НЕБОСКЛОН АТОНА И НЕФЕРТИТИ

Чтобы осуществить задуманное в детстве и распределять портянки на государственном уровне, Ленину пришлось стать коммунистическим царем. Эхнатон был царем. Власть, которую Ильич зарабатывал горбом, Эхнатон получил даром по наследству. К тому же он не ставил перед собой ленинских задач: не имело смысла обобществлять все в стране, которая и так принадлежала ему. Правда, к храмам Эхнатон относился как Ильич к церкви. На этом их сходство и кончается, хотя именно оно — основополагающее в обоих учениях — атонизме и марксизме.

Вернувшись из разведки, в которой фараон расставил пограничные стелы и освятил Небосклон Атона, Эхнатон развил кипучую деятельность по постройке новной столицы - Ахетатона Он спешил, потому что в его планах значилась постройка еще двух Ахетатонов: второго в Нубии, а третьего — либо в Палестине, либо в Сирии. Со всего Египта сзывали (“отказников” сгоняли) архитекторов, каменотесов, скульпторов, художников, ремесленников и рабочих всех мастей. Еще живой, но уже сломленный собственным бессилием и ничегонеделаньем папа Аменхотеп III, оказавшийся “фальшивым” (настоящий-то — бог Атон!), смотрел на дурачества сына с укоризной, но активно не вмешивался. Ему даже нравилось, что мятежный ребенок съедет со двора: ведь Эхнатон обещал не трогать Амона и других богов Египта, его цель лишь вернуть триаде солнечных богов (Ра, Гору и Ахту), предстающих ныне в едином облике Атона, их поколебленное Амоном величие

Ахетатон. Современная реконструкция проекта.

Построить город за два-три года площадью 100 кв. км для древних египтян не составляло большого труда. У них уже был опыт постройки пирамид, которые и при помощи современной техники возвести ничуть не быстрее. И точно (почти по Маяковскому), прошло не так уж много времени, а из любви к фараону верноподданные на голом. (В буквальном смысле слова, ибо работали голыми. Эхнатон с Нефертити и сами были заядлыми поклонниками нудизма. На многих изображениях они разгуливают по дворцу нагишом и даже выслушивают доклады семеров так, точно дело происходит в бане. Впрочем, в нудизме царствующей четы, по-видимому, скрывался религиозный смысл.) египетском энтузиазме возвели самый настоящий город-сад с храмами, дворцами, усадьбами, домами, официальными учреждениями, складами, конюшнями, торговыми рядами и мастерскими. Попутно были вырыты колодцы, разбиты пруды, проведены каналы и улицы, привезены деревья с землей и каждое посажено в персональную кадку. Руководили всеми работами царские зодчие, которые нам известны поименно, так как фараон за их усердие пожаловал их собственными гробницами в горах Ахетатона — Пареннефер, Май (тот самый, что раньше просил хлеба), Бек, Туту, Хатиаи, Маанахтутеф.

Камень на постройки везли с самых дальних рубежей Египта: гранит из Асуана, алебастр — из Хатнуба, песчаник — из Сильсилэ. Но так как времени было мало, да и людей не густо, то большую часть города возвели не из камня, а из кирпича-сырца, лишь снаружи облицовав главные здания камнем. На ходу же приходилось придумывать новые мотивы декора, угодного Атону. Как правило, это были пейзажи, из которых наиболее примечателен вид пробуждающейся и ликующей природы — растений и животных, приветствующих появление на востоке Атона. Но с заданием мастера справились.

На шестом году царствования Эхнатон приказал двору грузить корабли и переселяться в еще недостроенную столицу. Вряд ли многим пришлось по душе покидать обжитые пенаты. Например, тому же Пареннеферу, который успел построить себе усыпальницу в некрополе Фив, обошедшуюся недешево. (Продать ее он, конечно же, не мог, так как она была расписана для него.) Но выбора фараон не оставлял. Сотни, а скорее, тысячи ладей и барок погрузили “хозяйство” фараона, государственные архивы, вещи вельмож, челядь, гаремы и на полтора десятка лет исчезли из поля зрения оставшихся фивян. У провожавших караваны были смешанные чувства. С одной стороны, они радовались, что еретик будет далеко, а с другой — опасались, что именно издалека он и даст “волю рукам”. Наконец, за тысячелетия они привыкли смотреть на фараона как на гаранта своей жизни и сына бога, поэтому многие вдруг ощутили себя сиротами.

Вместе со своим двором взошла на собственный, обитый золотом корабль и Нефертити, уже беременная третьей дочерью Анхесенпаатон, села под балдахином, изображавшем ее в самых немыслимых ситуациях (например, на охоте), прижала к себе двух дочерей и уехала, чтобы никогда больше не вернуться.

Город с населением в 40—50 тысяч человек растянулся на 12 километров, а с незастроенными пустырями на все 30. Главная улица Ахетатона, по бокам которой стояли Большой храм, дворец фараона, особняки жрецов и казенные заведения, проходила вдоль Нила.

