марьяной Цой проекта "Неизвестные Песни Виктора Цоя", я не делал особой разницы между своими деньгами и собственностью группы, которой, по правде говоря, вовсе и не было (если не считать архив). Но, забрав значительную часть пластинок, в которые были вложены практически все деньги, отец Майка делал невозможным не только развитие группы, но и ее дальнейшее нормальное существование. Изъяв архив, он лишал команду корней. Может быть, он этого и не знал. А объяснять что-либо далекому от музыкальной жизни человеку бесполезно. Да и, к тому же, он действовал явно по чужой подсказке.
Много лет спустя эта история получила неожиданное продолжение. В 2000 году вышла книга "Михаил "Майк" Науменко. Песни и стихи", где авторы намекают, что некие документы из архива были утрачены, и морочат голову читателям утверждениями, что якобы существует 8 (!) песен Майка, сочиненных им перед смертью. И даже рискнули их название выдумать! Но один из авторов книги - бывший редактор журнала "Рокси" Александр Старцев - неоднократно видел архив и, более того, имел возможность с ним поработать. Я никогда ему в этом не отказывал. Правда, при жестком условии: документы не выносить, работать у меня, обязательно в трезвом состоянии. Судя по всему, последней пункт оказался для Саши невыполнимым, так как до серьезной работы с архивом он так ни разу и не добрался. Хотя объективности ради должен сказать, что попыток им предпринималось немало.
Сейчас он утверждает, что, пока архив хранился у меня, ему почудилось в бумагах нечто такое, что в последствии не было предъявлено отцом Майка. И в этом виноват мой образ жизни, якобы не способствующий хранению архива. Думаю, что причина в другом, совершенно в другом. Он просто не мог работать при Майковских родителях в том состоянии, в котором пребывал у меня. Потому-то иллюзии и рассеялись! А его заявление об утраченных песнях, безусловно, внесло отсутствующую интригу в книжку. Особенно убедительно выглядит приведенная Старцевым в качестве названия несуществующей песни надпись на моей концертной футболке, которую Майк решил переделать, и черкнул для памяти на полях эскиза для своей футболки: "Здесь нас никто не любит, все только обижают". Неутомимый исследователь принял эту надпись за откровение Майка, и вот, пожалуйста, - сенсация готова!
Ничего из архива не пропало, да и не могло пропасть: моя дама сердца частенько называла меня Плюшкиным за страсть сохранять всякую ерунду и даже явно ненужные вещи. Шутки шутками, но именно так у меня сохранилась запись с Цоем, да и еще много такого, что не дает спокойно спать всяким…
Я прошу ,успокойтесь, хватит лгать о человеке, который уже не может ответить ничем, кроме написанных им песен. Прекратите распускать сплетни о его смерти от пьянства и нести прочий бред! Майк жил как честный рокер, и смерть принял достойную - "не от водки и не от простуд". Спросите лучше сами себя: а могу ли я умереть от тоски по любимой? То-то же…
Остальное - трагическое стечение обстоятельств.

Эпилог

Судьба "зоопарковцев" сложилась трагично. Вскоре после смерти Майка Илья Куликов опять попал в тюрьму, Илья Маркелов тяжело заболел, я едва не погиб от сердечного приступа, а Саша Храбунов вернулся в инженерную область.
Далее все пошло еще хуже: умер Илья Куликов; Илью Маркелова полностью разбил паралич, - он был обездвижен до конца жизни; Шура стал играть в клубах; меня упекли в тюрьму за несовершенное мною убийство; Киса умерла от огорчений и преклонного возраста.
Единственные, кто меня радуют, - это дети наших умерших друзей, которые пошли в рок-н-ролл. Родион Куликов играет на бас-гитаре в своей команде, а Евгений Науменко серьезно осваивает барабаны.
Бог в помощь, парни!

Подготовила Екатерина БОРИСОВА
Валерий Кирилов искренне благодарит Александра Алексеевича Пузанова за оказанную помощь в написании материала.

Xek (Майк_Науменко) все записи автора Майк Науменко

Майк о Майке.

ЗООПАРК

Журнал "Зеркало" весьма туманно намекнул мне на то, что очередной номер его выйдет в свет со статьей о нас. На тот случай, если редакция не отказалась от этого достойного намерения, посетив наш концерт, я присылаю ей эти записи.

Я только что вернулся из Москвы домой в Петербург, сейчас ночь, половина второго, я сижу на кухне, курю любимый "Беломор" и пытаюсь более или менее связно и внятно изложить на бумаге свои мысли о нашей группе.

Для начала: сам факт существования "Зоопарка" меня глубоко удивляет. Мне до сих пор неясно, каким образом мне удалось заманить трех человек в подобное заведомо безнадежное предприятие, но пока /тьфу-тьфу-тьфу/ все складывается лучше, чем могло быть.

Я люблю группу "Зоопарк" за то, что многие ее не любят. Есть люди, которые нас буквально ненавидят. Я очень им за это обязан. Есть люди, которые считают нас одной из лучших /по крайней мере, в Ленинграде/ групп. Им я, наверное, обязан тоже.

Играем мы нарочито грязный рок-н-ролл, не заботясь чрезмерно о чистоте звучания, о ладе и тому подобное. Главное - это общий кайф, интенсивность звука, энергия, вибрация. Многие считают, что все должно быть чистенько, прилизано и красивенько /петербургские группы "Зеркало", "Пикник", например/. Я придерживаюсь другого мнения. По-моему, главное - это чтобы публике не было скучно. В конечном итоге, все мы играем для /и на нее/.

История "Зоопарка" кратка. Мне всегда хотелось сделать программу, состоящую из моих песен, причем сделать ее в электричестве. Довольно долго это по разным причинам не удавалось. В конце концов, все случилось так:

Однажды /осенью 1980 г./, когда я кирял в гостях у своего приятеля Иши /замечательнейший человек, соавтор песни "Московский блюз", к нему домой приехал его школьный приятель Илья Куликов, который оказался басистом. Мы понравились друг другу /мы оба овны/ и, стоя на балконе и распивая очередную бутылку рома с пепси-колой /мой любимый напиток/, решили попробовать поиграть вместе. Удивительно то, что утром мы об этом вспомнили. Попробовали. Понравилось.

Дело оставалось за барабанщиком и вторым гитаристом. Искали мы их довольно долго. Перепробовали несколько кандидатур, которые при ближайшем рассмотрении оказывались или хорошими людьми, но ни к черту не годными музыкантами, или наоборот. Наконец, басист/перкуссионист "Аквариума" Михаил Васильев порекомендовал мне некоего барабанщика, с которым он играл в армии.
Барабанщиком этим оказался Андрей Данилов. Играл он в составе малоизвестной группы "Прощай, черный понедельник" /помните Воннегурта?/. Это был традиционный состав - гитара, бас и барабаны, - и играли мы все, что не лень, начиная с "Дип Пёрпл" и кончая "Б-52". Были у нас и свои номера, которые лично мне не понравились, но многие отзывались об этом составе весьма положительно.
Я поговорил с Андреем и Шурой /лидер-гитаристом/, и мы -эх, да заиграли вместе. Для начала мы не смогли придумать ничего умнее, как сесть "на точку" за город и играть на танцах. Место было весьма специальное: совхоз. Люди еще более специальные: подавай им "Бони М." и "Машину времени". Но платили нам мало, и играли мы в этой связи то, что хотелось нам, а не им, а именно, классические рок-н-роллы /Чака Берри, Карла Перкинса, Лэрри Уильямса и т.п./ и классику 60-70-х /Стоунз, Боуи, Ти Рэкс и др./. Правда, в коммерческих целях, чтобы не побили, пришлось исполнять им что-то'"За Одессу"-и пресловутый "Поворот", но последний мы играли, чтобы не было совсем тошно, в стиле "рэггей".

Работали мы там месяца три /с февраля по апрель сего года/, но, в конце концов, пришли к выводу, что овчинка выделки не стоит /платят мало, ездить далеко/, уволились и засели за свои номера.

Отрепетировали кусок программы, в мае прошли официальное прослушивание, залитовали часть песен /худшую/ и получили разрешение на концертную /правда, непрофессиональную/ деятельность.

Сейчас играем концерты /реже, чем хотелось бы/, репетируем /реже, чем хотелось бы/, валяем дурака /больше и чаще, чем хотелось бы/, и на что-то надеемся, правда на что, не знаем сами.

Немного подробнее о музыкантах "Зоопарка":

лидер-гитарист - АЛЕКСАНДР ХРАБУНОВ /Весы, Кабан/. Всю жизнь играл в составах без ритм-гитары и поэтому любит "пильтьё" помногу. Сначала мне это не нравилось, но потом я понял, что в этом есть свои кайфы, и сейчас с трудом могу представить, как бы мы звучали с другим гитаристом. Шурина гитара придает моим довольно легким песням уместную тяжесть. Шура очень тихий и спокойный человек, но несколько раз в год напивается сверх меры, становится абсолютно неуправляемым, начинает пытаться набить всем морду и прихватить всех барышень в радиусе трех километров /ни то, ни другое обычно не получается/. На сцене он преступно скромен. Бегать, прыгать и вставать в красивые позы отказывается напрочь, ссылаясь на занятость своими педалями. Я не теряю надежды на его перевоспитание.

У меня есть подозрение, что моя музыка ему глубоко безразлична. Впрочем, возможно, я и ошибаюсь.

Барабанщик - АНДРЕЙ ДАНИЛОВ /Дева, Обезьяна/. Жуткий бабник. У него физическая куча дам, которая к тому же непрерывно растет. Основной недостаток его заключается в том, что в нетрезвом виде он решительно отказывается держать ритм и забывает все свои достаточно хорошо отрепетированные барабанные партии. Мы постоянно пытаемся не давать ему алкоголь перед концертами, но удается это, увы, далеко не всегда. Андрюша любит всякую музыку, и на данном этапе хочет играть "новую волну". Занимается фотографией.

Бас-гитарист - ИЛЬЯ КУЛИКОВ /Овен, Крыса/. Несмотря на сравнительную юность, имеет солидный музыкальный опыт. Играл везде, начиная с Ленконцерта, продолжая цирком /?!/ и кончая разнообразными рок-группами /я слышал только последнюю, она называется "Маки" и была хороша/. Я считаю Илью превосходным басистом, у него колоссальное чувство ритма и гармонии и весьма незаурядный вкус. Он пишет песни, которые, я надеюсь, мы когда-нибудь будем играть. Любит Моррисона, Дэвида Боуи и многое другое. У Ильи есть кое-какие черты, которые мне иногда не по душе, но, что делать, в ком их нет.

Наконец, дело дошло до меня. Я - МИХАИЛ, "МАЙК" НАУМЕНКО, /Овен, Коза/ играю в группе на гитаре, пою и пишу /пока/ все песни.

О себе придется писать подробнее. За гитару взялся сравнительно поздно, лет в 15, естественно, под влиянием БИТЛЗ. Тут же начал писать песни, причем, по молодости лет, на английском языке - я знаю его не так уж плохо. Играл во множестве дряннейших составов, причем играть приходилось полный бред: от "Машины времени" до "Генезис" и все, что посередине. В 1975 г. довольно близко познакомился с "Аквариумом" и под благотворным влиянием Гребенщикова стал писать тексты на родном языке. Некоторое время играл с "Аквариумом" электрическую рок-н-ролльную программу в качестве лидер-ритм гитариста. Мы лихо одевались и накладывали на лица килограммы грима, губной помады, теней и т.д. Это был кондовый, правда, несколько запоздалый глэм-рок.

Летом 1978 г. мы с Гребенщиковым, сидя на берегу Невы, записали на пленку ряд наших акустических песен и выпустили "альбом" под названием "Все братья-сестры". Качество записи было устрашающе, но это были хорошие времена.

В 1980 г. опять-таки летом я записал /спьяну и сдуру/ уже совсем сольный акустический "альбом" "Сладкая Н. и другие". В записи мне помогали все тот же Борис Гребенщиков и Вячеслав Зорин, гитарист весьма специальной группы "Капитальный ремонт", с которой в 1979 г. мы гастролировали по Вологодской области. Запись получилась хотя и хорошей по качеству /писались, наконец, в студии/, но на удивление занудной /но многим она нравится/. Впрочем, там есть, как мне кажется, хорошие песни.

