Настроение сейчас - ШаловливоеСказка о Солнечном Гондурасе, короле его – Вангере, королеве его – Флоре, и иже с ними же там присутствующих.
Говорят, что компьютерные игры отнимают у человека способность мыслить. Однако встречаются личности одарённые, на окружающую их действительность смотрящие косо, по-своему. И каждый в играх видит что-то своё.
Всем тем, кто играл в Героев Меча и Магии, и всем тем, кто уважает их по причинам сугубо личным, посвящается сия история.
Многие тысячи лет назад образовалась эта страна без имени, без названия. Но в один не самый лучший момент пришли на её просторы прямо-таки изниоткуда два великих героя – Флора и Вангер. Не мудрствую лукаво, порешили они, что впредь называться эта страна будет Гондурасом, ибо на просторах её столь великое множество сокровищ разбросано, а солнышко в ясном небе так и печёт, что иначе, как “Солнечный Гондурас” тут ничего и не придумаешь.
И поселился Вангер на светлом западе в силу того, что в морях там водилась исключительная рыбка к пивасику, что сама собой в сети прыгает, а затем сама же собою высушивается под жарким Гондурасским солнышком. Но не только рыбка приглянулась Вангеру, но и единственные в своём роде пивные родники, бьющие из-под корней деревьев мудрости. Так вот однажды, лёжа под одним из таких деревьев, попивая вкуснейший пенистый пивасик, охлаждённый земными недрами, и закусывая вышеозначенный напиток богов хрустящей рыбкой, пришёл Вангер к выводу, что хочет он построить свой собственный замок. Да такой, чтобы с подземельями, с камерами пыточными, да с секретными комнатами.
Светлая мысль пришла в тёмную голову Вангера неожиданно. И была она оформлена в виде птичьей какашки, плюхнувшейся ему прямо на лоб, когда он, лёжа под деревом мудрости, обдумывал свои грандиозные планы мирового масштаба на следующий день. Птичка, притаившаяся в ветвях дерева мудрости, как само собой разумеющееся, рассвета не увидела, но предания о ней остались в веках. Вангер увековечил её, вытесав из камня статуэтку и назвав её “Голубкой Удачи”.
Постепенно замок рос, превращаясь в город, обретая стены, башни и подземелья. Обрел он и имя. Назван был сей замок в честь бурной Вангеровской молодости и в честь его же мужского достоинства Девичей Радостью.
Флора же поселилась на северо-востоке страны. Тому было несколько причин. Обладая незаурядными умом и мудростью, она отчетливо понимала, что, несмотря на тесные семейные узы, от Вангера нужно держаться подальше, ибо необуздан он в желаниях и похотях своих. На том и порешила, что лучше будет время от времени наведываться к Вангеру в гости, нежели всё время маячить на его глазах, кормить его, как своего законного супруга вкуснейшими пельмешками, какие только на северо-востоке правильно лепить умеют. Да и не питаться же Вангеру одним только пивом и рыбкой!
Была и ещё одна причина, по которой Флора выбрала столь необычное место для своего проживания. Это были обширные леса, что росли здесь веками и тысячелетиями, а в лесах были сокрыты великолепные зеркальные озёра, подёрнутые на берегах ряской изумительно-салатового цвета. Хорошая экология, здоровое питание и чистый воздух вскоре сделали своё дело: Флора на веки вечные забыла про проблемы со здоровьем. Проникнувшись уважением к лесу, Флора в одночасье решила записать себя представителем славного рода эльфов, которых к тому времени ещё не было, но если бы были, то всенепременно любили бы и уважали природу так же, как и Флора.
Подсмотревши однажды за деятельностью своего супруга Вангера, Флора тоже решилась на постройку своего собственного города, применив технологию леса. Дабы не забывать своего мужа, назвала Флора город свой в его честь Курящей Прелестью.
Однажды, будучи в слегка трезвом состоянии, отправился Вангер пешим ходом к далеким горам с заснеженными вершинами, что виднелись в неясной туманной дымке. А находились те горы ажно за самым Краем Горизонта. Долго пробирался Вангер по лесам и полям, много животных порубил он на гуляш на своем нелегком пути. Такой жестокости были свои причины: Вангер – он хоша, и бессмертный воитель, но кушать хочется независимо от этого! И не только ему, болезному, хочется мясца на костре поджарить, но и животным, его окружающим, уж очень нравится такое лакомство, как Вангер. Это же такой деликатес! Единственный в своём роде.
В таком нелёгком, но полном приключений, равно как и лишений, странствии, Вангер не заметил, как дошёл до подножия гор. А и красивые же они были! Высокие, выше неба, ибо небом Вангер посчитал низкие облака, которые нет-нет, да и возникали у покрытых снегом остроконечных пиков. Ручьи талой воды, стекающие с крутых каменистых склонов, пробили за многие тысячелетия прелестные овражки в базальте. Растекаясь же у подошв горы голубыми речушками с их многочисленными заводями, питали они всю травянистую растительность, которая легла ровным пушистым ковром.
От любопытства ли, или от глупости – доподлино это неизвестно, а известно только, что разница между ними небольшая – вскарабкался Вангер на самую вершину самой высокой горы. Встал он на ней во весь рост и оглядел страну, ему принадлежащую. Но ничегошеньки Вангер не увидел, ибо ночь опустилась к данному моменту на славный Гондурас. И тогда хлопнул Вангер в сердцах себя по лбу, да поскользнулся на ровном месте, кубарем скатившись затем с горы, но уже с другой стороны. Долго он падал, катился, ехал на пузе, обдирая до костей локти и коленки, ломая руки и ноги, кровью во все стороны брызгая, обрушивая скалы и вызывая лавины из камней, пока не остановился где-то у основания горы.
Наутро нашли Вангера, придавленного многопудовыми камнями, добрые лесные феи. Целый месяц они его выхаживали, лечили, отпаивали квасом, уксусом и серной кислотой, ибо по неведению своему не знали они Вангерского метаболизма, да откармливали картошкой жареной, обильно сдобренной сушёной коноплёй, ставили клизму и парили в ледяных банях.
А через месяц Вангер был полностью излечен от своего недуга. Из-за нестандартности методов лечения обрёл он иммунитет силы немыслимой, так что когда выдыхал он воздух из лёгких своих, то дохли в округе все микробы, бактерии, насекомые и маленькие птички. Впредь, дабы избежать очередных падений, подарили маленькие феи Вангеру артефакт древний, доставшийся им по наследству от маленьких гномиков, по сути своей являющихся невообразимо далёкими их предками. Назывался тот артефакт “Крылья Архангела”. Надевши его, Вангер мог перелетать любые препятствия, не боясь разбиться.
Преисполненный благодарностью за своё чудесное исцеление, основал Вангер город, используя в качестве строительного материала те самые камни, коими был в своё время придавлен у подножия гор. И называют тот город Коммунизмом, ибо строится он и по сей день и никак не построится. И мало того, так он ещё регулярно рушится.
Долго ли, коротко ли, но вернулся-таки Вангер на свою историческую родину. Три дня и три ночи пировал он в свою собственную честь. Много пивасика было вычерпнуто за это время из чудесных родников. Днём, по жаре, черпался он прямо у корней дерева мудрости и тут же выпивался, ночью же Вангер, чтобы не замёрзнуть, ставил его в огромном чане из-под ртути на костёр греться. Закусывалось же всё это солёным “безумием” – сушёной рыбкой, что в иных краях зовётся корюшкой, да горой подсушенных, а иногда и испорченных пельменей, коих натаскала Флора за время отсутствия Вангера великое множество.
На четвёртый день в честь своего Великого Прихода Домой утопил Вангер в ближайшей луже четырёх котят, а в ближайшем пруду два десятка разбойников, посягнувших за время его отсутствия на его богатую казну, после чего, соорудив гамак и натянув его между двумя деревьями мудрости, лёг отсыпаться в их чудесной тени. Гамак в данном случае был гораздо предпочтительнее, ибо не желал Вангер в самый разгар своего сна вскакивать с постели и носиться по замку, как ошпаренный в поисках туалета, коего в этом самом замке отродясь не бывало. Лучше было так, по старинке, под себя. А постираться завсегда успеется.
Флора тоже, вопреки мнению, во время вышеописанных событий времени бездарно не теряла, не била баклуши, не точила лясы. Так же, как Вангер, занималась она изучением и составлением подробнейших карт своих и близлежащих территорий. Так же, как и Вангер, отправилась она на юг в поисках приключений на свою непоседливую задницу.
Не прошло и недели путешествия, как выехала Флора на своём белом коне к опушке леса. И увидела она перед собою равнину великую, что скрывалась за бесконечно далёким горизонтом. Обрадовавшись и смутившись от объёмов открывшегося пространства, ступил конь правым передним копытом на травку зелёную, да увяз в тот же миг в трясине болотной по самые свои ушки. Насилу Флора успела выскочить из седла. Коня спасать бесполезно было. Вскоре осталась от того на поверхности лишь задница, на кочку похожая, с дрожащим хвостом. Но… Конь – не ёжик, дышать через задницу научиться так и не смог и вскоре покинул наш мир.
Долго Флоре по канувшему в лету коню горевать не пришлось. Во-первых: некогда ей было заниматься подобным бесперспективным мероприятием. Ну а во-вторых: при ближайшем рассмотрении окружающего подлеска обнаружила Флора, что стоит там, среди деревьев, маленьких полуразвалившийся домик-хижина.
Продравшись сквозь заросли, изодрав в многочисленных местах платье, с облепленным паутиною да пауками, чуть живыми от страха, лицом, вышла Флора к дверям этой хижины. В единственном помещении было практически пусто. Лишь в одном из углов покоился старинный сундук с насквозь проржавевшим висячим замком. С криком “Кия!” и ударом ноги рассыпался замок в пыль, а крышка сама собою откинулась.
От глупости ли, или от любопытства, что, в общем-то, как мы помним, не слишком-то и отличается, заглянула Флора во внутрь ящичка, духами Пандоры пропахшего. Всё внутрях этого сундука было выстлано красным бархатом с золотым шитьём, а на самом дне, на краснобархатных же подушечках, инкрустированных драгоценными каменьями, с узорами, вышитыми золотыми, да серебряными нитями, покоились женские сапожки красотой своею затмевающие ослепительное сияние алмазов, сапфиров и изумрудов. Маленькие крылышки по бокам у сапожек чуть шевелились, как только Флора их надела, а сами они так приятно обволакивали ей ноги, что снимать их и вовсе не хотелось.
Там же, на дне сундука, лежала и толстая книга в кожаном переплёте, с золотым тиснением, да с золотым же обрезом. И закрыта она была на свой собственный маленький висячий замочек. Не желая искать ключ, сняла Флора с пояса кинжал, с которым никогда не расставалась, просунула его лезвие в дужку замка и провернула три раза по часовой стрелке. Замок вместе с креплениями был выдран с кусочками кожи, оттуда тут же начала сочиться кровь красная.
Являясь опытной эльфийской врачевательницей, Флора смазала места отрыва зелёнкою жгучей – книга при этом тихонько попискивала – и залепила их лейкопластырем. Раскрывши страницы фолианта древнего, Флора сдула засевших между ними клопов и начала изучать старинные, истёршиеся от чрезмерно усердного вождения по ним грязными пальцами письмена. На поверку это оказалась книга заклинаний.
Проявив недюжинную мудрость, Флора не стала сразу же с головой погружаться в интересное чтение, как давешний конь в трясину, а пошла проверить, как оный себя чувствует. От коня на поверхности остался к тому времени лишь белый кустик хвоста, на ветру играющий. И более ничего не напоминало о его существовании, кроме, разве что, мозолей на заднице Флоры, натёртых седлом.
А сапожки те, которые Флора вряд ли когда-нибудь снимет, оказалось, что могут позволить ей спокойно ходить по воде, аки по суху. Болото держало их тоже неплохо. И Флора пошла подальше от леса, в глубины болот. Когда она перешла уже третий горизонт, то наткнулась на остатки древнего замка, в коем обитали странные существа, тут же признавшие за Флорой право на командование ими.
Выделили ей апартаменты на ночь, где она и улеглась на отдых после столь трудного и полного событий дня. Уже перед самым своим засыпанием придумала Флора название для замка. Потаскун. В честь того, что стоит он посреди болот, утащивших на тот свет её любимого мерина.
Поутру, откушав скромного салату из водорослей, да выпив настойки из сочной ряски, принялась Флора за изучение магической книги. Найдя заклинание для телепортации и тут же почувствовав острую ностальгию, телепортировалась Флора к себе домой.
Там её ждали верноподданные с огромным тазом пельменей. Там же ждала её ещё большая куча тех же пельменей, но уже испорченных. Произнеся заклинание, оказавшееся не столь уж и сложным, Флора отправила всю эту гору к своему мужу Вангеру. Ничего с ним не случится, организм у него крепкий.
Приняв горячую, полную пены ванну вместе с дико смущёнными в силу того, что полностию обнажёнными наложниками и наложницами, Флора поднялась в свою спальню. Там она растянулась в огромной постеле, накинув на себя прозрачную шёлковую простынку и уснула в предвкушении сладких снов.
Прекрасен и богат стал Солнечный Гондурас под мягким игом правления Вангера и Флоры. Многие сокровища таили в себе его недра, леса и поля. И потянулись в Гондурас за лёгкой наживой многие тысячи людей и существ всевозможных, современной науке ни с какого боку неизвестных. Были здесь воры и мздоимцы, колдуны и волшебники, отцы семейств бедствующих и святые отцы, великие воины, да великие же шпионы держав сопредельных. Многие миллионы тратили они все вместе взятые в тамошних кабаках, тавернах, да борделях, попивая за столиками дубовыми сладкий уксус, водочку холодную, пивасик пенистый, да кислоту серную, закусывая все эти напитки пирожками с котятами, сладкими булками с корицею, пельмешками обильно смятанкой умащенными, да рыбкой-корюшкой солёной похрустывая.
Завалился однажды в таверну святой отец Паисий, что в анналах древнейшей истории самим великим Иваном Барковым упомянут был. И был он чёрен лицом и печален душою, ибо выгнан был из кельи за неподобающее для святого поведение. Долго скитался он по свету белому, пока не пришёл в Солнечный Гондурас, решившись обосноваться тут на долгое время. Уставший, небритый, голодный и злой попивал он в дальнем углу, у окошка, пивасик прохладный, мешая его с водочкой крепкою, да квашеной капустой закусывая, что застревала у него в бороде, да так там и оставалась до лучших времён.
По радужному ли блеску в глазах, или по его отсутствию в оных – доподлинно не известно – но был замечен святой отец Паисий святым же отцом Амброзием, коего точно так же в своё время изгнали из его родного монастыря за чрезмерное увлечение женщинами. И был отец Амброзий невообразимо худ и высок, аки весло проглотимши, но был он, однако, силён потенциально, за что и был любим многими женщинами и уважаем многими мужчинами.
Разговорились отец Паисий с отцом Амброзием о том, да о сём, вспоминая славные былые времена, и нашла коса на камень, ибо приверженцами разных вер они оказались. А веры те ни коим образом не допускали существования своих оппонентов в добром здравии, да крепком уме. И была драка великая, в которой отец Паисий потерял своё правое ухо и часть бороды вместе с застрявшей в ней капустою, а отец Амброзий потерял охоту до женщин на ближайшие два месяца. А и крепко же досталось ему сапогом.
Дрались они долго и увлечённо, на грани фанатизма, пока не заглянул на шумок светлый Вангер, король Гондураса Солнечного. Возмутился тогда он таким положением вещей, да накостылял, как следует, обоим нарушителям порядка по полной программе, чтобы впредь неповадно было. Вынес им благодарности страшные с занесением в грудную клетку.
Раздав столь своеобразные подарки и отпинав ещё парочку нарушителей спокойствия, уселся Вангер в самый тёмный уголок, заказав себе порцию горячих пельмешков и бочонок прохладного пенистого пивасика. И стал он ждать новых интересных посетителей с их не менее интересными тараканами в голове.
Как-то так неожиданно даже для самого себя вывалился пред светлы очи Вангера из зеленоватого шара портала ажно сам Гордон Фримен с именнόй монтировкой в руке. Вангер же, ослеплённый яркою вспышкой, не разбираясь особенно в ситуации, рубанул Гордона топором по руке, потянувшейся было к его кружке с пивом. Гордон Фримен взвизгнул, как поросёнок и исчез в новой портальной вспышке, оставив лишь свою конечность с зажатой в ней монтировкой.
Поговаривали, что в тот же миг предстал он пред светлы очи Флоры, которая в тот же миг излечила его от недуга. А дабы не нарушал он более видом своим диковинным порядка общественного, то отправила она его служить в далёкий город Потаскун своим наместником, забыв предупредить, что впереди того ждёт великое непроходимое болото. Так бы и сгинул Гордон Фримен в вонючих топях ни за грош, ежели бы не поджидали его на самом краю леса люди-ящеры в своих обозах полноприводных.
