Лидия Делекторская… Светлая, сияющая, лучезарная, и не только потому, что у нее были светлые волосы, голубые глаза и бледная кожа. Сияние исходило изнутри этой незаурядной женщины. Она одновременно несла в себе два противоположных ощущения жизни – огромного счастья и очень большой боли. Вся ее жизнь была примером высокого служения – любимому человеку, искусству, Родине. Она с гордостью говорила, что подарила Франции Паустовского, а России Матисса, и это было правдой.
«Все в ее облике привлекало ясностью. Почему-то не могу назвать ее красавицей, но Матисс рисовал ее с восхищением», – писал о Лидии Делекторской Даниил Гранин, хорошо ее знавший. Великий художник тоже был светлым человеком. «Матисс потому и Матисс, – говорил Пабло Пикассо, – что у него внутри есть Солнце!» Наверное, поэтому эти два человека нашли друг друга и не расставались до самой смерти мастера.
… «Здравствуйте, месье! Я пришла к вам по объявлению, которое прочитала на автобусной остановке. Я из России. Меня зовут Лидия Делекторская», – робко произнесла она. Бедная русская эмигрантка, волей судеб оказавшаяся в Ницце, никак не решалась войти и сделала это только после настойчивых приглашений хозяина, открывшего ей дверь. Так осенью 1932 года она переступила порог мастерской Анри Матисса, знаменитой «Режины», не зная о том, что перед ней – великий художник.
Матиссу тогда было 63, Лидии – 22. Она отчаянно нуждалась в работе, а по французским законам эмигранты могли претендовать лишь на определенные вакансии – манекена в модном доме, статиста на киносъемке, сиделки или натурщицы. То, что Матисс взял ее к себе в помощники, было для Лидии, уставшей подрабатывать на изнурительных танцевальных марафонах и плохо знавшей французский язык, большой удачей.
Делекторская родилась 23 июня 1910 года в Томске, в семье врача. Ей было всего семь, когда грянула революция. В гражданскую войну в городе свирепствовали эпидемии тифа и холеры, унесшие ее родителей – Николая Ивановича и Веру Павловну. Оставшуюся сиротой Лидию сестра матери увезла в Харбин, наводненный русскими эмигрантами, бежавшими от большевиков. Порой казалось, что русских там было больше, чем китайцев.
В Харбине Лидия окончила реальное училище, а в 19 лет вышла замуж за своего соотечественника, который увез ее в Париж. Но семейная жизнь не сложилась – Лидию и ее мужа связывали лишь ностальгические чувства по России. Через год супруги развелись, и, не желая оставаться в одном городе с бывшим мужем, Делекторская переехала в Ниццу, где и состоялась ее встреча с Матиссом.
«До этого я над живописью вообще мало задумывалась, – говорила она впоследствии. – И даже тот факт, что Анри Матисс был художником с мировой известностью, долгие годы оставался для меня абстракцией: понаслышке я это знала, но я этим не прониклась, до меня это «не доходило». Матисс это видел, но в вину мне этого не ставил и не старался меня поучать. Он лишь поддерживал мой интерес к его работе».
В то время художник писал громадное полотно «Танец». Его вдохновляли черноволосые и смуглые южанки, и поначалу на нежную блондинку Лидию он не обращал никакого внимания. Что поделать, она была женщиной не в его вкусе. Матисс был целиком поглощен работой и выходил из мастерской лишь на 10-15 минут, чтобы поговорить с женой. Когда через какое-то время суровый и проницательный взгляд художника стал задерживаться на Лидии, она не придала этому никакого значения. Ей и в голову не могло прийти, что она станет главной моделью великого художника и будет запечатлена на почти сотне его полотен.
Работа над полотном «Танец» была закончена, но теперь Матисс предложил Делекторской быть сиделкой при его больной жене, которая нуждалась в помощи и уходе. Лидия согласилась. Она приходила утром и уходила вечером, а потом, по просьбе художника, поселилась в его доме и стала выполнять функции и сиделки, и секретаря, и домоправительницы, сделавшись незаменимой. Будучи очень исполнительной, добросовестной и деликатной, со своими многочисленными обязанностями Лидия справлялась прекрасно.
«Однажды Матисс пришел в перерыв на отдых с альбомом для набросков под мышкой, – рассказывала Делекторская, – и, пока я рассеянно слушала их разговор с женой, он вдруг скомандовал мне вполголоса: «Не шевелитесь!» И, раскрыв альбом, сделал с меня зарисовку в очень привычной для меня позе: голова, опущенная на скрещенные на спинке стула руки. Такие импровизации стали повторяться все чаще и чаще. И вскоре Матисс попросил меня позировать ему».
С тех пор и до конца жизни великого художника Лидия была рядом с ним – двадцать два года. «Около него, – говорила Лидия Николаевна, – из «девочки» я выросла в «человека». Художник и его модель обращались друг к другу только на «вы». Матисс обращался к ней «мадам Лидия», а в шутку называл «татаркой» и «казашкой». «Когда мне скучно, – признавался художник, – я делаю портрет мадам Лидии. Я знаю ее, как какую-нибудь букву».
Лидия обычно одевалась очень просто, по контрасту с Матиссом. Она носила платок, завязывая его по-русски, под подбородком, и особым, неповторимым жестом поправляла заколку в волосах. Художник просил ее мыть голову каждый день, чтобы любоваться рассыпанными по плечам пышными волосами.
