Зимние пейзажи.

mimozochka

"НИКОГДА НЕ ЖЕНИСЬ, МОЙ ДРУГ..."

 

  (Из главы« «Гримасы семейного счастья», ч.3)

Пугающе выглядит ночь, когда Ахматова рожала  Лёвушку. Гумилёв даже не позвонил в роддом. Всю ночь  прошлялся по кабакам с какими-то девицами.

   Лишь на следующий день приехал, да ещё и со «свидетелем» - может подтвердить.

Кто-то, кажется , Маковский, полагал, что таким вот образом мужающий сверхчеловек демонстрировал свою свободу от мещанских семейных кандалов.

  Ничего, кроме сочувствия и боли, такой   «свободолюб» Гумилев вызвать не может.

Можно только подивиться и ужаснуться, насколько этот странный, в общем-то добрый и любящий человек, может оказаться готовым к любым жертвам во имя своих ницшеанских заморочек, ради  стройности, последовательности, «дисциплинированности» собственного мировосприятия., сотворения своего неповторимого «Я.».

И надо признать: Гумилёв до конца жизни не изменял своему мировоззрению, пронес его через все радости и невзгоды. И очень страдал, когда приходилось нарушать, хоть в мелочах, свой  «моральный кодекс». Навряд ли в России можно сыскать столь непоколебимого и последовательного ницшианца, как он.

Можно принять: цинизм его в ту страшную ночь был напускным, очередным испытанием  воли. Можно предположить, что ночь эта вовсе и не  была разгулом неограниченной, бесшабашной свободы, а явилась прорывом жестокой несвободы, связанной с душевными терзаниями и  хорошо скрываемыми муками совести., запланированным самоистязанием,  мазохизмом - великим испытанием  силы воли.. Поединок ницшеанца с самим собой.

.

В 1918 году  Анна Андреевна подала на развод. Для Гумилёва -  удар по самолюбию,  крушение всех амбиций мужа- властелина, не  сумевшего покорить, удержать женщину. Неужели он так бессилен и безволен!? Выходит – да. Его ницшеанство дало чувствительную трещину.

  Ахматова   мстительно поведала ему, что выходит замуж за ассириолога, поэта и переводчика  Шилейко.

Впоследствии Гумилев признавался Ирине Одоевцевой…

-  Меня как громом поразило. Но я овладел собой. Я даже мог заставить себя улыбнуться. Я сказал: – Я очень рад, Аня, что ты первая предлагаешь развестись. Я не решался сказать тебе. Я тоже хочу жениться.  –  Я сделал паузу – на ком, о Господи?.. Чьё имя назвать? Но я сейчас же нашёлся: – На Анне Николаевне Энгельгардт, уверенно произнёс я. –  Да, я очень рад.  – И я поцеловал её руку».

  Очень уж хотелось, чтобы решение о разводе  исходило от него! Было -  его волей!

Жаждал оставаться стойким вершителем собственной судьбы,  а судьба подсмеивалась над ним и строила гримасы.

И он вымолвил имя новой избранницы. Назвал машинально, но твёрдо. 

И тем самым снова подписался под мудрыми словами Ахматовой : останется вечным холостяком.  Так оно в конце концов и сложилось.

     «Анна Вторая» -  дочь литератора и поэта Н. А. Энгельгардта. Её мать, Лариса Михайловна Энгельгардт (Гарелина),  в первом браке была женой Константина Бальмонта, имела от него сына. Злые языки утверждали, что  Анна Николаевна – тоже его дочь. С. К. Маковский называл её «хорошенькой, но умственно незначительной девушкой». Примерно так же полагали многие друзья Николая.  А Константин Бальмонт восторгался ею: «Ах, как она мне нравится. Темноглазый ангел с картины Ботичелли…».

Она дружила с Лилей Брик, увлекалась декадентами и боготворила Гумилёва.  В ответ на его предложение руки и сердца девушка упала на колени и заплакала: «Нет! Я недостойна такого счастья!»..