Безусловно, центральным зданием города был главный храм — “Дом Атона в Ахетатоне”, длина которого составляла около 800 метров. Сориентирован он был с запада на восток, чтобы встречать и приветствовать Атона. Естественно, это здание не имело крыши, чтобы Атон мог пребывать в своем доме постоянно. В центральной части храма археологи обнаружили триста шестьдесят (!) жертвенников и быстро нашли этой находке объяснение. Год египтян состоял как раз из такого числа дней. (Плюс пять дополнительных дней, которые не принадлежали никакому времени года, оставаясь “бесхозными”.), следовательно, и каждый алтарь соответствовал определенному дню года. Число алтарей имело сакральный смысл, связующий время и пространство. Каждый день в жизни, согласно религиозной доктрине Эхнатона, был единственный и неповторимый, поэтому и отмечать его следовало соответственно. Приветствуя вместе с женой, детьми и жрецами Атона на рассвете, Эхнатон даже заготавливал на каждый день специальный текст гимна, который никогда не повторялся. (Собственно, существовала “болванка”, к которой то прибавляли одни строки, то изымали другие.), ведь предыдущий день отличается от того, что несет с собой встающий из-за Нила Атон. Египтяне называли такое положение вещей законом Змеи, то есть законом непрерывных изменений. (У древних греков тоже существовала подобная доктрина, выражавшаяся фразой: “В одну и ту же реку нельзя войти даже один раз”, потому что, пока будешь входить, река будет течь, а не стоять на месте.). Произнося (или распевая) гимн Атону, фараон совершал обряд реанимирования бога, чтобы жизнь на земле продолжила существование. Вероятно, и Нефертити при этом потрясала систрами (погремушками) и пела: недаром же во многих надписях ее называют “сладкоголосой”, утверждают, что “при звуке ее голоса все ликуют”. Ответно Атон руками-лучами подносил к носу Эхнатона и Нефертити анх — символ жизни.

В Ахетатоне были еще храмы — “Проводы Атона на покой” и “Дворец Атона в Ахетатоне” и три святилища, одинаково называвшиеся “Тень Ра” и принадлежавшие женщинам царской семьи: Нефертити, ее дочери Меритатон и матери Эхнатона Тэйе. За исключением “Дворца Атона” ни одно из этих сакральных зданий до сих пор не обнаружено. И касательно культовой жизни ахетатонцев остается лишь добавить, что в каждом доме, даже самого последнего бедняка, обязательно была молельня. При этом, несмотря на растиражированное историками “нетерпение” Атона других богов, многие молельни были посвящены Амону, Исиде или Бэсу.

Как всякий город, построенный вдруг по воле одного человека, Ахетатон не имел исторически сложившегося центра. Он представлял собой отдельные замкнутые кварталы, в которых жили люди определенной профессии. Именно поэтому, например, после раскопок квартала скульпторов надеяться на то, что будут обнаружены памятники, равные по значению бюсту Нефертити, практически не приходится. Интересно, что при планировке города в нем уже была заложена социальная дифферентация: в северной части жили торговцы, мелкие чиновники и ремесленники, на юге — чиновники высших рангов и скульпторы.

Главным украшением города (помимо храмов) были три дворца. Два из них — Северный дворец и Мару-Атон (южный дворец) — носили увеселительный и дачный характер и находились на окраинах Небосклона Атона. Между ними в самом центре города, примыкая к “Дому Атона в Ахетатоне”, находился Большой дворец. Это было великолепное здание длиной 262 метра, разделенное главной дорогой на две части: официальную и частные апартаменты семьи фараона. Между собой они соединялись крытым кирпичным мостом, в котором было три пролета (что придавало ему вид современных триумфальных арок): через широкий центральный проезжали колесницы и повозки, боковые были отведены для пешеходов. На втором этаже крытого перехода находилось “окно явлений”. Из него по праздникам перед народом и войском представала царствующая чета, которая награждала особо отличившихся подданных золотыми украшениями. Естественно, официальная часть дворца была больше и лучше украшена, но от нее мало что осталось. Зато в личных апартаментах Эхнатона Аменхотеповича и его супруги археологам удалось определить комнату, которая почти наверняка являлась спальней Нефертити, так как рядом располагалось еще шесть спален меньших размеров — по числу дочерей царицы. “Добыча” из спальни Нефертити оказалась не так уж богата: в передней археологи обнаружили изображение царской семьи, а в самой спальне умывальню и каменную плиту-лежанку, от которой шел водосток. Неужели Нефертити купалась в постели!?

Жилища высших сановников представляли собой усадьбы, окруженные со всех сторон забором и садом, в котором обязательно присутствовали пруд и беседка. Площадь самого жилища превышала 500 кв. метров. Над входом в усадьбу высекали имя, звания хозяина и молитвы Атону. Потом иероглифы заполняли голубой пастой, которая создавала необыкновенную гармонию с желтым известняком. Надписи эти иногда переделывались, и по ним можно проследить карьеру чиновника или его опалу. Многие правительственные нувориши происходили из беднейших слоев, это те, “кому он (Эхнатон) дал развиться”. Имя одного чиновника даже переводится как “Меня создал Эхнатон”. Лингвисты обратили внимание, что классический египетский язык в Ахетатоне сильно разбавляется просторечьем, в нем появляются неологизмы. Тем не менее, добрый царь умел, когда требовалось, проявить суровость. Такая участь, например, постигла уже упоминавшегося Май. Нам неизвестно, какой проступок или предательство он совершил, но его имя стерли отовсюду, а изображения в гробнице закрыли толстым слоем штукатурки.

Самые бедные слои жили в домах площадью 80 кв. метров. Такая была в Ахетатоне бедность!

Наконец, еще одной частью города был некрополь, тремя группами гробниц располагавшийся в восточных отрогах гор. Отсюда происходят самые впечатляющие рельефы с изображениями царствующей четы и их родственников: каждый сановник считал необходимым подчеркнуть, таким образом, свою лояльность. Именно эти рельефы поведали нам о частной жизни Нефертити. Рельеф из царской гробницы изображает рыдающих Нефертити и Эхнатона: они оплакивают свою, безвременно покинувшую мир, вторую дочь Макетатон. Один из ведущих русских искусствоведов-египтологов М. Матье даже не удержалась, чтобы сказать: “Сцена смерти Макетатон по силе переданных чувств превосходит все, что было создано и до нее, и после; таких образов страдающих родителей мы не найдем нигде”. Нам трудно судить, но есть мнение и косвенные данные, что именно после этой смерти все в доме Эхнатона пошло наперекосяк.