Когда немцы вошли во Францию, Матисс мог уехать, у него была бразильская виза, но он сдал свой билет, так как не мог взять с собой секретаря, а жизнь без мадам Лидии для него была немыслима. Она облегчала художнику тяготы военного лихолетья, поддерживала, вдохновляла… «В моем возрасте, принимая во внимание поэтическую природу моей работы, мадам Лидия мне крайне необходима», – писал Матисс сыну (у художника и его жены Амели было трое детей).
Сдержанная и молчаливая, полная чувства собственного достоинства и очень щепетильная в денежных вопросах, Делекторская стала для Матисса самым близким человеком и преданным другом. С ней было легко, но при этом в ней чувствовалась внутренняя требовательность к себе и к окружающим, строгость и внутренняя дисциплина. Она всегда смотрела прямо в глаза, говорила то, что думала, и вела себя так, чтобы все знали, и Матисс, в первую очередь, что она не претендует на то, что принадлежит всей семье.
«Мадам Лидия, кто вас не полюбит? Только тот, кто не имел счастья вас знать», – писал художник. Она была очень счастлива. Обожала жизнь, путешествия, но работа стояла у нее на первом месте.
«С 1942 года у него была ночная сиделка, – рассказывала Лидия своему другу, писателю Константину Паустовскому, все произведения которого она перевела на французский язык. – Но когда ему было слишком тяжело, он посылал ее за мной. Если лекарства от астмы не помогали, я садилась у его кровати, брала руку и просто, но настойчиво спрашивала, какая «задняя мысль» его беспокоит. Он обычно отнекивался, но кончалось тем, что находил действительно какую-нибудь беспокойную, неотступную думу. Мы ее «раскусывали», и я моментально доказывала ему, что в ней нет абсолютно ничего беспокойного, и приступ астмы утихал».
В одном из писем она сама приоткрыла тайну их любви с Матиссом. «… Вас интересует, была ли я «женой» Матисса, – писала она. – И нет, и да. В материальном, физическом смысле слова – нет, но в душевном отношении – даже больше, чем да. Так как я была в продолжение двадцати лет «светом его очей», а он для меня – единственным смыслом жизни».
Дважды в год – на Рождество и на день рождения – Матисс дарил Лидии ее портреты, осознавая, что его дни клонятся к закату, и Лидия останется одна в чужой стране. Так он хотел обеспечить ее будущее. А после окончания Второй мировой войны на свое жалованье Лидия начнет покупать картины Матисса, чтобы передать их в музеи России.
«Я тайком порылась в его картонных коробках с рисунками в поисках чего-нибудь достойного музея и к тому же пришедшегося мне по вкусу и отобрала семь работ обычного для Матисса формата, которые могли бы достойно украсить стены музея, – рассказывала Лидия Николаевна. – Затем я нацарапала Матиссу короткое письмо, в котором приблизительно обрисовала приглянувшиеся рисунки и попросила мне их продать, но при одном условии: он возьмет за них не «дружескую цену», так как я не хочу его обременять, а цену, которую он запросил бы с торговца картинами.
Прочитав мое робкое послание, Матисс не выказал никакого удивления, выразил свое согласие с самим принципом и попросил показать ему отобранные мною рисунки. Он одобрил мой выбор, но за ту же цену семи работ отдал мне еще один рисунок в качестве «подарка». Таким образом, в завуалированном виде он понизил ту цену, на что я, учитывая категорический тон моего письма, ни под каким видом бы не согласилась.
Я очень обрадовалась и немедленно отправила в Москву письмо с вопросом, согласятся ли они принять мой дар. Кто знает… ведь дар был от «грязной» эмигрантки… Я получила благосклонный ответ…»
Сейчас в Москве и Санкт-Петербурге – в Эрмитаже и в Музее изобразительных искусств имени Пушкина – находится богатейшая коллекция работ великого художника XX века Анри Матисса – картины, гравюры, аппликации, рисунки, архивные материалы, скульптуры… И все это – бесценный дар Лидии Николаевны Делекторской.
Анри Матисс. Портрет Лидии Делекторской. 1947.
«История Лидии, – писал по этому поводу Даниил Гранин, – это история любви к Матиссу и история любви к России. Изгнанная из нее, отверженная, она, тем не менее, отдает ей то, что могло бы обеспечить ей безбедную жизнь, более того – со всеми радостями комфорта. Не говоря уже о памяти – она же расстается с дорогими ей творениями, теми, что создавались у нее на глазах». Но когда Делекторская попросила о разрешении вернуться на родину, ей отказали…
После смерти художника 3 ноября 1954 года Лидия собрала свои вещи и покинула дом. На похороны Матисса ее не пригласили. «Лидия была всего лишь человек на жаловании», – так скажет о ней внук Матисса. Она пережила и эти слова… Вторую половину жизни – сорок четыре года – Делекторская прожила в одиночестве, делая все для сохранения памяти о великом художнике.
Лидия Делекторская скончалась 16 марта 1998 года в Париже, оставив перед смертью записку: «Прошу положить рядом со мной рубашку Анри Матисса». На ее кремации было всего 6 человек. Из российского посольства никто не пришел… Урна с ее прахом, согласно ее воле, была перевезена в Петербург и захоронена на сельском кладбище Павловска. Ее привязанность и преданность Матиссу была беспримерной, а он сохранил ее красоту для вечности…
