О поэзии Сергея Васильева выдающийся русский поэт Юрий Кузнецов писал: «Поэзия не поддаётся определению. Она тайна. Легче схватить момент её зарождения».

А вот мнение об этом великого Гегеля: «Поэзия возникла впервые, когда человек решил высказаться». Рационалист Гегель «обошёлся» без Бога. Но его догадка верна по направлению к слову. Человеческое слово – дар Божий.

Народ творит устами поэтов. А первый поэт – это сам Бог. Он сотворил мир из ничего и вдохнул в него поэзию. Она, как Дух, уже неслась над первобытными водами, когда человека ещё не было. Потом Бог сотворил человека из земного праха и вдохнул в него малую частицу – творческую искру. Эта божья искра и есть дар поэзии.

Обычно этот дар дремлет во всех людях, как горючее вещество, и возгорается только в тех, кому дано «глаголом жечь сердца людей». Это замечательное определение поэзии, выраженное Ю. Кузнецовым, имеет прямое отношение к русскому поэту, нашему современнику, моему другу Сергею Васильеву, в котором «божья искра и есть дар поэзии».

Это он написал так: 
Налево смерть, направо смерть, 
И только прямо Бог!

Сергей Васильев – поэт с чистой детской душой, где всегда звучали неиспорченные слова, выявляя естественные, простые, человеческие чувства: любви, добра, совести и чести, молитвы и проклятья народа и родины.

Сергей Васильев – поэт предельной искренности, влюблённый в слово: 

Дар простоты не каждому даётся, 
Лишь избранным. А прочим остаётся 
Уродовать классическую речь, 
Побрякивать, отпугивая граций, 
Фальшивым серебром аллитераций 
И сонные метафоры стеречь. 
Метафора – она, брат, как синица,
И хороша, когда тебе приснится, 
Связуя быстротечные века, 
Свободная, не в золочёной клетке 
Словарика, а на дремучей ветке 
Российского живого языка. 
И всё же соль не в ней. Удел невежды – 
Рядит стихи в нарядные одежды, 
И простота не хуже воровства, 
Когда она, как нищенка с сумою, 
Как с полем ветер и как снег зимою, 
С народом не утратила родства. 
Ты помнишь слов обыденных свеченье, 
Крестьянской речи тихое теченье 
И чернозёмных мыслей торжество? 
Послушаешь – и сладостно, и больно! 
А чтоб достичь подобного, довольно 
Быть гением, не более того. 

В этих стихах весь Сергей Васильев, поэзия которого выросла «на дремучей ветке российского живого языка» и поэтому «с народом не утратила родства», где есть «чернозёмных мыслей торжество», а «послушаешь – и сладостно и больно!»

В поэзии Васильева напряжение душевных сил сопровождается с неожиданностью, новизной, первородностью поэтического слова, нас покоряет полёт живого голоса, подвижность стиха.

Для Васильева ритм – нерв поэзии, а не нервозность, как бывает у многих, лишённых Божьего дара стихотворцев, его строки берегут лёгкое дыхание, волнение, чёткость взгляда, жизненную и человеческую трагедийность, его стихи – автобиография души и дневники поэтического дара, точные по форме и богатые по содержанию: 

Ни денег, ни памятника не хочу, 
Ни власти глупой совсем. 
Я просто себе бормочу, 
Но одновременно – всем. 
И всё же странно, знаешь, когда 
Моё бормотанье вдруг 
Отчётливо слышат и лес, и вода, 
И Бог, и далёкий друг. 

Поэт – это книга времени, которую читают и друзья, и враги. Поэтому строки его всегда на виду. Качество и безупречность поэтической строки зреет в душе Сергея Васильева и годами всё сильнее и сильнее. Ведь неразделим поэт и его стихи, где судьба-судья, печаль-учитель, чувство-ребёнок.

Эта особенность делает поэта Сергея Васильева величественно одиноким и

одновременно многолюдным: 

И где-нибудь в зрительном зале, 
Смиряя угрюмую страсть, 
Ты выдохнешь: «Боже, нельзя ли 
Твоё вдохновенье украсть?!» 
Земной неприкаян скворечник. 
Но ты благодарен судьбе 
За то, что и мытарь, и грешник, 
Как равные, входят к тебе. 

Жизнь для него – остановленные словом мгновения, которые начинают жить второй, более высокой жизнью, в поэтической памяти, отстаивая при этом лучшие классические традиции, где прежде всего соприкасаются гармония стиха и высокий строй души: 

Когда душа твоя соприкоснётся 
С душой ручья, рассвета иль цветка, 
В ней что-то необычное проснётся, 
В чужие уходящие века. 
И, ощущая страх пред небесами 
И пред природой распростёршись ниц, 
Ты посмотришь на этот мир глазами 
Ползучих тварей и библейских птиц. 
И вдруг, любуясь тем, как коромысла 
Листают вечность крылышками, ты 
Поймёшь, что в жизни нет иного смысла, – 
Чем просто жить без всякой суеты. 

Неспешное течение мысли, размеренная, но возведённая до накала, поэтическая речь поэта приближает к жизни, где преобладают элегические интонации, обнажая суть времени, в котором живёт не только поэт, но и мы – его читатели.

Поэт Василий Макеев в предисловии к книге С.Васильева «Часы с кукушкой», цитируя строчки поэта:

И круги под глазами у нишей страны / Пострашнее, чем звёзды над нею, – замечает:

«Изрядно сказано! Но убей меня, куда естественней, простодушно-печальней и мудрей Васильев в своих извечных пристрастиях к медвежьей русской зиме, пахнущей у него малиной, к шалашовому лету, к селу и речке с одинаково раскосым именем Герса, к грузным шмелям и сверчкам, к кукушке на сосне и часовой кукушке, ко всему на свете, на что с улыбчиво-оробелой безоглядностью откликается его хорошая душа. 

В самом деле, в стихах Сергея Васильева нет плохих или худых слов.

Не из-за того, что он выбрал себе в учителя преимущественно чистейших поэтов Серебряного века, а наверно, в силу той душевной щепетильности и поклонения красоте, которая в его стихах чувствует себя как-то по-хозяйски и по-домашнему уютно.

Не потому ли он, едва ли не единственный в Волгограде, с нескрываемым удовольствием творит в старинных формах, пишет различные вариации, октавы, стансы?»

Что верно, то верно! Это действительно так, но строгое достоинство классической формы, торжественно и мерно звучащие строки обновлены Васильевым каким-то, только ему свойственным, внутренним ритмом, ритмом его сердца, сохраняя и приумножая при этом музыкальную основу и звукопись стиха: 

Я помню вздох тысячелетних лип, 
И ветра шум, и ночи влажный всхлип, 
И возглас, не удавшийся вороне, 
Смешно разжав картавые уста, 
Метнувшейся из черного куста 
На свет звезды, запутавшейся в кроне. 
И женщина любимая влекла 
К себе пространство, и, сгорев дотла, 
Вслед за птицей к небесам летела.
И, отразившись в горестных глазах, 
Я сам уже плескался в небесах, 
Не ощущая собственного тела. 

Как хорошо, что ещё не перевелись поэты, способные писать такие стихи!

Привкус горечи и тревоги, присутствующий в нашем ненадёжном времени, передаётся в стихах Сергея Васильева легко и естественно, но при этом для поэта его поэзия и вызов времени, и покой и воля, стихи являются для него, как выразился Байрон, «талисманом для всех, кроме его собственного владельца», поэтому поэту никогда не удаётся ускользнуть от времени и от самого себя.

Сергей Васильев, проникая в глубь веков, чувствует себя современником прошлого, истории и исторических личностей, он зовёт их в собеседники, одаривая чувством современности, обновляя живое начало слова и дела.

Вот его «Джульетта»: 

О девочка, поверившая в страсть 
Кромешную, откуда нет возврата! 
И счастья нет! И поцелуй украсть 
Ещё кошмарней, чем оплакать брата. 
Но поздно. Выбор сделан. И уже 
Душа поёт в стремительном полёте, 
Срываясь в крик на каждом вираже 
И сохраняя очертанья плоти.

Сергей Евгеньевич Васильев родился в 1957 году в селе Герса Волгоградской области. Окончил в 1982 году Литературный институт, работал журналистом в различных волгоградских изданиях.

Стал известен как редактор и создатель детского журнала «Простокваша».

Стихи публиковал во многих журналах, коллективных поэтических сборниках. Издательство «Современник» выпустило в 1991 году первый сборник стихов С. Васильева «Из лета в лето».

Ныне автор книг «Часы с кукушкой», «Бересклет», других произведений и детских книг. Жил и творил в Волгограде.

Сергей Васильев – был моим друг. Я знал его почти тридцать лет.

За эти годы он был и оставался настоящим русским поэтом. Красивые слова и пустые фразы не могут оживить поэзию, поэзия живёт только лишь открытиями.

У Сергея они всегда были. Он блестяще перевёл мои стихи и стихи дагестанских поэтов на русский язык, и за это я ему всегда был безмерно благодарен.

Мой учитель Александр Михайлов говорил, что поэт – посредник в извечном споре между природой и словом, между сущим, но не наречённым, не обозначенным словом и значением словаря объяснять мир.

Акт посредничества и есть творчество, постижение сути вещей и явлений, складывающихся в поэтическую модель мира. 

На примере Сергея Васильева мы ещё раз убедились в этом: его поэзия, как лакмус, определяет реакцию жизни на слово и, как барометр, реагирует на колебания не только эпохи и времени, но прежде всего человеческой души и поэтической памяти.

Хочу закончить стихами Сергея Васильева о Г. Иванове, которого мы с ним всегда любили.

Эти стихи Сергей посвятил мне: 

Перед тем как в лунном свете 
Улететь в окно, 
Он подумал: разве дети 
Видят, что темно. 
Разве светлячки и мышка 
Не умеют петь? 
Разве ночь в твоём окошке – 
Повод, чтоб храпеть? 
Разве тридцать лет в Париже 
Лучше, чем блины? 
Кошки серы? 
Кошки рыжи 
Или зелены. 
Что там деньги, 
Что там слава, 
Бог её прости! 
Лучше звёздная облава 
Млечного Пути! 
Без обманов, без туманов, 
То есть без штанов. 
Размышлять так мог Иванов, 
Но не Иванов. 
Что же? – 
Налево смерть, направо смерть, 
И только прямо Бог! 

Вечная память тебе, мой друг Сергей Васильев, замечательный русский человек и поэт.