Книга понравилась, хоть где-то сюжет откровенно притянут за уши, но она стоит прочтения.
"Дэн Браун. Из-под его пера вышли такие знаменитые произведения, как «Код да Винчи» и «Ангелы и демоны», рассказывающие о тайных обществах, символике, заговорах." (Материал из Википедии)
"Приключения Роберта Лэнгдона продолжаются.
На этот раз ему предстоит разгадать величайшую тайну масонов, которая способна изменить мир.
Веками хранимые секреты, загадочные знаки и символы – и смертельно опасное путешествие по лабиринтам прошлого…"
Это его третья книга из данного цикла. Приведу немного выдержек из книжки, лично мне было очень интересно:
Колокол на башне с часами звонил целых три минуты, и от его звона дрожали хрустальные подвески люстры над головой Лэнгдона. Давным-давно, несколько десятилетий назад, он приходил в знакомый всем зал академии Филипс-Эксетер на лекции. Теперь же он приехал послушать обращение своего замечательного друга к ученикам. Свет начал гаснуть, и Лэнгдон занял место у задней стены, под пантеоном с портретами директоров академии.
Аудитория примолкла.
В полной темноте высокая темная тень пересекла сцену и поднялась на трибуну.
– Доброе утро! – раздался усиленный микрофоном негромкий голос.
Слушатели подались вперед и начали вытягивать шеи, пытаясь рассмотреть лицо лектора.
Вспыхнул проектор, на экране появилась поблекшая черно-белая фотография, изображающая живописный замок из красного песчаника с квадратными башнями и готическими украшениями.
– Кто мне ответит, где это? – спросил человек за лекторской трибуной.
– Англия! – раздался из темноты девичий голос. – Фасад – смесь ранней готики и позднего романского стиля, а значит, перед нами типичный норманнский замок, построенный в Англии где-то в двенадцатом веке.
– Ух ты! – восхитился невидимый лектор. – По истории архитектуры у кого-то, я смотрю, твердое «отлично».
По залу прокатился общий стон.
– Но вынужден вас огорчить, – продолжала тень. – Вы промахнулись на три тысячи миль и половину тысячелетия.
Аудитория воспрянула духом.
Сепия на экране сменилась современной цветной фотографией того же здания, снятой с другого ракурса. На переднем плане все так же высились башни из песчаника, однако задний план отчего-то был занят величественным белым куполом американского Капитолия.
– Подождите! – прозвучал тот же девичий голос. – Получается, в округе Колумбия есть норманнский замок?
– Есть, с 1855 года, – подтвердил лектор. – Именно этим годом датируется следующий снимок.
На экране возник новый слайд. Черно-белая фотография, сделанная внутри здания: бальный зал с массивными сводами, но обстановка совсем не бальная – скелеты животных, музейные витрины, стеклянные сосуды с биологическими образцами, археологические находки и гипсовые слепки останков доисторических рептилий.
– Этот удивительный замок, – возвестил лектор, – был первым в Америке музеем естествознания. Дар нашей стране от состоятельного британского ученого, верившего, что наше молодое государство станет когда-нибудь страной просвещения. Он завещал отцам-основателям огромное состояние с наказом построить в самом сердце нашей родины «очаг приумножения и распространения знаний». – Лектор выдержал долгую паузу. – Кто назовет мне имя этого щедрого ученого?
– Джеймс Смитсон? – послышался чей-то робкий голос из передних рядов.
Аудитория откликнулась одобрительным перешептыванием.
– Правильно, Смитсон, – подтвердил со сцены лектор. Только теперь он вышел на свет, лукаво блеснув серыми глазами. – Доброе утро. Меня зовут Питер Соломон, я секретарь Смитсоновского института.
Учащиеся академии разразились бурными аплодисментами.
Лэнгдон со своего скромного места в заднем ряду с восторгом смотрел, как Питер увлекает юных слушателей в фотопутешествие по ранней истории Смитсоновского института. Зачином служили фотографии Смитсоновского замка – лаборатории в цокольном этаже; экспонаты, расставленные в коридорах; целый зал моллюсков, ученые, называвшие себя хранителями ракообразных, и даже старый снимок, запечатлевший двух самых популярных обитателей замка – чету ныне покойных сов, прозывавшихся Приумножение и Распространение. Получасовой экскурс завершился впечатляющим снимком из космоса: Эспланада, со всех сторон окруженная огромными зданиями Смитсоновского комплекса.
– Как я уже говорил в самом начале, – напомнил в заключение Питер Соломон, – Джеймс Смитсон и отцы-основатели видели будущее нашей страны в просвещении. Думаю, сегодня они могли бы нами гордиться. Смитсоновский институт, их великое детище, служит символом науки и знаний в самом сердце Соединенных Штатов. Это живой, дышащий, действующий памятник мечте наших великих предков создать государство, где превыше всего будут знания, мудрость и наука.
Под гром восторженных аплодисментов Соломон выключил проектор. В зале вспыхнул свет, и одновременно взметнулись вверх десятки рук – слушателям не терпелось задать вопросы.
Соломон выбрал невысокого рыжеволосого мальчика в середине зала.
– Мистер Соломон, – озадаченно протянул тот, – вы сказали, что отцы-основатели бежали от религиозных гонений в Европе, чтобы основать здесь государство на принципах научного прогресса.