Отелло, что родился под иудейской луною ночкой тёмною, задушивши однажды после жёсткой пьянки жену свою, горевал-тосковал по ней очень и очень долго, с великой охотою. И однажды, перепачкав пеплом своё, и без того чёрное, самаритянской национальности лицо, двинулся в горы, чтобы лишениями и праведной жизнею искупить свои тяжкие грехи перед Дездемоной. Долго жил он ярым праведником и аскетом в своём домике из нетесаных камней сложенном, и ничто не нарушало традиций сложившихся. Но однажды в ясный день из-за невидимой тучки вывалился грифон раненый, грянул камнем оземь рядом с порогом домика Отелло и, судорожно засучив лапами переломанными, жалобно заклекотал.
Подобрал тогда грифона Отелло, сжалившись над несчастной животиной, вылечил, выходил его, откармливая оного червячками подкаменными, да гадами ползучими, выпаивая марганцовкой из пипеточки, да ставя время от времени клизму семивёдерную. Никакой нужды в той клизме не было, да жаден Отелло был до знаний ненужных, в жизни никому и никогда не пригодившихся. Интересно ему было, сколько же в такую птичку воды с обратной стороны влезет, да как та будет себя после этого чувствовать. А результаты аккуратно в книжечку записывал.
Помощь ли Отелло, либо крепость организма животного сыграли свою роль, но вылечился грифон от болезней своих, и, преисполненный благодарности за своё чудесное исцеление, поклялся он человеческим языком служить Отелло верой и правдою до скончания веков.
Дружно и весело жили Отелло с грифоном. Отелло ласково называл птичку Васькой, тот же на подобное обращение не обижался и всегда был готов услужить своему господину-спасителю. И даже тогда он был готов служить верой и правдой, когда Отелло, соскучившийся за многие годы праведной жизни по женщинам, ласково называл своего пернатого друга Василинушкой.
В тот памятный день, когда Флора отправила Гордона Фримена своим наместником в Потаскун, прибыл к ней Васька и, грохнувшись по привычке оземь к ногам её, передал ей послание от Отелло. Послание сие, не смотря на всю свою секретность, пропахшую банальнейшим шпионажем, несло на себе следы взломанной печати сургучной и многочисленные отпечатки пальцев, щупалец, ложноручек и псевдоподий шпионов заморских. Гласило оно о том, свидетелем каких зверств и бесчинства пресветлого Вангера стал верноподданный шпион Флоры Отелло. В конце же послания, за единственной неразборчивой подписью в форме крестика, да полустёршимся оттиском печати шпионской приписана была просьба принять незамедлительно действенные меры по успокоению буйствующего Вангера, ибо только Флора имела супротив супруга своего безопасные средства внушения.
Флора же, оставив просьбу нерассмотренной в связи с невозможностью повлиять на Вангера, против своего обыкновения заинтересовалась посетителями своей таверны и отправилась туда в целях знакомства с тамошними забулдыгами, пропойцами и просто искателями приключений.
Войдя в таверну, узрела Флора очами своими ясными единственного посетителя, коего звали Писунито Пептигрининтитькес. И был он худ и бледен, роста ниже столика, за коим восседал, болтая коротенькими ножками над полом. Худоба же Писунито ни коим образом не соответствовала тем яствам, от коих ломился стол, за которым тот восседал. А и чего только на этом столе не было! Был поросёнок, живьём на вертеле зажаренный с коркой румяною, были рябчики тушёные в уксусе, мидии полосатые, да икра кабачковая. Слюней не хватит существу живому описывать все те пищевые припасы. Запивал же всё это Писунито водочкой из запотевшей бутылки, соля её при этом перед каждым глотком, да кофием ароматным с аргентинских плантаций доставленным.
Познакомилась с ним Флора, представившись властию тутошней в надежде, что услышит истории жуткие и интересные, коими может располагать столь странный путник.
И рассказал ей Писунито Пептигрининтитькес о странах заморских, в коих могучие владыки правят, да и остановился на этом, начав рассказывать о себе-любимом. А и много же почерпнула Флора знаний, ей абсолютно ненужных, из того рассказа. Узнала она о причинах худобы и бледности самого Писунито, после чего поспешила ретироваться с места беседы, ибо болен был неизлечимо Писунито глистами. И потому он был неизлечим, что лечить своих глистов отказывался, мотивируя это тем, что они у него не болеют.
Властию своей королевскою заказала Флора трактирщику пищи божественной за счёт заведения. В ожидании заказа уселась за столик, что дальше всех от Писунито отстоял и с завороженным видом поглядывала на дверь, пряча глаза свои в тени капюшона.
А когда пошёл с неба дождь мерзопакостный, то ввалился в таверну пассажир, на вид обтрёпанный, но благородства и похоти – хоть отбавляй. И потребовал он с трактирщика водки ведро охлаждённое, хлеба краюху, да девку румяную для бесед задушевных. И звали его Аллоизио.
Получив свой заказ на подносе серебряном, направился Аллоизио прямиком к Флоре за столик, ибо посчитал её девкой румяною в силу того, что на подносе вышеозначенной не оказалось.
Ничуть не смутившись гостя непрошенного, представилась Флора путнику смелому королевою местною, чем немного того напугала.
Тут принесли заказы её на многочисленных подносах, благоухающие сказочными ароматами, ибо Флора, хоша и женщина, но вкусно и сытно поесть тоже любит. Взглянул на неё Аллоизио с завистью, хлопнул залпом ведёрко водки холодной для усиленья потенции, закусил хлеба краюхою, и тут его так распёрло на беседу задушевную, что не выдержал он, да и начал свой рассказ, запинаясь через два предложения, горькой слюной давясь с тех самых пор, как Флора приступила к трапезе.
