Шаг в пропасть!

И горло - ссадина

(Слишком громко сказать хотела),

Что знакома мне каждая впадина

Твоего сокровенного тела.

Имя в сердце,

а в письмах - смазано

(Ритуалы смешно беречь!)

Ты – моя! И этим все сказано,

Запечатано воском свеч…

вернусь через час говорит говорит пока
впускает вечер походка её легка
пока она возвратится пройдут века
а может больше

а мне без неё все радости не с руки
в моём межреберье злые снуют сурки
я их умываю и честно кормлю с руки
потому что нужно

пока её нет сурки непрерывно жрут
на шее сжимается сплина железный жгут
и звёзды становятся мелкими как кунжут
и исчезают

моя дорогая живёт чёрти знает где
в огне не горит не тонет в большой воде
а если бы кто-то случайно её раздел
я б ему устроил

когда ля-ля-ля она ля-ля-ля поёт
матросы краснеют арктический тает лёд
синицы смолкают ленивцы кричат вперёд
я их понимаю

я б спрятал её ото всех для себя сберёг
вцепился в подол на пороге костьми бы лёг
ведь я же
я так люблю её видит Бог
остальное ветошь

 Я думаю о ней… Постоянно… Это знаете, как тихое помешательство. Иду по улице, и мне кажется, что она идет рядом. Я чувствую ее запах… слышу ее шаги… ее голос… Я даже говорю с ней… в уме разумеется… порою мне кажется, что вся моя жизнь теперь проходит через нее. Что я вижу мир ее глазами… Доктор, скажите мне, это серьезно?

- Хотите диагноз? Вы в нее влюблены. Всего - навсего.

- Доктор, сделайте что-нибудь. Вылечите меня. Удалите сердце. Или… что в таких случаях удаляют?

- В таких случаях, Писатель, удаляют, как правило, яйца. Назначить Вам день операции? 

Дружба трагичнее любви — она умирает гораздо дольше.

Обычно, незатейливо и скучно
Пройдут года, спрессованные в миг,
И будет плакать долго и беззвучно
Уставший и беспомощный старик,

Пытаясь уловить твой образ зыбкий-
Напоминанье о счастливых днях,
И слабое подобие улыбки
Мелькнет на холодеющих губах...

Ты станешь мудрой и опустошенной,
Простившей мне обиды и грехи,
И кто-то свыше будет отрешенно
Твоей рукой записывать стихи.

Мне донесет их ветра дуновенье,
Сметя с гранита вековую пыль:
- За руки взявшись, бродят наши тени
В том городе, где я тебя любил.

Настроение сейчас - лирика

 

Просто тихо уйти
Никому не мешать
Не пытаясь спасти
Все что поздно спасать
Не пытаясь понять
Невиновных грехи
Не пытаясь отнять
Не читая стихи
Просто тихо любить
Рот подушкой заткнув
Просто переступить
Адский круг разомкнув
Не висеть в темноте
И не прятать глаза
Не томиться во вне
Не топиться в слезах
Не жалеть и не звать
Не кричать "отпусти"
Никому не мешать
Просто тихо уйти
 

Любому человеку свойственно свои пороки приписывать другим, тем более, сама Марина очень красиво выразилась 3 января 1915 г.:

То есть, она сама позволяет нам делать выводы, что некоторые ее высказывания по одному или любому другому вопросу могут быть приукрашены, перевраны, даже перевернуты с ног на голову. Еще пара строчек из стихотворения, написанного в октябре 1915: «Как мы вероломны, то есть — Как сами себе верны». («Цыганская страсть разлуки!..» СС 1/1 247)

Если рассматривать любовь между Соней и Мариной только через призму цикла «Подруга», то как можно утверждать, что так все и было в действительности? Нужно привлекать нечто другое...

Но теперь вернемся к первой встрече. Марину в Соне привлекло нечто, чего нельзя было заметить в первый день: сердце, берущееся приступом; форма «каждого злого пальчика», «нежность женщины, дерзость мальчика»...

Да, это пришло потом, через страдания души и полеты тела, после многих вечеров и ночей, проведенных вместе и проведенных отдельно... Но самое главное уже сформулировано, то чего Марине хотелось получить:

Да, в этом-то и дело. Марина искала сильную подругу, друга, человека: кого-то, кто сможет повести за собой, на кого можно будет положиться и переложить ответственность, от которой она так устала. Ведь с самого раннего возраста она была всегда предоставлена сама себе, сама все решала. Более чем правильно следующее, что она написала в 1923 году:

«Я всегда хотела служить, всегда исступленно мечтала слушаться, ввериться, быть вне своей воли (своеволия), быть младше <фраза не окончена>. Быть в надежных старших руках. Слабо держали — о т т о г о уходила.

Как поэту — мне не нужен никто. Как женщине, т.е. существу смутному — мне нужна воля: воля другого к лучшей мне». (МЦ 155).

И сильный человек любого пола Марине-женщине был нужен, чтобы сломать ее. Чтобы до последней капли крови была эта битва, чтобы ее уничтожили, как личность... Но это только «страсти страха», такие же, как и желание смерти сначала в семнадцать лет, потом еще, еще, еще...

Пока ее не убили 31 августа 1941 года. У самой у нее все равно силы бы не хватило. Почему пишу что ее убили? Потому, что ни Есенин, ни Маяковский, ни Цветаева не закончили жизнь самоубийством... Это все были имитации... спектакли. Марина могла отравиться, утопиться, или как-то по другому... Но только через воду... Никак не через воздух. Это проверено тысячелетним опытом: способ самоубийства определяется по положению Черной Луны в гороскопе. А у Цветаевой она в Скорпионе. Стихия — вода. Поэтому, 31 августа 1941 года произошло убийство, инсценированное под самоубийство. Да мало ли в то время кого как убивали: С.Орджоникидзе, М.Фрунзе — операция, автомобильная катастрофа — Гурджиева, а позже Машерова... Сейчас более гуманные способы: живет-живет человек — раз — инфаркт... Не спасли. (Шукшин?) Или бытовуха... В крайнем случае — заказное убийство...

Но почему Марина захотела власти над собой? Только из-за страха ответственности и из-за полного анархизма в жизни, чувствах, отношениях... Это она только через 9 лет поняла, смогла перевести в слова. А тогда в далеком 1914-м, (да в принципе, и всю жизнь) она просто пыталась быть КТО (МЦ 157), то есть поэтом, борющимся с чернью. Она всегда делала только то, что хотела. Бросила гимназию после семи классов, в шестнадцать лет мчалась в Париж, чтобы увидеть Сару Бернар и бросить ей под ноги цветы, отказала на предложение любящего ее человека, спасала больного мальчика Сережу. Стала жить с ним до брака, вышла за него замуж, вопреки противодействию всех своих и его близких... увезла его в круиз по Европе... Даже то, что они всегда отмечали оба дня рождения вместе в ее день рождения, хотя его был только (и всего) через три дня... Да мало ли чего она творила. Тем более, она считала себя самой умной, самой красивой, притом, поэтом, имеющим что сказать людям. И она была в этом так уверена, что окружающие люди о ней так и думали.

Как выглядела она в глазах современников? «...Очень красивая особа, с решительными, дерзкими до нахальства манерами... богатая и жадная, вообще, несмотря на стихи, — баба кулак! Муж ее — красивый, несчастный мальчик Сережа — туберкулезный чахоточный». Так отозвалась о ней в своем дневнике 12 июля 1914 года Р.М. Хин-Гольдовская, в чьем доме жили некоторое время семья Цветаевой и сестры мужа». (АС 66) А Позоева Е.В. так вспоминала: «Марина была очень умна. Наверное, очень талантлива. Но человек она была холодный, жесткий; она никого не любила. ... И там она появлялась в черном ... как королева... и все шептали: «Это Цветаева... Цветаева пришла...»» (СС 6/1 99 (15 прим. к письму 8, адресованному Е.Я. Эфрон)). Это декабрь 1915 года. Еще Соня занимает большую часть жизни Марины.

И при этом ей хотелось быть слабой женщиной?!! Но это была только иллюзия, которой никогда не суждено воплотиться в жизнь... Да, Марину ни переспорить, ни убедить было невозможно. Она одна права — Весы... И ей для компенсации своей самости действительно нужны были страдания. Таков закон Вселенной, как ты к ней относишься, так и она к тебе. И чем больше идешь против ее воли, тем сильнее наказания.

