Я — ужасный зануда, но я это знаю!
Сойдя с электрички, нужно сразу торопиться на площадь, где стоят автобусы. Скорее всего, нашего среди них нет, он ушел минут пять назад или придет еще через час, расписание электричек специально подгоняют, чтобы малейшая неточность приводила к максимальному ожиданию: здесь, на площади, чтобы некуда было укрыться ни от дождя, ни от солнца, ни от холода, ни от зрелища шатающихся или лежащих вповалку пьяных грязных женщин и мужчин, оборванных детей, выпрашивающих милостыню калек…
Можно пойти на рынок, там еще грязнее, и это уже не вокзальная грязь: смердящая тухлятиной жижа, в ней изредка выделяются вывалянные в песке куски темного мяса или сгнившие до состояния кашицы фрукты.
За 50 километров от ближайшего из многочисленных так называемых оптовых рынков, рассеянных вдоль кольцевой московской дороги, и за 76 километров от впаянной в брусчатку Красной площади символической розы ветров, в небольшом поселке городского типа, держащемся за проходящие мимо шоссе и железнодорожную ветку, на рынке есть «Рижский бальзам», за которым в Москве я езжу в центр в случае надобности, но совсем нет импортных сигарет вроде любимых теперь мной «Captain Black Sweets». Может быть, здесь скоро научатся ценить хороший табак, раз научились ценить выпивку. А может быть, все гораздо сложнее, а может быть, и проще; или вовсе это просто каприз той космической сущности, что греет эту землю своим рассеянным покрывалом, заставляя приезжих удивляться жизни аборигенов, но чувствовать в сердце непривычно горькую любовь к ним, к их странностям и страстям, глубокому взгляду не то исподлобья, не то из самой души, и по-детски диким нравам.
Но если европеец, выходя из дома, не пройдя и квартала и не снимая домашней одежды и тапочек, выпивает кофе в любимом кафе и покупает газету, берет хлеб у своего булочника и зелень у своего зеленщика, то русский, надев сапоги и запасшись зонтом на случай дождя и перчатками на случай холодов, едет в метро за сигаретами, едет через весь город, чтобы купить не самого изысканного вина, за три квартала за газетой… Гигантские расстояния наших равнин все еще довлеют русской душе, разметывая сознание по необъятному простору, по которому потом так трудно бывает себя собрать: где же мой дом? Куда, к чему, к какому месту я принадлежу?
Искать себя, взять себя в руки, пересилить себя… Как можно самому делать что-то с самим собой? Но это не раздвоение сознания, не болезнь: это душа плутает в потемках своих закоулков.
Автобуса нет. Или электричка придет через час. Или сел в такси и сразу застрял на час в пробке. Это так всегда. Это привычно, именно этого мы и ожидали, но отчего-то от этой предсказуемости мы еще больше волнуемся, сердимся и даже обижаемся: на кого? Непонятно.
Можно подождать, можно пойти пешком. Однажды я ехал отсюда домой. Поезд надо было ждать почти час. Начинал накрапывать дождь, поэтому читать было невозможно, намокла бы книжка, и я ужасно скучал. Через полчаса подошла электричка в обратную сторону, на Каширу. От скуки я сел в нее, посмотрев по расписанию, что потом будет сразу два поезда в город с интервалом минут в десять: успею перескочить не в первый, так во второй. Я вышел на ближайшем же полустанке, проводил взглядом только что отошедшую первую электричку, подошел к расписанию: в ближайшие полтора часа здесь ни в одну сторону ни один поезд не остановится. Скоро мимо меня прошумела вторая электричка. Я потерял два часа из-за того, что торопился. Всегда лучше ждать. Суета ни к чему хорошему не приводит, говорю я себе. Но благие увещевания мне уже не помогают.
Untergeher:
