В колонках играет - Tristania/Equilibrium
"-- Этот фильм снимали для каких-то идиотов!
-- Ну, не знаю, а мне понравилось..."
(старый анекдот)


Так уж исторически сложилось, что до недавнего времени я не видел ни одной экранизации "Анны Карениной", а в этом январе посмотрел аж три: американский вариант 1997 года (Бернард Роуз, в главной роли -- Софи Марсо), гранбретанский 2012-го (Джо Райт, Анну играла Кира Найтли) и советский 1967-го (Александр Зархи, в роли Анны -- Татьяна Самойлова). В общем, три мира, три Анны -- ну, и так далее: трое Вронских, трое Карениных etc.

В советской версии Каренин был наиболее, так сказать, канонiчнымъ, включая стопроцентную точность воспроизведения реплик, возраст, хруст пальцев и манеру поведения, далёкую от своего американского воплощения с попыткой доминирующего ритуального наскакивания на неверную жену. Почему-то мне показалось, что его речь носит еле уловимый одесский отпечаток, но могло и показаться, почему бы и нет. Но до чего же он иногда бывает зануден... ей-Богу, в такие моменты зритель однозначно начинает понимать Анну. Достаточно убедительно выглядит и сама Анна: правда, тема её наркомании осталась не раскрытой, но там и без всякой наркомании в полной мере отжигает Родион Щедрин. 8-) Вронский... ну что тут сказать? Похож, похож однозначно, в отличие от британского вьюноши бледного с тоненькими несколько педерастическими усиками (и это -- Вронский? Не верю!).

Не раз, кстати, натыкался на отрицательные отзывы о британской экранизации: мол, издевательство и надругательство над русской классикой, какая-то мейерхольдовщина и буффонада (Каренина-буфф), причём с первых же кадров: тут тебе и бритьё неверного Стивы, и парад-алле машинисток (привет Булгакову) делопроизводителей в Управлении (привет Стругацким), лихо выворачивающих наизнанку вицмундиры, превращаясь в слуг на приёме, и безумные декорации-трансформеры, когда Левин, распахивая двери, выходит прямо в бескрайнюю русскую снежную равнину с одиноким домом... Нет уж, господа критики, фигвам-с: лично я увидел в таком режиссёрском подходе нечто сходное с великолепной "Интервенцией" (до которой, правда, этот фильм не дотягивает, но это уже мелочи), долгое время пролежавшей на полке из-за таких же критиканов, узревших там издевательство и надругательство над Революцией. Да, местами гротескно и утрировано (вспомним перемазанного до бесовски-негритянского вида путевого обходчика, напугавшего Анну в самом начале и застрявшего в подсознании вместе с раздавившими его колёсами: наверное, именно этот образ и побудил её выбрать именно такую смерть), но вы мне ещё скажите, что аристократы на балах танцуют совершенно не так, как в этом кино, как будто я этого и сам не знаю: как по мне, так полубалетный танец Анны и Вронского во внезапно опустевшем зале элементарно иллюстрирует исчезновение для них всего окружающего мира. Да, это театр, это сцена, перенесённая на экран (вспомним хотя бы скачки, когда реальные лошади пролетают по театральной сцене), поэтому и театральные приёмы здесь более чем уместны. В отличие от подобной критики.

Понравился любопытный момент в американской версии, когда сначала радостная Наташа Ростова Китти в ожидании первого бала проходит по длинной ярко освещённой анфиладе Жизни, а уже существенно позже камера, следующая к умирающему брату Левина, движется подобной же анфиладой тёмных комнат, ведущих в Смерть. Не знаю, задумывал ли режиссёр такую символичную перекличку сцен, но получилось весьма неплохо. Софи Марсо, конечно, играет лучше Киры Найтли, тут и говорить нечего (в частности, она не переигрывает в сцене падения Вронского с лошади, но, напомню, при нарочитой театральности допустим и некоторый переигрыш), но лично мне эта Кира показалась вполне убедительной в разговоре с Карениным (полное впечатление, что она лихорадочно ищет, к чему бы придраться, на чём бы сорваться, поэтому и возмущается хрустом пальцев не сразу, а спустя несколько секунд: вот же он, повод для раздражения!) и в сцене родовой горячки, когда сразу и не поймёшь, что делают в одной комнате муж и любовник: то ли это реальность, то ли горячечный бред Анны.