Не желание власти над собой влекло Марину к Соне, жажда новых ощущений, жажда порока, эпатаж. Если не Татьяна, то Анна Каренина, а другой модели отношений она на тот миг и не знала. Или неразделенная любовь, или протест против общества, как доказательство своего «я — кто».

Не существует любви госпожи к рабыне, как и рабыня не может любить госпожу. Это конечно крайний случай, но по-моему, любое неравенство рождает сначала страх, потом неудовлетворенность, потом скандалы и разрыв. Боящийся не совершенен в любви. Любить неравного себе невозможно. Как невозможно было Марине любить Сережу, как невозможна материнская и дочерняя любовь... Неравенство. Даже если между ними и было что-то хорошее, то все равно это было не то... Может, жалость, может, сострадание, может, долг... Но скорее всего — игра... Особенно для Марины.

Марина, пользуясь своей молодостью, своим положением, своей правотой и силой, доказывает Соне, что она должна быть единственной в душе своей избранницы. Она уговаривает Соню снять новую квартиру, чтобы они всегда могли встречаться... Наступает новый этап их взаимоотношений. Вот тут и появляется этот пресловутый вопрос старшинства и ответственности. Да, Марина нашла способ, как она сможет командовать своей Соней... Марина потворствует своим капризам и заставляет делать Соню все, что только пожелает. Марина сама может быть девочкой, она может быть мальчиком, мамой, дочкой, подругой, даже... любимой.

Почему так? Да потому, что вся жизнь ее игра. И ей понравилась эта роль. Быть маленькой, капризной Младшей, которая имеет право на все. А Соне приходится только ждать ее, беречь себя, выполнять все приказы... То есть, принимать решения, на какой сегодня каприз Марины ей согласиться. А Марина делает вид, что она добропорядочная мать, любит мужа, любит дочь, но она еще любит Соню... А это так пикантно... То, что не она бросила все, как раз и доказывает, что она ведущая в этой паре. А Соня оказывается подчиненной... «Все дьявольски наоборот». (2П)

Если посмотреть правде в глаза, Марина предложила Соне роль любовницы, и та была вынуждена согласиться. Марина имеет семью, мужа, дочь, но бросить она их не может, ни одного, ни другую, поэтому она запирает Соню дома, чтобы та ждала ее, чтобы всегда была под рукой. Все, в принципе, знают, какова она доля любовницы... Но еще дедушка Крылов как-то сказал: «у сильного всегда бессильный виноват». А Соне расставаться на самой вершине, за какого-то пустяка — не хотелось.

Снова пошли встречи, длинные вечера с чтением стихов, с ласками под лунным светом. Из того стихотворения, что не понравилось летом Максу Волошину, посвященного Сергею, выбросила три строфы... И все из-за этой строчки «Такой счастливой!» Именно она, эта строчка и не давала покоя... Разве тогда, летом 1914-го, это была счастливая Марина? Конечно нет, вот сейчас же она гораздо счастливее... Третьим декабрем 1914-го датировано неоконченное стихотворение: «Радость всех невинных глаз...», на той ноте Марина попыталась написать об этом, но не получилось, кроме первых пяти строк с неоконченной фразой:

И все, дальше пошли мысли хорошие, но не такие, как хотелось бы. Марина хочет помнить все — не получается... Потому неоконченное, потому и не пришло то слово в 6-ю строку. Иначе, пришлось бы кому-то показывать. Только последние две строки, как итог, как суть той мысли, которую она хотела высказать — «Я по-своему верна, Не иначе». Как бы ей хотелось, чтобы это была правда... Раздвоенность и разорванность в жизни и любви. Муж, дочь, Соня. Всех она любит, всех по-своему, но ей всего мало... И верность у нее интересная: она верна только себе, только своим прихотям.