…

     Бедная Анна Николаевна! – Бог явно не баловал этот брак счастьем.  Гумилёв изо дня в день подтверждал свою полную несостоятельность семьянина и примерного мужа. Пытался острить:

-Жить с женой так же скучно, как есть отварную картошку без масла,   Отчасти «Анна Вторая» повторила судьбу «Анны Первой». В своё время Гумилёв после рождения сына, отправлял Ахматову в семейное имение своей матери – Слепнёво – неподалёку от Бежецка Тверской губернии. Сам оставался в Петербурге. Анна Андреевна, натура волевая, довольно быстро вырвалась из этой глуши в столицу, оставив сына на попечение матери Николая Степановича и его сводной сестры.

     Анна Николаевна Энгельгардт, теперь уже Гумилёва, вскоре после свадьбы родила дочку Леночку. И тут же была «сослана» в Бежецк (туда переехали из Слепнёва Гумилёвы). Кроме своей дочери, она воспитывала ещё и Льва – сына Гумилёва и Ахматовой.

  Самого Гумилёва  бесил идиотизм бежецкой жизни:

«Аня сидит в Бежецке с Леночкой и Лёвушкой, свекровью и старой тёткой. Скука невообразимая, непролазная. Днём ещё ничего. Аня возится с Леночкой, играет с Лёвушкой – он умный славный мальчик. Но вечером тоска – хоть на луну вой от тоски. Втроём перед печкой – две старухи и Аня. Они обе шьют себе саваны, - на всякий случай всё подготавливают к собственным похоронам. Очень нарядные саваны с мережкой и мелкими складочками. Примеряют их – удобно ли в них лежать. Не жмёт ли где? И разговоры, конечно, соответствующие. А Аня вежливо слушает или читает сказки Андерсена. Всегда одни и те же. И плачет по ночам. Единственное развлечение – мой приезд. Но ведь я езжу в Бежецк раз в два месяца, а то и того реже. И не дольше, чем на три дня. Больше я не выдерживаю».

Как-то вечером, в одну из бессонно-отчаянных  бежецких «идиллий»он открыл наугад «Войну и мир».

   Обомлел! И долго не мог оторваться, перечитывая…

Ведь это  о нем говорит Пьеру князь Андрей, его судьбу пророчит,  его героическое будущее перечёркивает.

-Никогда, никогда не женись, мой друг, вот тебе мой совет, не женись до тех пор, пока не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог… А то пропадёт всё, что в тебе есть хорошего и высокого.. Всё истратится по мелочам…»

В эту ночь Гумилёв долгим пронзительным взором удивительно чётко увидел всю свою «женатую жизнь». Нынешнюю. И будущую.

Оскорбительная несвобода, связанные руки, мысли, брошенные на пол пути и творческие замыслы,  робкая женщина c затаённой молчаливой обидой и  тихим укором в покорных глазах. Вечно он ей что-то должен,  чем-то обязан.

Увидел… и содрогнулся…

     Молодая жена, происходившая из старого дворянского рода, прежде знала только столичную жизнь. Захолустный  Бежецк был для неё ссылкой, проклятием. Анна Николаевна слёзно молила обожаемого мужа – просилась к нему в Петербург. Гумилёв был строг и непреклонен, позволял «увольнения» крайне редко и на короткий срок. Объяснял: в Бежецке лучше с продуктами и «откупался» регулярными денежными переводами. Лишь весной 1921-го, за три месяца до гибели Гумилёва, Анна Николаевна добилась разрешения переехать с дочкой к нему.

     Семья поселилась в «Доме Искусств» – огромном здании на углу Невского и Фонтанки.

Часть дома – гигантская, раскинувшаяся на трёх этажах квартира бывшего домовладельца и брата хозяина Елисеевского гастронома  В ней устроили общежитие для литераторов, сорванных революцией с насиженных мест. Гумилёвы обосновались в бывшей елисеевской бане (которая больше походила на дворец), упрятав банную архитектуру  под коврами.

-Я здесь чувствую себя древним римлянином. Утром, завернувшись в простыню, хожу босиком по мраморному полу и философствую, - язвил Николай Степанович.

     Жить в «Доме Искусств» было удобно: здесь Гумилёв читал лекции и вёл кружки молодых поэтов, в общей столовой можно было питаться, Cоседи -друзья, знакомые и ученики – от М. Л. Лозинского и О. Э. Мандельштама до В. Ф. Ходасевича и Вс. Рождественского. Но теперь это была уже семейная жизнь.