Осенью и зимой-1980 г. я вместе с "Аквариумом" несколько раз приезжал в Москву и играл /и пел/ в качестве "сольного автора". Принимали меня неплохо, и я почти полюбил столицу, к которой раньше относился весьма скептически. К тому же у меня появился ряд очень приятных знакомств, которые я очень ценю, в их числе чудесная группа "Последний Шанс". Я отношусь к ней очень нежно.

В 1981 г. Начался "Зоопарк", о котором я написал все, что смог. Кроме того, в этом году я начал толстеть и катастрофически тупеть.

Передаю все права на перепечатку с любыми изменениями и сокращениями журналу "Зеркало".

Р.S. К статье. На концерте к нам пришла записка, в которой любознательные слушатели интересовались, почему мы играем песни из репертуара группы "Аквариум". Думаю, что нужно разъяснить ситуацию. Мы НЕ играем чужих композиций. Все песни, которые мы исполняли на концерте в МИФИ, были написаны мной. А Гребенщикова за то, что он не объявляет автора "Пригородного блюза", я еще затаскаю по судам!

С уважением

Mike

От редакции: БГ ни в чем не виноват, произошла ошибка: он назвал автора "ПБ", но автор записки был, видимо, чем-то занят и не расслышал.


--------------------------------------------------------------------------------

МОЯ АНКЕТА /не знаю, зачем и кому она нужна, но тем не менее/.
НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ: Михаил В. Науменко
СЦЕНИЧЕСКОЕ ИМЯ: Майк
ДАТА РОЖДЕНИЯ: 18.04.55 года
РОСТ: 1,73 /или что-то около/
ВЕС: не знаю
ЦВЕТ ГЛАЗ: карие
ЦВЕТ ВОЛОС: шатен
ХОББИ: собирание материалов о Марке Болане и Д.Боуи
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ: ей-Богу, не помню
КРУПНЕЙШЕЕ СОБЫТИЕ В КАРЬЕРЕ: пока не было
НЕПРИЯТНЕЙШЕЕ СОБЫТИЕ В КАРЬЕРЕ: работа в ресторанном оркестре на Кавказе
ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТ: очень темно-синий
НАПИТОК: ром, красные сухие вина
ЕДА: не знаю
ГРУППА: /отечественная/ - АКВАРИУМ
/зарубежная/ - РОЛЛИНГ СТОУНЗ
СОЛЬНЫЙ АРТИСТ: Марк Болан
УВЛЕЧЕНИЯ: чтение западной музыкальной прессы и отечественных детективов 40-50-х годов, сдача пустых бутылок, валяние дурака, общение с рок-музыкантами посредством сухого вина.
ЛИЧНЫЕ НЕПРИЯЗНИ: глупые девочки, глупые мальчики, тушеная капуста
ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЦЕЛЬ: играть и записывать ту музыку, которая мне нравится.


--------------------------------------------------------------------------------

ЗООПАРК
Тексты песен

СЛАДКАЯ Н

Я проснулся утром одетым в кресле
В своей каморке среди знакомых стен
Я ждал тебя до утра: интересно, где ты
Провела эту ночь, моя сладкая Я.?
И кое-как я умылся и почистил зубы
И, подумав, решил, что бриться мне лень
Я вышел и пошел, куда глядели глаза,
Благо было светло, благо был уже день.
И на мосту я встретил человека,
И он сказал мне, что знает меня,
И у него был рубль, а у меня четыре
В связи с этим мы взяли 3 бутылки вина.
И он привел меня в престранные гости,
Где все сидели за накрытым столом
Там пили портвейн и играли в кости
И называли друг друга гавном.
Все было так, как бывает в мансардах:
Из двух колонок доносился Бах,
И каждый думал о своем: кто о шести миллиардах,
А кто всего лишь о шести рублях.
И кто-то как всегда нес чушь о тарелках,
И кто-то как всегда проповедовал дзэн
А я сидел в углу и тупо думал: где ты
Провела эту ночь, моя сладкая Н.?
Не принимая участия в общем веселье,
Я пристроился на кресле и потягивал ром,
А люди приходили и опять уходили,
И опять посылали гонцов в гастроном.
И дамы были довольно любезны,
И одна из них пыталась захватить меня в плен,
Но я молчал пень пнем и думал: с кем и где ты
Провела эту ночь, моя сладкая Н.?
И я был зол на себя, и я был зол на вечер,
И к тому же с трудом отыскал свой сапог,
И хотя меня там просили остаться,
Я решил уйти, хотя остаться мог.
И когда я пришел домой, ты спала,
Ноя не стал тебя будить и устраивать сцен,
Я подумал: так ли это важно, с кем и где ты
Провела эту ночь: моя сладкая Н.?
1979

ПРИГОРОДНЫЙ БЛЮЗ /№ I/

Я сижу в сортире и читаю "РОЛЛИНГ СТОУН",
Венечка на кухне разливает самогон,
Вера спит на чердаке, хотя орет магнитофон.
Её давно пора будить, но это будет моветон.
Дождь скребет второй день
Нужно спать, но спать лень,
Хочется курить, но не осталось папирос.
Я боюсь думать, наверное, я трус.
Денег нет, зато есть
Пригородный блюз!
Какая-то мадам звонит мне третий час,
От нее меня тошнит уже не первый раз.
Отвечаю: ненавижу, не люблю и не хочу,
Я говорю: меня здесь нет, я давно ушел к врачу!
Разбиваю телефон, иду пить самогон,
Хочется курить, но не осталось папирос.
Я боюсь спать. Наверное, я трус.
Денег нет, зато есть
Пригородный блюз!
Часы пробили ровно 11 часов,
Венечка взял сумку с тарой и без лишних слов,
Надел мой старый макинтош и тотчас был таков,
Вера слезла с чердака, чтоб сварить нам плов.
Двадцать лет - как бред.
Двадцать бед - один ответ.
Хочется курить, но не осталось папирос.
Я боюсь жить. Наверное, я трус.
Денег нет, зато есть
Пригородный блюз!
1979

ТЫ ДРЯНЬ

Ты дрянь. Лишь это слово способно обидеть.
Ты дрянь. Я не могу тебя любить и не хочу ненавидеть.
Ты не тот человек, с которым я способен жить.
Когда ты лжешь мне в лицо, мне хочется тебя убить.
Ты бьёшь мои тарелки одну за другой,
Ты строишь всем глазки у меня за спиной.
Ты дрянь.
Ты продала мою гитару и купила себе пальто.
Тебе опять звонят весь день, прости, но я не знаю, кто.
Но мне до этого давно нет дела:
Вперед, детка, бодро и смело,
Ты дрянь.
Ты спишь с моим басистом и играешь в бридж с его женой,
Я все прощу ему, но скажи, что мне делать с тобой?
Тебя снимают все подряд, и тебе это лестно,
Но скоро другая займет твое место,
Ты дрянь.
Ты клянчишь деньги на булавки, ты их тратишь на своих друзей,
Слава Богу, у таких, как ты, не бывает детей.
Ты хочешь, чтоб все было по первому сорту,
Но готова ли ты к 502-му аборту?
Ты дрянь.
Ты вновь рыдаешь у меня на плече, но я не верю слезам.
Твое прелестное личико катится ко всем чертям,
И скоро, очень скоро ты постареешь,
Торопись, и тогда, может быть, ты успеешь.
Ты дрянь.
Нет, ты не тот человек, с которым я способен жить,
Когда ты лжешь мне в лицо, мне хочется тебя убить.
Наверное, мы слеплены из разного теста,
И скоро другая дрянь займет твое место.
Ты дрянь /лишь это слово способно обидеть/.
Ты дрянь /не могу тебя любить и не хочу ненавидеть/.
Ты дрянь.

БЛЮЗ С ОБСТОЯТЕЛЬНЫМ И ПОДРОБНЫМ ОПИСАНИЕМ ТОГО,
КАК ИША И МАЙК ОБЛОМАЛИСЬ В МОСКВЕ В МАРТЕ 80 ГОДА

Здесь нас никто не любит, и мы не любим их,
Все ездят на метро, ну а мы не из таких,
Мы берем моторы, хоть в кармане голяк,
И мы киряем свой портвейн, и мы пьем чужой коньяк.
Я ненавижу Таганку, не люблю Арбат,
Еще по одной /наливай!/, и пора назад.
Здесь нас никто не любит и не зовет на флэт
Не выставляет пиво, не готовит нам обед.
Мы всем поддерживаем кайф, нам кайф ломают кругом,
В Сокольниках и в Центре - кругом один облом.
Здесь холодно и гадко, здесь очень не в умат,
Ещё по одной /наливай!/, и пора назад.
И барышни в столице милы, но не для нас.
Они не любят звезд панк-рока, идут в сплошной отказ.
Меня динамит телеграф, не выдавая перевод,
Мне некуда укрыться, когда болит живот.
Из порванной штанины глядит мой голый зад,
Ещё по одной /наливай!/, и пора назад.
Там стрёмно в магазинах, там все не как у нас.
Там нету бормотухи, в продаже только квас,
Народ там озверевший, он бьет друг другу фэйс
Никто не знает СТРЭНГЛЕРЗ, на тоне только СПЭЙС.
От этой всей достачи так и тянет на мат.
Ещё по одной /наливай!/, и пора назад.





ЗЕРКАЛО № 4 /январь 1982г./
ЖУРНАЛ КЛУБА "РОКУЭЛЛ КЕНТ"
Статья сохранена Владимиром Ивановым

http://community.livejournal.com/chtoby_pomnili/45300.html
взято тут
сообщество "Чтобы помнили" в Живом Журнале

Xek (Майк_Науменко) все записи автора «Похмельный блюз»


По материалам MK (Номер 22690 от 07.05.01 )
Майк Науменко мечтал о фраке и старинном замке, а ему приходилось пить в коммуналке со случайными собутыльниками
Демидова Ольга

Есть люди, которые при слове "рок"
начинают глотать валидол.
Они ненавидят нас и всех тех,
кто играет рок-н-ролл.

Майк Науменко, "Право на рок".
Нет уже людей, которые глотают валидол при слове "рок". А рок-н-ролл играют в Кремле. У "Кино", "Крематория", "Секрета", "Чижа", Свиньи и "Объекта насмешек" был один учитель. По мнению многих, человек №1 в нашем рок-н-ролле и ритм-энд-блюзе — Майк Науменко. Король, умерший в тесной комнатушке огромной ленинградской коммунальной квартиры, где громко топали тараканы. Он был слишком добр и слишком поэт.

Студент Ленинградского инженерно-строительного института Василий Науменко был совершенно не во вкусе его сокурсницы Гали Брайтигам. Она любила бойких и остроумных шутников, а он читал ей Блока, провожая пешком сквозь барнаульские метели, куда ЛИСИ эвакуировали во время войны. В Ленинград, однако, вернулись уже вместе. В 1946 году сыграли свадьбу. Через год в семье Галины и Василия Науменко родилась дочь Таня. А еще через восемь лет, в апреле 1955 года, на свет появился сын.

Музыкой маленький Миша не занимался. Обожал листать энциклопедии и словари, разбирался в марках автомобилей, увлекался самолетами. Это останется у него на всю жизнь — итогом станет потрясающая коллекция моделей самолетов.

А школьником он вдруг взялся выпилить из дерева гитару. Бабушка Надежда Ивановна втайне от внука убеждала родителей в необходимости покупки инструмента. В конце концов то ли на четырнадцатый, то ли на пятнадцатый день рождения Михаил получил в подарок заветную гитару. Радости у него в тот момент было столько же, сколько у Малыша из "Карлсона", когда ему подарили щенка. Внук-меломан часто ставил Надежде Ивановне записи "Rolling Stones" и — удивительное дело! — ей, родившейся еще в XIX веке, очень нравилась рок-музыка.