В таком городе Нефертити пришлось встретить зрелость, возможно, старость и умереть.

Собственно, Эхнатон никогда не собирался вводить монотеизм среди египтян и подвластных народов. Мысль его была гораздо проще. Он пытался спроецировать на небо устройство собственной империи. Подобно тому, как на земле есть фараон и в подвластных странах сидят собственные царьки, точно так же на небе царствует Атон, а “на местах” вполне могут существовать и другие боги, признающие главенство Атона.

Серия сообщений "История Древнего мира":
Часть 1 - Чудо фаюмского портрета
Часть 2 - Из истории Древнего Египта
...
Часть 7 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 8 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 9 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 10 - Из истории Древнего Египта
Часть 11 - ИЗ ИСТОРИИ ДРЕВНЕГО ЕГИПТА
...
Часть 18 - Шумеры
Часть 19 - Загадка гробницы Тутанхамона
Часть 20 - Анализ ДНК египетских мумий

 Революционные преобразования Эхнатона.

Юношеская затея Эхнатона (ставшая уже наследственной чертой) — поменять всех богов на солнце — по-прежнему свербила эпилептичный мозг фараона. Теперь, получив реальную власть, он перешел в наступление по всему фронту, не замечая сожженных за собой мостов. Напрасно пытался переохотить его отец, напрасно отговаривали придворные, имевшие свои “плюсы” от многобожия, напрасно даже любимый дядя — второй жрец Амона — доказывал Эхнатону идиотизм подобной затеи.

(Примерная речь дяди Аанена на ухо царствующему племяннику:

— Пораскинь мозгами, владыка Верхнего и Нижнего Египта, до чего же ты глуп! Разве народ без тебя не знает, каким богам полезней поклоняться? Логично помолиться крокодилу: он может съесть. Логично приносить дары Нилу: он возьмет да и пересохнет. Даже бога с головой барана (жрецом которого я являюсь) есть смысл уважить хотя бы за то, что вот такой он не от мира сего. Но какое рациональное зерно можно сыскать в солнцепоклонничестве? Разве когда-нибудь солнце не всходило? Или не садилось? Разве подмечали за ним какие-нибудь выкрутасы? Разве выкидывало оно неожиданные коленца на небосводе? Затмения?.. Полная чушь! Их рассчитали две тысячи лет назад на две тысячи лет вперед. Никогда и никого солнце не подводило. Народ тебя не поймет, ты останешься в дураках, а твое имя станет нарицательным.

Но юный Эхнатон не принимал логики и возражений; ответ был один:

— Солнце-Шов. (Еще одно из имен Ра и Атона.), отец мой, да ликует он в небесах от даров моих!)

В первые четыре года правления религиозный оппозиционер умудрился четыре раза поссориться с фиванским жречеством. Видимо, жрецы приходили во дворец и грозили фараону небесными карами или обещали оставить его тело без погребения, как до этого успешно пугали Тутмоса VI и Аменхотепа III. (“Партбилет на стол!” в тридцать седьмом — подзатыльник рядом с этой угрозой.) Но все было без толку: Эхнатон лишь злился и лез на рожон.

К святая святых — святилищу Амона в Фивах (современный Карнак) — фараон приказал с восточной стороны пристроить Дом Атона, чтобы на рассвете с тихой песней и овощными дарами приветствовать подъем любимого отца. В храме возвели более ста колоссов Эхнатона. Народ диву давался, глядя на них: одежда, корона, скрещенные руки с символами власти (плетью и жезлом) — вроде, те же, что и прежде, но лицо и тело! Где это видано, чтобы фараона изображали в натуральном виде, как живого и даже внешне неприятного человека?!

Фараон Эхнатон

И фараонов и богов испокон века показывали одинаково красивыми, одинаково стилизованными и одинаково идеализированными. Египтолог А. Море оставил нам такое описание внешности фараона: “Это был юноша среднего роста, хрупкого телосложения, с округлыми женоподобными формами. Скульпторы того времени оставили нам правдивые изображения этого андрогина. (Существо, выдуманное Платоном, мужчина и женщина одновременно. Когда-то Зевс разрубил его пополам, с тех пор обе половинки ищут друг друга, и только нашедшим гарантирована любовь до гроба.), чьи развитые груди, чересчур полные бедра, выпуклые ляжки производят двусмысленное и болезненное впечатление. Не менее своеобразна и голова: слишком нежный овал лица, наклонно посаженные глаза, плавные очертания длинного и тонкого носа, выступающая нижняя губа, удлиненный и скошенный назад череп, который кажется слишком тяжелым для поддерживающей его хрупкой шеи”. (После консультаций с врачами египтологи решили, что Эхнатон был болен синдромом Фролиха. “Люди, пораженные этим заболеванием, часто обнаруживают склонность к полноте. Их гениталии остаются недоразвитыми и могут быть не видны из-за жировых складок (действительно, некоторые колоссы Эхнатона бесполы). Тканевое ожирение в разных случаях распределяется по-разному, но жировые прослойки откладываются так, как это типично для женского организма: прежде всего, в областях груди, живота, лобка, бедер и ягодиц”. Из-за этого “диагноза” ультрасовременные ученые обвиняют Эхнатона в сожительстве со своим преемником Сменхкарой, другие же считают его женщиной, а один из пионеров египтологии Мариэтт видел в нем кастрированного пленника из Судана.).

На все недоуменные вопросы посетителей Дома Атона скульптор Бек лишь разводил руками: “Меня научил сам царь”, — хотя отлично знал, где собака зарыта: если бы Эхнатон не изменил канон и стиль изображений, неграмотный египтянин не уловил бы разницу между Амоном и Атоном. Новая религия требовала новых изобразительных форм, и раз солнце теперь изображают не соколом, а в натуральном обличье — кругом, то почему сын солнца должен был выглядеть неискренне?