А Флора слушает, да ест.
И рассказал ей Аллоизио о горах, что на далёком востоке находятся. И живут в тех горах с их неприступными для обычного смертного склонами драконы зелёные. Пышут те драконы пламенем жарким из пасти в рост человеческий, и столь могучи они при любом раскладе карт пророчества оказываются, что ни один уважающий себя воин, равно как и не уважающий, справиться с ними не может.
Поговаривали, что был один мужичок неказистый, что решился в те горы отправиться за драконьими яйцами, чтобы пустить их потом на яичницу – чистый эксклюзив. Поговаривали даже, что удалось ему то мероприятие, да когда мужичок тот домой уже собирался, то сгинул он без вести вместе с яйцом драконьим, добытым всеми правдами и неправдами.
В этот чудесный момент, прямо на середине рассказа, нарисовался в дверях посетитель, видом своим внушающий ужас и отвращение. Выглядел он так, словно в чан с кислотой серной опущенный, а затем, было выбравшись, пустился по белу свету бродить-путешествовать. Лысый череп его с пустыми глазницами обременён был лишь жидкой растительностью, что за счёт шлема рогатого держалась. Старые кости, мяса лишённые, там и сям выглядывали из-под изодранных в клочья одежд. И был это сам Нехристь, пол коего определить затруднительно было, ибо являл он собою чистейшей воды юнисекс.
Прогромыхав костьми, тонкими нитями магии между собою скреплёнными, уселся Нехристь за столик, что рядом с больным Писунито стоял, ибо не боялся Нехристь болезней человеческих, получив иммунитет к оным сказочной силы после потери всей человеческой плоти. Уселся и сидит, пустыми глазницами в пустоту же таращится.
Заинтересовалась Флора сим мужем отечества, покинула свой столик, оставив для Аллоизио все свои кушанья сказочные, чем нисколько того не смутила, а лишь обрадовала. Выгнав пинками злосчастного Писунито с таверны, дабы не компрометировал он её своими болезнями, уселась Флора супротив Нехристя, с жадностью того разглядывая.
За понюшку крепчайшего табаку, да за кружку чистейшего прохладного уксуса, заказанных, опять же, за счёт заведения, поведал ей Нехристь скучающим скрипучим голосом историю дивную, которую начал, было, рассказывать Аллоизио, но теперь уже с другой стороны.
Был в своё время Нехристь мужичком неказистым и однажды, стариковских сказок наслушавшись, решил он, жизни своей не жалея, во что бы то ни стало добыть яйцо дракона могучего. Долго он шёл по лесам и полям к горам тем далёким, на склонах которых драконы обосновались. Был змеями весь искусанный, дикими животными изодранный, разбойниками грабленный, да лесными нимфами приголубленный. Однажды, не помня себя от счастья и усталости, дошёл-таки Нехристь до гор тех далёких, да стал к вершине карабкаться. Долго ли, коротко ли, но добрался он до гнезда драконьего, и видит такую картину:
Спал дракон в том гнезде огнедышащий, красоты неописуемой, кладку с яйцами охраняющий, а заодно и высиживающий. Решив не будить оказину, схватился Нехристь за яйцо драконье, что из-под задней лапы выглядывало, да рванул его на себя изо всех своих сил недюжинных. Тут же раздался треск громкий, да рёв дикий на все окрестности, ибо дракон тот самцом оказался. Понял тогда Нехристь, какую совершил он ошибку, но поздно было что-либо делать – яйцо обратно уже не пришьёшь.
Не помня себя от страха, всё ещё прижимая к груди яйцо окровавленное, притворился он, будто и нет его тут. Дракон же, не обращая никакого внимания на обидчика, не помня себя от боли и ярости, рванулся в синее небо, какому-то древнему инстинкту следуя. Но тут не выдержал воздух евнуха, и рухнул дракон камнем в пропасть бездонную.
И увидел тогда Нехристь настоящие яйца драконьи с дракончиками маленькими в них заключёнными, коих высиживал папаша в отсутствие самки, и обрадовался. Схватил одно из них, прижал к груди своей столь сказочный груз и совсем уже было решился в обратный путь пускаться, как был съеден в тот же миг самкой, тихо подкравшейся.
Долго Нехристь в желудке драконихи переваривался, но провалилось в его грудь яйцо волшебное, кости тонкими нитями магии связавшее, память генетическую, в костях заключённую, к жизни пробудившее. Так и был он выкакан высоко-высоко, над далёкими лесами, где-то на севере. Ничуть не испугавшись падения быстрого, поднялся Нехристь из земли сырой, да пошёл, куда глаза глядят, с яйцом драконьим в груди бьющимся вместо сердца.
Заинтересовалась Флора яйцом тем и перспективами, перед ней открывающимися, и выманила его у Нехристя за пару серебряных ложек, позолотой покрытых. Как только отдал ей Нехристь яйцо, так лопнули тут же все тонкие нити магии, что кости его связывали, и осыпался на пол он грудой бесформенной.
Но Флора, будучи ярой целительницей, применив все свои тайные знания, из книги магии почерпнутые, плюнула три раза, что-то пробормотала, и встал перед ней Нехристь, как был, пустыми глазницами, полными благоговейного ужаса на королеву уставившись. И заказала для него Флора в связи с чудесным воскрешением кислоты серной, да булок с корицей за счёт заведения.
Раздалось тут в таверне треньканье нестройное инструмента диковинного, балалайкой зовущегося, да голос негромкий, глубокий и зычный. То сам Кристиан, Кристиною время от времени зовущийся заглянул на огонёк трактирский пивом заправиться, да откушать славящихся своей необычностью на весь Гондурас пельмешек дымящихся. И был Кристиан высок ростом, да широк плечами, с волосами русыми, да глазами синими. В общем, внешности чисто арийской.