— А мы мечтали, что он станет авиаконструктором, — вздыхает Галина Флорентьевна. — Нам казалось, что музыка отвлекает его от реальности.

После школы Михаил Науменко по настоянию отца поступил в ЛИСИ, где Василий Григорьевич читал лекции по гражданскому строительству. Но после четвертого курса бросил учебу и с головой погрузился в рок-н-ролл.

"Мы бродили без цели..."

Майк и легендарный питерский фотохудожник Андрей (Вилли) Усов познакомились в кафе "Сайгон". Тогда еще не было слова "тусовка". Все встречались в 18.00, выпивали по чашечке крепкого кофе и обменивались новостями. Науменко был младше всех.

В конце 70-х Майк играл с "Аквариумом". Не имея еще своего "Зоопарка", но желая все время звучать, он вписывался в самые неожиданные предприятия. Играл англоязычные рок-н-роллы, пел собственный репертуар.

— Счастливое было время, когда мы могли просто бродить по городу, — вспоминает Вилли. — Вели бесконечные разговоры, не помню о чем, но помню, что они были безумно интересными. Совершенно исключительным было в Майке знание западной литературы, которую он читал в оригинале. И еще — великолепное знание современной западной музыки.

Алексей Рыбин, первый гитарист "Кино":
— Когда мы познакомились, Майк был уже достаточно известен. А мы... мы с Цоем были очень удивлены, что в Ленинграде существует еще кто-то, кроме нас, кто играет и поет, поскольку сами мы считали себя лучшей группой города. С тех пор несколько лет подряд все написанные Витькой песни в первый раз исполнялись у Майка на кухне, и если Майк говорил, что это — говно, никогда больше не игрались.

"Кто живет по законам иным и кому умирать молодым..."

— В нашем городе в то время было два персонажа: Майк и Гребенщиков, хотя сами они близкими друзьями не были, — мы сидим с Игорем (Пиночетом) Покровским на скамейке во дворе БГ.

...Молодой человек в потертых, несколько коротковатых джинсах и клетчатой рубашке. Самопальная джинсовая кепка с длиннющим козырьком и сумка, специально сшитая так, чтобы в нее можно было складывать грампластинки. Таким был Майк в 1976 году. Больше всего его интересовали "диковинные рекорда". К нему приклеилась кличка Ленинградский Боб Дилан — из-за того, что у Майка была такая же манера говорить немного в нос. — Это был человек безумной коммуникабельности и жизненной активности, — вспоминает его друг Игорь (Иша) Петровский. — Ему постоянно хотелось куда-то бежать, с кем-то встречаться. Майк бесконечно рассказывал какие-то истории: про "Rolling Stones", про "Led Zeppelin", про всех-всех-всех. Он был таким фасонным юношей, так манерно выражался! Его артистичность не оставляла равнодушным никого. Для Майка, как, впрочем, и для нас всех тогда, не было подвигом проехаться через весь город, чтобы послушать (даже не взять с собой, а послушать!) новую пластинку. С годами он здорово изменился... Не в худшую или лучшую сторону, а вообще.

Наташа

Наташа Кораблева поселилась у бабушки на Васильевском острове. Заглянул как-то двоюродный брат Вячеслав. Он играл тогда в малоизвестной ленинградской команде "Капитальный ремонт".

— Это Майк, — представил своего спутника.

Во всем Ленинграде, наверное, не было человека, который не слышал бы имени Майка Науменко.

Второй раз они встретились на свадьбе Вячеслава. В разгар торжества Михаил уехал на вечерний спектакль в Большой театр кукол, где в то время работал радистом. А потом неожиданно вернулся.

— Вот тут уж все удивились! — вспоминает Наташа. — А Майк пригласил меня на репетицию. Однажды Майк рассказал о новой пластинке Дэвида Боуи, и я пожелала немедленно ее послушать. Я даже настаивала... Майк, слегка удивившись такому нахальству, привел меня к себе. Плюньте в глаза циникам, утверждающим, что все рок-музыканты — самоуверенные бабники! Бывают юноши трепетные и прекрасно воспитанные...

Однажды летним вечером, когда Наташа и Майк любовались купчинскими домами с балкона Иши Петровского, Майк сказал: "Мечтаю поселиться с тобой в старинном замке, но могу предложить только квартиру с родителями и зарплату сторожа..."

Наташа устроилась на работу в "Теплоэнерго", где желающим предоставлялось жилье. Поздней осенью ей предложили комнату в коммуналке на Боровой. Майк переехал к ней в декабре.

Ему нравился этот район — "места имени товарища Достоевского". Труднее было приспособиться к коммунальному быту.

Мебель вполне соответствовала стилю квартиры. Диван Майк выменял на пластинку у Леши Рыбина. Были две большие белые табуретки, две маленькие, стремянка, которая служила одновременно буфетом и шкафом для одежды, катушечный магнитофон и старенький проигрыватель. А еще был телевизор. Его подарил друг Родион как вещь совершенно необходимую для семейного счастья. Майк тут же принялся смотреть все подряд, даже программу "Время". При этом спорил с гостями на кружку пива: что раньше скажут — "100 тысяч чего-нибудь" или "Леонид Ильич Брежнев".

— Если бы Бог был, — сказал Майк однажды, — то я дал бы ему в рожу за то, что здесь происходит!

Потихоньку обживались. Обои цвета малярии и гепатита скрылись под плакатами и фотографиями хороших людей. Напротив дивана висел большой постер Марка Болана. Марком звался и их будущий сын...

Женька

В начале весны 1981 года Наташе пришлось лечь в больницу. Когда ее выписали, Майк потащил ее в загс. Свадьбу справляли весело и смело. Скромные работницы советского загса были шокированы: у брачащихся не нашлось ни одной свидетельницы, зато было целых два свидетеля — Иша и Родион. После официальной части было решено переместиться в трехкомнатную квартиру друзей, где не было никакой мебели. В одной из комнат складировались ящики сухого вина. Майк встречал гостей около кафе "Сайгон". В пиджаке, с галстуком, в стильной рубашке, он был похож на Пола Маккартни в молодости.

Через несколько дней после рождения сына в гости к Майку почти в полном составе заявился "Аквариум" — поглазеть на малыша, выяснить, на кого похож, и выпить чего-нибудь крепкого за общее здоровье. Узнав, как рок-н-ролльные родители собрались назвать родившегося в "совке" кроху, Михаил Файнштейн покрутил пальцем у виска:

— С ума сошли! На меня посмотрите — мне фамилия всю жизнь испортила, а вы сына хотите Марком назвать! А если, Майк, у него нос как у тебя будет?

Родители одумались. На раздумья ушел месяц. Предлагаемые варианты — Артем, Михаил или Александр — не устраивали Майка. В конце концов Наташа не выдержала:

— Вот возьму и назову Евгением, раз ты ничего более подходящего не придумал!

— А что? Пусть будет! — согласился Майк.

В начале 82-го года у Майка поселились Цой с Рыбой. Ночевали в его комнатушке... под столом. Цою очень нравилось возиться с маленьким Женей.

— Меня всегда удивляло, с какой ловкостью Цой управлялся с Женькой, — улыбается Наташа. — Можно было подумать, что он уже вынянчил пару-тройку детишек или по крайней мере младшего братика...

На Боровой

Длинный, как в вагоне, полутемный коридор. С потолка мрачно свисают три пыльные лампочки, разделяя его на равные части. Три окна на правой стене, но солнечного света мало. С левой стороны то и дело открываются двери. Их семь. Ровно посредине — комната Майка. Сейчас здесь никто не живет.

Светлана, соседка из третьей комнаты, ставит передо мной тарелку с яичницей-болтуньей. Здесь, в Питере, даже еда отличается от московской.

— Ешь, ешь, — она кладет на стол вилку. — Майк очень любил яичницу с колбасой. Бывало, выйдет на кухню, поздоровается в сотый раз, приготовит себе и ребенку яичницу и опять скрывается в комнате вместе со сковородкой. А водку как он пил! В граненом стакане один к трем водой из-под крана разбавлял.

Он никогда не сидел с гитарой на кухне. Зато в комнате самого Майка постоянно происходили тусовки-гулянки. Почти каждый день приезжали поклонники из других городов. Прямо с вокзала приходили сюда. Всегда — с бутылкой чего-нибудь спиртного.

Знакомцы приносят к тебе вино —
Им лестно с тобой пить.
И ты думаешь, что все они — хорошие люди,
Ведь иначе и не может быть.
И они приходят, и они уходят,
И их прощания безмерно пылки.
Но в конечном итоге тебе остаются
Лишь грязная посуда и пустые бутылки.
И потом они говорят о тебе:
"Он мой лучший друг, я с ним пил!"
А ты не помнишь имена этих "лучших друзей",
Они ушли, и ты их забыл.


(Майк Науменко, "Выстрелы")

"Каждый день — праздник в нашей жизни"

Рассказывают, Майк был подчеркнуто обходителен. Именно его невероятная тактичность порождала бесконечную вереницу гостей в четвертой комнате коммуналки на Боровой. Даже самые недостойные отлуп получали только в крайнем случае.

Никто не заметил, когда и почему Майк стал все больше времени проводить дома. В нем появились леность и апатичность. "Зоопарк" был самой гастролируемой в СССР группой. В перерывах между бесконечными поездками Майк любил лежать на диване и смотреть телевизор. Даже когда кто-нибудь приходил и Майку приходилось подниматься, он все равно никогда не выключал телевизор.

— Ему вообще никуда не нужно было идти: к нему все приходили сами, — рассказывает Марианна Цой. — В магазин за вином отправлялся, как правило, кто-нибудь из гостей.

— Когда мы утром просыпались и тянулись к бутылке, — с грустным смехом рассказывает Александр (Саша-с-Кримами) Старцев, друг и собутыльник, — Майк всегда говорил: "С праздничком тебя, Александр!"

По первости я всегда удивлялся:
— С каким это?
— Каждый день — праздник в нашей жизни, — отвечал Майк, и мы выпивали.

Майк погрузнел, потерял легкость и постоянное желание куда-то двигаться, которым так удивлял знакомых еще несколько лет назад. Говорят, Борис Гребенщиков, с которым они теперь почти не общались, поругивал его за такую "безалаберность".

— Если бы Майк не пил и относился внимательно к таким вещам, как социальный статус, — Марианна делает долгий глоток, — то развитие нашей музыки пошло бы совсем по другому пути, а именно — ритм-энд-блюза.

Его окружение просто не понимало, что творит. Очень многие приезжали издалека. Поглазеть на Майка, выпить с ним, чтобы потом всем рассказывать... Он был всегда согласным собутыльником. Друзья и "недрузья, незнакомцы" не желали ему зла. Такой был стиль жизни. Но каждый день пить с друзьями и поклонниками — и при этом переводить не только статьи в западных журналах, но и книги; быть начитанным настолько, что собеседники частенько тушевались; писать песни, которые до сих пор поет страна...

"Мы молчали и слушали..."

Говорят, в доме Майка никогда не случалось срывов и драк. Потому что к нему приходили не выяснять отношения, а учиться рок-н-роллу.

— А для того чтобы научиться играть рок-музыку, — объясняет Алексей Рыбин, — нужно, как сказал профессор Преображенский в "Собачьем сердце", молчать и слушать. Мы молчали и слушали. Слушали Майка, который переводил нам статьи из "Melody Maker" и "Rolling Stone", и пластинки, которые он для нас ставил — T.Rex, Боб Дилан, Лу Рид, то, что он сам играл для нас и то, чего мы нигде не могли услышать, кроме как у него дома.

Временами Майк мечтал ходить во фраке, в чем-нибудь черно-бархатном. Вальяжность была ему к лицу.

— Всю свою жизнь он играл в звезду рок-н-ролла, — рассказывает Вилли. — Это проявлялось во всем: в рисуночках домашних, в манере говорить, причем говорить очень забавно. Меня он в разговоре все время называл на "вы". Например: "А знаете, Вилли..." Казалось, он чувствовал, что на него все время смотрят со стороны, и желал подать себя необычным образом. Театр одного актера. Как правило, такая манерность очень быстро надоедает и становится навязчивой, но фасонность делала его более интересным и еще больше привлекала. Помимо того что Майк был интеллигентен, образован и непрактичен, он был еще и прекрасным поэтом и человеком, очень тонко и правильно чувствующим музыку. Чего нельзя сказать о 99% отечественных музыкантов.