Но теперь в отношениях с Соней все чаще мелькает грустный вздох, то с одной стороны, то с другой. И вдруг происходит совершенно неожиданное, но такое естественное: Марина вдруг решает играть по-другому. Она сама захотела дать все любимой. Ведь она все может! Она может не только принимать теперь ухаживания и ласки без зазрения совести. Но и сама давать: «Сколько я тебе гребенок И колечек подарю!» И т.д. (См. 6П)

А у Сони есть такое стихотворение:

И Марине понравилось: это было нечто новое в их любви. Масса новых впечатлений, лавина счастья. «Все слишком есть» (СС 1/1 233) — это из тех времен запись. Семья, которая должна была быть, теперь мешает. Так хочется остаться наедине с Соней, надолго. И на Рождество они едут в Ростов Великий. Сергей об этом знает, но сделать ничего не может. Он только сторонний наблюдатель. (См. письмо С.Я. Эфрон — В.Я. Эфрон от 15 декабря 1914 г.)

Стихотворение 7 из цикла «Подруга» посвящено именно этой поездке. Чудные московские барышни резвились в Ростове, они были счастливы, они были одни... А чернь — «глупое бабье» — что на них обращать внимание? Если только для фона к их немереному счастью, то вполне годилось их удивление, не более того. А в монастырскую гостиницу две хрупкие молоденькие женщины «грянули, как полк солдат»...

Это самое эротическое стихотворение цикла... Последние три четверостишья пропитаны духом эротики. Влияние, оказываемое Соней, чувствуется и здесь: Марина себе это, наконец, разрешила. О чем писала Соня с легкостью, теперь может писать и Марина:

А Соня снова стала ставить даты под стихотворениями. Взаимовлияние, перекличка в стихах, это надолго, на всю жизнь.

Именно там, в Ростове Великом, в монастырской гостинице и произошел перебор. У Марины — стихотворение от 3.01.15 г.:

У Сони — более глубоко, она чувствует ту проблему, которую они скорее всего не смогут преодолеть:

Еще очень много про эту Любовь рассказано в «Письме к Амазонке» М. Цветаевой (СС 5/2 162-175). Правда, все написано между строк, чувствуется на кончиках пальцев, а не высказано напрямую. Если мы сразу же определимся, в чем же главная мысль этого эссе, то станет ясно, почему Марина Цветаева не смогла написать про свою Любовь. Итак, главная мысль: доказать жуть этой любви, доказать людям, что такая любовь не нужна — если даже сама Цветаева не смогла так любить, то что же делать остальным — черни. И кроме того, панический страх перед собственной смертью. И хотя она «Письмо...» не дописала, в силу своего страха перед правдой, не той своей, а правдой объективной, попытаемся перевести ее мысли из подспудных в слова.

Во-первых, явно проступает страх перед такой Любовью. Не в том смысле, что это — любовь между двумя женщинами, которая не признана обществом и неестественна с точки зрения природы (См. «Письмо...»). А в том смысле, что такой сильной, запредельной — за гранью человеческого понимания, которая может быть только у человека, находящегося в своем развитии, где-то на уровне Христа, жившего на Земле.

Вместо этого — любовь на грани смерти. Все примеры — один неудачнее другого: Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Амазонка и Ахиллес, Зигфрид и Брунгильда — хоть эти, так называемые любовники до сих пор являются признанными символами любви, но к любви не имеют никакого отношения. В первом случае — обыкновенная юношеская похоть, отягощенная враждой родителей, во втором — магия, черная, поэтому к любви не имеет отношения, т.е. наносное: в третьем — некрофилия, так скажем мягко девиация, замешанная на той же похоти, в четвертом — снова магия... Да, чуть не забыл, Дафнис и Хлоя... Так там вообще никакой любви не было... Ему подсунули женщину, а он ею пренебрег, за что и был наказан богами... О чем разговор? А Цветаева пытается доказать нам, что «нельзя жить любовью». «Гибнут они — или гибнет любовь (перерождается в дружбу, в материнство...) Любовная любовь — детство. Единственное, что живет после любви — это Ребенок». (СС 5/2 163)

Да, именно к этому, воспроизводству детей сводит всю любовь Марина, как тринадцатилетняя девочка, у которой уже все готово для воспроизводства, и ее инстинкт — «молодость, дление, чрево» — требует...(СС 5/2 166) Но если в результате изнасилования рождается ребенок — это тоже дитя любви? И не на том, что не может быть ребенка от нее, любимой, основано все письмо, на страхе перед любовью и на своей гордыне — «Как хотелось бы ребенка — но только моего!» (СС 5/2 164)