Говорят, что приехал он из Уркенбрюка далёкого, что на северо-западе Гондураса находится. И был он в молодости худой, как жердя, и успехом у женщин не пользующийся. Порешил тогда Кристиан брать женщин силою, ради чего в спортзал записался. Долго ли, коротко ли наращивал массу он мышечную, пока не обнаружил, что нравятся ему донельзя спортсмены, от масел-пота лоснящиеся, да мускулатурой в душе поигрывающие. Вот с тех пор и зовётся Кристиан Кристиною, сея разврат и смущение среди доброго мужского племени.
Флора, будучи ярой воительницей за чистоту нравов в своём королевстве, долго особо не думая, своей королевскою волей отправила Кристину в город далёкий, в болотах стоящий, ибо скучно там Гордону Фримену, в одиночестве дни коротающему, на казённых харчах разжиревшему. Ну а сгинет Кристина в тех топях болотных – так и не жалко его, ибо нефиг.
Шли долгие годы, дни и недели. Вольготно и сытно жилось верноподданным ясной Флоры, да мужа её – светлого Вангера. Богатства Гондурасские, воистину неисчерпаемые, много пользы, равно как и вреда, приносили всем жителям.
Однажды, после особенно пышной пирушки в честь месяца близорукого бобра отыгранной, заметил Вангер жирок у себя на животике. И до того ему то не понравилось, что решился он жир тот согнать в походах дальних, полных приключений, лишений, да опасностей. Нацепил на себя он крылья Архангела, острый меч на пояс повесил, да пошёл в сторону дикого запада, никем ещё не исследованного.
Долго пробирался Вангер по лесам непроходимым, по полям обширным, да холмам пологим, так никем и не встреченный, пока не наткнулся он на колодец волшебный, студёной водой аж до самых краёв наполненный.
Припал к той воде Вангер с жадностью, почувствовав, как с каждым глотком силой-мудростью его тело наполняется. Прилёг отдохнуть в тени деревца, а затем, долго особо не думая, решил в том колодце порыбачить – авось чего выловится.
Первый раз забросил он удочку, и вернулся крючок с монеткою из чистого золота с гербом страны неведомой. После второй же попытки вытащил он кость берцовую, человеческую. Тут бы ему подумать, да остановиться в своих изысканиях, но водица волшебная, что силы-мудрости Вангеру прибавила, не уменьшила его глупости. И в третий раз закинул он удочку.
И вот тут уже клюнуло что-то такое огромное, да так резко дёрнуло, что не выдержал уд сего обращения, да переломился напополам с громким треском, по всей округе эхом отозвавшимся. Вангер же, на мокрых камнях оступившийся, ухнул в воду, толком с жизнью не успевши проститься.
И вот, после долгого обморока разлепил Вангер с трудом глаза свои ясные, в диком ужасе оглядываясь, постепенно ко мраку подземелий привыкая. Как оказалось, колодец тот с обширными пещерами был связанный. Подчиняясь силе обстоятельств, пошёл Вангер туда, куда уводили древние подземные ходы, водою во времена незапамятные пробитые. Снял со стены факел, жутко коптящий и пахнущий дурно, по пути рисунки разглядывая. И были на тех рисунках изображены животные породы диковинной, коих никто никогда и не видывал. Порешив со всей своей скромностью, что это и есть обитатели сего мира подземного, снял Вангер с пояса меч свой из стали дамасской, титанами поднебесья в солнечном горне выкованный, ибо не внушали те монстры ему спокойствия, а лишь смутное раздражение.
Долго же длилось сие путешествие, пока Вангер, вконец из сил выбившийся, не вылез под яркое гондурасское солнышко из точно такого же колодца, стоявшего на крохотном островке посреди океана.
Пригорюнившись, потосковав маненько о судьбинушке своей, вынесшей его в место столь бесперспективное, огляделся Вангер окрест, ладонью своей широченной глаза от солнца прикрывая. На камнях, что почти под водою скрывались, увидел он русалку красоты неописуемой, свои зелёные волосы чудо-гребнем причёсывающую. И была та русалка с персями упругими, глазами изумрудными, талией тонкою, да улыбкой чарующей. Вангер же, по девкам румяным соскучившийся, возжелал её, было, да не во что. Пасть же русалки, жутко Вангеру улыбнувшаяся, внушила тому опасения, ибо была полна зубов острых, способных дробить жесткие панцири черепах морских, водившихся в местных морях в изобилии.
Долго особо не думая, ибо не приучен был Вангер к такому процессу, выхватил меч он, да русалку ту порешил на кусочки мелкие. Чудо-гребень же красоты неописуемой оставил при себе, в подарок своей жёнушке Флоре.
Но не пропало у Вангера желание до девок румяных даже после того, как съел он остатки русалки от голода дикого, предварительно те на костре изжаривши. И взял он тогда себя в руки и остался мужчиной. Расслабился вроде как.
Спасла же Вангера с острова этого злосчастного девушка, на вид скромная, да душою чистая. И звали её Серпиною. Будь же она мужиком, то звалась бы Серпом. И причина такого имени была всего лишь одна. Рассказывали старики-разбойники, да пираты-душегубы достоинств своих лишённые, что была когда-то Серпина девушкой скромною, чести своей девичьей незамаранной. Но выкрали её пираты-насильники из дома отчего, долго били её и издевались над ней всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Не выдержало девичье сердце Серпины такого с собой обращения, и сбежала она от мучителей, долго добираясь до берега вплавь. Там она долго думала и, в конце концов, сколотивши кораблик маленький, поплыла по морям-океанам пиратов выискивая. И всегда при ней был серп остроточенный, коим она пиратов, ею встреченных лишала мужских достоинств начисто.