Рок-н-ролл не был для него способом зарабатывания денег. Майк удивлялся, как ребенок: "Я занимаюсь любимым делом, а мне еще за это и деньги платят!"

Конечно, он мечтал об аппаратуре для группы, о хорошей гитаре, о студии. Казалось, что еще чуть-чуть — и все будет. Но чуда не происходило. Деньги появлялись и исчезали, добрый дядя на горизонте не показывался, а как умудряются иметь хороший аппарат другие музыканты, Майк понимал с трудом.

Очень своеобразно Майк относился к иностранцам: словно боялся, что его могут заподозрить в корыстных интересах, и на всякий случай становился в позу.

Однажды приятель привел в гости барышень из Голландии. Майк читал, полеживая под одеялом.

— Ты бы встал, дамы все-таки, — попросила Наташа.
— Пусть думают, что такие наши русские обычаи!
Так и общался, и пиво из банки пил лежа.
В другой раз приехал американец — брать у Майка интервью. Разговор шел на английском, довольно долгий и интересный. Прощаясь, журналист протянул пачку дорогих сигарет.

— Спасибо, я курю только "Беломор", — отказался Майк вежливо, но в лице сильно изменился. Долго еще возмущался тем, как его унизили.

Король умер

Его друзья принимали правила игры, прекрасно вписываясь в новую жизнь. А он посиживал на белой полосе и смотрел, как


"... каждый спешит по делам,
все что-то продают,
все что-то покупают,
постоянно споря по пустякам..."

— Он достиг славы и успеха. Объездил весь Советский Союз. Больше ему ничего не хотелось, — Старцев выпивает очередную рюмку разбавленного спирта за упокой души. — Майк не подсуетился вовремя. Он был рок-музыкантом, а не бизнесменом. Ему было все равно, будет у него "Мерседес" или велосипед, потому что он чувствовал себя рок-звездой, но при этом никогда не страдал звездной болезнью... У него перестали рождаться песни... Майк пришел в себя лишь к 91-му году — за несколько месяцев до собственной смерти. А до этого был бесконечный чес по стране: "Зоопарк" играл песни, написанные Майком несколько лет назад...
Александр Храбунов, гитарист "Зоопарка" и сосед по коммуналке:

— Я вернулся с работы часа в три дня, уставший как собака. Саша Марков, сосед из шестой комнаты, сказал мне, что Майк упал в коридоре. "Он до сих пор спит, и знаешь, мне кажется, лучше бы нам позвонить его маме!" Так мы и сделали. Но, видит Бог, никто из нас не предполагал, что с Майком может случиться что-то серьезное.

Голос Галины Флорентьевны немножко дрожит:
— Мы не знали о том, что сын сильно пил в последние годы. Наташа скрыла это от нас. Сказала, что не хотела расстраивать.

Когда Майк и Наташа расстались, мама предложила Мише переехать к ним.
— Он собирался переезжать, когда я выйду из отпуска. Поэтому я и позвонила в квартиру на Боровую 27 августа. К телефону подошел кто-то из соседей.
— Майк спит, — сообщили из телефонной трубки.

А через какое-то время Галине Флорентьевне позвонили со словами: "Вы знаете, Майк все еще спит и как-то странно храпит. Может быть, вам лучше приехать?"

Врачи "скорой" сказали, что пациент нетранспортабелен, и оставили хрипевшего Майка в покое. Через несколько часов другая бригада констатировала смерть Михаила Васильевича Науменко "в результате кровоизлияния в мозг".

Одни считают, что с бросанием пития заканчивается творчество. Другие уверены, что с первой рюмкой наступает его смерть...

В любом маломальском городке с населением больше ста тысяч есть люди, которые начнут топать-хлопать-прыгать, стоит только запеть "Моя сладкая N" или "Пригородный блюз".

— Мы всегда называли его Мишей. Или Миней, — говорят Науменко-старшие. — Только сейчас, с очень большим трудом, мы начали называть его, как все, Майком.

Санкт-Петербург — Москва

http://www.rock.ru/rusrock/zoo/article.html
взято тут

Xek (Майк_Науменко) все записи автора ЗООПАРК

Легко ли петь молодым?

Довольно смутно, но припоминаю один документальный фильм о том. как художники-кубисты деформировали в своих работах образ Моны Лизы. И дабы защитить шедевр от недостойных, впавший в пафос режиссер поставил картину с улыбающейся Моной Лизой в рамке посреди... поля ромашек: из природы, дескать, вышла, в природу и вернулась. Эффект от кадра был не такой, на который рассчитывал режиссер: все это здорово смахивало на заставку для телепередачи об эстетической глухоте.

Мона Лиза в поле — символ 70-х: розовые фильмы, голубые спектакли, песни «малиновки»...
Желание приукрасить все и вся, откуда оно?

ВСЕГО ЛИШЬ РОК-Н-РОЛЛ
В 1981 году руководитель ленинградской группы «Аквариум» Борис Гребенщиков дал послушать свежие записи почти никому тогда не известного Михаила Науменко социологу и музыкальному критику, специалисту в роке Артему Троицкому. Тот пригласил Науменко, будущего лидера «Зоопарка», принять участие в маленьком, полуакустическом (аренда аппаратуры была организатору не по карману) рок-фестивале в Чертанове, где выступили А. Макаревич, К. Никольский, группы «Последний шанс» и «Аквариум». Под аккомпанемент последней и спел Науменко.

Случилось так, что о нем сперва заговорили в Москве, а уже некоторое время спустя — в Ленинграде. По мнению Троицкого, «Зоопарку» удалось возродить не только дух старого доброго рок-н-ролла, но и влить в него новую кровь. Проще говоря, Науменко как бы перевел рок-н-ролл на «язык родных осин». И рок-н-ролл ожил! Результаты превзошли все ожидания: шлягеры Науменко — «Буги-вуги каждый день», «Пригородный блюз», «Мажорный рок-н-ролл» — исполняются другими группами; случай, редкий для рок-сцены, где каждый коллектив стремится исполнять только свою музыку.

Какой такой старый рок-н-ролл имел в виду Троицкий? С момента начала пути двух супергрупп, «Битлз» и «Роллинг Стоунз», рок-музыка пошла по двум направлениям, которые очень-очень условно можно классифицировать как мелодическое и интонационное. «Битлз» сделали акцент на красоте гармонического лада, а «Стоунз» — на энергии исполнения и звучания (конечно, и у тех же «Стоунз» масса превосходных мелодий, да и «Битлз» не отказывались от чистого эксперимента: в застывшем виде существуют лишь эталоны). Слушая «Битлз», нынешнее юное поколение недоумевает. как можно называть то что сочиняла «тишайшая» ливерпульская четверка, рок-музыкой. Напомню, что каждый их альбом поражал революционной новизной. Для своего времени и на фоне тогдашней эстрады музыка «Битлз» казалась едва ли не менее авангардистской, чем. скажем, сегодняшние поиски западногерманской группы «Саморазрушающиеся новостройки». Напомню также, что рок возник не просто как протест против отживающих свой век музыкальных форм, но и нес, да и продолжает нести в себе мощный заряд социального отрицания. Пик такого протеста пришелся на творчество «Стоунз» эпохи песен «Уличный забияка», «Удовлетворение» и других. От этой «печки» и начал танцевать «Зоопарк», завороженный резкими фиоритурами Мика Джаггера. Но возможно ли так, как он, спеть по-русски? Так спеть, разумеется, нельзя, да и не имеет смысла. А вот сохранить дух «Стоунз» оказалось возможным, хотя для этого надо было «всего лишь» научить свинговать, выражаясь языком джазменов, — русские слова. «Аквариум» уже умел это делать, правда, на свой манер. По-своему это сделал и «Зоопарк». Голоса лидеров «Аквариума» и «Зоопарка» стали визитной карточкой ленинградского рока и породили множество подражателей во всех уголках нашей страны.

То, о чем запел «Зоопарк», адресовалось прежде всего молодежи. Не молодые, но много пишущие люди дружно завозмущались...

ОПАЛЬНЫЙ РОК
В конце 70-х в мировой рок-музыке наступил момент, когда надо было оглянуться, чтобы не потерять из виду корни. «Зоопарк» очень чутко уловил это мгновение. И еще одна группа, правда, не наша, а французская — «Телефон». Играя поначалу не лучше «Зоопарка». «Телефон» первым в своей стране запел рок-н-ролл по-французски, да так, как будто там он и родился. Пресса тотчас окрестила «Телефон» французским «Стоунз». Долгое время рок во Франции был в опале. В 68-м году студенты нашли нечто более действенное, чем рок. Однако следствием их мятежа явился черный период цензуры и гонений на молодежную культуру.

Студии грамзаписи, радио и телевидение контролировались мафией эстрадных «звезд», а власти предпочли наводнить страну англосаксонской музыкальной продукцией, как чумы боясь любого проявления свободомыслия. Между тем эстрада окончательно засахарилась, а шансонье (кстати сказать, шансонье — это авторы-исполнители сатирической ориентации, а не просто французские певцы типа Азнавура; Высоцкого во Франции с полным правом называли шансонье) — о проблемах молодежи не пели. «Мне антипатичен как советский рок. так и тем более национальный», — откровенно сказал в интервью «Комсомольской правде» Мишель Легран, композитор киномюзикла «Шербурские зонтики». Если бы это признание сделал любой другой композитор его поколения — что ж, ничего удивительного: когда уходит популярность, люди еще и не такое говорят в прессе, уж мы-то знаем. Но это сказал тот самый Легран, который в 56-м — в год рождения французского рок-н-ролла — собрал джазменов, показал им, как играть рок, и записал два рок-н-ролльчика на смешные, предвосхищающие стиль новой волны тексты Бориса Виана (настоятельно рекомендую читателям его книгу «Пена дней», которая вышла у нас в издательстве «Художественная литература»). Что бы там ни говорили о французском роке. «Телефон», удачно соединивший энергетику ранних «Стоунз» с остросоциальной тематикой, с триумфом гастролировал в Европе и Штатах, где стал первой европейской группой, исполнявшей песни не на английском языке. На празднике газеты французских коммунистов «Юманите» «Телефон» пришли послушать 110 тысяч человек. «Телефон» принимает министр культуры Жак Ланг...

Три альбома «Зоопарка» слушают у нас практически все молодые рок-меломаны. Он с успехом выступает в ленинградском рок-клубе. Газеты посвящают творчеству группы подборки читательских мнений...

НЕ ХОЧУ БЫТЬ ВЗРОСЛЫМ
Тебе 16. Или 18. И все вокруг — по радио, телевидению, со страниц газет — говорят разумные слова, слова, слова, а у тебя есть любимая девушка и группа, и тебе, в общем-то, неплохо живется, и вдруг ты читаешь о своей родной группе в газете такое, что ни в какие ворота не лезет. Ты взбешен и не знаешь, за что их так, ты еще не понимаешь, кому она выгодна, эта статья, но жареный петух уже клюнул тебя, и ты задумываешься: тут что-то не так! И ты всюду начинаешь различать фальшь, прежде всего дома, и ты цапаешься с «предками» и не веришь в то, о чем они тебе твердят ежедневно, тебя что-то не тянет в их регламентированный мирок, тебе не хочется повязывать галстук, стричься, носить костюм — зачем? Чтобы стать таким, как они? А главное, ты не умеешь врать и слово «демагогия» для тебя еще пустой звук.

«Не хочу быть взрослым!» — лейтмотив творчества Бориса Виана. Он умер в 39 лет от разрыва сердца на премьере фильма по своему собственному роману-пародии «Я приду плюнуть на ваши могилы». Ирония судьбы... А взрослым он сам так и не стал.