Хотя она все сама тут же определяет наилучшим образом: «чтобы затем пасть под всей тяжестью ударов собственного ненавидящего сердца». Вот, где кроется истина: как только появляется такая Любовь, как была у нее с Соней, как написано в «Письме...» на лирических героинях Младшей и Старшей, так сразу выползает на свет Божий это чертово собственное ненавидящее сердце. Но, «не будем забегать вперед: в данную минуту она счастлива и вольна, вольна любить сердцем, не телом, любить без страха, любить без боли. А когда боль все же случается — оказывается, что это нисколько не боль. Боль — это <...> стыд, сожаление, угрызения, отвращение». (СС 5/2 164) Любовь освобождает пару, и неважно какого они пола, от всей этой боли. И если, как пишет Марина, боль (физическая) появляется, то даже она желанна, даже она приемлема и так интимна...

Жалко нигде не учат любви. Была в нашей литературе одна попытка показать такую любовь, не удалось — ее никто и не заметил. Никогда не догадаетесь... Роман «Анна Каренина» графа Л.Н. Толстого. Любовь Левина и Кити. Там же пол романа про них написано... Но так скучно, так неинтересно, что приходится переворачивать по двадцать-тридцать страниц, чтобы пропустить эту тягомотину. Ведь там нет страстей, нет протеста против общества Анны Карениной (читай — Ромео и Джульетты и всех других). У Кити и Левина почти всегда тишь да гладь.

В других произведениях: если главный герой, после всех испытаний и переживаний, после нормального happy end’а отправляется в свадебное путешествие, то обязательно на «Титанике»... Вот как сильно вбит в нашу психику этот рудимент скотского происхождения — нормальная, человеческая любовь — невозможна. Любящие друг друга люди должны быть уничтожены, потому что счастливым жить на этой Земле грешно. Надо мучить себя и мучить других. А любовь низведена до тридцатисекундного пыхтения под простынкой в темной комнате...

Да, в переводной литературе тоже есть один пример: Ричард Бах и Лесли Пэрриш — Роман «Мост Через Вечность» (особенно: главы 31-34). Но как и у Левина с Кити, так и у Р.Баха с Л.Пэрриш, на каком-то этапе не хватает сил, чтобы двинуться дальше. Они переходят к бестолковству по любому поводу, а их отношения медленно, но верно катятся в пропасть. (Если интересно, прочитайте у Н. Козлова в «Философских сказках» — там нормально спрофанировано их падение.)

Но вернемся к Марине с Соней. У них была именно такая Любовь...

«Здесь врага нет». Подруга не может олицетворять собой, противоположный пол, как инопланетный, враждебный агрессивный и т.д. И сразу же, далее, наряду с заблуждением и основой для их дальнейшей размолвки, появляется мысль созидательная: есть я новая, полюбленная. Человек, который находится рядом с тобой, признается моим «Я», таким же, равным моему, «Я». Мое Эго, не только признает другое Эго, но и любит его. В том смысле, что «не надо было отрекаться от себя, чтобы стать женщиной, ей достаточно было лишь дать себе полную волю (спуститься до самых глубоких своих глубин) — лишь позволить себе быть. Ни ломки, ни дробления, ни бесчестья». То есть, если себе можно позволить все, то как же не позволить это же другой? Тем более, что не надо хитрить, притворяться, прятаться, только позволить себе быть — быть Женщиной, быть той, кто ты есть. (См. СС 5/2 164)

А заблуждение? Заблуждение не менее глобальное, чем все остальные: «Я новая, но спавшая внутри меня и разбуженная этой другой мной, вот этой предо мной, вынесенной за пределы меня». (СС 5/2 164) Здесь как раз и происходит дробление, от которого бежит Марина: на худшее и лучшее, на душу и тело. И если я себя знаю, как облупленную, и если возьму все, все что во мне спит самое лучшее, даже то, о чем я и не догадываюсь, все отделить и воплотить в другом человеке, то... вот она предо мной... Как же можно такую не любить? Как ей не позволить все, а вслед за нею и себе. Но отделив лучшее из себя и воплотив это в той другой, что у тебя останется? Собственное ненавидящее сердце... и через некоторое время понимание, что соединить себя и себя лучшую снова в единое целое — нельзя. Вот он и разрыв... Пока еще будущий, непроявленный...