Попутно реформатор собирал команду сподвижников. Сообразительные прибежали сами, чувствуя, что атонизм — это всерьез и, по крайней мере, до конца их жизни. Главные скрипки при дворе играли мама Тэйе, воспитатель Эйе и дядя Аанен. Везир Рамес, служивший еще отцу Эхнатона, остался при той же должности. Фиванский князь Пареннефер (вероятно, дальний родственник) назначен хранителем печати и начальником всех работ в Доме Атона. Возглавив экспедицию за камнем для этого храма, он отправился к порогам и с честью выполнил порученное. Тем не менее, среди старых знакомых, посещавших все торжественные праздники и официальные попойки во дворце, среди жрецов и писцов найти необходимое число преданных идее Атона лиц оказалось сложно, проще говоря, Эхнатон не верил в их искренность. И реформатор “пошел в народ”, предлагая должности мелким помещикам и даже талантливым ремесленникам, напрямую не связанным с амоновским жречеством и дворцом. Яркий пример этому Май — главный зодчий, носитель опахала справа от царя, сказавший о себе так: “Я — бедняк по отцу и матери, создал меня царь, (а раньше) я просил хлеб”.

Конечно, среди подобных Май было много отребья, “уверовавшего” в идеалы монотеистической революции исключительно ради материальных благ и ощущения власти. Так было при всех революциях и переворотах. Но кого уж точно нельзя упрекнуть в неискренности — это Нефертити. Неожиданно она оказалась чуть ли не самой ярой приверженкой Атона и его любимицей. Ступая за мужем, на восходе и на закате она правит службу солнцу, ничем не умаляя своего достоинства рядом с сыном Атона. Более того, иногда Нефертити служит солнцу одна или с дочерью, из чего следует, что фараон с царицей жили порознь, каждый — в своих покоях с собственными молельнями, причем дочь (а потом и дочери) находилась с Нефертити.

По-видимому, в первые шесть лет царствования, проведенные в Фивах, Эхнатон был занят разработкой новой религии, поэтому нам неизвестно, обожал ли он в это время Нефертити без устали. Тех проявлений любви, которые воспеваются уже сто лет, на памятниках в Фивах нет. Все очень строго и целомудренно. Вряд ли можно считать проявлением глубокого чувства тот факт, что Эхнатон берет с собой Нефертити, когда отправляется награждать чиновников, — это этикет. Но чтобы прилюдно ласкать друг друга, целоваться, обниматься и прижиматься — такого в Фивах еще нет, не было ничего подобного и за всю предыдущую историю Египта. Более того, за границей Нефертити принимают как игрушку фараона, не более. Тушратта, царь Митанни. (Страна на территории совр. Сирии, в те времена — на южной окраине Хеттского царства.), в письмах шлет приветы Тэйе и своей дочери Тадухепе, обитающей в царском гареме, а о Нефертити — ни одного клинописного значка. Ее можно подразумевать лишь в выражениях типа: “И всем остальным женам — горячий привет”. Тушратта либо ничего не знает о Нефертити (что маловероятно), либо не воспринимает ее всерьез.

Как-то не верится, что в первые годы царствования фараон не имел достаточно сил, чтобы прилюдно поставить жену на одну доску с собой, не верится, зная характер Эхнатона: самовлюбленный и эгоистичный. Пощечины, которыми осыпал Тушратта Нефертити, фараон мог терпеть только в одном случае — он никогда не читал писем вассальных царьков, чтобы не расстраиваться просьбами прислать золото или шпионскими сообщениями о военных приготовлениях врага. Поглощенный идеологической борьбой за право Атона называться главным богом Египта и подвластных ему территорий, Эхнатон вообще не желал ведать, что творится на границах империи. Зачем отвлекать себя попусту? Ставка была сделана на Атона, как всеобъединяющую и всепримиряющую силу. Если у людей будет один бог, им нечего станет делить, рассуждал фараон-мистик. Но бог при этом требовался такой, который был бы понятен всем: египтянам, семитам, нубийцам Амон с головой барана или Ра с головой сокола для этого определенно не годились: одни племена не видели баранов, а другие считали сокола — вредной птицей. Поэтому Эхнатон выбрал бога, понятного всем, — солнце. Выбрал и соответствующий облик, не имеющий ничего общего с антропоморфными идолами: Атон изображался в виде диска, от которого исходили руки-лучи, несущие людям всевозможные блага.

На четвертом году правления Эхнатон получил третий наиболее чувствительный втык от жрецов Амона. Чем именно его донимали жрецы — неизвестно, но фараон перепугался всерьез: ему уже мерещился яд в вине или наемный убийца за шторой. И “живое воплощение Ра” решил действовать. К тому же у него и Нефертити родилась вторая дочь Макетатон.

Видя, что вся жизнь в Фивах пронизана культом Амона, которого ему в этом городе не одолеть, Эхнатон решил построить новую столицу, чтобы он и жрецы оставили друг друга в покое. Это был самый правильный ход, потому что к тому времени большую часть Египта боги уже “поделили”, и выгонять их с насиженных мест было бы кощунством. Эхнатону требовалось место, свободное от влияния какого бы то ни было бога, и такое он нашел — или ему нашли.

