Источник: https://www.nalin.ru/
Обвал нефтяных цен в 2014 году поставил энергорынок на инвестиционную паузу (заморозил капиталоемкие проекты). Санкции США всего лишь легализовали «визовый режим» между ресурсным и финансовым сектором мировой экономики. Сегодня деньги, запертые на фондовом рынке, пузырятся, разгоняют внутреннюю капитализацию и блокируют промышленный рост Запада. Снять «визовый режим» и запустить мировой промышленный рост мешает политический конфликт США, Москвы и Пекина. Зоны неопределенности растут и множатся: Украина, Сирия, Катар, Иран, Афганистан, Корея…

Разбалансировка ресурсного сектора всегда предшествовала глобальному переделу. Сборка инвестиционных цепочек (перезапуск мировой экономики) возможна только по завершению политического конфликта и выработки механизма легитимации применения силы на международном уровне. Проще говоря, после утверждения нового мирового порядка. Без понятного всем режима безопасности инвестиции не сдвинутся ни на миллиметр.

И ШИИТ С СУННИТОМ ГОВОРИТ…

18 июня под Раккой американцы сбили самолет сирийских ВВС. В ответ Минобороны России остановило действие совместного с Пентагоном меморандума о безопасности полетов в Сирии, заявив, что любые летательные аппараты коалиции, которые появятся в небе западнее реки Евфрат, будут сопровождаться российскими ПВО как потенциальные цели.

Две ядерные сверхдержавы оказались на грани прямого военного столкновения. В очередной (1001-й) раз стало понятно: причиной войны на Ближнем Востоке являются не «кровавый» Асад и «умеренное» ему оппонирование со стороны Исламского государства. Причина не в нюансах теологии (сунниты, шииты) и национальных разногласиях (персы, тюрки, арабы). События на Ближнем Востоке давно уже не укладываются в удобную национально-религиозную матрицу.

5 июня страны Персидского залива (Саудовская Аравия, Бахрейн, Египет и ОАЭ) объявили о разрыве дипотношений с Катаром, закрыв свою территорию и воздушное пространство для поставок продовольствия и пассажиров в Доху. Позже они потребовали ещё и возврата банковских депозитов на общую сумму в $ 16 млрд.

Катар населен арабами, исповедующими суннитское направление ислама. Объявившие Катару блокаду арабские страны также относятся к суннитским. А вот поддержку Катару выразила хоть и суннитская, но далеко не арабская Турция. Роль посредника между Дохой и Эр-Риядом пыталась взять на себя воюющая с суннитскими исламистами в Сирии Россия. А помощь в организации поставок продовольствия предложил шиитский Иран, населенный персами и азербайджанцами.

Официальной причиной блокады была названа поддержка Дохой международного терроризма. Однако, когда 7 июня (спустя всего 2 дня) в Тегеране произошло два подряд теракта, ни одна из стран-борцов с терроризмом, объявивших Катару блокаду, не выразила поддержку Ирану и не осудила публично теракты.

Ситуация запутывается ещё сильнее, если вспомнить, что те же «неарабские» страны (шиитский Иран, суннитская Турция, христианская Россия) входят в число соучредителей астанинского формата, созданного с целью урегулирования ситуации в Сирии, где арабы составляют подавляющее большинство населения, исповедующего суннитское направление ислама, а правящая верхушка в отличие от Катара шиитская.

Можно было бы, конечно, признать все происходящее на Ближнем Востоке проявлением вселенского хаоса, если бы в ситуацию изначально не были вовлечены ведущие страны мира, упрекнуть которые в отсутствии логики невозможно. Значит, логику ближневосточных событий следует искать в другой (не религиозной) плоскости.

Для начала надо понять, что речь идет не о каменистой пустыне, населенной кочевыми племенами с тонкими различиями в вероисповедании. Речь об энергетическом сердце планеты. А гарантии доступа ведущих стран мира к энергоносителям это не вопрос прибыли. Это вопрос безопасности (войны и мира).

Если ситуацию рассматривать в этой метрике, то ближневосточный хаос обретает стройную логику. Всех участников последних событий объединяет и разъединяет общий интерес. США занимает первое место в мире по уровню добычи и потребления газа. «Газовая тройка» (Россия, Иран и Катар) обладает самыми крупными запасами «голубого топлива» на планете. А Сирия и Турция являются транзитными перекрестками поставок газа в Европу.