В этом же письме, чуть далее, Марина Цветаева определяет взаимоотношения между двумя любящими женщинами, как «ловушку Души». Девушке (по «Письму...» — Младшей) «хочется любить — но... она любила бы, если бы... (могла — НД) И вот она в объятиях подруги, прижавшись головой к груди, где обитает душа». (Кстати, тут же мелькает как тень еще одна характеристика ее любимой Сони — «горькое, возвышенное существо».) Поначалу Марине удается любить, даже слишком, прислушайтесь: «Слишком цельное целое. Слишком единое единство». И не сразу, только через 16 лет, находится причина, хоть какая-нибудь, чтобы оправдать свое неумение любить: «Это (ребенок) — единственная погрешность, единственная уязвимость, единственная брешь в том совершенном единстве, которое являют собой две любящие друг друга женщины».

Настроение сейчас - мне уже не страшно быть одной

 

****************

Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.

Воздаю тебе посильной данью -
Жизнью, воплощенною в мольбе,
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.

Не беда, что сад мой смяли грозы,
Что живу - сама с собой в борьбе,
Но глаза мне застилают слезы
От одной лишь мысли о тебе.

***************

Люби меня. Я тьма кромешная.
Слепая, путанная, грешная.
Но ведь кому, как не тебе,
Любить меня? Судьба к судьбе.
Гляди, как в темном небе звезды
Вдруг проступают. Так же просто
Люби меня, люби меня,
Как любит ночь сиянье дня.
Тебе и выбора-то нет:
Ведь я лишь тьма, а ты лишь свет.

************************

Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь.
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.

Сбрось пламенное покрывало
И платье наскоро надень
И уходи куда попало
В разгорячающийся день.

Тобой овладевает солнце.
Его неодолимый жар
В зрачках блеснет на самом донце,
На сердце ляжет, как загар.

Когда в твоем сольется теле
Владычество его лучей,
Скажи по правде - неужели
Тебя ласкали горячей?

Поди к реке и кинься в воду
И, если можешь, - поплыви.
Какую всколыхнешь свободу,
Какой доверишься любви!

Про горе вспомнишь ты едва ли.
И ты не назовешь - когда
Тебя нежнее целовали
И сладостнее, чем вода.

Ты вновь желанна и прекрасна,
И ты опомнишься не вдруг
От этих ласково и властно
Струящихся по телу рук.

****************

Нет, мне уже не страшно быть одной.
Пусть ночь темна, дорога незнакома.
Ты далеко и все-таки со мной.
И мне спокойно и легко, я дома.

Какие чары в голосе родном!
Я сокрушаюсь только об одном -
О том, что жизнь прошла с тобою розно,
О том, что позвала меня так поздно.

Но даже эта скорбь не тяжела.
От унижений, ужасов, увечий
Я не погибла, нет, я дожила
Дожаждалась, дошла до нашей встречи.

Твоя немыслимая чистота -
Мое могущество, моя свобода,
Мое дыханье: я с тобою та,
Какой меня задумала природа.

Я не погибла, нет, я спасена.
Гляди, гляди - жива и невредима.
И даже больше - я тебе нужна.
Нет, больше, больше - я необходима.

 

Настроение сейчас - умиротворенное

 

Судьбе было угодно, чтобы они еще раз встретились. Как раз на следующий день: 26 октября. По Большой Лубянке в санках промчалась Соня с высокой девушкой, с прежней, недавно отвергнутой. В пятом стихотворении цикла «Подруга» написано «с другой», но если она совсем недавно не знала саму Соню, могла ли она знать ее подругу, предыдущую? Вряд ли... Или ей просто показалось, что это именно она — новая — желанная и дорогая. «Сильнее, чем я — желанной». Снова все вернулось на круги своя:

Марина взорвалась, но сразу, через две секунды... успокоилась... И подписала себе приговор. И Снежная Королева — сама Марина, и Кай — она же. Только слово «вечность» — вечно, а все остальное проходит. И зря Соня пыталась растопить сердце маленького Кая... Когда оно хоть немного оттаивает — становится очень больно. Кажется, принимаешь на себя всю боль мира, особенно после такой долгой анестезии... Значит, так тому и быть. Все — конец. Этого больше быть не должно!