Гумилёв изнывал: «Я очень люблю свою дочку, но для работы мне совершенно необходим покой!» Николай Степанович действительно любил и Льва и Лену, но предпочитал делать это на расстоянии. И не совсем прав Дмитрий Быков, утверждая, что Гумилёв был по-своему счастливым: «человек, который всю жизнь жил так, как хотел.  И, в общем, получал удовольствие от жизни…»

Очень уж сомнительно такое счастье. И такая свобода. Ведь семья, хочешь не хочешь, - висела на его плечах. Требовала внимания – пусть робко,  ненавязчиво, но вполне  справедливо..  Какое уж тут  безмятежное счастье, если его надо было то и дело   отвоёвывать, отскандаливать, оглядываться на соседей. Страдать от упрёков и укоров «доброжелателей». И каким бы ни был Гумилёв эгоистом , быть свободным от общества в полной мере, да ещё в те времена, - не так-то просто.

«Общественность», друзья, родня то и дело вставали на дыбы.

Вот он поступил, «как захотел»,  с дочкой, – отдал её в детский дом. Директором приюта была жена единственного, пожалуй, близкого друга   М.Л. Лозинского Узнав об этом «злодеянии», она пришла в ужас. Попыталась урезонить:

        — Но это невозможно. Господи!..

        — Почему? Вы ведь сами сейчас говорили, что детям у вас прекрасно.

        — Да, но каким детям? Найденным на улице, детям пьяниц, воров, проституток. Мы стараемся для них всё сделать. Но Леночка ведь ваша дочь.

        — Ну и что из этого? Она такая же, как и остальные. Я уверен, что ей будет очень хорошо у вас.

        — Николай Степанович, не делайте этого! Я сама мать, — взмолилась она: — Заклинаю вас!

        Гумилев был непоколебим:

        — Я уже принял решение. Завтра же  привезу вам Леночку.

     И привёз!

     «Семейное счастье», о котором так мечтала молодая жена, описал в дневнике К. И. Чуковский:

"Вчера в Доме Искусств увидел Гумилёва с какой-то бледной и запуганной женщиной. Оказалось, что это его жена Анна Николаевна, урождённая Энгельгардт, дочь того забавного нововременского историка литературы, который прославился своими плагиатами. Гумилёв обращается с ней деспотически. Молодую хорошенькую женщину отправил с ребенком в Бежецк - в заточение, а сам здесь процветал и блаженствовал. Она там зачахла, поблекла, он выписал её сюда и приказал ей отдать девочку в приют в Парголово. Она - из безотчетного страха перед ним - подчинилась. Ей 23 года, а она какая-то облезлая; я встретил их обоих в библиотеке. Пугливо поглядывая на Гумилева, она говорила: "Не правда ли, девочке там будет хорошо? Даже лучше, чем дома? Ей там позволили брать с собой в постель хлеб... У нее есть такая дурная привычка: брать с собой в постель хлеб... очень дурная привычка... потом там воздух... а я буду приезжать... Не правда ли, Коля, я буду к ней приезжать"...

     Этот эпизод прекрасно вписывается в портрет поэта – эгоиста, живущего исключительно «по своей воле». Но имеется   и другая правда. 

Гумилёв  любил эту свою вторую Анечку, серьёзно ею увлёкался, настойчиво и  галантно ухаживал.  Посвятил ей не только стихотворения, но и  книгу - «Огненный столп»…

А на лучшем своём сборнике «Романтические цветы» написал:

«Ане. Я, как мальчик, схваченный любовью к девушке, окутанной шелками».

…Жестокость Гумилёва  имеет, нам кажется, и другое объяснение. В эти дни по Петрограду прокатилась первая волна арестов участников антибольшевистского подполья, связанных с кронштадтским мятежом. Незадолго до этого Гумилёв, имевший отношение к «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева»,  похоже, пытался избавиться от улик. Возможно,  опасался ареста и стремился отправить дочь за город под присмотр жены своего друга…  

     Судьба второй семьи Гумилёва – трагична. В блокадном Ленинграде от голода умер отец Анны Николаевны, потом мать, затем она сама, последней – дочка

. Но сердце Гумилёва эта трагедия не потревожила – к этому времени его самого не было в живых уже 21 год.