ГАЗОПРОВОД КАК ЛИНИЯ ФРОНТА

Первый трубопроводный маршрут доставки газа на рынки Европы предусматривал строительство магистрали из Катара через Саудовскую Аравию, Иорданию, Сирию и Турцию. Проект появился в 2000 году, расходы по его строительству ($10 млрд.) готова была взять на себя Доха.

Проект второго маршрута появился в 2007 году. До недавнего времени он назывался «Южный поток» и предусматривал поставки газа в Европу из России по дну Черного моря через Болгарию. Сейчас он называется «Турецкий поток», и транзитером в нем значится Анкара.

Третий маршрут должен был пройти из Ирана в Сирию через Ирак с перспективой прокладки трубы по морскому дну в Грецию. Трехсторонний меморандум о реализации этого проекта Тегеран, Багдад и Дамаск подписали в 2011 году, после чего акции гражданского неповиновения в Сирии переросли в гражданскую войну.

Первый маршрут называют суннитским, второй – российским, третий – шиитским. Все три невозможны без Турции. Камнем преткновения для суннитского маршрута стала Сирия, где правит шиитская верхушка. Российский маршрут уперся сначала в 3-й энергопакет ЕС, потом в сбитый Анкарой самолет, а окончательно его мог похоронить военный переворот в Турции. Шиитский маршрут заморожен возникшим на его пути Исламским Государством, а в случае свержения Асада и прихода к власти в Сирии суннитского большинства из анабиоза он уже не выйдет.

Даже при столь поверхностной диспозиции достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, что Сирия была обречена на войну. Почему под давление попал Катар, где расположена крупнейшая американская военная база и чей трубопроводный проект изначально США поддержали, вопрос хоть и сложный, но тоже не бином Ньютона.

Катар занимает третье место в мире по экспорту газа (106,4 млрд. м3), поставляя его на мировой рынок в сжиженном виде (СПГ). Преимущественно, в Азию, где цены порой в 6 раз превосходили американские и в 2-3 раза европейские. Разница в цене и фактическая монополия Катара на рынке АТР (более 50% поставок) позволяли Дохе игнорировать остальных членов «газовой тройки». До 2011 года Россия предложила Катару более 30 совместных инвестпроектов, все предложения остались без ответа.

Однако ситуация постепенно стала меняться. Экспорт СПГ нарастила Австралия (40 млрд. м3). На азиатский рынок с сахалинскими СПГ-проектами вышла Россия (14,5 млрд. м3). Китай построил три газовые ветки из Средней Азии (55 млрд. м3), на очереди ещё одна (30 млрд. м3). Из России в Китай строится газопровод «Сила Сибири» (38 млрд. м3), планируется строительство «Алтая» (30 млрд. м3), плюс совместный (франко-китайско-российский) проект «Ямал-СПГ» (22,6 млрд. м3).

Однако настоящий удар ниже пояса Дохе нанес Иран с другой стороны залива. Весь газ Катара добывает на персидском шельфе («Северный купол»), вторая половина месторождения находится в территориальных водах Ирана, и называется «Южный Парс» (общие запасы 10% от мировых). После договоренности с США о снятии санкций Иран пообещал довести добычу газа на «Южном Парсе» до паритетного с Дохой уровня.

Рост конкуренции подтолкнул Доху навстречу Москве и Ирану. Активизировалась работа в рамках Форума стран-экспортеров газа (Gas Exporting Countries Forum/GECF). Созданный в 2008 году GECF объединяет сегодня 12 стран (73% мировых запасов), и именуется негласно «газовым ОПЕК». В свое время Конгресс США оценил создание GECF в письме на имя главы Госдепа Кондолизы Райс: «Учреждение газового картеля будет рассматриваться как умышленная угроза США».

В начале прошлого года эмир Катара впервые прибыл с официальным визитом в Москву, а в конце Суверенный Фонд Катара принял участие в покупке акций «Роснефти» (19,5% за 10,2 млрд. евро). На 4 октября этого года намечена встреча министров стран GECF в Москве для обсуждения повестки саммита на уровне глав государств, который должен пройти в конце ноября в Боливии. На последних трех саммитах GECF неизменно присутствовали главы всех государств-участников.