– Да, именно так.
– Но… я всегда считал их глубоко верующими людьми, которые основали Америку как христианскую нацию.
Соломон улыбнулся:
– Друзья, не поймите меня превратно: отцы-основатели, хоть и верили искренне и глубоко, были при этом деистами, признающими Бога в общем и широком смысле. Единственным религиозным постулатом они выдвигали свободу религии. – Сняв микрофон со стойки, Питер вышел из-за трибуны и шагнул к краю сцены. – Отцы-основатели представляли в мечтах духовно просвещенную утопию, где свобода мысли, всеобщее образование и научный прогресс разгонят мрак изживших себя религиозных предрассудков.
Вскинула руку белокурая девочка в заднем ряду.
– Да?
– Сэр, – начала она, поднимая вверх свой сотовый, – я нашла вас в «Википедии», и там сказано, что вы масон, причем высокопоставленный.
Питер продемонстрировал масонский перстень.
– Только зря трафик расходовали.
По аудитории прокатился смех.
– Да, но, – продолжила девочка, подбирая слова, – вы только что высказались насчет «изживших себя религиозных предрассудков». А по-моему, если кто и выступает с религиозными предрассудками, то как раз масоны.
– Да? И почему же? – невозмутимо поинтересовался Соломон.
– Я много читала о масонах, знаю, что у вас полно странных обрядов и убеждений. В той статье из Интернета, кстати, говорится, будто масоны верят в какие-то древние магические знания… некую мудрость, которая может возвеличить человека, вознеся до небесных высот.
Все посмотрели на девочку так, будто она сморозила редкостную глупость.
– Вообще-то, – охладил слушателей Соломон, – она права.
Ребята устремили недоуменные взгляды на лектора.
Пряча улыбку, Соломон поинтересовался:
– Что там говорит «Википедия» насчет этих магических знаний?
Блондинка смутилась, но все же зачитала с сайта:
– «Чтобы оградить сакральные знания от посторонних глаз, древние адепты прибегли к шифру, завуалировав истинное их могущество в символах, мифах и аллегориях. В зашифрованном виде они окружают нас по сей день, их можно наблюдать в мифологии, в искусстве, в древних оккультных текстах. К сожалению, распутать сложные цепочки тайных смыслов современному человеку, видимо, не под силу… поэтому великая истина считается утраченной».
– Это все? – спросил Соломон, выдержав небольшую паузу.
Девочка поерзала на сиденье.
– Ну… почти.
– Так и думал. Дочитайте, пожалуйста.
Девочка, преодолевая неловкость, откашлялась и продолжила:
– «Согласно преданию, мудрецы, зашифровавшие во время оно Мистерии древности, оставили потомкам своего рода ключ… пароль, помогающий проникнуть к тайным знаниям. Это „волшебное слово“ – „verbum significatium“ – способно развеять тьму и явить Мистерии древности на свет, сделать их доступными для всеобщего понимания».
Соломон выслушал с задумчивой улыбкой.
– Да… «verbum significatium». – На секунду взгляд его устремился куда-то вдаль, потом он снова посмотрел на девочку. – И какова же судьба этого чудодейственного слова?
Блондинка настороженно посмотрела по сторонам – она, видно, уже и сама была не рада, что полезла к гостю с провокационными вопросами, – и дочитала:
– «Предание гласит, что „verbum significatium“ покоится глубоко под землей, терпеливо дожидаясь, когда в истории наступит поворотный момент, и человечество ощутит насущную потребность в вековой мудрости, знаниях и истине. На этой непростой развилке своего пути человек наконец отыщет Слово и провозгласит начало новой эпохи просвещения, полной удивительных чудес».
Закончив, девочка выключила телефон и съежилась на сиденье.
Аудитория притихла надолго, потом один из учеников все-таки поднял руку.
– Мистер Соломон, вы что, серьезно в это верите?
Соломон улыбнулся:
– А почему бы нет? В наших мифах издавна встречаются слова, наделяющие прозрением и божественным могуществом. Фокусники, например, и сейчас произносят «абракадабра», когда извлекают предметы из пустоты. Мы давно забыли, что слово это не игрушка, оно восходит к древнему арамейскому заклинанию «авра кедавра» – «творю словом».
Молчание.
– Но, сэр, – не отступал мальчик, – неужели вы верите, что одно единственное слово… это самое «verbum significatium»… каким бы оно там ни было… способно пробудить древнее знание – и положить начало новой эпохе просвещения?
Питер Соломон с непроницаемым лицом смотрел на зал.
– То, во что верю лично я, к делу отношения не имеет. Важно другое: практически во всех без исключения религиях и философских традициях найдется упоминание о грядущем веке просвещения. У индуистов – это Крита-юга, в астрологии – Эра Водолея, у иудеев – пришествие Мессии, у теософов – Новый век, у космологов – Гармоническая конвергенция, для которой они даже указывают конкретную дату наступления.
– Двадцать первое декабря 2012 года! – выкрикнули в зале.
– Да, пугающе скоро… если, конечно, верить календарю майя.
Лэнгдон мысленно усмехнулся, вспоминая, как десять лет назад Соломон предсказывал, какой ажиотаж вызовет у телевизионщиков 2012 год и связанные с ним пророчества о конце света.