"МУЧИТЬСЯ И МУЧИТЬ, ТВЕРДЯ БЕЗУМНОЕ "ЛЮБЛЮ"

 

 

                  НИКОЛАЙ ГУМИЛЁВ:  ВЫЗОВ СУДЬБЕ

                                      ( продолжение)

   Сравнивать поэтический дар Гумилёва и Пушкина не разумно. Слишком разные  "весовые категории".

 

ЛАРИСА РЕЙСНЕР

 

Сближает их другое – «одна, но пламенная страсть», томительное и радостное ожидание встречи с новой возлюбленной.
«Я утром должен быть уверен, что с вами днём увижусь я»… Это, безусловно,-  и Пушкин, и Гумилёв.
     Они вполне могли померяться своими «донжуанскими списками», если бы Гумилёв, по примеру Александра Сергеевича, таковой составил. И Бог ведает, кто бы вышел победителем.
     Фантастическая влюбчивость Гумилёва – одно из самых стойких и буйных проявлений его  сути.. Вторая натура. И постоянное состояние души. Ну, не умел он жить без любовных  приключений, интриг... Мимолётных или затяжных, «роковых» или случайных, бурных и не очень. Любовь и поэзия были для него всем – неразрывным, единым, огромным. Одно не мыслилось без другого. Поэтическое вдохновенье питалось любовью, любовь – вдохновеньем. Ему требовалось постоянно пребывать в эйфории – трепетном, нетерпеливом ожидании новых и новых наплывов страсти

. «...Мучиться и мучить, твердя безумное: ”люблю”!» И здесь, как и во всём прочем, в нём буйствовал конквистадор, кипело сердце воителя – брать приступом, словно неприятельские крепости, женские сердца. К «покорённым вершинам»  быстро терял интерес.
     Всю жизнь, стремясь шлифовать алмазную крепость своего кодекса героя, готового на любую жертву из принципа, перед любовью он нередко пасовал, покорно опуская рыцарское забрало. И свято верил: любовь- чудо, при наличии которого совершенно нестрашно наступить на горло собственному эгоизму, а даже наоборот – сладостно… Зато потом можно сказать: «Всякая женщина – змея, и всякая змея – женщина».
     Такой вот конквистадор. Такой «сверхчеловек», который столь часто оказывался поверженным. И сбитым с пути… змеями.
     Он редко стремился к любви, увенчанной безмятежным и долгим счастьем. Идиллия всегда грозила скукой и охлаждением. Азарт погони, так и оставался подчас самоцелью.
Ведь это и про него: «За всякой вещью в мире нам слаще гнаться, чем иметь её». Он и гнался, следуя  Дон Жуану.
    Всегда – влюблён. Влюблённость – его религия.

        О нет! Из всех возможных счастий
        Мы выбираем лишь одно,
        Лишь то, что синим углем страсти
        Нас опалить осуждено.

     Современники, на глазах которых разворачивались его амурные похождения, интрижки – «с последствиями и без», – считали неугомонного Николая Степановича и повесой, и бабником, и греховодником, и дьяволом-искусителем. А то и просто распутником. Расползались по городу мыслимые и немыслимые сплетни. «Доброхотам» он любил повторять: «Как только благоразумно говорят”Не делай этого, это будет дурно истолковано, я всегда действую вопреки».

     Никогда не поступался своим «ХОЧУ». Ему нравилось живописать друзьям свои приключения. Будто роман сочинял – с одним и тем же идиллическим зачином: «Когда я был влюблён, а я влюблён всегда...»
Для него очевидно: «Поэту необходима напряжённая, разнообразная жизнь, полная  борьбы, радостей и огорчений, взлётов и падений. Ну и, конечно, любви. Ведь любовь — главный источник стихов. Без любви и стихов не было бы».
     Разве не мог сказать о себе то же самое Александр  Сергеевич?!
     Стихотворению Гумилёва «Дон Жуан» подошло бы и другое название – «Автопортрет»:

       Моя мечта надменна и проста:
       Схватить весло, поставить ногу в стремя
       И обмануть медлительное время,
       Всегда лобзая новые уста.