Среди членов «газовой тройки» Доха находится в самом географически неудобном положении. Россия наращивает трубопроводные поставки газа в Европу и Азию. У Ирана есть коридор для сухопутных поставок с «Южного Парса» в Европу через Турцию (мимо Сирии) или через Среднюю Азию и Россию (мимо и Турции, и Сирии). А также в АТР: в Китай через Среднюю Азию (мимо Афганистана) и в Индию через Пакистан.

Создание евразийской газопроводной структуры укладывается в инициативу Китая «Один пояс – один путь», одобренную Шанхайской организацией сотрудничества (ШОС). Индия и Пакистан недавно стали членами организации, Иран – страна-наблюдатель ШОС. Участие Катара в этих проектах, не требует новых инвестиций, достаточно просто найти общий язык с другими их участниками, прежде всего, с Ираном.

Кстати, за неделю до блокады Катар принял участие в саммите стран Персидского залива и США, на котором Иран назвали главной угрозой в регионе. Через неделю сближение Дохи с Тегераном объявят одной из причин блокады…

РАЗЖИЖЕНИЕ РЫНКА

Итак, все фигуры на «большой газовой доске» расставлены. Интересы игроков очевидны и прозрачны. Главный приз – рынки Европы и Азии. Неосознанными остаются пока только мотивы США. В мировом медиа-пространстве по этому поводу фигурирует несколько фрагментарных версий. Отечественные эксперты объясняют действия США стремлением вытеснить русский природный газ из Европы, заменив его своим СПГ.

Обоснованием этой версии служит новый закон США о санкциях. Российские СМИ выделяют два его пунктах. Первый – санкции против компаний, предоставляющих «товары, услуги, технологии, информацию или поддержку» русским экспортным трубопроводам. Второй – прямое обязательство США выступить против проекта «Северный поток-2» и добиваться от ЕС диверсификации энергетического рынка.

Дополнительным аргументом в пользу антироссийского контекста стала реакция на закон руководителя МИД Германии Зигмара Габриэля, назвавшего новые санкции попыткой убрать русский газ с рынка, заменив его американским. Главу МИД поддержала и Ангела Меркель, заявив, что нельзя экономику смешивать с внешней политикой.

За бортом внимания остался тот факт, что закон носит комплексный характер, воздействует на весь газовый ландшафт Евразии. Режим санкций увязан не только с российским экспортом, но и с политикой Ирана, а также с поддержкой «отдельными странами» Дамаска. Вишенкой на торте пункт о «незаконном получении прибыли» от «приватизации государственных активов в России» (привет Катару за «Роснефть»).

Закон охватывает все болевые точки формирующегося на наших глазах глобального рынка газа, который сегодня состоит из трех практически самостоятельные сегментов. Рынки США, Европы и Азии отличаются между собой контрактным правом, внутренней структурой, логистикой поставок, и, как следствие, ценой.

США полностью самодостаточный и закрытый от внешнего влияния рынок, самая протяженная система газопроводов (2 млн. миль) и самые большие резервы (110% годового потребления). Весь газ реализуется по краткосрочным контрактам (спот), цены привязаны к торгам на Henry Hub (главная торговая площадка США). Объемы поставок СПГ не превышают 1%. Импорт (без учета реэкспорта) менее 4%.

Газовый рынок АТР на 80% зависит от импорта и формируется за счет СПГ. Япония, Южная Корея и Тайвань на 100% зависят от СПГ. Импорт газа по трубам (Туркмения – Китай) минимален. Объем резервов самый низкий в мире (КНР – 5% годового потребления). Риски самые высокие, поэтому трафик основан на долгосрочных контрактах с привязкой цен к «японскому нефтяному коктейлю».

ЕС сложноорганизованный рынок. Внутренняя добыча покрывает 35% спроса. Импорт на 86% состоит из природного газа. Импорт СПГ покрывает пиковые колебания рынка, резервных мощностей (20% от потребления) не хватает. Более 80% импорта это долгосрочные контракты с привязкой цен к нефти, но цены для внутреннего потребления привязаны к споту, поэтому поставщики под угрозой судебных исков постоянно дают скидки. Основная торговая площадка ЕС – британская National Balancing Point (NBP).