– Однако если отбросить календари, – продолжал Соломон, – мне кажется замечательным, что такие разные учения, существующие испокон веков, сходятся в одном: близится великая эпоха просвещения. Во всех культурах, во все времена, по всему миру мечта человечества выражалась в одном и том же – в грядущем апофеозе, в преображении, которое раскроет истинный потенциал нашего мозга. – Соломон улыбнулся. – Как вы думаете, чем вызвано подобное единодушие?
– Истинностью, – раздался тихий голос из зала.
Соломон всем корпусом повернулся в ту сторону.
– Кто это сказал?
Руку поднял миниатюрный азиат, в мягких чертах которого угадывалось непальское или тибетское происхождение.
– Возможно, в душе каждого из нас заключена вселенская истина. Или мы храним отголоски одной общей на всех истины – как генную информацию в ДНК. Тогда этой общей истиной и объясняется сходство между всеми нашими легендами.
Просияв, Соломон сложил ладони и почтительно поклонился мальчику.
– Благодарю!
Все притихли.
– Истина, – обращаясь к залу, провозгласил Соломон. – Истина всемогуща. Если мы тяготеем к схожим мыслям, не исключено, что причина тому – их истинность, запечатленная где-то в глубине нашей души. И когда мы сталкиваемся с истиной – даже не понимая ее, мы чувствуем отклик, чувствуем, как она звучит в унисон с нашим подсознанием. Вполне вероятно, что мы не постигаем истину, а припоминаем, воспроизводим, узнаём то, что и так сокрыто внутри нас самих.
В зале воцарилась полная тишина.
Соломон не стал ее нарушать, давая ребятам время переварить услышанное, затем проговорил негромко:
– В заключение хотел бы вас предостеречь… Истина дается нелегко. Каждый «золотой век», век света в истории человечества, сопровождался разгулом сопротивляющегося мракобесия. Таков естественный закон равновесия. Поэтому, глядя на то, как растет и ширится тьма в современном нам мире, следует сознавать, что просвещение, свет, тоже набирает силу. Мы стоим на пороге величайшего «золотого века», и нам всем – вам всем – несказанно повезло родиться и жить именно сейчас и застать этот поворотный момент. Нам, единственным из всех когда-либо живших на земле, довелось попасть в тот краткий промежуток времени, что станет началом высшей ступени Ренессанса. Тысячелетние блуждания в потемках уйдут в прошлое, и мы наконец увидим, как наука, разум и даже религия восторжествуют в поисках истины.
Аудитория уже собиралась разразиться восторженными аплодисментами, но Соломон остановил ребят жестом.
– Мисс? – Он кивнул той самой блондинке с сотовым, любительнице провокационных вопросов. – Хоть мы и не сошлись во мнениях, я хотел бы вас поблагодарить. Ваша непримиримость – отличный катализатор грядущих перемен. Ведь для темноты нет лучшей почвы, чем безразличие, а самое мощное оружие против него – уверенность в собственной правоте. Изучайте основы своей веры. Изучайте Библию. – Он улыбнулся. – Особенно последние главы.
– Апокалипсис? – уточнила девочка.
– Именно. Книга Откровения – живейший пример нашей общей истины. Последние страницы Библии слово в слово повторяют то, о чем рассказывается в других учениях, которым нет числа. Все они пророчат человечеству обретение великой мудрости в скором времени.
– Но ведь Апокалипсис – это конец света, разве нет? – раздался голос из зала. – Антихрист, Армагеддон, последняя битва между добром и злом…
Соломон усмехнулся.
– Кто тут учит греческий?
Взметнулись несколько рук.
– Что в буквальном переводе означает слово «апокалипсис»?
– Оно переводится… – начал один из учеников – и удивленно осекся, – это от глагола «открывать», «обнаруживать»…
Соломон одобрительно кивнул.
– Именно. «Апокалипсис» буквально означает «откровение». Библейская Книга Откровения предсказывает открытие великой истины и обретение небывалой мудрости. Апокалипсис – это не конец света, а, скорее, конец привычного нам мира. Пророчество об апокалипсисе – очередная красивая метафора из Библии, искаженная до неузнаваемости. – Соломон подошел ближе к краю сцены. – Поверьте, апокалипсис не за горами, но он будет совсем не тем, что мы привыкли представлять.
Где-то в вышине зазвучал колокол.
Слегка озадаченные слушатели разразились громом бурных аплодисментов.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
В кухне надрывался на полную громкость телевизор. Свою роль в спектакле он уже сыграл, а выключить Малах его еще не успел. На экране выступал телепроповедник, читающий вместе с паствой «Отче наш».
«Интересно, – подумал Малах, – хоть кто-то в людском стаде задумывался об истинном происхождении этой молитвы?»
– «Яко на небеси и на земли», – хором выводила паства.
«Точно, – мысленно подтвердил Малах. – Как вверху, так и внизу».
– «И не введи нас во искушение…»
«Помоги нам восторжествовать над слабостями плоти».
– «Но избави нас от лукавого…» – взывали верующие.
Малах ухмыльнулся.
«Трудновато будет. Тьма набирает силу».
Но что хотя бы пытаются – молодцы. В современном мире люди, обращающиеся с мольбой о помощи к незримым силам, – вымирающий вид.
Под громогласное «Аминь!» Малах протащил Лэнгдона через гостиную.
«“Амон”, – поправил он толпу. – Колыбель вашей религии – Египет». Предшественником Зевса, Юпитера, да и всех остальных современных богов, был Амон, поэтому до сегодняшнего дня в молитвах на разные лады повторяется его имя: «Амен! Аминь! Аум!»
Телепроповедник принялся цитировать строки из Библии, где описывалась чины небесных иерархий – ангелов, демонов и духов, властвующих на небесах и в аду.
– «Берегите души свои ото зла! – остерегал проповедник. – Возвысьте их в молитве! Господь и ангелы Господни услышат вас!»
«Несомненно, – согласился Малах. – Но и демоны услышат».
Он уже давно осознал, что при правильном применении его искусство может открыть адепту врата в царство духа. Обитающие там незримые силы, как и люди, бывают и добрыми, и злыми. Светлые – исцеляют, хранят и стремятся к вселенской гармонии. Темные действуют с точностью до наоборот, сея разрушения и хаос.
Если к незримой силе воззвать правильно, она может внять заклинанию и помочь взывающему осуществить желаемое здесь, на земле, наделив его сверхъестественным могуществом. Но за свою помощь эти силы требуют воздаяний. Светлые – молитв и хвалы, а темные – кровавых жертв.
«Чем весомее жертва, тем выше обретаемое могущество».
Малах начинал с мелких тварей, однако со временем жертвы обретали все больший размах.
«Сегодня я сделаю завершающий шаг».
– «Страшитесь! – грозил проповедник, предрекая приближение Апокалипсиса. – Грядет последняя битва за людские души!»
«Да, – снова согласился Малах. – И я буду ее самым доблестным воином».
Битва, разумеется, давным-давно началась и ведется с незапамятных времен. В Древнем Египте те, кто совершенствовал великое искусство, вошли в историю как величайшие адепты, поднявшись над толпой и став истинными приверженцами Света. Они ходили по земле как боги. Строили великие храмы, куда из самых дальних концов стекались неофиты, жаждущие приобщиться к мудрости. Возникла золотая раса людей. На краткий миг человечество приблизилось к тому, чтобы воспарить, сбросив земные узы.
«Золотой век Мистерий древности».
Однако человек, плотская тварь, падок на соблазны. Гордыня, ненависть, нетерпение, жадность. Нашлись те, кто извратил великое искусство, обернув его на потребу низменным желаниям. Они призывали себе на службу темные силы. Так родилось другое искусство – более могущественное, безотлагательное, пьянящее.
«Это мое искусство.
Это мое Великое делание».
Просвещенные адепты эзотерических братств, наблюдая, как поднимает голову зло, догадались, что люди не спешат использовать новообретенные знания на благо себе подобных. И тогда адепты утаили свою мудрость, спрятали ее от недостойных глаз. Постепенно следы ее изгладились из истории.
То было Великое падение человека.
Земля на долгие века погрузилась во мрак.
Служители разбросанных по миру церквей, храмов и святилищ всех известных религий – доблестные потомки адептов, – не желая сдавать позиции, по сей день тычутся вслепую в поисках Света, надеются вновь обрести утраченное в прошлом могущество и дать отпор тьме. Время стерло воспоминания… оборвало связь с прошлым. Никому больше не ведомо, из какого источника прежде черпалась могущественная мудрость. От божественных чудес, творимых предками, новые хранители веры во всеуслышание открещивались, объявляя ересью.
«Действительно забыли?» – не верил Малах.
Отзвуки древнего искусства гуляют по земле до сих пор – от мистиков-каббалистов до эзотериков-суфиев. Отголоски проникли и в христианские таинства – поедание тела Христова во время Святого Причастия, чины и небесные иерархии святых, ангелов и демонов, чтение молитв нараспев, астрологическая подоплека христианского календаря, священное облачение и обещание вечной жизни. По сей день от нечистой силы обороняются дымом кадильниц, звоном священных колоколов или брызгами святой воды. У христиан до сих пор в ходу обряды изгнания бесов – идущее из древности мастерство, которое требует умения не только изгонять, но и призывать демонов…
«Неужели и после этого они не догадываются о своем прошлом?..»
Нагляднее всего мистические корни современной церкви видны в самом ее сердце – в Ватикане, в центре площади Святого Петра, где возвышается огромный Египетский обелиск. Таинственный монолит, вырезанный из камня за тринадцать столетий до того, как Христос сделал свой первый вдох, никак не соотносится ни с площадью, ни с современным христианством. И все же он установлен именно там, в святая святых христианской церкви – каменный маяк, сигналящий в надежде, что его заметят; напоминание горстке мудрецов, которые еще не забыли, откуда все пошло. Церковь, родившаяся из чрева Мистерий древности, хранит свои таинства и символы.
«И превыше всего один».
Все алтари, всё облачение, все шпили церквей и соборов, все обложки Библии украшает главный символ христианства – жертвенный сын человеческий. В христианстве, как ни в одной другой вере, понимают преобразующую силу принесения жертвы. Даже сейчас, в ознаменование главной жертвы, на которую пошел Иисус, верующие имитируют слабое ее подобие – пост, обеты, приношения…
«Все эти воздаяния, разумеется, ничего не стоят… Без крови жертва не имеет смысла».