     Здесь всё – про себя. Особенно последняя строка.  И главное в ней слово – «новые». «Мечту» поэт воплощал  неистово, одержимо, будто сама жизнь убегала от него, вырывалась из его объятий. В каждую приглянувшуюся  девушку влюблялся мгновенно. И не всегда это было реальное созданье. Являлась «прекрасная незнакомка», был образ – волшебный, неземной, желанный – образ, внезапно озаривший воображение поэта.
«Мне не нужна женщина – мне нужна лишь тема…»   (А.Вертинский)
     Тема никогда не заставляла себя ждать. В каждой простушке ему мерещились «девушки странно-прекрасные и странно-бледные со строго опущенными глазами и сомкнутыми алыми устами». Его чарующая сладкоречивость лермонтовского Демона-обольстителя и настырное обаяние  Дон Жуана неизменно торжествовали.  Ему, «Демону», так и мерещилась покорённая им, златоустейшим, неземной красоты Тамара, гибнущая от одного его дьявольского поцелуя. И он в этот момент ощущал себя духом Ницше. Собратом  Лермонтова, который в «Демоне» сумел воплотить этот дух.
     «Бешеные натиски влюблённого Гумилёва было трудно выдержать», – вспоминала О. Н. Гильдебрандт-Арбенина. Обделённый природой, он словно внушал: «Идеал ваших грёз – Квазимодо!» «О, да! Да!» – радостно соглашалась в сомнамбулическом угаре очередная жертва. В этом был какой - то особый магнетизм: женщины сходили по нему с ума. И какие! Красавицы, у ног которых был весь Петербург: Лариса Рейснер, Ольга Арбенина, Ирина Одоевцева, Нина Берберова…
     Покорение женских сердец было для него тем же самоутверждением, что и поэзия. Тем же подавлением в себе Богом обиженного мальчика и тем же сотворением себя – НОВОГО. Тем же перерождением Квазимодо в красавца и покорителя. Перерождение в Демона. В Печорина, которого боготворил.
      Н. Оцуп: «Теперь нашли бы у Гумилёва фрейдовский комплекс: считая себя уродом, он тем более старался прослыть донжуаном, бравировал, преувеличивал. Позёрство, идея, будто поэт лучше всех других мужчин для сердца женщин, идея романтически-привлекательная, но опасная — вот черты, от которых Гумилёв до конца дней своих не избавился. <...> Он был донжуаном из задора, из желания свою робкую, нежную, впечатлительную натуру сломать. Но было бы ошибкой считать, что героем он не был, что целиком себя выдумал. <...>  Много очарования и чистоты во всех гумилёвских объяснениях в любви, хотя, повторяю, огромное большинство из них могло бы с успехом быть обращено к любой девушке или женщине». 
     Гумилёв славился неизменным благородством. И слово «честь» было для него таким же знаковым, как «любовь». Даже в то время, когда ещё был жив дворянский дух и случались дуэли, его демонстративное, допотопное рыцарство выглядело старомодным, вызывало за спиной усмешки («Я вежлив с жизнью современной, / Но между нами есть преграда»).
И в то же время он полон противоречий, не всегда умеет быть последовательным в своём рыцарстве. Гордая и самолюбивая ницшеанская натура почему-то спокойно игнорирует унижение и насмешки, которые преследуют его как чуть ли  ни самого тупого  гимназиста. И снова летят ко всем чертям его рыцарские принципы, когда дело доходит до любовных историй. Неуёмная страсть покорять, подчинять, порабощать девичьи сердца не знала ни рыцарства, ни благородства и не тревожила совесть. Как цирковой жонглёр, он играл женскими судьбами, по-донжуански, легко и без сожаления расставался с жертвами. И всё ради одного – этой гумилёвской сумасшедшей потребности постоянно быть влюблённым. И главное – победителем.      Верный ученик В. Я. Брюсова, Гумилёв, слава Богу, не подражал ему лишь в одном – Валерий Яковлевич, охладев к очередной музе, вручал той револьвер и советовал застрелиться…
     Такого у Гумилёва не было. Зато было другое. Новой возлюбленной он, не смущаясь, передаривал и перепосвящал стихи, уже поднесённые или посвящённые покинутым пассиям.  
   О. Н. Гильдебрандт-Арбенина, утверждала, что в её «Заблудившемся трамвае» героиней была не Машенька, а Оленька. И. В. Одоевцева вспоминала: «Приглашение в путешествие» посвящалось многим, с изменённой строфой, в зависимости от цвета волос воспеваемой:
Порхать над царственною вашей
Тиарой золотых волос.
    *  *  *
Порхать над темно-русой вашей
Прелестной шапочкой волос.
  Были и “роскошные”, и “волнистые” шапки волос, и “атласно-гладкие” шапочки.
  Сам Гумилёв в минуты откровенности рассказывал мне, сколько раз это “приглашение” ему “служило”, как и второе его “ударное” стихотворение: “С тобой мы связаны одною цепью”».
    