Спустившись на 300 километров вниз по Нилу, Эхнатон оказался в удобной долине, амфитеатром окруженной горами и рекой. На другом берегу, в 15 километрах, находился Гермополь — священный город бога мудрости Тота. (Греки приравнивали своего Гермеса к Тоту, отсюда и название Гермополь — город Гермеса. По-египетски он назывался Шмун. К слову сказать, Фивы — по-египетски Нэ, а Гелиополь — Он.). Здесь Эхнатон решил заложить новую столицу. Площадь в 180 кв. км вокруг была объявлена собственностью Атона. Границы Ахетатона — Небосклона Атона — были обозначены огромными стелами. При церемонии основания нового Солнечногорска Эхнатон, Нефертити и Меритатон подняли руки и поклялись Атону. Эхнатон, как главный зачинщик, произнес небольшую речь, позднее увековеченную на пограничных стелах и звучавшую в вольном пересказе примерно так:

— Да сотворю я Ахетатон отцу моему Атону именно в этом месте на стороне восходной (на левом берегу Нила), которое он сам окружил горами, и ни в каком другом. И буду приносить тут Атону жертвы. И пусть не говорит мне Нефертити: “Вот есть место доброе для Ахетатона в другом месте”, — не послушаю ее. И пусть не говорит мне то же самое любой сановник во всей земле египетской до края ее. И сам никогда не скажу: “Брошу я Ахетатон здесь и построю в другом месте”. Но сотворю здесь Дом Атона (то есть, храм) и Дворец Атона, и себе дворец и жене своей дворец. А гробницы, где бы мы ни умерли, пусть нам высекут в восточных горах — для меня, для жены, для детей и для всех семеров, вельмож и военачальников. И если все это не будет сделано — это очень нехорошо.

Вид города Ахетатон. Современная фантазия.

Как видно, выбирая место для новой столицы, Эхнатон откровенно наплевал на мнения жены и сановников, из чего можно заключить, что отличные от его мнения были. Но странно, что Нефертити вообще имела собственное мнение, все-таки она женщина восточная и должна повиноваться. Может, это семеры — высшие должностные лица — подыскали другое место для столицы и подначивали Нефертити нашептать Эхнатону им нужное и удобное?

Историки до сих пор спорят, впадая в непозволительные крайности, оказывала Нефертити влияние на Эхнатона или всякий раз послушно кивала головкой, слепок с которой является теперь гордостью Берлинского музея? Некоторые считают, что сам культ Атона внушила ему Нефертити, что Эхнатон сидел на троне и как попка-дурак повторял за женой распоряжения. По крайней мере, так было в первые шесть лет царствования Эхнатона. Интересно отметить, что при раскопках в Карнаке были обнаружены десятки тысяч строительных камней, относящихся к первым годам правления Эхнатона. И что удивительно, изображения Нефертити на них встречаются в два раза чаще, нежели ее венчанного мужа. На одном из блоков хрупкая Нефертити побивает палицей пленных, которые стоят перед ней на коленях. Сцена для египетского искусства почти классическая, но женщина появляется так в первый и единственный раз. На других изображениях царица одна стоит перед жертвенником, то есть, сама выступает посредником между богом и людьми, хотя эта обязанность принадлежит только одному человеку на земле — ее мужу. Есть изображения, как Нефертити правит колесницей, как сжимает в руке высший символ власти — скипетр. В фиванском храме Атона ее гигантские статуи расположены между статуями Эхнатона, а ведь такая почесть предполагается только для живого воплощения бога на земле! Там же была аллея сфинксов, одни из которых имели лицо Нефертити, а другие — ее мужа. Наконец, в некоторых надписях она именуется “той, кто находит Атона”, то есть, поставлена на одну доску с мужем. Может быть, следует признать и ее фараоном? Такие случаи в истории Египта известны. Последним фараоном Древнего царства была Нитокрис, а последним фараоном Среднего — Нефру-себек, да и в Новом царстве за сто лет до Нефертити на престоле сидела Хатшепсут. Вспомним и слова Эхнатона при основании Ахетатона, которые можно интерпретировать примерно так: “Не послушаюсь жены! Пусть хоть раз будет по-моему!”

Однако многие египтологи такую возможность не допускают. “Трудно было бы ожидать, чтобы рядом с таким самовластным и целеустремленным властителем могло стоять какое-либо другое венценосное лицо и оказывать направляющее влияние на ход государственной жизни”, — писал один из крупнейших русских египтологов именно этого периода Ю. Перепёлкин. По предположению других, в сознании Эхнатона выдвинутый им бог Атон — породитель всего живого — был как бы двуполым, поэтому сам Эхнатон олицетворял в нем мужское начало, а Нефертити — женское. Отсюда и распространившиеся на нее “привилегии” фараона. Третьи считали, что это произошло позднее, в Ахетатоне, в Фивах же Эхнатон считал себя воплощением Ра на Земле, а жену — его супруги Хатхор. Ведь одна из ипостасей Хатхор называлась именно “Прекрасная пришла” — Нефертити. Наконец, ни сама Нефертити, ни муж ее не только никогда не били пленных врагов дубинами, они и пленных-то за всю жизнь ни разу не видели, а от врагов старались держаться на почтительном расстоянии или делать вид, что при власти всемогущего Атона врагов просто быть не может.

Но даже если мы допустим, что до переезда в Ахетатон Нефертити действительно имела большое влияние и руководила Эхнатоном в идеологической борьбе, то едва ладьи отчалили от пристани Фив и последний жрец Амона скрылся из вида, Эхнатон показал жене, “кто в доме хозяин”. В одной из надписей он говорит:

“Услаждается сердце мое женой царевой да детьми ее. Да дастся состариться жене царевой великой Нефер-нефре-Атон Нефертити — жива она вечно вековечно!.. И была бы она под рукой фараона — жив он, цел и невредим! Да дастся состариться дочери царевой Меритатон и дочери царевой Макетатон, ее детям... были бы они под рукой жены царевой, их матери, вечно вековечно!”