...На днях встретил приятеля по институту, с которым мы когда-то менялись дисками. Он стал крупным, судя по фигуре, чиновником с ленивыми глазами. «Как бишь их... «роллинги» еще живы?» Только когда он это спросил, в его глазах промелькнуло что-то человеческое, любопытство, что ли. «Нет, музыку больше не слушаю: несолидно».

Несолидно... Подростки балдеют от грохочущей музыки, ловят кайф и больше ничего не хотят, — на все лады ужасается пресса. Констатировать всегда проще, чем попытаться понять. А ведь подростки-то у нас родились, и никто их сюда из другой галактики, как инопланетных шпионов, не забрасывал.

Хочется снять шляпу перед людьми, открывшими в начале 80-х рок-клуб в Ленинграде. В Москве же слово «рок» вообще было под запретом. Я работал в газете и наблюдал один раз, как редактор заставил моего приятеля заменить слово «кантри» в выражении «музыка в стиле кантри». Тот послушался. Получилось: «в стиле сельской музыки». Так и напечатали. А если бы редактору пришло в голову перевести: стиль барокко? танец фокстрот? Вот до какого абсурда можно дойти, если бояться собственной тени. «А ночь все черней и метель не унять», — пел Андрей Макаревич, и все понимали о чем. А в это время из эфира неслись бодрые песенки, в каждой из которых было хотя бы одно из трех заветных слов: «мечта», «жизнь» и, разумеется, «любовь». Должно быть, у редакторов — блюстителей песен — существует некий пароль: есть, к примеру, «мечта» — проходи в эфир, нет — до свиданья.

Чувство неприкаянности по-своему отразили в своих балладах Гребенщиков и Макаревич. Первый — уходя в культурологические экскурсы, требующие подчас комментариев, второй, почти прозрачный, пытался сотворить свой мир из аллегорий и символов. По сравнению с ними Науменко более прямодушен и заземлен. Он нормальный человек без комплексов, он бесстрашен и ироничен. Его «имидж» — человек из толпы, но это только маска, ибо на деле он совсем не так прост: «Я обычный парень, не лишен простоты, Я такой же. как он, я такой же, как ты, Я не вижу смысла говорить со мной — Это точно то же самое, что говорить с тобой...» Включите записи «Зоопарка» и внимательно, без предубежденности послушайте. Вы погрузитесь в самую гущу жизни молодого человека и увидите, что она полным-полна драматизма: тут одиночество на одного и вдвоем, тут вечное безденежье, идущее по пятам, как «злой рок»; тут баллада «Когда я знал тебя совсем другой» о благополучно вышедшей замуж девушке, превратившейся в зауряд-мещанку; тут мальчики и девочки, которым хочется любви и некуда пойти; тут агрессивные гопники (в Москве их называют — люберы) которые мешают жить, потому что «имя им гопники, имя им легион»... В пересказе теряются образы и едва ли не реальные лица героев песен, обитателей огромного и холодного города. Сиюминутность, фельетонность... Ну и что? В этом обвиняли еще Высоцкого. Но вот его не стало — и как сразу сузился круг тем, круг слов. Как будто кто-то вычеркнул их из нашего повседневного словаря.

«Надо петь о вечном, не о быте, а о бытии», — заявил как-то руководитель «Землян». О бытии - это, видимо, «Земля в иллюминаторе». «Трава у дома». Космический фольклор, или фольклор для космонавтов. Впрочем, почему бы и нет? Другое дело, как об этом сказать... «Как сын грустит по матери...» Чувствуете, как за душу берет: вечность! Тютчеву не нужны были слова типа «иллюминатор», чтобы выразить космос. А вот Борхес, один из самых значительных писателей XX века, наивно полагал, что в повседневном быте содержатся все философии мира.

У многих песен «Зоопарка» есть свойство врастать в память. И будить ее. Они очень узнаваемы в потоке других, потому что живые. Когда мы крутим старые пластинки «Битлз» или «Стоунз», которые знаем наизусть, мы не музыку слушаем — часть своей жизни.

Поэтому не бывает песен-однодневок. Как и песен-шестидневок или двестидневок. Есть женщины и женщины, как говорят французы. Песня или есть, или ее не было. Нельзя ругать бабочку за то, что ей суждено поутру умереть: тут нет ее вины. Она была прекрасной и такой нам и запомнится. Композитор, который задался целью сочинить «нетленку», жалок. Песня звучит всего несколько минут, это невероятно ювелирный жанр. Одна неточная интонация, одно фальшивое слово — и все рушится. У Науменко абсолютный слух на песенные слова -- ни одного фальшивого. Да, он частенько дурачится и веселится. «Лето! Оно сживет меня со света. Скорей карету мне, карету! А впрочем, подойдет и квас...»

Один мрачный человек увидел здесь издевательство над классикой. Если бы он почитал ленинградца Хармса или поэтов из его окружения, с ним бы, наверное, случился удар. ...Ходят слухи, что «Зоопарк», молчавший в течение двух лет. дописывает новый альбом. Столько воды утекло за это время, что, будем надеяться, у группы со столь веселым названием не будет недостатка в новых темах.

ДВА СЛОВА О СЕРОМ ВЕЩЕСТВЕ
Еще недавно в нашем искусстве табу на табу сидело и запретом погоняло, размахивая редакторским карандашом. Кое-что сдвинулось с места, но скрип-то какой стоит! Механизм запретов продолжает действовать по инерции. Умный, насквозь метафоричный поэт Иван Жданов объяснил недавно в «Литературке», откуда берутся запреты: я что-то не понимаю, значит, этого никто не понимает; раз никто не понимает, значит, это вредно; а коли вредно, значит, не пущать!.. И люди одаренные, по-своему видящие реальность, вынуждены идти на поводу у людей нетворческих, мало что смыслящих в искусстве, особенно новом. И развязывают себе руки с крепкими локтями халтурщики-конъюнктурщики, и Джоконда улыбается посреди поля ромашек, и все умиленно закатывают глаза и вздыхают: ах, как это тонко!

Александр МАКАРЕВИЧ
"Сельская Молодежь" №8'1987


«Белая полоса»
Группа «Зоопарк».
Редактор Н. Кацман, звукорежиссер А. Тропилло.

Многие любители эстрады если и помнят эту ленинградскую группу, то по критическим статьям в прессе («Зоопарк» вместе с «Пикником», «ДДТ», «Примусом» ругали больше других), кто-то, может, слышал их некачественные записи на кассетах. Ни по ТВ, ни по радио группу не «крутили». Песни из репертуара «Зоопарка» — «Мажорный рок-н-ролл», «Мы любим буги-вуги» исполнил бит-квартет «Секрет».

Кто-то взлетает к вершинам популярности за полгода — год, а другой идет медленно, оставаясь непонятым. Послушаем, впрочем, лидера «Зоопарка» Михаила Науменко.

— Нам нравится рок-н-ролл и ритм-энд-блюз — музыка живая, бодрая, неглупая. «Зоопарк» никогда не пытался морализовать, поучать. Помню, много споров вызвали наши песни «Пригородный блюз», «Песня простого человека», «Отель под названием «Брак», и особенно «Ты — дрянь», однако их никак не назовешь программными сатирическими полотнами. Это скорей иронические зарисовки с натуры. Если слушатели узнали в них свой круг, усмехнулись, возмутились, содрогнулись — это уже немало. Ирония с ее множеством оттенков — сильное оружие. Многие рок-группы, особенно начинающие, ударяются в сатирический пафос, круша все и вся. Другие же, напротив, страдают помпезностью, ни слова в простоте. Нам обе эти крайности не свойственны. Поэтому мы выбрали свой путь — петь о вещах серьезных, но на простом языке, в игровой стихии рок-н-ролла. Стихи в песнях, я считаю, должны быть лишены всякого пафоса, всякой искусственности, должны быть такими, как бы я разговаривал с приятелем на улице или по телефону.

— Михаил, ваш альбом «Белая полоса» записан еще в 1985 году звукорежиссером Андреем Тропиллой. Записан в студии районного Дома пионеров и школьников на ужасающей аппаратуре. И вот теперь отреставрирован, доведен «до кондиции», наконец-то будет услышан. Вы удовлетворены?
— Не могу сказать, что меня очень обрадовал Андрей Тропилло, когда сообщил эту новость. Если раньше «Мелодия», ТВ, радио рок-группы вниманием не жаловали, то теперь говорят, предлагают: давайте записи, вас будут показывать, транслировать, тиражировать! Вот берут и старый, некачественно записанный материал. Было бы куда полезнее помочь нам, дать возможность записаться с новыми песнями на профессиональной студии, а, может быть, и старые переписать.

— «Зоопарк» не последовал примерам многих рок-групп и не стал переходить в гастрольную концертную организацию. Вы как вошли в 1981 году одними из первыми в Ленинградский рок-клуб, так и остаетесь здесь, остаетесь по статусу любительским коллективом. Почему бы не сосредоточиться на одном, ведь все музыканты группы имеют и основную профессию, а репетируют, концертируют в свободное время.
— Знаете, больше всего боимся стать на конвейер. Сейчас играем тогда, когда хотим, записываемся подолгу. Слово «концерт» существует для нас в единственном числе. Мы играем концерт, а не концерты! Помним и обсуждаем каждое выступление. Любим выезжать в другие города по приглашениям различных рок-клубов, но не представляем, что гастроли могут затянуться на два-три месяца и петь «Мажорный рок-н-ролл» придется по нескольку раз в день. Эта участь не для нас. То, что гастрольная гонка вредит творчеству, ясно на примере множества групп и солистов, которые стремятся дать побольше концертов, «вписаться» в престижные телепрограммы.
Мы с фирмой «Мелодия» знаем друг друга понаслышке. Я считаю, что все должно начинаться с записей. Пора соответствовать международным стандартам, которые не придуманы кем-то, а выработаны тысячами примеров. Новая программа должна быть сначала записана на пластинке, а в случае успеха — группа может начинать гастрольные турне, не гонясь за числом концертов. Больше того, нужно перестроить и систему оплаты. Исполнитель, чья пластинка расходится огромными тиражами, должен получать с этого приличный авторский гонорар. Мы все равно придем к этому, сама логика жизни приведет. Тогда у группы появятся свои собственные средства и уже, допустим, «Зоопарк» будет обращаться к студии фирмы «Мелодия» или к какой-то хозрасчетной студии с предложением — запишите наш материал, разумеется, не бесплатно. А так мы сидим и годами ждем звонка редактора. Многие из моих друзей так и не дождались...

"Мелодия" №3'1988


отвечаем на письма читателей

Марине Сторожик из Киева:
когда-то Михаил Науменко выступал с группой «Аквариум». Не в «Аквариуме», а с «Аквариумом» — это важный момент. До того ему приходилось много где и с кем играть, но после встречи с Борисом Гребенщиковым Михаил понял, что гораздо интереснее делать свое, чем иллюстрировать чужое. И за «науку» достойно отблагодарил: подарил Борису несколько песен, которые в исполнении Гребенщикова стали очень популярными. (Похожая история произошла с песней Науменко «Буги-вуги». В исполнении бит-квартета «Секрет» она даже попала на пластинку). В Ленинградский рок-клуб Михаил Науменко пришел одним из первых. Это было в 1980 году. Широкой аудитории он известен как лидер группы «Зоопарк». А мог бы стать бардом — не случайно часто записывается и выступает с одной акустической гитарой. Мог бы быть и сочинителем шлягеров — это у него получается. Но он предпочитает играть «бескомпромиссный рок».
(О «Зоопарке» читайте в этом же номере).

«Зоопарк»

Появлению столь яркой рок-группы помогло знакомство Михаила Науменко с бас-гитаристом Ильей Куликовым. Вместе с барабанщиком Андреем Даниловым и гитаристом Алексеем Храбруновым они и создали «Зоопарк». Музыкальные вкусы у всех были разными, на стиль группы повлияла любовь Науменко к «Ти. Рекс», Дэвиду Боуи и ритм-энд-блюзу середины 50-х годов. Тексты Науменко — едкие, злые, самоироничные, переходящие порой в сатиру, а то и в сарказм, картинки быта (в противоположность сложным метафорам Гребенщикова они всегда конкретны), подаются в традициях старого рок-н-ролла.