Рынок Европы занимает срединное положение между рынками США и АТР, что иллюстрирует ценовая разница. В 2014 году, накануне старта информационной кампании по выводу США на мировой рынок дешевого СПГ, цена газа в Азии в 2 раза превышала цену российского газа на границе с Германией и в 4 раза цену Henry Hub. Эта разница и создала иллюзию рентабельности будущих поставок американского СПГ.

Единый рынок (диверсификация местных рынков) неизбежно устранит ценовые диспропорции. СПГ из США (Катара) не сможет конкурировать с природным газом из России (Ирана). Это вопрос не рынка, а математики. На сжижение газа уходит 25-30% от его первоначального объема, 6-10% «выкипает» при транспортировке, плюс фрахт и потери при регазификации. Отсутствие затрат на транспортную инфраструктуру тоже миф, доставка газа потребителю требует сети внутренних трубопроводов.

Премиальные цены на рынках Европы и Азии по отношении к рынку США определяются не товарными характеристиками газа (себестоимостью), а уровнем импортной зависимости, рисками доставки и соотношением СПГ/природный газ.

Газ ещё в земле обладает стоимостью, сформировавшейся без участия человека. Ценообразование рынка энергоносителей не отражает трудозатраты. Цена здесь лишь способ перераспределения природной ренты от скважины до потребителя. К примеру, в цене барреля очищенной нефти доля самой нефти составляет всего 16%, остальные 84% это налоги стран-импортеров. В начале 70-х это соотношение было и вовсе анекдотичным 9 к 91%. В случае с газом убедительной является 4-кратная разница цены российского газа на границе с Германией и цены, которую платит за него средний европейский покупатель.

Большая «газовая игра» идет не против российского или иранского экспорта в Европу или Азию. Противоречия возникают не на национальном или территориальном уровне. Конфликт развивается между трубой и СПГ, между долгосрочными поставками и спотом, между инвестиционным и биржевым механизмом ценообразования. На внутрироссийском рынке этот конфликт материализовался в 2015 году в виде войны «Роснефти» и «Газпрома» за трубопровод на Сахалине, который наша пресса идентифицировала как личный конфликт Игоря Сечина и Алексея Миллера.

В конечном итоге, это древний конфликт между морем и сушей (Карфагеном и Римом). В море нет границ и таможен. В море главное, страховые компании и мощные ВМС. Посуху сложнее – надо налаживать правовое взаимодействие, унифицировать тарифы, согласовывать кредитно-денежные системы, искать политические компромиссы. Труба интегрирует пространство и осложняет (делает невозможным без политических последствий) появление на рынке новых игроков.

Суть конфликта в выборе модели формирования общего газового рынка. Объединятся ЕС и АТР континентальными трубопроводами или интеграция пойдет по пути морских поставок СПГ? От ответа на этот вопрос зависит, кто будет обеспечивать режим безопасности (гарантии исполнения обязательств), и в какой валюте будут страховаться риски (источник инвестиций).

В военно-политическом, правовом и кредитно-денежном измерении абстракции рынка предстают перед нами в национальных мундирах. Глобального рынка вне выгод и издержек глобальных игроков не существует.

НЕФТЬ В ОБМЕН НА ГАЗ

Медиа-версия «газовой» стратегии США как стремления заполонить мир своим СПГ напоминает PR-технологию (прикрытие). США действительно за 8 последних лет увеличили добычу газа и нефти почти в 2 раза, но они все ещё остаются нетто-импортером углеродов. Отношение импорта к потреблению удалось всего лишь снизить с 65 до 45%, при этом США сохранили за собой самую большую долю внешнего рынка (7,6 млн. бар. нефти в день по прошлому году).

Сегодня в США нефть дороже газа в 4 раза при пересчете на британские тепловые единицы (British thermal unit/Btu), на пике нефтяных цен разница достигала 12-кратных размеров. Поверить в то, что США начнут экспорт «дешевого» газа и увеличат импорт «дорогой» нефти, чтобы перекрыть убывающие с внутреннего рынка объемы, значит переписать историю США, переодев шерифа в миссионера, а Рокфеллера в Санта Клауса.