Со временем набралась к ней на борт команда девиц благородных, коим пиратское отребье тоже не нравилось. Так и плавали они по морям-океанам, сея ужас среди разбойников, пока не натолкнулись на Вангера, печально восседавшего посреди каменного острова, голодными глазами округу оглядывающего, да зубом в бессилии цыкающего.
Применив несложную магию, да выяснив, что нет в Вангере ни капельки похоти, а лишь мысли о жене своей распрекрасной, взяла его Серпина юнгой на борт в твёрдой намеренности доставить того, куда следует, а именно в Радость Девичью, ибо как раз туда шёл сей корабль пополнить запасы провизии.
За своё чудесное спасение с острова каменного отвалил Вангер Серпине кучу злата блестящего, да провианта на долгое плавание. Сам же двинулся в замок свой пить пивасик божественный, пенистый, да закусывать его рыбкой-корюшкой сушёною, по дороге всё удивляясь, да себя в поисках пропавшего жира ощупывая.
А вечером, сидя в таверне, истории путников с жадностью слушая, познакомился с Чёрным Плащом.
Чёрный Плащ, в детстве мультиков заморских насмотревшийся, порешил как-то полетать, как герой вышеозначенный, да прыгнул, долго не думая с колокольни высокой. Он полетел, но не долго и вниз. Так и лежал он на травке зелёной, мозгами раскинувши. Подобрали тогда Чёрного Плаща монахи добрые, да мозги бедолаге на место вправили. Да вправили как-то не так, что-то криво пошло в ихнем действии. С тех пор Чёрный Плащ с умишком скудным своим, боком повёрнутым ведёт себя не так, как хотелось бы даже ему самому.
И пристал он к Вангеру с просьбой немыслимой, чтобы отдал тот ему Флору в жёны законные, чертежи, да схемки по воде вилами писаные, верности сего мероприятия наглядно показывая.
Вангер - не будь дураком - понял, что псих сей, в королевстве абсолютно не нужный, много бед натворит, ежели не занять его каким-нибудь делом полезным. И повелел он тогда Чёрному Плащу отправляться на далёкий юг, строить город Коммунизм. В силу того, что занятие сие бесперспективное, то можно было не беспокоиться, что вернётся обратно сей нарушитель сложившихся традиций и порядку со своими мыслишками пошлыми.
Флоре в Курящей Прелести скучать тоже не приходится. Только, было, она решила ванну принять с пеной ароматною, да лепестками роз сладкопахнущих, как ворвался к ней гонец дикосмущающийся, свой восторг красотой обнажённого тела королевы скромно длинной рубашкою скрывающий. Передал тот гонец Флоре письмо от подружки её стародавней, Джем зовущейся.
А и была же та Джем девицей красоты неписаной, с длинными рыжими косами красной атласной лентой перетянутыми, голубыми глазами цвета неба синего, да улыбкой белозубою. Ещё в детстве вскормила ту Джем колдунья добрая повидлами яблочными, да джемами клубничными, особовитаминизированными. Вот и стала она такою статной красавицей гордою.
Предложила же Джем встречу душевную с беседою скромною, вроде посплетничать о том, да о сём – поболтать о славном мужицком племени, да перетереть свои девичьи дела. Согласилась Флора на ту встречу, да сказала об этом гонцу дикостонущему. Когда тот скрылся за дверью, то расположилась Флора в ванной, вся пеной облепленная, делая потихоньку джакузи.
Тут и Джем вошла платье скинувши, забралась к Флоре в воду, лепестки роз руками разгоняя. Сидят.
Подоспели и слуги, ничуть сей картиной не смущённые. Принесли кушаний разных, да лёгких напитков, алкоголем даже не пахнущих во избежание: дабы не соблазнились Флора и Джем на нетрезвую голову подруга подружкою.
С интересом наблюдал за сей картиной Вангер из Девичьей Радости через ноутбук свой, портативной вэбкамерой обременённый. И услышал он Флору – жену свою ненаглядную - и полюбил её ещё больше, ибо Флора о муже своём ни словом плохим не обмолвилась. Только хорошим, хотя и одним.
Искупавшись, отведав кушанья для здоровья полезные, да испив все напитки прохладные, принялись Флора и Джем одеваться. Похвасталась Флора подружке своей сапожками дивными, златом вышитыми, да ангельскими крылышками затрепетавшими, лишь только они были одеты. Джем же похвасталась своим Колье Неприступности из изумрудов и божественного света собранным.
Даже не думая и не сговариваясь, направились закадычные подружки в таверну местную, ибо была она местом наиболее интересным в городе во всех своих чудесных проявлениях. Уселись там за столик, что в самом тёмном углу находится, да беседовали о том, да о сём, иногда волшебными щелчками пальцев трактирщика с огромным пузом подманивая.
А тут ещё, вдобавок ко всему, нарисовался в дверях Борода. Роста невысокого, да широкий в плечах. И был он с бородою пушистою, покрывающей лицо аж до самого лба, и только глазки колючие выглядывают из-за густой растительности. В детстве, когда ходил Борода с мамкой своей в баню женскую, то любил он подглядывать за представительницами пола прекрасного в узкие щели, да скважины замочные. Тогда-то и заработал он зоркость свою острую, благодаря которой и разглядел королеву Гондураса Солнечного Флору в самой густой тени.