На IV Ленинградском рок-фестивале группа стала одним из лауреатов. По приглашению В. Кузьмина она выступала вместе с «Динамиком» «допугачевского» периода и даже получила тарификацию в Ленинграде. Сегодня «Зоопарк» можно увидеть, к примеру, в Ленинградском театре эстрады. Состав группы нестабилен. Но суть та же — ироничный рок-н-ролл Михаила Науменко.

"Парус" №4'1988


«Зоопарк»

Роковым в прямом и переносном смысле стало для Михаила Науменко знакомство с Борисом Гребенщиковым. В результате долгого совместного бренчания на гитарах в 1978-м году (боже, как давно) родился записанный в дуэте акустический магнитоальбом «Все братья-сестры», советский рок ощутимо приобрел, так как влияние ироничных рок-н-роллов Майка на формирование национального варианта рока было весьма заметным. Создание группы стало реальным в 1980 году, когда Майк познакомился с бас-гитаристом Ильей Куликовым. В первом составе играли также Алексей Храбунов (гитара) и Андрей Данилов (барабаны). Роль Науменко в формировании национального рок-осознания можно приравнять к вкладу легендарного Чака Берри в развитие американской эстрады. Майк наполнил традиционный заводной рок-н-ролл смыслом.
Дискография «Зоопарка»:
1. «Blues de vouscu» (концертная запись, сделанная в МИФИ на аппарате «Машины времени»), октябрь 1981.
2. «Вчера и позавчера в уездном городе Н», 1983.
3. «Белая полоса», 1984 (выпущен «Мелодией»)

"Парус" №2'1991


ОН ТАК ЛЮБИЛ «БУГИ-ВУГИ»

Вчера в городе на Неве состоялись похороны знаменитого МАЙКА (в миру МИХАИЛА НАУМЕНКО) — лидера ГРУППЫ «ЗООПАРК». Майк скоропостижно скончался у себя дома от обильного кровоизлияния в мозг. Ему было только 36... Он был самым старым среди питерских рокеров первого поколения.

...Группа «Зоопарк» была создана Майком в 1981 г., а еще в 1980 г. он сольно записал альбом «Сладкая Эн и другие», имевший огромный успех по стране. В 1982-м появляется лучший и по сей день альбом «Зоопарка» — «Уездный город Эн». Еще через два года появляется альбом «Белая полоса», позднее увидевший свет и на доблестной фирме «Мелодия».

Последнее крупное выступление «Зоопарка» состоялось в 1986 г. на фестивале рок-клуба, где «Зоопарк» занял первое место. Спустя два года были попытки реанимировать группу, но Майк часто болел, и из этой затем ничего не вышло...

"Московский Комсомолец" 30.08.1991


МАЙК

Совсем недавно под тошнотворные звуки новой советской эстрады мы проводили славное ВРЕМЯ КОЛОКОЛЬЧИКОВ. И вот один за другим уходят его герои. Майк. Но Майка невозможно понять вне той культуры, которую он создавал и которую ненадолго пережил. Русский рок 80-х не был ни провинциальной вариацией на тему англосаксонского, ни «молодежной модой», ни «легкой музыкой». Если бы это было так, о нем не стоило бы сегодня вспоминать — переводить дефицитную бумагу. Что же это было на самом деле? Причудливый феномен в непредсказуемой империи на стыке Востока и Запада современная техника, средневековая организационная структура, социальная оппозиция... и главное: в начале 80-х в питерских коммуналках наконец соединились интернациональная рок-культура и бардовская традиция, последнее воплощение российской культуры Слова. Ключевой образ «времени колокольчиков» — ПОЭТ С ГИТАРОЙ. Образ чрезвычайно архаичный — помните Гомера и древнерусских гусляров? — но единственно возможный в условиях, когда свободное живое слово отделено от печатного станка.

Все ведущие рок-музыканты 80-х имели «параллельно» электрической акустическую программу для «бардовских» концертов. Виноват — как раз наоборот: электрической программы могло не быть (нет инструментов, нет репетиционной базы, просто разогнали группу, как АКВАРИУМ после фестиваля «Весенние ритмы», Тбилиси-80, или пересажали музыкантов — как ВОСКРЕСЕНИЕ при Андропове). Но гитару-то всегда можно одолжить у соседей. Вот почему, например, КИНО из первых десяти своих концертов в Москве, дай Бог, два отыграли в «полуэлектрическом» варианте, когда бас воткнут в какую-то дискотечную колонку.

ЗООПАРКУ повезло больше Их сольный дебют в столице имел место в роскошном дворце культуры «Москворечье» на аппаратуре кого-то из филармонических боссов А за час до начала «подпольные менеджеры» — ребята из студенческого клуба МИФИ «Рокуэлл Кент» — упоили замдиректора до такого состояния, что он вряд ли отличил бы Майка от Дина Рида. Любопытна реакция неофициальных лиц на этот дебют Музыканты из богатой столичной синтезаторной команды, старавшейся как можно точнее имитировать презираемый Майком СПЕЙС, отнеслись с таким же презрением к самому Майку «Приехал уголовник из Питера и пел два часа под видом рок-музыки блатные песни». Отрицательное отношение разделило не менее трети публики, причем недовольны они были, как правило, МУЗЫКОЙ («примитивно», «однообразно») *. Позицию тех, кому концерт понравился, лучше всего выразил интеллигентный человек совсем непанковского возраста, годившийся Майку в отцы: «Ты дрянь» — это же замечательное лирическое стихотворение!»

Как мало, по существу, меняется мир, несмотря на все политкатаклизмы. Газета, которая возглавляла травлю русского рока восемь лет назад, теперь, желая похвалить Майка в некрологе, называет его «Орфеем кайфа, стёба и секса». Лучше бы уж дальше разоблачали. Хотя, если вдуматься, и тогда, и сейчас они писали про рокеров примерно одно и то же: «проповедь алкоголической темы», неприкрытого хамства, хулиганства» (Ю. Филинов, «Барбаросса рок-н-ролла», 1984).

А между тем Майк был просто поэтом. Поэтом, которого каждый вправе воспринимать в меру собственной образованности. На мой взгляд, «Сладкая Н» или «Ночь нежна...» имеют такое же отношение к «кайфу, стебу и сексу», как «Каменный гость» А. С. Пушкина. «Пригородный блюз» при всех своих бытовых реалиях — не просто зарисовки с натуры, но высокая трагедия. Пир во время чумы.
Двадцать лет - как бред,
Двадцать бед — один ответ...

Думаю, что во владении Словом Майк не знал себе равных среди рок-музыкантов обеих столиц. Бесспорно его влияние на раннего Башлачева.

Насколько сам Майк воспринимал себя как поэта? Когда как. Его автобиография, опубликованная в журнале «Ухо» (1982, № 1), выдержана в стиле западных музыкальных журналов. Ему, как и его другу БГ, импонировал образ «посла рок-н-ролла в неритмичной стране», культуртрегера, который знакомит темный народ с М. Боланом и классическим рок-н-роллом так же грамотно, как БГ знакомил нас с Д. Моррисоном, первые бит-группы 60-х — с БИТЛЗ, а еще раньше — Петр I с европейскими воинскими уставами. ЗООПАРК начинался с танцплощадки и никогда этого не стеснялся. В Зеленограде, где для питерских звезд была арендована местная «стекляшка», они за пару часов исчерпали свою оригинальную программу и до глубокой ночи развлекали студенчество английскими рок-н-роллами: «танцуют все». Но, с другой стороны, — слушайте:
Я пишу стихи всю ночь напролет,
Зная наперед, что их никто не прочтет.

Тот же Майк. «На второй мировой поэзии признан годным и рядовым» — Башлачев. «Вся власть поэтам» на форменных футболках ДДТ и признание Шевчука: «Мой рабочий инструмент — стол». Нужны еще доказательства? Майк был трагическим поэтом и веселым музыкантом.

И вообще легким в общении, компанейским человеком, вовсе не подверженным профессиональной болезни рок-музыкантов — нарциссизму. С ним приятно было ходить в разведку. Я не шучу. Когда за полчаса до начала его концерта в подмосковный Троицк прибыла карательная бригада ГБ и милиции, Майк как ни в чем не бывало обратился к унылой толпе у дверей ДК: «Что скучаете? Пошли в лес — песенки попоем!» И пел на поляне под гитару. Подходили и товарищи в штатском. Спустя год, допрашивая главного художника журнала «Ухо» Юрия Непахарева, один из них будет с явным удовольствием декламировать Майка...

Помню, генерал Калугин (тогдашний зам. начальника ленинградского УКГБ) рассказал о том, кто и зачем санкционировал создание рок-клуба на ул. Рубинштейна («Комсомольская правда» от 20.06.90) — впрочем, мы и без него догадывались. Правда, поначалу официальная функция резервации для музыкантов и витрины для доверчивых иностранцев не афишировались. Но с приходом к власти Ю. В. Андропова зазвучал старый сталинский мотив. Причем чтобы компетентным органам самим не пачкаться, решения о запрете на выступления той или иной группы принимали свои же «братки» из руководства рок-клуба. А прятаться от «своих» было куда тяжелее, чем от милиционеров.

Когда запретили ЗООПАРК, мы с Майком долго соображали, как обмануть «братков»-меценатов и в то же время не погубить группу окончательно. Наконец додумались до акробатического трюка: Майк приезжает в Москву, репетирует свою программу с московской группой ДК, имеющей некоторый ресторанно-филармонический опыт быстрого освоения новых песен, и дает концерт с ними же в качестве аккомпанирующего состава. В случае «винта» это будет сольное выступление Михаила Науменко, а группа ЗООПАРК ни при чем. Концерт проходил на Троицу 1983 года в зале опорного пункта охраны порядка. Потом за стаканом своего любимого кубинского тростникового напитка (почему-то Майк доверчиво соглашался считать эту самогонку «ромом» — «ром и пепси-кола, ром и пепси-кола — это все, что нужно звезде рок-н-ролла») он выдаст характеристики московским коллегам: уважительную гитаристу ДК Дмитрию Яншину и совсем наоборот — барабанщику, которого я здесь не хочу называть по имени, потому что позже этот барабанщик променял свою группу на общество «Память» и даже получил какую-то премию от журнала «Молодая гвардия». Гость оказался куда прозорливее хозяев.

Но гостю нужно было возвращаться домой — к своим «разбитым тарелкам» и «увядшим цветам». А нам — считать собственные потери. В самом начале нового, 84-го года был арестован постоянный бескорыстный московский импресарио ЗООПАРКА Володя Литовка из МИФИ. После ареста Жанны Агузаровой (прямо на сцене) концертная деятельность в Москве практически прекратилась. Пытаясь понять, насколько возможно ее возобновление с помощью «импорта» из Питера, мы с Ю. Непахаревым, соблюдая все меры конспирации, отправились к Майку на Боровую — в его знаменитую коммуналку («система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная...») в доме, не ремонтированном со времен Николая II. Лидер ЗООПАРКА был необычно мрачен. Он честно объяснил нам, что происходит: что к каждой серьезной группе приставлен «куратор», что все обращения в рок-клуб поступают в два адреса и что самое лучшее для нас — на время забыть о существовании на северо-западе СССР г. Ленинграда.

Пожалуй, никогда еще мы не испытывали такого гнетущего чувства, как в тот вечер, ожидая поезда на Московском вокзале. А Майку предстояло во всем этом жить, писать песни и исполнять их на закрытых концертах в рок-резервации для «оттяга» тусовщиков, гордых уже тем, что они допущены на тусовку, закрытую для «простонародья». Участвовать в фестивалях, где «компетентные жюри» присуждали первые места не АКВАРИУМУ и ЗООПАРКУ, а ансамблям «Модель» и «Мануфактура». Такой «мажорный рок-н-ролл»...