Кстати о Вронском. Момент демонстративного человеколюбия, когда этот самый Вронский передаёт деньги вдове погибшего путейца, можно расценивать двояко: то ли как проявление добросердечной по сути натуры, то ли как циничный расчёт, дабы обратить на себя внимание присутствующей здесь же и уже привлёкшей его Анны. В советской версии Вронского как-то сложно назвать циничным, к тому же и сломавшую спину лошадь пристреливает не сам Алексей, а кто-то из его сослуживцев (тут можно пустить фоном на манер похоронного марша цитату из "Человека, который совратил Гедлиберг" Марка Твена: "Вы-ы-ы не тако-о-ой плохо-о-ой челове-е-ек...") В английском же варианте сей бравый офицер, не моргнув глазом, лично пускает милосердную пулю в голову лошади, и зритель понимает, что этот человек в случае чего спокойно перешагнёт не только через труп любимой лошади, но и через любимую женщину.

Занятный момент -- представление различных режиссёров и сценаристов о Тьмутаракани, куда Макар телят не гонял, а Вронскому таки придётся ехать ради повышения по службе: у Зархи и Роуза -- это, естественно, Москва, а вот у Райта -- внезапный Ташкент, город хлебный. 8-) Но, как ни странно, в американской версии в отличие от советской фильм не заканчивается смертью Анны: в полном соответствии с исходным текстом Толстого Вронский уезжает искать смерти на войну в Сербии, хотя его неудачная попытка самоубийства посредством русской рулетки таки выглядит несколько искусственно.

Кстати о русских: есть и такое мнение, что Роуз, как американец, поглумился над русскими, отдав некоторые эпизодические роли русскоязычным актёрам: так, например, не только швейцары общаются по-русски без перевода (эдакий вариант некоей экзотики для иноземного зрителя), но и взятая из борделя лёвинским братом-коммунистом (и, между прочим, проявившая высокую социальную ответственность в уходе за этим братом) подружка-потаскушка (у Райта, кстати, эта же девица выглядит скорее какой-то филиппинкой, нежели русской). Мне же почему-то кажется, что никакого злого умысла тут нет и быть не может: это всего лишь дополнительное сгущение атмосферы. Так, например, и в наших фильмах о войне далеко не всегда переводились эпизодические фразы дружественного нам актёра из братской ГДР Фрица Дица. 8-)

И сцены смерти Анны каждый режиссёр увидел по-своему. Там, где тов. Зархи ограничился символическим наложением кадров (очень хорошо, как мне кажется, получилась улыбка Анны: ну, вот и всё, теперь все проблемы позади, Господи, благослови...), Роуз визуально практически процитировал Толстого (Анна, улыбнувшись напоследок себе в детстве, падает под поезд точно так же, как тогда -- в тёплую реку, возвращаясь на Родину-Смерть), а у Райта главная героиня, символически пройдя по перрону с остановившимся временем, где отбивают секунды только дышла паровоза, бросается под колёса покрытого не менее символическим льдом состава: "любовью, грязью иль колёсами она раздавлена -- всё больно".

А вот старый муж, грозный муж в английской версии не столь уж стар и не особенно грозен. Более того, он превращён режиссёром в человека-функцию чуть ли не до полной бестелесности: да, это серьёзный государственный деятель (по крайней мере все так говорят), да, это действительно верующий человек -- причём настолько, что в состоянии действительно простить изменившую ему жену вовсе не для сохранения своего лица в глазах света. Кстати, в отличие от версии Роуза, радикально решившего проблему беременности Карениной выкидышем, у Райта в конце фильма мы видим сидящего в кресле спокойного Каренина, смешно ковыляющую среди цветов маленькую девочку, зовущего её по имени Серёжу -- "Аня!" -- и понимаем, что смерти нет, а любовь никогда не перестает. Может быть, на самом деле и вся книга именно об этом.