И поведал Борода ей о замке на далёком-далёком севере, в коем многие мудрости собраны, о сокровищах его несметных, да управителях Мудром и Сильном. Отблагодарила Флора Бороду за такую информацию алтыном фальшивым, позолоченным, да отпустила с добром, по-хорошему. Борода же, не думая долго – а и не любят же в Солнечном Гондурасе жители думать, да размышлять – пересел за столик к Нехристю, к этому времени уже серной кислоты изрядно напившемуся, да калий-магнием марганцовкой заправленным, объевшемуся. И пошла у них беседа задушевная, ибо оказались они родственниками дальних кровей.
Наутро покинули Флора и Джем славный город Курящую Прелесть, вороных коней своих оседлавши, да направились к далёкому, холодному, а потому и голодному северу в поисках замка чудесного, лишь через две недели оказавшись в его окрестностях.
Ещё издали заприметили они башни высокие, своими крышами цвета сапфирового до самого синего неба достающими. Вблизи же предстала пред ними картина красоты сказочной, если не сказать, что волшебной. Стены замка того из камней, что нигде не водятся, были сложены, да столь аккуратно те блоки друг к другу пригнаны были, что ни игла между ними не влезет, ни лезвие. А на стыках изумруды блестящие, великим мастером шлифованные. По верхам же сидели горгульи обсидиановые, на путниц далёких своими алыми глазами с интересом поглядывающие.
Первым делом, как само собой разумеющееся, отыскали Флора и Джем таверну местную, чтобы о замке сём разузнать поболее. И был там пассажир единственный, коего звали Щербатым. Являлся он, по совместительству, сыном Корявого, да братом Кривого, да племянничком родным Горбатого. Прибыл он в замок сей на дирижабле заморском, васильками-ромашками расписанном, аж из-за северного полюса, да так тут и остался.
В детстве своём золотом был Щербатый парнишкой русоволосым, но был отдан в больницу психическую, долгое время в рубашке смирения там находясь. Доктора-санитары-безбожники долго парнишку наркотиками пичкали, колчеданами мультивитаминными кормили, да клизму водочную ставили, пытаясь излечить того от недуга тёмного – от тяги к магии чёрной. В конце концов, все средства опробовавши, поставили Щербатому капельницу с кислотой серною, смешанною с яблочным уксусом – а ну как помрёт. Ан нет. Адаптировался Щербатый, освоился. Стал некромантом он жутким, королём для всей нечисти. Вырвался из рубашки смирения, скушал всех санитаров и только его и видели.
За скромную плату в два пуда золотом согласился он показать Флоре и Джем библиотеку местную, дабы те заклинания для себя новые подучили. Так и случилось.
Покидая замок, что звался Бельмо Поднебесное, ибо полностью соответствовал своему названию – маячил он, как бельмо на глазу и доставал своими шпилями острыми аж до самых небес – пошли Флора и Джем, кто куда. Флора пошла своею дорогой, а Джем своей, пообещав подруга подружке письма писать регулярные.
Вангер – он тоже не дурак, хотя кто-то с пеной у рта и докажет обратное. Соскучился он по Флоре за время своих скитаний, да и решился к ней в гости наведаться, свой супружеский долг, так сказать, выполнить, если получится. А перед таким долгожданным свиданием необходимо как следует вымыться в баньке, а то мало ли, как дело обернётся. Стоя уже у бассейна, как скинул Вангер сапоги свои, так тут же посыпались из-за портьер шпионы заморские, вонью древних портянок потравленные. Вот теперь Вангер остался в покоях один.
Совсем уже, было, Вангер разделся, изготовившись прыгнуть в бассейн с водицей горячею, от геотермальных источников в замок поступающей, как вбежал к нему гонец, громко топая, с глазами на выкате красными, да одышкою жуткою. Извинившись и дико смущаясь, восхищение красотою мужского тела под длинной рубашкой скрывая, передал он ему донесение, что ожидает приёма куртизанка какая-то, Куртизанкой зовущаяся. Вангер, ничуть вожделенья слуги не смутившись, ибо знал он, насколько красив, почему успехом у женщин и пользуется, велел пригласить занемедля вышеозначенную.
Куртизанка, крутыми бёдрами повиливая, округлой грудью покачивая, да глазищами своими персидскими постреливая с гордым видом к бассейну прошествовала. Заигрывала она с Вангером, сидя на краешке, ножкой фигуристой в горячей водичке болтая, да по причине полной раздевшести, омывая свои упругие перси ладошкой, шаловливыми пальчиками щедро одаренной. Но не поддался Вангер на её ухищрения, посчитав, что сидит сейчас в данном вопросе на строгой диете. Однако меню предлагавшихся удовольствий, да любовных утех со всей своей скромной жадностью изучил.
В итоге, дабы пресечь подобное поведение со стороны женского общества, ибо нефиг приставать к женатым мужчинам, изрубил Вангер Куртизанку топором своим на кусочки мелкие, да велел слугам, чтобы скормили сей фарш ручным крокодилам.
Особенно долго не собираясь, одел Вангер на ноги сапоги левитации, да на плечи крылья Архангела, прицепил к поясу меч свой булатный, многочисленными рубинами инкрустированный, не забыв про остальные детали одежды, да отправился в путь далёкий, ажно в город Курящую Прелесть, по ассоциации с ним самим названный. Там его уже ждали с распростёртыми объятиями, да тут же препроводили к Флоре. Долго они вдвоём беседовали, рассказывали о странствиях своих, да приключениях, заклинания с магических книг друг у дружки поманеньку переписывая.
А потом закатили пир, так сказать, на весь мир, и пригласили всех героев своих знакомых, кроме павших смертию храбрых, равно как и смертью позорною, чтобы порадовались.
Много пивасика было выпито, много булок с корицею съедено, много, по-мелочи, в землю утоптано вместе с несколькими несчастными, на ногах в пылу пира не удержавшимися.
С тех пор жили Флора и Вангер душа в душу, долго и счастливо, ибо девушка была…
Да…
Была…
*Конец*