Вот так, одной надписью фараон расписал все функциональные обязанности супруги. Участь Нефертити — любовь мужа, место — семья. Правда, позднее она была обожествлена, и Эхнатон даже присвоил ей титул “госпожа земли до края ее”, но это было лишь вынужденным следствием его титула — “господин земли до края ее”.

Серия сообщений "История Древнего мира":
Часть 1 - Чудо фаюмского портрета
Часть 2 - Из истории Древнего Египта
...
Часть 6 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 7 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 8 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 9 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 10 - Из истории Древнего Египта
...
Часть 18 - Шумеры
Часть 19 - Загадка гробницы Тутанхамона
Часть 20 - Анализ ДНК египетских мумий

 Нефертити и Эхнатон. Любовь.

Итак, Нефертити, скорее всего  росла при дворе фараона. Так и подмывает набросать серию умильных картинок: маленький Эхнатон отдает лепечущей Нефертити свои игрушки, зная, что к утру личный мастер из дворца настрогает новых. Или вот,  рыдающая Нефертити в окружении цветов и бабочек не ведает, чем помочь любимому другу, опять бьющемуся в эпилептическом припадке или опять заболевшему животом, лихорадкой и подобной хворью. Или так: на пиру во дворце Эхнатон и Нефертити едят утку на двоих, запивают из одного бокала, облизывают друг другу пальцы и звонко хохочут, впервые глотнув хмельного. А вот Эхнатон бросает дротик в бегемота, а верная Нефертити слабенькими ручонками обнимает его за ноги, чтобы неугомонный наследник ненароком не выпал из лодки. И, наконец, будущий реформатор и его пока еще подружка “смываются” с богослужения в честь Амона, столь им ненавистного с пеленок.

“Просмотрев” эти и подобные картинки, которые вполне могли оказаться в царской гробнице, если бы художник не забыл их воспроизвести, мы делаем законный вывод, что Эхнатону Нефертити пришлась по душе, он к ней привязался, а, созрев, — влюбился по уши, и ни у кого во дворце это не вызвало отрицательной реакции, тем более, у матери Эхнатона, которая сама была Парашей Жемчуговой по происхождению. Что же так прельстило настырного создателя монотеизма в юной Нефертити? Неужто по дворцу и вокруг бегало мало хорошеньких девушек, готовых ради принца позабыть на время о чувстве собственного девичества? 

Юная Нефертити. Современная фантазия.

Ответ весьма прозаичен: подрастающий преобразователь влюбился, как поэт (а он и был поэт), надо полагать, Нефертити, действуя плохо изученными законами женской логики, крепко взяла его в оборот. Какими только комплиментами на стенах собственных гробниц не осыпают ее придворные с безусловного потакания Эхнатона.

Ах, эта Нефертити, “сладостная голосом во дворце”, “владычица приязни”, “большая любовью”, “сладостная любовью”! Для нашего испорченного сексуальными революциями сознания подобные откровения свидетельствовали бы о том, что Нефертити никому не отказывала во дворце и всем пришлась по вкусу, но на самом деле это лишь неприкрытая лесть, свойственная Востоку. Даже фразу “Жена царева Нефертити — сказка в постели” Эхнатон принял бы как комплимент на свой счет.

До двадцати лет болезненный реформатор ходил по дворцу на положении неполовозрелого воздыхателя. Возможно, он проверял глубокое чувство, поселившееся в нем. А может быть, боялся потерять престол. Опять в воображении всплывают циничные картинки: неполноценный наследник палкой отгоняет единокровных сестер, жаждущих выйти за него замуж и сделать полноценным; распутный старик Аменхотеп III на ухо шепчет сыну: “Ну, зачем тебе делать Нефертити главной женой? — сойдет и побочной, в гарем ее, не раздумывая, потешишь плоть и забудешь, а тут родные сестры пропадают, того и гляди, помрут в девках, выбирай, какая приглянется, хочешь — Сатамон, хочешь — Бакетамон, да и остальные — девочки-не-промах, сам делал, хочешь — женись на всех сразу, обделали бы все по-семейному, по традиции предков, официальная жена фараона — это же не пальмовое опахало, сломалось — выбросил, я вот сделал подобную глупость, теперь последние волосы на парике рву, попомнишь меня, да поздно будет”.

Но родоначальник монотеизма держался твердолобым молодцом и в двадцать один год решил сочетать себя браком. Надо полагать, худородная царица Тэйе и ее брат Аанен, бывший первым жрецом (“самым великим из видящих”) Ра и вторым — Амона, воспитатель Эхнатона Эйе и его жена — кормилица Нефертити — составили мятущейся душе блок поддержки. От Аменхотепа III они просто отмахнулись, как от чудака, ничего не смыслящего в любви и жизни. Тэйе, катаясь с фараоном в лодке, проедала ему плешь, ратуя за сына; ее брат нагло врал фараону, что брак уже благословлен на небесах; Эйе с супругой, знавшие жениха и невесту с пеленок, шептали в кулуарах дворца, что будущую царицу сам Ра послал для спокойствия империи. Такую красотку не стыдно и иноземным послам показать и собственный взгляд потешить! И Аменхотеп III махнул рукой…

Итак, сыграна свадьба, первая страсть реформатора утолена, Нефертити беременна. Никто еще не знает, кем, но мы в курсе — девочкой. Все довольны, только у старого фараона голова болит: как бы дожить до тридцатого года правления, устроить народу хеб-сед и объявить сына соправителем.