Логически обосновать ожидаемую всеми газовую экспансию Америки невозможно. В качестве доказательства приводятся технические возможности США увеличить свои СПГ-мощности до уровня Катара. Технические параметры закладывается в рыночные прогнозы, а они, в свою очередь, цитируются СМИ. Тот факт, что при нынешнем уровне добычи запасов газа в США хватит всего на 10-12 лет, прогнозами не учитывается. Для сравнения, на Ближнем Востоке запасов на 200 лет.

Понятно, что доказанные запасы величина плавающая, может расти, но может и падать. В мире разведана всего 1/4 часть потенциально газоносных участков. При этом 2/3 поисковых скважин приходится на США и Канаду, которые занимают лишь 1/7 часть перспективных территорий. То есть недра Северной Америки изрыты вдоль и поперек, вероятность открытия здесь новых месторождений самая низкая в мире.

О какой стратегии захвата внешнего рынка через наращивания экспорта дефицитного на внутреннем рынке ресурса может идти речь? Какой смысл продавать то, чего тебе самому не хватает? Тем не менее, стратегия по захвату газового рынка у Вашингтона есть, но основана она на иных методах.

17 марта 2001 года Джордж Буш подписал документ, который так и называется «Национальная энергетическая стратегия США». Ее приоритетами заявлены рост внутренней добычи, повышение энергоэффективности, развитие инфраструктуры и увеличение доли природного газа в топливно-энергетическом балансе страны.

Проще говоря, США рассматривают газ не как экспортный товар, а как демпфер, призванный снизить внутреннее потребление нефти и уменьшить зависимость от её импорта. С момента принятия стратеги США постоянно наращивали добычу нефти и газа, при этом доля потребления газа росла, а нефти падала. За 15 лет доля газа в энергобалансе США выросла почти в 2,5 раза (с 13,9 до 33%).

Последние 50 лет темпы роста газовых запасов мира в 2 раза превышали рост нефтяных. В 1970 году запасы газа и нефти соотносились как 30/70, в 1990-м – 45/55, а в 2009-м – 50/50. Сегодня мировые запасы традиционного газа оцениваются в 200 трлн. м3, к этому надо добавить такой же объем метана угольных пластов, 500 трлн. м3 сланцевого газа и 23 000 трлн. м3 гидратов метана, основное место залегания которых глубоководный шельф и районы вечной мерзлоты (Арктика и Сибирь).

США не просто поймали тренд, а запротоколировали его (оформили директивно). Топливно-энергетическая переориентация экономики носит глобальный характер. В 1990- 2005 гг. потребления газа в Европе выросло на 84%, а в Азии в 4 раза. Мировой экспорт газа за последние 10 лет вырос с 680 млрд. до 1,42 трлн. м3 (нефтяной на 21 млн. т). На этот период пришлись «сланцевая революция» в США и взрывной (практически с нуля) рост СПГ-индустрии в Катаре.

Идет переход мировой экономики с одного вида топлива на другой. Исторически этот процесс всегда сопровождался скачком технологий и сменой глобальных лидеров и аутсайдеров. Переход с дров на уголь привел к английской промышленной революции и институциональному господству Сити (Pax Britannica), приход нефти индустриализировал аграрно-местечковые североамериканские штаты и установил Pax Americana.

Переход с нефти на газ мы наблюдаем в режиме реального времени, предсказать его итоги пока сложно, полевые работы в самом разгаре. Определенно можно сказать только то, что импортозамещение вряд ли является стратегической целью США. Своих ресурсов у США недостаточно, а уход с мирового рынка закупок (импорт) будет означать уход из глобальной игры (отказ от стратегии).

КОМУ ФИНАНСЫ ПОЮТ РОМАНСЫ

Стратегическим (изменившим правила игры) шагом стал отказ США от золотого стандарта доллара в 1971 году. Экспорт моментально потерял для Штатов всякий смысл, а импорт превратился в супервыгодную сделку. Одно дело продавать свою нефть за золото, номинированное в долларах, и совсем другое – покупать чужую в кредит под «честное пионерское». К 1973 году (всего за 2 года) США увеличили импорт нефти в 6 с лишним раз (до 6,5 млн. б/день). Добычу сократили, экспорт запретили законодательно.