     Щепетильностью по отношению к женщинам наш герой, как правило, не отличался. Ни нравственных, ни любых других долгов перед своими музами Гумилёв не признавал. О какой-нибудь жертвенности ради женщины не могло быть и речи.
     Опять Ницше? – «Ты идёшь к женщине — захвати плётку».
     Самое удивительное: большинство возлюбленных прощали поэту всё. Не обижались на него за обман, измены, эгоизм, откровенную пошлость. До конца жизни оставались благодарными. Ирина Одоевцева с сердечной теплотой писала о Гумилёве спустя почти полвека, Ольге Гильдебрандт-Арбениной он являлся в снах даже через 60 лет. Одна из самых ярких красавиц Серебряного века – Лариса Рейснер не скрывала подробностей их первого любовного свидания в похожих на притон, дешёвых номерах на Гороховой. Но, даже отвергнутая,  признавалась: «Если бы он, эгоистичный, страшный, грубый позвал меня за собой сейчас, бросила бы всё и пошла бы за ним — желтолицым монголом». И это та самая Рейснер, о которой сын писателя Леонида Андреева говорил восхищённо: «Не было ни одного мужчины, который бы прошёл мимо, не заметив её, и каждый третий — статистика, точно мною установленная, – врывался в землю столбом и смотрел вслед, пока мы не исчезали в толпе».

                          (  продолжение следует)

 

МАШЕНЬКА

 

 

сёстры Аренс

 

                                              

                                 МАШЕНЬКА

 
( фрагмент из главы  - МУЧИТЬСЯ И МУЧИТЬ, ТВЕРДЯ БЕЗУМНОЕ "ЛЮБЛЮ")