“Праздник” хеб-сед, “отмечавшийся” по истечении тридцати лет царствования и затем повторявшийся через каждые три года, был очень древним. Первоегиптяне смотрели на вождя-фараона, как мы на барометр. От здоровья вождя зависел урожай, приплод в стаде, удачная охота и военные победы. Дряхлый старик на троне означал засуху и массовый падеж людей и скота. Дождавшись “праздника”, египтяне убивали фараона и, может быть, даже съедали, ликуя и радуясь, что наконец-то сын соединился с небесным отцом. Но ко времени Аменхотепа III хеб-сед модернизировали. Теперь фараону достаточно было продемонстрировать перед народом ряд легкоатлетических упражнений, сделать ритуальную гимнастику, доказывающую его бодрый дух, и выполнить кросс. (Обычай этот подспудно жив и сейчас. Достаточно вспомнить, как известные нам политики преклонного возраста могут отплясывать, борясь за голоса избирателей накануне выборов.), после чего жрецы инсценировали убийство фараона и даже хоронили “убиенного” в специально построенной для хеб-седа ложной гробнице, которая называется кенотаф. Полагают, что большинство пирамид именно такие кенотафы.

Итак, дождавшись хеб-седа, сделав ритуальную зарядку и “похоронив” себя в кенотафе, Аменхотеп III прилюдно объявил сына фараоном-соправителем. Но, вероятно, зарядку он сделал “на троечку”, народу не понравилось, народ засомневался в физической полноценности фараона. Возможно, раздался и другой ропот: сам сидит не по праву, так еще и сына притащил! И тогда старый развратник доказал свое право, женившись на собственной дочери Сатамон, то есть на фараонской дочке.

Ну, а Нефертити стала называться “женой царевой любимой, возлюбленной его образом коей доволен владыка обеих земель”, то есть царь Верхнего и Нижнего Египта.

Некоторое время все были счастливы: земля кормила, скот размножался, подданные царьки сидели тихо, — но уже назревали в стране события, сопоставимые разве что с Великим Октябрьским переворотом в России. Обретя власть, Эхнатон усиленно стал готовить для Египта эпидемию чумы — введение монотеизма. Для него главным богом был бог Атон (солнечный диск) и Эхнатон очень хотел, чтобы все думали, как он, и поступали соответственно. Ведь такими людьми управлять куда как легче.  

Изображение бога Атона - солнечного диска с руками-лучами

Итак,  Нефертити стала супругой фараона.

(Вопрос “кем стать?”, мучающий нас в детстве, для египетских девушек решался посредством четырех вариантов: танцовщицей, жрицей, плакальщицей или акушеркой. Однако обеспечить каждую египтянку восьмичасовой загруженностью по специальности мужчины не могли и поэтому предлагали им по совместительству самую древнейшую профессию, оплачивавшуюся тогда не деньгами (которых еще не было), а браслетами и кольцами. Мужчины преследовали повивальных бабок в неурочное время, напропалую кутили с танцовщицами, из благочестия обхаживали жриц и уходили к небесному отцу, провожаемые толпой рыдающих и рвущих на себе одежды гражданок. Далекие от разврата сельские женщины основное время уделили хозяйству и детям, а в сезон помогали мужу на поле, и лишь спорадически, по общественной необходимости уподобляли себя то плакальщице, то акушерке. Феминистической заразой древние египтянки не страдали. Кроме того, в отличие от наших современниц они мочились стоя (мужчины сидя); по улицам ходили босиком, а обувались только в доме; придя в отчаянье, хватались не за голову, а за уши; наконец, многие египтянки были самые натуральные алкоголички, на пирах они упивались в дым, и их приходилось разносить по домам).

Став супругой фараона, Нефертити больше не ломала голову, пойти ей в танцовщицы или стать жрицей. У нее была единственная должность — служить фараону на один шаг впереди придворных и придворных дам, быть первой женой государства, “госпожой женщин всех”, супругой сына Ра.

Как всякой царице, ей выделили собственное хозяйство, размеры которого мы не знаем, но ясно, что это не шесть соток и даже не правительственная дача с пристроенным экологически чистым совхозом. В низовьях Нила располагались виноградники Нефертити (судя по обилию пометок на сосудах — весьма солидные), где-то неподалеку паслись ее стада, собственные корабли везли добро на собственные склады, а под рукой всегда находился собственный казначей и домоправитель в толпе собственной прислуги, писцов и стражи. Таким образом, быт был налажен, спокойствие и размеренность гарантированы, хватало даже любви, хотя муж был очень занят религиозными преобразованиями и строительством новых храмов. Нефертити занималась хозяйством и рожала дочерей...

Счастливые супруги - Эхнатон и Нефертити с дочерьми.

Серия сообщений "История Древнего мира":
Часть 1 - Чудо фаюмского портрета
Часть 2 - Из истории Древнего Египта
...
Часть 5 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 6 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 7 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 8 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 9 - Страницы истории Древнего Египта
...
Часть 18 - Шумеры
Часть 19 - Загадка гробницы Тутанхамона
Часть 20 - Анализ ДНК египетских мумий

Нефертити. Часть 1

Нефертити

 Об этой женщине совершенной, почти невероятной  красоты ходят мифы и легенды, но никто не знает достоверно ее историю. Мы тоже не претендуем на истину в последней инстанции, а окунувшись в домыслы и известные факты расскажем еще одну историю о жизни и любви прекрасной  царицы Нефертити…

(по материалам из сети)

Неизвестно наверняка, где и когда родилась Нефертити. Родители ее тоже неизвестны. Зато у Неферити была сестра по имени Бенремут и кормилица Гия (или Тия) — жена знатного придворного Эйе (Забегая вперед, скажем, что Эйе, уже глубокий старик, после смерти Тутанхамона женился на его вдове — третьей дочери Нефертити — и стал фараоном. Сначала нянчил мать, а в предчувствии маразма женился на  ее дочери, которую — совсем невероятно! — выкормила его же жена Тия.).