Силы тьмы давно привыкли к кровавым жертвам – и на крови окрепли настолько, что силам добра едва удается сдерживать их напор. Вскоре они поглотят Свет окончательно, и адепты тьмы восторжествуют над человечеством.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------
Бросив очередной взгляд на часы, Лэнгдон тихо простонал.
Затем он опустил ключ в карман и посмотрел на противоположную половину балкона по ту сторону разверзшейся перед ним бездны. Кэтрин, бесстрашно устремившись вперед и, видимо, не испытывая страха высоты, успела уже пройти полкруга и с восхищением разглядывала «Апофеоз Вашингтона» кисти Брумиди, нависающий прямо у них над головами. С этого необычного обзорного пункта пятнадцатифутовые фигуры, украшающие пять тысяч квадратных футов купола, представали в мельчайших подробностях.
Повернувшись к Кэтрин спиной, Лэнгдон едва слышно прошептал, обращаясь к внешней стене здания:
– Кэтрин, к тебе взывает твоя совесть! Как ты могла бросить Роберта одного?
Кэтрин, очевидно, тоже знала о феноменальных акустических возможностях купола, потому что стена тут же отозвалась ее голосом:
– А нечего трусить. Надо было идти со мной. Дверь еще не скоро открывать, времени полно.
Лэнгдон, признав ее правоту, неохотно двинулся вдоль балкона, хватаясь руками за стену.
– Этот потолок – нечто невероятное, – восхитилась Кэтрин, выворачивая шею, чтобы охватить взглядом все великолепие «Апофеоза». – Только представить: мифические божества с учеными и изобретениями. Да еще в главном зале Капитолия…
Лэнгдон поднял глаза к громадным изображениям Франклина, Фултона и Морзе в окружении символов их научных открытий. Переливающаяся радуга увела за собой его взгляд к Джорджу Вашингтону, возносящемуся на облаке в небеса.
«Великое пророчество о превращении человека в бога».
– Такое впечатление, что на куполе над Ротондой отражена сама суть Мистерий древности, – поделилась мыслями Кэтрин.
Лэнгдон готов был признать, что не много нашлось бы фресок в мире, где божества соседствовали бы с научными открытиями и апофеозом человека. Впечатляющий сонм образов на куполе Ротонды действительно воплощал идею Мистерий древности – и не случайно. Отцам-основателям Америка представлялась чем-то вроде чистого холста, непаханого тучного поля, которое можно засеять семенами мистерий. И сегодня этот величественный образ – основатель государства, возносящийся к небесам – безмолвно взирал сверху на законотворцев, президентов и сенаторов… Открытое напоминание, взгляд в будущее, обещание, что пробьет тот час, когда человек достигнет полной духовной зрелости.
– Роберт, – прошептала Кэтрин, не сводя глаз с огромных фигур великих американских изобретателей в сопровождении Минервы, – это ведь и вправду пророчество. Самые передовые технологии сейчас служат для изучения идей глубокой древности. Ноэтика считается молодой наукой, однако на самом деле это самая древняя наука на земле – наука, изучающая человеческую мысль. – Она обернулась к Лэнгдону, удивленно распахнув глаза. – И представляешь, выясняется, что древние понимали мысль гораздо лучше, чем мы сейчас.
– Логично, – ответил Лэнгдон. – Кроме человеческой мысли, других инструментов у древних не было. Философы, например, отдавали все силы ее изучению.
– Да! Древние тексты только и твердят что о могуществе разума. В Ведах описан поток мыслительной энергии. В Аскевианском кодексе «Пистис София» – универсальное сознание. В «Зогаре» исследуется природа духа мысли. Шаманские тексты, опережая Эйнштейна с его «влиянием извне», рассказывают о лечении на расстоянии. Там есть всё! Про Библию вообще молчу.
– И ты туда же? – усмехнулся Лэнгдон. – Твой брат меня уже убеждал, что Библия сплошь состоит из зашифрованных научных сведений.
– Еще как состоит, – подтвердила Кэтрин. – Если не веришь Питеру, почитай эзотерические трактаты Ньютона о Библии. Стоит вникнуть как следует в библейские иносказания, Роберт, и поймешь, что она исследует человеческую мысль.
Лэнгдон пожал плечами:
– Попробую перечитать ее заново на досуге.
– Ответь мне на один вопрос, – не разделяя скептицизма профессора, настаивала Кэтрин. – Там, где в Библии говорится «стройте свой храм», тот который предполагается возводить «без инструментов и не производя шума», о каком храме, по-твоему, идет речь?
– В тексте сказано, что храм – это наше тело.
– Да, Первое Послание к коринфянам, глава третья, стих шестнадцатый. «Вы – храм Божий». – Она улыбнулась. – И то же самое в Евангелии от Иоанна. Роберт, авторы Писания твердо знали о дремлющей в нас силе, и они настойчиво велят нам ее раскрыть и обратить себе на пользу… выстроить храм мысли.
– К сожалению, большая часть религиозного сообщества, как мне кажется, дожидается буквального восстановления Храма. Во исполнение мессианского пророчества.
– Да, но тут ускользает из вида одна важная деталь. Второе пришествие – это пришествие человека. Час, когда человечество наконец выстроит храм своего разума.