Майк был на десять голов выше всякой тусовки и так же не вписывался в нее, как Пастернак в Союз писателей, а академик С. Б. Веселовский в «советскую историческую науку». Но он оказался слишком прочно привязан к чужой колеснице. Человеку легче поменять кожу, чем референтную группу. И этот безжалостный закон, наверное, сыграл свою роль и в творческой, и в человеческой судьбе одного из самых ярких талантов русского рока.

Позже, когда Горбачев сломал стену, на фестивале в Подольске тысячные толпы стоя слушали Майка, а он, помолодевший на десять лет, играл им те же старые рок-н-роллы, что и в зеленоградской «стекляшке». Насколько же нас стало больше! В тот сентябрьский день 1987 года ни один человек из толпы не усомнился бы в победе. Но всего через год стало ясно, что «Советский Вудсток» в отличие от первого, несоветского, отметил не рассвет, а закат.
Скрип пера по бумаге, как предсмертный хрип,
Мой брат был героем, но он тоже погиб.

Майк никогда не занимался политикой и подчеркнуто избегал ее в песнях (в отличие даже от Гребенщикова, не говоря уже о НАУТИЛУСЕ, Башлачеве, ДДТ). Но он бросил вызов системе — тем, что был талантлив и честен, пел не для «бабок» и карьеры.

Он чуть не победил. И его больше нет. И некому принять его наследство, потому что Саша Башлачев и Сашина ученица Яна Дягилева ушли еще раньше. Подрастает поколение, которому имя Михаила Науменко ничего не говорит, для которого отечественный рок олицетворяет в лучшем случае Малинин. То бессмысленное и непобедимое «нечто» («The thing» из фильма Д. Карпентера), которое разгоняло концерты ЗООПАРКА, чтобы посторонние звуки не вклинивались в бодрый напев «Любовь, комсомол и весна», — оно по-прежнему правит бал, меняя обличья, ритмы и цвета знамен. Все в порядке...

Слушайте МАЙКА, МИХАИЛА НАУМЕНКО.

* Когда АКВАРИУМ исполнял «Пригородный блюз», многие слушатели, даже поклонники Майка, отдавали предпочтение музыкальной редакции БГ/Гаккеля.

Илья СМИРНОВ
"Юность" №1'1992


Михаил Науменко:
(1955—1991)

ГОД НАЗАД умер Михаил Науменко.
Впрочем, почему Михаил? Все и всегда звали его просто Майком, даже не используя фамилии, так уж как-то повелось. И сам он, начиная телефонный разговор, говорил: «Привет, это Майк...». Майк совсем не походил на свои песни, поскольку был человеком крайне мягким и интеллигентным.

Долгое время в квартире Майка (если таким словом можно было назвать коммуналку, где кроме него проживали еще шесть семей молодых алкоголиков, в том числе и друг-гитарист Шура Храбунов) не было телефона. По этой причине часов с десяти утра к нему просто приходили. Приходили все: БГ, Кинчев, Цой, Башлачев, Коля Васин, Макаревич, «Секреты», в общем — все. Обмен новостями, выпивка под небогатую закуску и разговоры, разговоры... А со стен его восьмиметрового «пенальчика» глядели Джим Моррисон, Джон Леннон, Джимми Хендрикс, Марк Болан. Они, как и Майк, умерли молодыми, но многое успели...

КОГДА В ВОСЕМЬДЕСЯТ шестом рок-музыкантам чуть приоткрыли не то окно, не то дверь, когда вместо повесток в милицию и суды Майку стали приходить переводы с гонорарами, а его «Зоопарк» стал вдруг профессиональным гастрольным коллективом, чисто внешне как будто бы ничего не изменилось. Майк немного отъелся, купил гитару, о которой мечтал с юных лет, стал работать днями и ночами. Он отыграл сотни концертов, записал большую пластинку на «Мелодии», снялся в главной роли в кино. Он старался успеть все, даже то, что успеть нельзя. Но так и не успел, хотя что это за возраст — тридцать шесть лет...

Алексей БОГОМОЛОВ.
"Московский Комсомолец" 21.08.1992


Автор: Старый Пионэр
опубликовано 08 июля 2005, 17:38

Публикуемые материалы принадлежат их авторам.

http://www.nneformat.ru/
взято тут

Аноним (Майк_Науменко) все записи автора Если вас когда нибудь будут спрашивать о русском роке, а вы о нем ничего не знаете, то после первых 10 вопросах об Аквариумах, ДДТах, КИН и Алис, вы сможете городо подняв голову ответить на вопрос кто такая группа Зоопарк!
Майк (настоящее имя Михаил Васильевич Науменко), лидер группы «Зоопарк».



О появлении имени Майк

Науменко: Майком его впервые назвала школьная учительница по английскому языку. Так и прилипло с детства. Мама его называла Мишей, а остальные — Майком. Домашние же его называли Миней, было у него такое семейное прозвище.

О диване и обломовщине

Липницкий: Майк очень любил свой дом, свой диван. Его мать Галина Флорентьевна рассказывала, что в нем было много от Обломова. Майк ей все время говорил: «Ну мам, для этого надо подсуетиться». Суетная жизнь была ему противна в принципе, он страдал инфантилизмом. Такие люди должны иметь персонального менеджера, но Майк такого не встретил, потому что его администратор Грач был питерским раздолбаем, а никаким не менеджером.

О Михалкове и Пугачевой

Липницкий: Майк очень любил звезд, обожал смотреть телевизор — в этом отношении он был абсолютным обывателем. Вообще у него была двойственная натура: с одной стороны, рок-н-ролльщик, интеллектуал, переводивший Ричарда Баха в подлиннике, с другой — Майк по-настоящему фанател от фильмов Михалкова и песен Аллы Пугачевой. Говорил, что это сильные люди, добившиеся успеха.

Науменко: Один раз Майк столкнулся с Пугачевой на какой-то тусовке — то ли московской, то ли питерской. И потом с удивлением говорил: «Надо же, какая баба простая!» С Михалковым Майк познакомился у Саши Липницкого на даче, где собрались Троицкий, музыканты еще какие-то. И вдруг пришел Михалков — Майк мне рассказывал, что сразу под его человеческое обаяние попал.

О поезде «Ленинград — Москва»

Липницкий: Однажды я пригласил Майка с группой отыграть концерт в Москве. Парни из «Зоопарка» тогда сильно пьянствовали, и я решил сопровождать их, потому что менеджера у них не было. Взяли билеты на плацкарт — тогда так было принято, экономили. Но когда я купил музыкантам «Зоопарка» белье, те возмутились, что я истратил деньги из общака: их было четверо — соответственно, четыре рубля. А на эти деньги можно было купить три бутылки портвейна. «Вот и пей свое белье», — бросили они мне. Причем перед поездом мы, естественно, уже выпили и еще с собой бухла взяли немерено. В поезд «Ленинград — Москва» обычно так и загружались.

О Цое и «Секрете»

Науменко: Майк о друзьях очень любил рассуждать, но всегда был осторожен в оценках. Он был неконфликтным человеком, и если какие-то напряги возникали, тут же извинялся. Встретились у нас однажды люди из Москвы, у которых между собой на почве Московской рок-лаборатории были конфликты какие-то. И Майк пытался их помирить — ему было неловко, что вот сидят люди и молча ненавидят друг друга. У него любимая поговорка была: «Что нам делить-то, мы одним делом занимаемся». Он так радовался за всех молодых, у которых что-то получалось, помогал им всячески. Цой, например, все песни показывал Майку, без этого он их нигде не исполнял. Приходил, пел и говорил мне: «Я не могу не приходить. Мне нужно обязательно Майку это показать, я только ему верю». Майк отвел Цоя к Боре Гребенщикову, а тот уже им занялся всерьез. И очень странно было, когда Цой после «Иглы» такой недоступный стал — у них на этой почве с Майком даже непонимание возникло типа: «Как это? Ты кем вообще был?» Майк не говорил так, конечно, но сильно расстроился, это было видно — как же так, мы же одним делом занимаемся, все же знают, кто чего стоит. «Секрет» его папой называл, они ж молоденькие все были. Он им говорил: «Вот у вас в песнях девчонки — Алиса, Кристина, Рита. Назвали бы их лучше Лидией или Изабеллой». Вина такие были десертные.

О музыкантах «Зоопарка»

Липницкий: С «Зоопарком» мало кто хотел дружить, даже из числа приятелей Майка. Там ребята были по-своему яркие, но, как говорил Артем Троицкий, «урловые». Когда Майк их встретил, то, наверное, подумал: вот те люди, с которыми я хочу музыку играть. Именно с ними, а не с интеллектуалами из «Странных игр» или модниками из «Кино». Когда басист Илья Куликов попадал в очередную неприятность, Майк ужасно переживал и просил за него — чего, в общем-то, больше никогда не делал. Когда Куликова посадили во второй раз, Майк пытался вытащить его, на поруки взять. А кража-то была мелкая, по пьяни: Куликов на мясокомбинате взял кусок туши и попытался протащить через проходную. Внешний вид и внутренние качества музыкантов «Зоопарка» отвечали представлениям Майка о том, каким должен быть ритм-н-блюзовый ансамбль. Когда я с ними сталкивался, то мне приходили в голову ассоциации с окраинами Ливерпуля, Манчестера, людьми из пабов, из рабочей среды. Майк очень хорошо в этой эстетике разбирался.

О лишнем весе

Усов: Майк не особенно переживал, когда начал полнеть. Он принимал все как есть, поэтому шел строго по наклонной. У меня есть его фото с перерывом в год: фестивальные снимки 1987-го и 1988-го. За это время он резко опух, а дальше процесс только развивался. Более-менее прилично он выглядел в 1990-м, во время концерта памяти Цоя. Тогда Майк был при деле, даже в киносъемках участвовал, а в 1991-м снова резко опух и сразу после путча 27 августа от нас ушел. Он был настолько зависим от алкоголя, что не просыхал до последнего дня.

О «Землянах» и «Машине времени»

Липницкий: В одной из версий песни «Я обычный парень» Майк поет: «Я не люблю “Машину времени”, я люблю только подпольные группы». Тогда все были заряжены антисоциальным пафосом, и любой компромисс у людей из андеграунда вызывал отторжение: если, скажем, группа уходила в Москонцерт (как те же «Земляне» или «Машина времени»), мы попросту переставали с ней общаться. Потом-то Майк повзрослел, отказался от всего этого.

Об иностранцах

Науменко: Общаясь с иностранцами, Майк всегда боялся оказаться в положении просителя, униженного, «совка». Для него совершенно невозможным казалось попросить ту же Джоанну Стингрей привезти что-нибудь из-за границы. Однажды, когда западный корреспондент после интервью предложил ему пачку дорогих сигарет, он даже оскорбился. Долго бегал по комнате и кричал: «Как он мог? Мне? Не надо мне ваших подачек!» Иностранцы очень удивлялись — вроде первые строчки в хит-параде (журнала «Смена», кажется), значит, деньги должны быть, альбомы, предложения какие-то, а у вас — ничего. Майк очень обижался, он как Пушкин говорил: «Мне неприятно, когда иностранцы ругают мою страну, я могу себе это позволить, а они — нет». Была, помню, такая Дженнифер, которая вышла замуж за нашего приятеля. Она потом удивлялась, что мы с Майком ничего у нее не просим, говорила: «Первый раз встречаю людей, которые угощают, но ничего не просят». С такими он дружил. Еще с теми дружил, с кем он мог о музыке поговорить иностранной. В общем, с кем ему интересно было.

О кокетстве
Усов: Майк все время играл в эдакого рок-н-ролльного мальчика: кокетничал, манерничал, у него была жеманная привычка спрашивать: «Вилли, ну как вы поживаете?» А ведь мы, черт возьми, уже столько лет с ним на «ты». Потом ручку свою протягивал — а она у него была маленькая, совсем слабая, умиление вызывала. Я был готов к такой игре. Это как с Гребенщиковым, который наедине с тобой — один человек, а когда появляются зрители — совсем другой. Однажды Майк шокировал публику, когда заявился ко мне в новогоднюю ночь в ярко-красном женском плаще. Он любил забавные вещички — очки, свитера. Все это ему шло, но некоторые в момент знакомства немного настораживались.

