В теплую шерсть я лицом зароюсь,
Словно ночной тишиной укроюсь.
Будет у ног моих вечер целый
Черная псина с душою белой.
Ухом не дергай, лежи бесшумно,
Взглядом не спрашивай, ты же умный..
Кто наши мысли тревожить станет,
Ночь подойдет и в окно заглянет..
Теплая глыба живого мрака –
Черная, ласковая собака.

* * *

И сказал мне парикмахер слова:
«Очень трудная у вас голова.
Хоть способная у вас голова,
Неудобная у вас голова.
Вы вот пишете, а я вот стригу.
Вы вот дышите, а я не могу.
Так же пену я взбиваю, как вы, –
Почему же ни трубы, ни молвы?
Гляньте в зеркало – ведь мы мастера.
Разве бритва не острее пера?
Разве меньше я тружусь для семьи?
Где же трубы, где же трубы мои?»

Я подстриженный домой ухожу,
Я пристыженный в постели лежу,
И всю ночь во мне звучит до зари:
«Где же трубы, где же трубы мои?»

=================================

Накануне Олимпиады-1980 чекисты решили устроить 
образцово-показательную порку кого-нибудь из писательской 
среды. Рулетка остановилась на Друскине. 
Наезд был традиционный, но, с учётом инвалидности, 
положение складывалось безвыходное: у поэта отбирали 
книги, жильё, работу, медпомощь; осмеливающиеся помогать 
инвалиду тоже попали в разработку. Подробности чекистского
прессинга описаны в одной из лучших книг Друскина, 
изданной уже в эмиграции. «Спасённая книга», Лондон, 1984. 
Эти изредка перемежаемые стихами дневниковые записи – 
единственная книга поэта, доступная в сети. Через три года 
после его смерти книгу переиздали в России (1993), 
затем ещё раз (2001). Издатели, – заботливо не уведомляя 
об этом читателя, – выпотрошили куски, относящиеся 
к ленинградским коллегам. Одно из ярчайших свидетельств 
о быте и менталитете советского писательского сословия 
читать надо именно по лондонскому изданию.
Георгий Квантришвили