– Не знаю… – потирая подбородок, усомнился Лэнгдон. – Я, конечно, не большой толкователь Библии, однако, насколько помню, в Писании подробно изложен процесс строительства именно материального храма, а не духовного. Постройка должна возводиться из двух частей – внешней, Святилища, и внутренней, Святая святых. Их следует разделить тончайшей завесой.
Кэтрин улыбнулась:
– Для скептика очень даже хорошо помнишь. Кстати, ты когда-нибудь видел, как устроен человеческий мозг? Он состоит из двух частей – внешней, под названием «dura mater», твердая мозговая оболочка, и внутренней, «pia mater», мягкой мозговой оболочки. Эти две части разделяет паутинная оболочка – тончайшая завеса, действительно похожая на паутину.
Лэнгдон удивленно склонил голову.
Протянув руку, Кэтрин коснулась его виска.
– Неслучайно в английском языке «висок» и «храм» обозначаются одним словом – «temple».
Пытаясь осмыслить услышанное, профессор неожиданно вспомнил гностическое Евангелие от Марии: «Где ум, там сокровище».
– Может быть, ты слышал, – понизив голос, продолжала Кэтрин, – о томографии мозга йогов, погруженных в медитацию? Оказывается, на высшей стадии сосредоточения в эпифизе головного мозга выделяется субстанция, похожая на воск. В человеческом теле нет аналогов подобной секреции. Она обладает невероятными целебными свойствами, клетки в буквальном смысле восстанавливаются – возможно, этим отчасти объясняется долголетие йогов. Вот она, наука… Эта субстанция, обладающая непостижимыми свойствами, вырабатывается только разумом, погруженным в состояние глубокого сосредоточения.
– Я что-то такое читал пару лет назад.
– Да, кстати, а вот еще кое-что. Помнишь библейское описание манны небесной?
Лэнгдон не понял, почему «кстати».
– Волшебная пища, посланная с небес, чтобы утолить голод?
– Именно. Она не только кормила, но еще исцеляла, дарила долголетие и, как ни странно, не создавала естественных отправлений организма. – Кэтрин умолкла, давая Роберту осмыслить. – Ну же, Роберт? Пища с небес? – Она постучала себя пальцем по виску. – Исцеляет волшебным образом. Не образует отходов. Неужели не видишь? Это все шифр, Роберт! «Храм» – это наше тело. «Небеса» – это разум. «Лестница Иакова» – позвоночник. А манна – то самое вещество, вырабатываемое эпифизом. Так что, когда увидишь в Писании эти слова, присмотрись повнимательнее. Очень часто за поверхностным смыслом открывается другой, скрытый.
И Кэтрин принялась с пулеметной скоростью сыпать цитатами, доказывая, что волшебная субстанция в том или ином виде нашла отражение во всех текстах Мистерий древности. Божественный нектар, эликсир жизни, источник вечной молодости, философский камень, амброзия, роса, оджас, сома. Затем она развернула теорию о том, что эпифиз представляет собой всевидящее Господне око.
– Вот, смотри, в Евангелии от Матфея, – убеждала она. – «Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло». То же самое с чакрой аджна – «третьим глазом», который индусы отмечают точкой на лбу, и…
Кэтрин со смущенным видом оборвала сама себя на полуфразе.
– Прости… Меня, бывает, заносит, не остановиться. Но ведь это сплошной восторг! Я столько лет читала древние тексты, где человеку сулили безграничное торжество разума, и вот теперь мы научно доказываем, что оно достижимо обычным физическим процессом. Мозг, если научиться его правильно использовать, может подарить нам буквально сверхчеловеческие способности. А Библия, как и многие древние тексты, – это подробная инструкция к самому хитроумному из когда-либо существовавших механизмов. То есть к человеческому разуму. – Кэтрин вздохнула. – Как ни удивительно, наука на данном этапе лишь подбирается к тому, чтобы потянуть за краешек завесы, скрывающей подлинные возможности мозга.
– Тогда твоя ноэтика поможет человечеству сделать гигантский скачок вперед.
– Или назад. Ведь древние уже знали многое из того, что мы только сейчас начинаем открывать заново. Не пройдет и нескольких лет, как человеку придется принять то, что сегодня кажется немыслимым: мозг умеет вырабатывать энергию, способную преобразовывать физическую материю. – Кэтрин помолчала. – На наши мысли реагируют частицы… а значит, наши мысли могут изменить мир.
Лэнгдон мягко улыбнулся.
– Знаешь, во что я поверила благодаря своим исследованиям? Бог существует – это мысленная энергия, пронизывающая все и вся. А мы, человеческие существа, были созданы по его образу и подобию.
– Что, прости? – не выдержал Лэнгдон. – Мы были созданы по образу и подобию мысленной энергии?
– Именно. Физическое тело развивалось и эволюционировало, а вот разум был создан по образу и подобию Божьему. Мы понимаем Библию слишком буквально. Заучиваем про образ и подобие, но на самом деле Господа копирует не тело, а разум.
Лэнгдон заинтригованно молчал.
– Это величайший дар, Роберт, и Господь ждет, когда мы его оценим. По всему миру люди возносят взоры к небесам, ожидая Господа… и не догадываясь, что это Господь дожидается нас. – Кэтрин сделала паузу, чтобы Лэнгдон успел отследить ход мысли. – Мы творцы, однако наивно прикидываемся «тварями». Считаем себя беспомощным стадом, которое пастырь-создатель гоняет туда-сюда. Валимся на колени, словно перепуганные дети, молим о помощи, о прощении, об удаче… Но как только осознаем, что действительно созданы по образу и подобию Творца, придет понимание: мы тоже способны Творить. И тогда наши способности раскроются в полной мере.
Лэнгдону вспомнился запавший в душу фрагмент из работы философа Мэнли Холла: «Если бы Бесконечный Бог не пожелал, чтобы человек стал мудрым, Он не снабдил бы его способностью к познанию». Профессор снова поднял глаза к потолку, к «Апофеозу Вашингтона», символизирующему торжество приближения человека к божественному образу.
«Тварь… превращающаяся в Творца».
– А самое поразительное, – продолжала Кэтрин, – что, научившись распоряжаться собой в полную силу, мы научимся распоряжаться и окружающим миром. Мы сможем выстраивать реальность по нашему замыслу, а не просто реагировать на существующие условия.
Лэнгдон опустил взгляд.
– Как-то… страшновато.
Кэтрин слегка смешалась, но в глазах мелькнуло уважение.
– Да, ты прав! Поскольку наши мысли способны изменить мир, надо тщательно следить за тем, что мы думаем. Разрушительные мысли ничуть не слабее конструктивных, а ведь разрушить всегда легче, чем построить.
Лэнгдон подумал обо всех заветах, предписывающих оберегать древнюю мудрость от недостойных и открывать ее лишь просвещенным. Вспомнился Невидимый колледж, вспомнился наказ великого Исаака Ньютона Роберту Бойлю хранить «в строжайшей тайне» их совместные исследования. «Разглашение, – писал Ньютон в 1676 году, – обернется для мира невиданной катастрофой».
– А теперь представь вот такой неожиданный поворот. – Кэтрин вернулась к прежним рассуждениям. – Во всех религиях мира испокон веков последователям внушалась необходимость верить и уверовать. Наука же, которая отвергала религию как собрание предрассудков, сегодня вынуждена признать, что ее будущее лежит именно в той отрасли, что ведает понятиями веры – способностью сосредоточенного убеждения и умысла. Та самая наука, что искореняла нашу веру в чудесное, сейчас наводит мосты через пропасть, которую сама же и создала.
Слова Кэтрин повергли профессора в глубокие раздумья. Потом Лэнгдон еще раз медленно поднял взгляд на «Апофеоз».
– У меня вопрос… – проговорил он, оглянувшись на Кэтрин. – Даже если я на секунду поверю, что могу влиять силой мысли на физическую материю и претворить в жизнь все свои желания… боюсь, мне не найти в своем жизненном опыте ни одного примера, который бы меня в этом убедил.
Кэтрин пожала плечами:
– Значит, плохо ищешь.
– Не пытайся отделаться отговорками. Так ответил бы священник. А я хочу услышать ответ ученого.
– Хочешь настоящий ответ? Пожалуйста. Вот я вручу тебе скрипку и поведаю, что ты можешь сыграть на ней прекрасную музыку… Я ведь не покривлю душой. Ты действительно на это способен – только сперва понадобятся годы упражнений. Точно так же и с разумом, Роберт. Управлять мыслью надо учиться. Чтобы воплотить намерение, требуется ювелирная сосредоточенность, полная сенсорная визуализация и глубочайшая вера. Мы это доказали экспериментально. И потом, точно так же, как с игрой на скрипке, у некоторых изначально заложен больший талант. Вспомни историю – сколько просвещенных умов совершали невероятное!
– Кэтрин, только не говори, что ты на самом деле веришь в чудеса. Вода, превращенная в вино, исцеление страждущих наложением рук…
Кэтрин глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула.
– Я наблюдала, как человек – простым средоточием мысли – превращает раковые клетки в здоровые. Я видела миллион случаев влияния человеческого разума на физические объекты. Когда подобное происходит у тебя на глазах каждый день, со временем привыкаешь и описанные в книгах чудеса уже не кажутся невозможными.
Лэнгдона одолевали сомнения.
– Очень оптимистичный взгляд на мир, Кэтрин, согласен, однако для меня это гигантское усилие над собой. Ты же знаешь, вера мне всегда нелегко давалась.
– Тогда абстрагируйся от веры. Считай, что просто меняешь угол зрения, допуская, что мир не всегда такой, каким кажется. Все великие исторические открытия начинались с простой идеи, которая шла вразрез с привычным мироощущением. Взять, к примеру, пресловутое утверждение, что Земля круглая. Скольким гонениям оно подверглось, потому что у людей не укладывалось в голове, как такое может быть: ведь вся вода из океанов выльется… Гелиоцентризм считался ересью. Зашоренные умы всегда нападали на недоступное пониманию. Всегда найдутся созидатели и разрушители. Вечное движение. Рано или поздно созидатели обретают сторонников, количество сторонников достигает критической массы, и Земля вдруг делается круглой, а Солнечная система – гелиоцентрической. Меняется сознание, возникает новая реальность.
Лэнгдон рассеянно кивнул.
– О чем думаешь? У тебя какой-то вид загадочный.
– Не знаю. Почему-то вспомнилось, как выходил по ночам на байдарке, вставал посреди озера под звездами и размышлял обо всяком таком…
Кэтрин ответила понимающей улыбкой.