Многие полагают (и для этого есть косвенные основания), что Нефертити родилась в первое десятилетие царствования Аменхотепа III в Фивах. Происхождение ее туманно, но с трудом различимо. От первоначальной версии, будто Эхнатон пошел по стопам отца и женился на иноземной княжне ливийского или переднеазиатского происхождения. (Считали даже, что у нее нелады с пятым пунктом.), пришлось отказаться, едва стало известно, что воспитала Нефертити египтянка. Конечно, героиня могла быть египтянкой только наполовину (скажем, мать ее — иноземка из гарема), но у будущей царицы “всех времен и народов” была сестра. Да и само имя, на которое опирались сторонники “иноземной” версии происхождения, — Прекрасная пришла — египетского происхождения. Подобные имена в Египте были не редкость. Например, мальчика могли назвать Добро пожаловать, но ведь из этого не сделаешь вывод, что он приехал издалека в гости!

Потом подошла очередь гипотезы, по которой Нефертити приходилась сводной сестрой Эхнатону, то есть, в отцы ей “выбрали” Аменхотепа III, а в матери — побочную жену из гарема. Из-за укоренившегося среди египтологов мнения, что фараоны женились (главным браком) исключительно на сестрах, эта гипотеза держалась долго, хотя не имела под собой никаких оснований, исключая умозрительных. Ни в одной надписи, ни в одном документе Нефертити не величают “дочерью царевой”, равно как и ее сестру. Титул Бенремут в надписях — “сестра жены царевой великой Нефер-нефре-йот Нефр-эт. (Это тронное имя Нефертити — Прекрасная красотой Атона Прекрасная пришла.) — жива она вечно вековечно!” Следовательно, своим появлением на свет сестры не были обязаны Аменхотепу III. Тем не менее, внешнее сходство Эхнатона и Нефертити поразительно, хотя один, по нашим меркам, урод, а другая — красавица.

Зачастую их изображения даже путали, до сих пор иногда путают. Скорее всего, супруги и были родственниками, так как предположение, что Нефертити была без роду без племени или из бедной семьи, лучше сразу отмести как несостоятельное: никто не стал бы возиться с ней при дворе, да еще назначать высокопоставленную особу в няньки. Кивок в сторону Моисея, брошенного в корзинке на волю Нила и подобранного принцессой, тут не работает: во-первых, это из области легенд; во-вторых, Нефертити пришлось бросать бы вместе с сестрой; в-третьих, Моисей стал жертвой национализма. Собственных детей египтяне очень любили, тем более в благодатной стране они ничего не стоили родителям. Существовал неписаный закон выкормить и вырастить всех детей. Любой бедняк мог позволить себе ораву ребятишек: голодный десятый сын просто шел к берегу Нила и ел вдоволь тростника и лотоса. Что уж тут заикаться о фараонах и прочих обеспеченных средствами вельможах, они плодились как кролики.

Остается предположить, что Нефертити и Бенремут были дочерьми брата или сводной сестры Аменхотепа III и приходились внучками Тутмосу IV, ибо каждый фараон оставлял по себе потомство, исчислявшееся десятками. (Половой рекордсмен Рамзес II имел 160 детей). У самого Аменхотепа III было несколько сыновей и шестнадцать дочерей, но Нефертити среди них не отмечена.

Впрочем, нельзя отрицать и такого варианта: Нефертити была дочерью некоего высокопоставленного царедворца или жреца. Например, того же Эйе, только не от Тии, а от другой жены, недаром же он впоследствии, когда Нефертити была обожествлена, получил титул “отец бога”, который характеризовал его как тестя фараона. А если учесть, что впоследствии Эйе все-таки стал фараоном (следовательно, имел на трон хоть какие-то основания), то последнее предположение кажется наиболее приемлемым. Разрешить этот вопрос без новых археологических данных нельзя, хотя может статься, что обе версии совпадут: на ответственные посты фараоны, как и сейчас, ставили близких родственников.

Вполне вероятно, что при рождении Нефертити звали совсем по-другому, а “Прекрасной пришла” она стала только на троне.

Побочным доказательством в пользу нецарского происхождения Нефертити является тот факт, что сразу после женитьбы Эхнатона Аменхотеп III сделал сына соправителем, то есть поступил, как и Тутмос IV.

Нам приходится оперировать этими догадками потому, что до воцарения о Нефертити ничего не слышно, как если бы она сразу родилась царицей. Ничего удивительного в этом нет. О детстве и отрочестве ее мужа тоже почти ничего не известно. Жил при дворце мальчик, рос болезненным, все свободное время проводил в саду среди цветов и бабочек. (Не из детства ли идет его пацифизм?) Где-то неподалеку гуляла и юная Нефертити (судя по положению кормилицы, героиня росла если не во дворце, то вблизи него и наверняка часто там бывала). Таким образом, Нефертити и Эхнатон познакомились в песочнице. Возможно, кормилицы детей были подружками и на совместных прогулках сблизили будущих супругов, но это — из разряда “догадок вслепую”. В Древнем Египте детей кормили грудью до трех лет, после чего кормилица становилась для ребенка чем-то средним между Ариной Родионовной и гувернанткой. Тия была отменной (может быть, профессиональной) нянькой, Нефертити ее очень любила, иначе через много лет не доверила бы ей своих дочерей и не наградила титулом “взрастившая божественную”. (Вот только кто растил детей самой Тии? Наверное, женщины гарема, который держал ее муж Эйе, сам бывший воспитателем Эхнатона.).

Серия сообщений "История Древнего мира":
Часть 1 - Чудо фаюмского портрета
Часть 2 - Из истории Древнего Египта
...
Часть 4 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 5 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 6 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 7 - Страницы истории Древнего Египта
Часть 8 - Страницы истории Древнего Египта
...
Часть 18 - Шумеры
Часть 19 - Загадка гробницы Тутанхамона
Часть 20 - Анализ ДНК египетских мумий