Но, познав нечто такое, к чему больше ни с кем не прикоснешься, все равно хочется повторить... Хоть раз, хоть в последний раз... Ведь и не пишется, а если пишется, то такая ерунда, что и внимания не заслуживает, но стоит только помечтать, стоит только вспомнить... Как сразу такое вдохновение нахлынет...

А стихотворение Марины «Уж часы — который час?..», написанное 1 ноября 1914 г. Это не сегодняшняя встреча описана, а те, предыдущие... И по времени, и по здравому смыслу похоже так... Но такие строки, как «Вы сдались? — звучит вопрос. — Не боролась. <...> Расставание для двух Юных женщин» — не совсем понятно про что. Возможно, здесь звучит ответ на вопрос поставленный во 2 стихотворении цикла «Подруга»: победа или поражение в поединке своеволий? Что больше нужно Марине? Что больше нужно Соне? Пиррова победа или добровольный плен, что более выгодно? И как потом решить вопрос со своей совестью? Похоже, здесь, в этом стихотворении, Марина решила не бороться, то есть поддаться снова чарам своей любимой при первой возможности. Она решилась, возможно в первый раз в жизни, уступить, возможно даже попросить прощения за свои действия. Она ведь может быть иногда не права. Хоть чуть-чуть. А для собственного оправдания она пишет, что нашла способ, к которому будет очень часто прибегать в последствии: не бороться. То есть, когда будет получаться не по ее, она решит, что подчинилась обстоятельствам или не вмешивалась в них. (Например, запись из дневниковых записей 1924 года: «Жизнь я прожила в случайных местах, с случайными людьми, без всякой попытки корректива.  <...> Все события моей жизни настолько меньше моей силы и моей жажды, что я в них просто не вмешиваюсь: чего тут исправлять!») (МЦ 92)

Не сохранилось описания их впечатлений о том, как они снова примирились, ведь почти не было разницы с той, недавней, первой встречей. Но как не встретиться, когда обеим хочется? Когда тянет в объятия другой, когда желанно все: и ласки, и общение... И они встретились и потянулись друг к другу: «Прости меня!» чуть ли не одновременно. Они каялись, они хотели продолжения — обе. Потому что другая — ОНА, именно та, которую всю жизнь каждая искала.

Наступил новый этап их взаимоотношений, сначала — примирение, потом —новый взлет, к новым вершинам любви.

Где-то в то же время, возможно уже в ноябре, описан еще один случай: поход в кинотеатр «Унион» СП 290 (  «Этот вечер был тускло палевый...» Вкратце:

Марина, настоящая киноманка, предложила сходить в кинотеатр, но она еще боялась показать свою связь с Соней. «...руки, от счастья слабые» в перчатках, чтобы случайно не коснуться руки подруги.

Да, небольшое отступление, без которого нельзя будет понять всего остального.

Ни один исследователь творчества поэта или писателя никогда точно не сможет определить ту грань, которая разделяет личность творца и его творение. Поэт и литературная героиня — где эта черта, отделяющая одно от другого?

Цветаева в 1911 году пишет Волошину: «Книга и жизнь, стихотворение, и то, что его вызвало, какие несоизмеримые величины!» (СС 6/1 46) Кроме того, первая книга стихов с лестными отзывами Волошина и легкой критикой Брюсова: «Когда читаешь ее книгу, минутами становится неловко, словно заглянул нескромно через полузакрытое окно в чужую квартиру и подсмотрел сцену, видеть которую не должны посторонние... эта непосредственность... переходит на многих страницах в какую-то «домашность». Получаются уже не поэтические создания... но просто страницы личного дневника, и притом страницы довольно пресные». (АС 20) Но и критика и похвалы, сформировали у Цветаевой свой особенный подход к собственному творчеству. Она писала про себя, из своей жизни делала сказку, в которую ей самой так хотелось верить. Она с самого детства хотела быть поэтом, чтобы ее имя осталось в веках, наряду с Пушкиным. Но не всегда получалось: эпоха перемен, войны, революция, изгнание... Но все стихи датированы, письма в двух-трех вариантах, чтобы осталось для истории... И почти ничего другого, кроме как про себя или свое отношение к кому-то, автобиографично. Это касается и прозы и поэзии. Сказка получилась. Довольно неплохая... Но, какая разница с жизнью!