– Наверное, каждому доводилось. Лежать на спине, смотреть в звездное небо… раздвигать горизонты.
Она подняла глаза к потолку и попросила:
– Дай пиджак, пожалуйста.
– Зачем? – удивился Лэнгдон.
Кэтрин свернула его пиджак вдвое и уложила поперек балкона как подушку.
– Ложись.
Лэнгдон улегся на спину, и Кэтрин пристроила его затылок на свернутый пиджак. А потом сама примостилась рядом. И так, словно малые дети, они прильнули друг к другу на узком балконе и устремили взгляды вверх, к гигантской фреске Брумиди.
– Вот так… – прошептала Кэтрин. – Вспомни то свое состояние… как в детстве, лежишь на спине в байдарке… смотришь на звезды… открыт навстречу всему неведомому и удивительному.
Лэнгдон послушно попытался представить, хотя на самом деле стоило ему поудобнее устроится на спине, как тут же накатила накопившаяся усталость. Взгляд затуманился – и тут над головой возник знакомый образ, от которого дремоту как рукой сняло.
«Не может быть…»
Странно, что он не заметил раньше: композицию «Апофеоза Вашингтона» составляли два концентрических круга – одна окружность в другой.
«“Апофеоз” – это еще один циркумпункт?»
Интересно, сколько таких совпадений он сегодня упустил?
– Я должна сказать тебе кое-что важное, Роберт. Тут есть один такой момент… наверное, самый ошеломляющий во всех моих исследованиях.
«Как, еще не все?»
Кэтрин приподнялась на локте.
– Даю честное слово, если мы, люди, освоим эту простейшую истину… мир изменится буквально в мгновение ока.
Лэнгдон весь обратился в слух.
– Однако сперва позволь напомнить тебе об излюбленных масонских мантрах: «собрать разрозненное», создать «порядок из хаоса», достичь «единения».
– Продолжай, – кивнул заинтригованный Лэнгдон.
Кэтрин улыбнулась.
– Нам удалось доказать научно, что сила человеческой мысли возрастает в геометрической прогрессии пропорционально количеству умов, разделяющих эту мысль.
Лэнгдон молчал, гадая, к чему клонит Кэтрин.
– Из этого следует вот что: ум хорошо, а два лучше, причем лучше не в два раза, а во много больше. Множество умов, трудящихся над общей мыслью, увеличивают ее воздействие – по экспоненте. А значит, усиливающим эффектом обладают разного рода молитвенные группы, исцеляющие круги, пение хором и всеобщее поклонение. «Универсальное сознание» – это не просто некая умозрительная концепция в духе «нью-эйдж». Это самая что ни на есть научно доказанная действительность… и, научившись ею управлять, мы сможем перевернуть мир. Это и есть основополагающее открытие ноэтики. Более того, процесс единения происходит прямо сейчас, буквально на наших глазах. Куда ни взгляни. Появляются средства общения, о которых мы даже не мечтали: «Твиттер», «Гугл», «Википедия» и остальные, – совместными усилиями создается пространство, объединяющее умы. – Она рассмеялась. – Помяни мое слово, как только я опубликую результаты своих исследований, у всех твиттерян в строке ответа на вопрос «Что делаешь?» тут же появится: «читаю про ноэтику», и интерес к моей области науки моментально возрастет в геометрической прогрессии.
Веки у Лэнгдона отяжелели.
– А знаешь, я до сих пор не научился посылать твиттинги.
– Твиты, – смеясь, поправила Кэтрин.
– Что?
– Не важно. Закрой глаза. Я тебя разбужу, когда будет пора.
За разговорами Лэнгдон совсем забыл и про ключ, выданный Архитектором Капитолия, и про то, зачем они вообще поднимались на эту верхотуру. Убаюканный новой волной дремоты, он смежил веки и погрузился в сонную темноту, где ворочались мысли об «универсальном сознании», о «мировом разуме» и «коллективной единичности Бога» у Платона, о «коллективном бессознательном» Юнга… И вдруг профессора озарила простая и вместе с тем поразительная догадка.
«Божественное сокрыто во Множестве, а не в Едином».
– Элохим, – вырвалось у Лэнгдона, и он распахнул глаза, удивившись своему неожиданному открытию.
– Что? – Кэтрин все еще смотрела на него, приподнявшись на локте.
– Элохим, – повторил Лэнгдон. – Так называют Бога в Ветхом Завете. Это слово меня всегда занимало.
Кэтрин понимающе улыбнулась:
– Да, это ведь множественное число.
«Именно!»
Лэнгдон никогда не понимал, почему в первых главах Библии Господь представлен во множественном числе. Элохим. В Книге Бытия всемогущий Господь не был Един… он был Множеством.
– Бог многочислен, – прошептала Кэтрин, – потому что многочисленны людские умы.
В голове у Лэнгдона пестрым хороводом крутились мысли – сны, воспоминания, надежды, страхи, откровения – и уплывали под купол Ротонды. Когда веки снова начали слипаться, профессор вдруг увидел перед собой латинскую фразу, выписанную на фреске «Апофеоза».
«E pluribus unum».
«Из множества – один!» – успел прочитать Лэнгдон перед тем, как провалиться в сон.
Нефильтрованная красота
- один из trance треков