Ни 2001 год (принятие Национальной энергетической стратегии США), ни 2017-й (новый санкционный закон) стратегически ничего в этой конструкции не изменили. Главным глобальным товаром остается нефть (СПГ недавно вышел на второе место, обогнав железную руду), а её эквивалентом на мировом рынке по-прежнему служит «честное слово» ФРС США. Цена на природный газ привязана к нефти.

Тут важно различать причину и следствие. Что первично не по хронологии, а по сути: нефтяной камингаут США или отказ от «золотого стандарта». Адепты рынка на первое место ставят отмену «золотого стандарта», признавая отказ США от экспорта последствием (вынужденным шагом). Обратная логика подразумевает наличие у США стратегии, и попадает под обвинения в конспирологии.

Однако вынужденным (не просчитанным) последствием 1971 года оказалась не только смена энергетической ориентации США. Кардинальному переустройству подвергся весь мировой рынок нефти. На смену картельному механизму ценообразования пришел биржевой, долгосрочный контракт заменил спот (разовые продажи). В начале 70-х спот составлял всего 1-2 %, к концу 70-х достиг 10-15 %, а к 1986 году – 50-55 %.

Это была революция (точнее, переворот). Дело в том, что нефтяная отрасль не подчиняется законам рынка. Низкие цены не увеличивают спрос, высокие (что гораздо важнее) его не снижают, а дебет скважины не зависит от производительности труда буровика. Конкуренция в нефтяном (золотом, газовом) бизнесе нонсенс. Нефть конечный ресурс, желание увеличить свою долю рынка, продавая лимитированный товар дешевле и быстрее, представляется, по меньшей мере, сиюминутным.

Цену нефти определяет не рынок (спрос-предложение), а владелец скважины. Нижний предел зависит от военно-политического потенциала покупателя. Верхний – от потенциала продавца. Чем больше разногласий среди продавцов (сунниты, шииты, тюрки, арабы), тем выгоднее покупателю и наоборот. Равновесие рынка возможно только в форме картельного (политического) сговора, воплощенного в долгосрочном контракте.

До 70-х годов все так и было. Цены на нефть сначала устанавливала «Стандарт Ойл», потом её «дочки», а потом «сестры» (семь вертикально-интегрированных англосаксонских ТНК). Модель работала без сбоев (цена на нефть все это время держалась на уровне 2 $/барр.), а успешно работающую модель меняют только при наличии веских обстоятельств («верхи не могут, низы не хотят»).

Стартовавшая после II мировой войны деколонизация привела к национализации нефтедобычи на Ближнем Востоке. На рынок вышли вертикально-интегрированные компании из других стран (Eni, Total), которые стали предлагать нефтеносным странам более выгодные, чем «сестры», условия добычи и закупочные цены. Глава Eni Энрико Маттеи и вовсе совершил крамолу, договорился о поставках нефти из СССР.

«Скважины» уходили из-под прямого контроля «сестер». Круг интересантов ширился, удерживать картельные цены становилось все трудней и трудней. Спот изменил модель нефтяного рынка, ввел на рынок посредника (биржевой маклер), обладающего компетенциями для покупки нефти без твердых гарантий со стороны покупателя. Спот создает дополнительные риски, которые разрушают вертикальную интеграцию нефтяного рынка. Производитель оказывается отрезанным от покупателя. Формируется новый механизм ценообразования (учета рисков).

С момента запуска нового механизма объем биржевых торгов так называемой «бумажной нефтью» (деривативы и фьючерсы без обязательств поставки) постоянно рос, заняв в итоге 98-99 % рынка. В 2013 году (за год до обвала цен) объем торгов нефтяными фьючерсами на биржах Нью-Йорка и Лондона доходил до 3 трлн. $ в месяц (без учета деривативов), при этом продажи физической нефти не превышали 100 млрд. $.

Цена товара перестала быть ориентиром для проектного финансирования. В цепочке перераспределения нефтяной ренты стал доминировать посредник (маклер зарабатывает и на росте, и на падении цен). Нефтяной рынок превратился в сегмент финансового рынка, где правила устанавливает Комиссия по ценным бумагам и биржам США. Картель инвестбанкиров сменил нефтяной картель у руля мирового рынка. Вывод, по всей видимости, напрочь разбивает все выше изложенное про рынок газа.

Зачем перетряхивать газовый рынок, если ты контролируешь цены на нефть, а газовые привязаны к ним? Зачем убивать долгосрочный контракт и переводить торговлю газом в спот? Зачем переворачивать вверх дном Ближний Восток, создавать преграды на пути строительства магистральных газопроводов и формировать энергозатратную СПГ-индустрию? Кто от этого выигрывает?

Однако видимость не всегда соответствует реальности. Когда биржевые объемы торговли газом превысят нефтяные, сохранять зависимость газа от нефти не удастся. При этом газовые скважины находятся в политически «неблагонадежных» руках (в отличие от нефтяных), а долгосрочный контракт необязательно заключать в долларах…

ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

Если переход с нефти на газ происходит не по воле случая, и стратегия существует, то у нее должен быть стратег (выгодоприобретатель, автор, режиссер), сценарный план и опытный полигон. Поиски стратега неизбежно ведут в теории заговора, два других параметра на виду. Сценарий виден из сопоставления реформ газовой отрасли США и мирового рынка нефти, а полигоном по его отработке стал внутренний рынок Америки.

До 1985 года рынка газа в США не существовало, все виды газовой деятельности сертифицировались государством. По закону о газе (Natural Gas Act) 1938 года поставки и тарифы на прокачку, оценку фондов и транспортные издержки контролировали федеральные органы (вплоть до норм бухучета). Комиссии по энергетике на уровне штатов напрямую контролировали цены, удерживая их на низком уровне.

Добычей газа занимались мелкие компании. Промысел шел варварским путем, из скважины выкачивали «легкий» газ, после чего бурили новую. Низкие цены мотивировали потребителя (муниципалитеты) переходить на менее энергоемкое топливо (тепловой паритет нефти и газа 6/1), развивая трубопроводную инфраструктуру на местах. Освобождаемая из внутреннего потребления нефть шла на внешний рынок. На тот момент США были главным мировым экспортером нефти.

После отказа в 1971 году от золотого стандарта доллара и перехода на импортную модель потребления нефти стимул держать газовые цены внизу исчез. В 1978 году Конгресс США принял новый закон о газе (Natural Gas Policy Act), его целью стала дерегуляция газовых цен и их выравнивание с нефтяными. Создание общего рынка нефти и газа на федеральном уровне сформулировали как политическую задачу.

Никакой «невидимой руки», никакой «шоковой терапии». Все решения (добыча, транспорт, потребление) были предельно детализированы. Месторождения разбили на 26 категорий по дате бурения первой скважины, получению первого газа, типу скважины, виду контракта на поставку газа и т.д. Определили сроки и порядок дерегуляции. «Дорогие» в добыче месторождения – с 1979 года, вновь осваиваемые – с 1985-го, а на «старых» регулирование сохранили до полной выработки.

К 1985 году цены на газ в США не только сравнялись, но и превысили нефтяные. Тренд на смену энергетического лидера уже стал очевиден. Доля газа в мировом энергобалансе начала расти, а доля нефти снижаться. СССР и ФРГ заключили сделку века «газ в обмен на трубы». В 1985 году США ставят перед собой новую задачу: создать самостоятельный (независимый от нефти) национальный рынок газа.

Алгоритм решения понятен по схеме, отработанной на нефтяном рынке в 70-х. Разрушить долгосрочный контракт, перейти на спот, ввести внутрь сделки посредника и застраховать возникающие риски биржевыми торгами. На тот момент СПГ-технологий ещё не существовало, и весь газ поставлялся по трубе. С одной стороны продавец, с другой покупатель (без технологического разрыва).

Задачу по созданию рынка внутри трубы решили командно-административным путем – тремя распоряжениями Федеральной энергетической комиссии. Сначала потребителя освободили от покупки обязательных объемов газа (take or pay) и разрушили систему гарантий всей цепочки. Потом выделили в самостоятельный вид бизнеса транспортные системы. Ввели на прокачку отдельный тариф и обязали транспортников покупать у производителя весь законтрактованный газ.