О неприятностях с КГБ

Науменко: С КГБ у Майка в свое время были неприятности, они хотели, чтобы он начал стучать. Майк очень переживал и говорил мне: «Представляешь, подсел ко мне человек на лавочку, представился, завел разговор». Майк сначала растерялся, а потом сообразил, что надо ответить: «Я слишком много пью». «Мы знаем», — парирует кагэбэшник. Но Майк все равно не сдался: «Когда я пью, то люблю поговорить, абсолютно все выбалтываю». Так они от него и отстали.

О Майке и Ленинградском рок-клубе

Липницкий: У Майка было неоднозначное отношение к рок-клубу. С одной стороны, там можно было поиграть, поговорить о музыке. С другой стороны, он четко понимал, что клуб создан для контроля рок-н-ролльной тусовки. И когда московские организаторы приглашали «Зоопарк» на выступление, Майк им говорил: «Только не присылайте на нас запрос в рок-клуб». Он отлично понимал, что эти запросы сразу же попадали в две инстанции — в городское управление культуры и КГБ. Что касается отмены выступления «Зоопарка» на юбилейном фестивале рок-клуба, то его не то чтобы запретили. Просто группу списали со счетов из-за деградации и пьянства. Их забыли. И когда кто-то из «Аквариума» заметил Майка на этом фестивале, все тут же опомнились: «А как же без Майка!» Сразу же договорились исполнить «Пригородный блюз» вместе. В то время, по-моему, Куликов был арестован в очередной раз, группа существовала еле-еле.

О виниле и бобинах

Науменко: Тогда все хорошие пластинки доставались чудом. Их давали буквально на пару дней, все это переписывалось на страшные бобины. Потом уже, в конце 80-х, у Майка появилась возможность что-то покупать, стали потихонечку накапливаться виниловые пластинки хорошие. Лу Рид например. Он мог под настроение переводить его тексты мне и чуть ли не плакать. T. Rex его еще любимый, конечно. Все под настроение. Высоцкого слушал, новых ребят — Федю Чистякова например. В гости к нам, помню, заходил, скромный-скромный, сидел тихонечко в уголке.

О фрисби и грузинском вине

Усов: Майка я впервые услышал в Инженерном замке. Тусовка обычно собиралась к шести в клубе «Сайгон», втихаря узнавала детали будущих сейшнов и тихо расползалась. Очень часто летом мы отправлялись на ступени Петровского замка со стороны Летнего сада и бросали там тарелки фрисби, которые привозили из Америки друзья. Уже тогда мы управлялись с ними довольно виртуозно, а параллельно распивали грузинское вино — стоило оно тогда какие-то копейки, рубль шестьдесят две или что-то вроде того. И там как раз однажды появился Майк с раздолбанной гитарой. Вот тогда я и услышал впервые «Поехали на флэт на красный свет», «Ты — дрянь», его лучшие песни. Майк тогда был еще худенький, скромненький, в пиджачке.

О бедности и повышении цен

Липницкий: Майк боялся перемен, и любое повышение цен потрясало его. Поскольку дорогие вещи он не любил, имущества у Майка никакого не водилось. Зато была история с пластинкой «Звуки Му» (мы записали ее с Брайаном Ино), которую я ему подарил. Один экземпляр с дарственной надписью я привез Майку, а он, как рассказывали его друзья-однополчане, с похмелья в каком-то городке диск продал. Похожая история была с новой гитарой, купленной Майком уже под конец жизни. Выпив однажды со мной, он заявил: «А ты не знаешь, кому ее можно выгодно продать? Я ее купил так дешево». Был у Майка такой синдром нищего, он даже песню «Бедность» на эту тему написал, там все сказано.

Науменко: Майк просто не понимал, как люди могут покупать себе что-то дорогое. Только мечтал — о гитарах, о студии. Вроде как все должно упасть с неба, или подарит кто-нибудь за то, что Майк такой хороший. Был один человек, Сова, — кажется, с Урала. Он шил штаны. И вот однажды он приехал и привез Майку джинсы самопальные, но очень хорошо сшитые. Помню, очень радовался он этому.

О моделях бипланов

Науменко: Майк очень любил собирать модели самолетиков. Вот сейчас было бы ему раздолье, а тогда же все это достать надо было, только в больших магазинах продавалось. Он их даже из бумаги делал, были такие наборы. Ночами мог сидеть. И очень хорошо в этом деле разбирался. Начиная с бипланов Ричарда Баха до военных навороченных самолетов. Для него это было такое чудо — машина тяжелее воздуха, а ведь летает!

О квартирном вопросе

Липницкий: Зимой 1989 года друзья предложили Майку улучшить жилищные условия. Тогда он и семью сохранил бы, потому что как может женщина, мать его ребенка, уважать мужа, которому предлагают вырваться из протухшей коммуналки, а он отказывается. Люди предлагали денег, предлагали рассчитаться потом, но Майк отказывался. И Наташа поняла, что все без мазы, что она всю свою жизнь на коммуналку убьет, наблюдая за деградацией спивающегося, некогда любимого человека. Но Наташа была как шелковая и замечательно к Майку относилась, так же, как и к его друзьям — а мало кто из женщин мог терпеть эту пьянь рок-н-ролльную.

О тюремном концерте «Зоопарка»

Усов: Самый страшный концерт «Зоопарка» я видел в лагере для особо опасных малолетних преступников в Усть-Абакане. Унылое место, очень тяжелые воспоминания. Майк пел для сидящих в зоне убийц и насильников все свои хиты. Заключенные вели себя очень сдержанно, потому что такие эмоции, как на свободе, там не приняты. У некоторых в глазах стояли слезы, потому что они в тот момент понимали, что на свободе, по ту сторону колючей проволоки, совсем другая жизнь.

О Невзорове

Рыбин: Майк был первым и последним, кто послал на х*й Невзорова. Когда только появилась программа «600 секунд», весь город сходил с ума от ведущего Невзорова. Тогда «Зоопарк» с «Нолем» играли концерт в ленинградском цирке, это было очень важное мероприятие, потому что до этого Майк играл только в провинции. И тут приезжает бригада «600 секунд» снимать сюжет о том, что рок победил коммунизм и при этом разлагает христианскую молодежь — Невзоров любил такой подход. Майк стоит на сцене, у него саундчек, а Невзоров начинает ставить свет и орать командным голосом — на что Майк громко говорит ему в микрофон: «Слушай, иди отсюда на х*й!» Невзоров начал вопить, что он тут работает и не надо ему мешать. На это Майк громко повторил: «Иди на х*й, это я здесь работаю, а ты мне мешаешь!» Невзоров ретировался.

О пластинках и уральских рокерах

Липницкий: Майк очень много говорил о музыке, постоянно дарил мне пластинки, а я ему. Он вырос на Чаке Берри, рок-н-ролле 50-х годов. Майк полюбил рок-н-ролл не через более поздних его адептов, Хендрикса там, The Beatles, а изучил его весь, от основ. Он сумел сделать американскую музыку понятной для русских подростков и, что самое главное, для русских музыкантов. Шевчук мне говорил: «Для нас Майк был главным». По словам Гребенщикова, Майк соединил своей музыкой уральских рокеров и жителей Нью-Йорка. Он был проповедником, в этом его заслуга.

О творческом процессе

Науменко: Все персонажи Майка — выдуманные. Даже там, где он от первого лица поет. Свои песни он писал по-разному. Один раз мы ехали долго-долго в трамвае, и у него несколько куплетов «Уездного города N» сложилось. Прямо в трамвае сидел, записывал, проговаривал, советовался. Он вообще советовался охотно — мне тексты показывал, а я ему, например, говорила: «Вот здесь нужно рифму переделать, мне кажется». А он отвечал: «Нет, здесь все на музыку ляжет, это же не стихи, это тексты». Он вообще очень большое различие делал между стихами и текстами, поскольку разбирался в поэзии. Говорил, что рок-н-ролльные песни — они чем проще, тем лучше. И Майк не считал себя гениальным. Он умнее своих текстов: «Да, я занимаюсь этой игрой под названием жизнь, под названием рок-н-ролл, под названием семья». Майк хотел бы воспринимать рок-н-ролл как работу. И когда в конце жизни за это стали платить, был счастлив.

Об избиении соседа-алкаша

Рыбин: Майк был очень жестким человеком. Железным. Если дело доходило до принципиальных моментов, он был непоколебим. Так было с избиением алкаша-соседа, здоровенного мужика, который ему однажды досаждать начал, и маленький, худенький в те годы Майк просто отметелил его руками и ногами. Группу он тоже до определенного момента держал в кулаке, а когда начался алкоголь в больших дозах, кулак превратился в аморфное желе.

О глэмовых нарядах и Марке Болане

Усов: Майк очень любил Марка Болана и однажды попросил меня сделать его большой портрет. В общем, мне пришлось переснимать Болана из газеты — получилась такая парадная фотография в цилиндре.

Рыбин: Майк очень хотел быть первым русским глэмстером и был им. Он всегда чудовищно одевался. При этом он читал Rolling Stone и хотел выглядеть точно так же, как Марк Болан. Денег у него не было, и он носил какие-то плащи советские в сочетании с дикими кепками, ботинками и брюками. Так продолжалось до самой смерти. Например, Майк заказывал портным ядовито-синие штаны-бананы с накладными карманами.

Науменко: Я ему часто говорила: «А давай ты оденешься нормально?» Потому что непристойно в таком виде на сцену выходить. «У нас образ дворовой команды, все одеваются как хотят», — отвечал Майк. Он, правда, бабочку иногда надевал. Прямо на футболку. Пиджак у него был велюровый. Он хотел бы, наверное, чтобы какой-нибудь стилист был рядом, если бы денег было побольше. А дома он в халате ходил.

О собутыльниках

Рыбин: К Майку все время приходили люди, которые приносили с собой бутылку водки или портвейна, считали своим долгом выпить с ним почему-то. Майк многим отказывал, жестко фильтровал людей, и тем не менее споило его именно фанатское окружение. Люди ломились в гримерку, в дом, тащили к ларькам. Примерно в конце 1987-го Майк резко стал выглядеть лет на сорок — на десять лет старше, чем ему было на самом деле. В последний год жизни он смотрелся ужасно — почти на шестьдесят уже. Дозы увеличивались, из-за опухших рук Майк с трудом играл на гитаре, но держался молодцом и лица не терял.

Науменко: У нас все время тусовалась куча народа. Было так: звонок в дверь, какой-то человек стоит, смутно знакомый. Мы с Майком у ребенка спрашиваем: «Женя, это кто?» Он говорит: «Это Рим». Мы уже забыли, как его зовут, а ребенок помнит. Потом еще кто-то придет. Выгнать было невозможно, потому что человек ехал издалека, из другого города, надо принять. А на следующий день — другой человек, уже из другого города.

О Коле Васине

Липницкий: Колю Васина и Майка связывала большая дружба. Отправились мы как-то Колю навещать в дикий мороз, водки накупили. Васин тоже подготовился, поскольку Майка очень любил. И при встрече Коля так его сжал, что у Майка ребро треснуло. Майк сразу обиделся на него, затопал ногами, стал Кольку кулачками бить в грудь. Слезы из глаз полились. В конце концов сказал ему: «Не буду я с тобой пить!» И ушел. Но потом помирились.

О смерти Науменко

Рыбин: У меня есть своя версия. Виноват, конечно, алкоголь. В ночь перед его смертью у Васина сильно пили. Майк был плох, в очень тяжелом состоянии, с черным лицом. В таком состоянии упасть затылком на асфальт — легче легкого. Насколько я помню, Майк получил перелом основания черепа — типичная алкогольная смерть, когда человек в глубоком опьянении на спину падает. Вряд ли его кто-то «повстречал» во дворе — там его знали очень хорошо. В последний год жизни он покупал выпивку у всяких дилеров, его все знали и любили, он был свой человек. На улице Майк все-таки поднялся, дошел до дома, грохнулся еще раз в коридоре и умер.

Науменко Майк в Rolling Stone

Песни Майка: http://www.zaycev.net/m3_lists/35_5.shtml