Юность проснулась и снова ушла

Юность проснулась и снова ушла:
С сердцем в осколках и с кляпом в ушах.
Счастье развеялось, словно пыльца
Ветром по свету. Глазами слепца
Мир озираю: плывут, не задев
Чувства, проспекты, постройки задел,
Люди счастливые – только тоска
Вместе со мною. Её не искал.
Но навалилась она, как щитом
На побеждённую жертву. И звон
Нервный по жилам моим пробежал.
Юность проснулась, чтоб раз на всегда
В старость уйти, хоть была молода.
С телом не в ногу пошла – вразнобой,
юность в отставку ушла, на покой.

1960-1970 г.


Как упорно, порой даже дико

Как упорно, порой даже дико,
Независимый вид сохранить
Ты стремишься, и всё таки, тихо
Постепенно теряешь ты нить,
Тех законов, неписанных правил,
Что привычкою стали в тебе,
Тех законов, что в нашем уставе
Называются: «Я», «всё себе».

1960-1970 г.


Желание

Самое чистое, самое лучшее
Чувство мы можем сгубить.
Мы виноваты, что сами же мучаем
В ссорах друг друга. Любить

Нам уже некогда. Время свободное
Только страданьем полно:
Сколько же много в нас себяугодного –
Пропасть. А если бы дно

Пропасти этой приблизить сумели мы
(Но не отдельно, вдвоём)
Мы бы страданием время не мерили,
Счастье вошло бы в наш дом.

Так почему ж ты не хочешь навстречу мне
Выйти с открытой душой?
Выйди, и станет значительно легче нам –
Дерзость в нас станет другой.

Дерзость не в злобу, а в шутку оденется,
Ласковей будем и мы.
Личная гордость на общую сменится,
Дружбой мы будем сильны.

Самое чистое, самое лучшее
Чувство должны уберечь мы,
Чтобы оно не страдало от случая,
Выйдем друг к другу на встречу.

1960-1970 г.


Рыдай, твой эгоизм наказан

Рыдай, твой эгоизм наказан
Самим собой, как скорпион:
На свет дневной несёт заразу
В своём хвосте, чтобы потом
Убить себя. Безмозглый слон,
За что ты сердишься? Поступок
Твой был не следствием вина,
А следствием того, что глупо
Ты верил в: «Я», а не в – «ОНА».
А оказалось: ты такой же,
Ничем не отличим от тех,
Кого ты поднимал на смех –
Свиной с сивушно-пьяной рожей.

1960-1970 г.


Моя мечта

Я искал тебя, мечта, всегда,
Пусть была ты облачно-бесформенной,
Но меня влекла ты, как звезда
Моряка сквозь дебри шторма.

Ты пока томительно молчишь,
Словно парень робкий и влюблённый,
Но ты где-то рядом, нужно лишь
Мне узнать тебя средь скромным.

Я в мечту не девушку вписал,
Мне не быть и первым на Венере.
Я ещё мечту не отыскал,
Но во встречу с нею верю.

1960-1970 г.


Ни богом, ни чёртом, а человеком

Ни богом, ни чёртом, а человеком
Готовится это зелье –
Волочатся ноги еле-еле,
Не ноги – протезы калеки.
Арабы за тридцать столетий в прошлом
Придумали «спиритус-вини»
Затем ли, чтоб в наши века оглохшим
Валяться, где даже свиньи
Не будут барахтаться. Но не виновны
Арабы далёкой стари.
Арабы не пили, как мы пьём – тонны,
Арабы с вином мечтали
О звёздах, любви, о далёких странах,
О жизни в садах цветущих,
А мы, нализавшись, теряем пространство
И в мыслях, и в жизненной гуще.
Нальёшься, и как от «магнитной бури»,
Нарушена связь идеалов.
В башку лезет столько дури,
Какой и в сто лет не узнал бы.

Нет бога, нет чёрта, есть сам человек –
Хозяин своих побуждений.
Так что ж это он
В двадцатый век
Слабее тех поколений.

21 июля 1961 года


Чувства женщины

Мне не узнать, как не узнать и многим:
Какое чувство в женщине живёт.
Разбей до крови в переходах ноги,
Исколесив планеты всей дороги,
Не отгадаешь: что же в ней поёт?

Я знал её… Соседка, как соседка,
Ничем неотличима от других,
Похожа, как в рыбацкой сетке
Ячейки, на подруг своих…

Её любимый дрался за победу
Над общим гнусом – гитлеровской тьмой.
Но он погиб, провозглашая вето
Войне и крабу свастик над землёй.

В любви она осталась без надежды,
Второй любви нельзя и отыскать,
Но чувства материнства грудь ей режет –
Она же по природе мать.

Решилась: «Пусть соседи осуждают,
Пускай язвят: без мужа сын растёт.»
Он будет жить за то, что ей не дали
Любить, как нужно, в тот жестокий год.

И он растёт… Он вырастет, как тополь,
Весенней веткой, вбитый в твёрдый грунт,
Упрямо пробиваясь к жизни токам,
За то, что женщине любим погибший друг.

1960-1970 г.


Паршивый год; Жестокий, несуразный

Паршивый год; Жестокий, несуразный,
Разбрызганный на сотни грязных луж.
Мы потеряли в нём и образ свой и разум,
Приобретя, жестоких ветров груз.

Но он пройдёт, как восемь раз прошел он:
Год високосный, вздыбленный, как смерч.
Когда хотел я, чтобы хорошо тон
Настиг меня, как настигает смерть.

Она ушла. Со мной не посчиталась,
Разрушив сердобольный свой кинжал,
А в новый год она войдёт усталой,
Как смерть приходит, если ей нас жаль.

И может быть, год Новый обернётся,
Как «Дед Мороз», раскрашенной душой.
Быть может, он вдруг сердцем к нам вернётся,
Как человек за первою мечтой.

И может он, не в качестве подарка,
В сложнейшей несуразности любви
К нам принесет, как зверю в зоопарке,
Сквозь клетку грёз мечты, мой друг, свои.

29.12.1968 г.