Вскоре выяснилось, что это модель создает критические дисбалансы в замкнутой системе трубопроводных поставок. Образовался так называемый контрактный разрыв, транспортников обязали покупать у производителя гарантированные объемы газа, а потребителю дали право этого не делать. Разрыв устранили с помощь третьего распоряжения, которое и сформировало современную модель газового рынка США.

«Трубу» оставили самостоятельным видом бизнеса, освободили от обязательств по закупкам (take or pay) и разрешили включать плату за невостребованный потребителем газ в свои затраты и тарифы. Фактически, контрактный принцип take or pay зашили внутрь стоимости транспортировки, возложив риски неисполнения обязательств по всей производственной цепочке на потребителя. Владелец «трубы» получил в руки рычаг давления и на производителя, и на потребителя, поэтому местные ГРО и магистральные трубопроводы остались под контролем государства.

США создавали свой газовый рынок как лабораторный опыт. Сегодня эту модель натягивают на рынок Европы. Принятый в 2009 году 3-й энергопакет ЕС содержит те же самые принципы: вывод транспортировки в отдельный вид бизнеса; освобождение покупателей от контрактных цен и переход на спот; создание единого трансграничного мегарегулятора. Стокгольмский арбитраж недавно отменил take or pay и привязку к нефтяной цене не в принципе, а в рамках действующего контракта «Нафтогаз Украины» и «Газпрома».

Оказалось, что американская модель газового рынка при совмещении с системой энергоснабжения Европы создает критические внутренние напряжения. Удавшийся в рамках одной юрисдикции эксперимент, не реализуем на межгосударственном уровне. По факту, 3-й энергопакет отрезал поставщиков газа (доля «Газпрома» в европейском импорте 45%) от самой доходной части рынка (внутренний транспорт).

Бизнес-конфликт (контрактный разрыв между потребителем и производителем), разрешаемый в рамках единой юрисдикции административным распоряжением, в межгосударственном варианте обрел формат политического противостояния…

КТО ОСТАЛСЯ НА ТРУБЕ

26 марта 2014 года в Брюсселе на специальном саммите США-ЕС Барак Обама сделал два взаимоисключающих заявления. С одной стороны, он сказал, что США может поставлять газа больше, чем надо Европе. А с другой – потребовал от ЕС принять самостоятельные меры для снижения энергетической зависимости от России, не возлагая излишние надежды в этом вопросе на США.

Два дня спустя Еврокомиссия по энергетике призвала остановить «Южный поток». 17 апреля Европарламент принял по этому поводу резолюцию, а 14 мая отказался от участия в конференции «Энергетический диалог Россия-ЕС: газовый аспект». В декабре «Южный поток» был официально закрыт. В ответ глава «Газпрома» Алексей Миллер заявил, что транзита через Украину не будет при любом раскладе, а Москва начала переговоры с Анкарой о строительстве «Турецкого потока».

Все это на фоне антироссийских санкций, под которые попали «Сургутнефтегаз», ЛУКойл, «Роснефть», «Газпромнефть», НОВОТЭК и «Газпром». На поставки в Россию технологий и оборудования по добыче и переработке нефти и газа ввели эмбарго. Против «Газпрома» начали антимонопольное расследование по соответствию его контрактов требованиям 3-го энергопакета. В европейских офисах «Газпрома» прошли обыски.

Куда нацелен был удар, сомнений нет. В конце прошлого года российский газ из-за скидок оказался на 20% дешевле спотовых цен на NBP в Англии. Вопросы вызывает динамика и концентрация политических действий, граничащих с истерикой. Впечатление такое, что они были спровоцированы неким непредвиденным обстоятельством.

Дело за малым, найти это «обстоятельство». Канонической причиной обострения отношений между США, ЕС и Россией считается Крым и Донбасс. Об этом пишут статьи, снимают передачи, проводят ток-шоу. В тени политической повестки остаются события на газовом фронте, также как в свое время война Судного дня и нефтяное эмбарго 1973 года затмили предшествующую им отмену золотой конвертации доллара и последующее переформатирование глобального рынка энергоресурсов.