    Магия обольстителя давала сбои...
     Особенно горько было терпеть поражения от женщин, которых он жаждал всей душой. Когда лёгкую влюблённость или минутное увлечение сменяла Её Величество Любовь. И тогда наш Дон Жуан познавал, что это значит – страдать, мучиться, ревновать, сносить издёвки, надеяться, разуверяться и снова пылать надеждой. Так было с Анной Ахматовой, с Еленой дю Буше…
      Дмитрий Быков утверждает: в любовных делах Гумилёв был по-настоящему счастлив. В любовных «делах» – да. Но не в Любви, если она его внезапно настигала! Другое дело – недолгие интрижки и романы. Здесь он действительно уникален. Неизменно удачлив, король лёгких побед. Но было ли это счастьем? Сомнительно. Было удовлетворённое вожделение, тщеславие, самолюбие. Было торжество самоутверждения. Победу праздновали эгоизм и гонор.  Ликовали властолюбие, талант обольщать и повелевать. Будь счастлив по-настоящему, он не отбрасывал бы от себя с такой лёгкостью покорённых им девушек. Молниеносно  рухнувшая любовная связь для него ничего не значила.
Слова из песенки Вертинского, обращённые к актрисе, покорительнице сердец, можно легко отнести и к нашему герою.
                                       И мне жаль, что на тысячи метров
                                       И любви, и восторгов, и страсти
                                       Не найдется у Вас сантиметра
                                       Настоящего личного счастья.
      Водилась за ним странность. Сегодня это, пожалуй, истолковали бы как банальное извращение. По-настоящему его влекло только к невинным девушкам. Они для него «выше гурий, выше ангелов, они как души в седьмом кругу блаженств». Став женщиной, дама сердца словно падала в его глазах с «седьмого круга блаженства» на грешную землю, теряла магическое волшебство, будоражившее сердце поэта. В творчестве Гумилёва образ губительной для мужчины-рыцаря невинной девушки-изменщицы – idee fixe. Этот мотив неизменно повторяется у него и в стихах, и в прозе, и в драматургии. Анна Ахматова рассказывала первому биографу Гумилёва П. Н. Лукницкому…
«…То, что он признавал только девушек и совершенно не мог что-нибудь чувствовать к женщине, – очень определённо сказывается в его творчестве: у него всюду – девушка, чистая девушка. Это его мания». Разговор с Ахматовой Лукницкий подытожил в своём дневнике: «Пристрастие Николая Степановича к девушкам – не прирождённая ненормальность <…> это из-за АА (А. Ахматова. – Авт.) так стало. Николай Степанович такую цену придаёт невинности! Эта горечь на всю жизнь осталась в Николае Степановиче. Во всех его произведениях отразилась, конечно, совершенно бессознательно для него самого».
     Анна Андреевна сочла возможным раскрыть для биографии Гумилёва и такую деталь: первое, что он спросил после развода: «Кто был первый и когда это было?..»
      – Вы сказали ему?  – поинтересовался Лукницкий.
      –  Сказала, – тихо ответила Ахматова.
     Как знать, может быть из-за этой психической травмы, оставшейся на всю жизнь, так быстро ослабевал градус его влюблённости в покорённых девушек.
     Одним из первых увлечений юного Гумилёва была Лиза Пиленко. Она родилась в Риге, в доме № 21 по улице Элизабетес, с 1909 года жила в Петербурге, училась в частной гимназии Л. С. Таганцевой. Это увлечение не оставило серьёзного следа ни в его, ни в её судьбе. Позднее Елизавета Юрьевна вышла замуж за троюродного брата Гумилёва – Дмитрия Кузьмина-Караваева. Жизнь её оборвалась 31 марта 1945 года в газовой камере концлагеря Равенсбрюк. Теперь мир знает её под именем Матери Марии.
     В Царском Селе он всё чаще бывает в семье Аренсов, где растут три дочери: Зоя, Анна и Вера. Напоминает любовные проказы Пушкина с барышнями из Тригорского,  где тот  игриво и весело проводил время, регулярно наезжая из своего Михайловского.
     Анне Николай нравится, а вот Зоя влюбилась всерьёз. Но наш герой быстро теряет   интерес к обеим.. Его, как альпиниста, манят труднодоступные, ещё не покорённые вершины. Гумилёв пытается завоевать сердце старшей сестры – сероглазой красавицы Веры, сводящей с ума всех юношей Царского Села. Ей он посвятит «Сады моей души»…
       В них девушка в венке великой жрицы.
       Глаза, как отблеск чистой серой стали,
       Изящный лоб, белей восточных лилий,
       Уста, что никого не целовали…
Некогда и Пушкин баловал своих тригорских обожательниц восторженными признаниями…
     Осенью Гумилёв собрался в далёкое путешествие. Приглашает в попутчицы Веру. Уверенный в её согласии, десять дней ждёт девушку в Константинополе. Но она не только не явилась, даже не ответила на письмо. Гумилёв утешился поездкой в Египет. Очарованный африканской экзотикой, о Вере уже и не вспоминал. А она записала в дневнике: «Размышляя о том, что хотелось бы остаться жить в памяти людей после смерти, и отчаявшись оставить большой исчерпывающий портрет, хочу, чтобы на могильном камне были вырезаны слова Н. Гумилёва о моей красоте».
    Как видим, Вера оказалась проницательнее других  подруг нашего героя.
Легко разгадала в нём жаждущего любовных утех Казанову, для которого верность, постоянство – всего лишь привычные слова.
И, конечно же, была права.
     Впоследствии Вера благоразумно вышла замуж не за поэта (хотя сама была поэтессой), а за обычного, «земного» человека, с которым можно было воплотить мечту о «крепкой семье». Её супругом стал инженер Владимир Гаккель. Писала стихи, занималась переводами. С Гумилёвым долгие годы оставалась в друзьях.
                       
     Наверное, самая сильная, трагичная и фатальная любовь Гумилёва случилась летом 1911 года. Николай Степанович приехал в Слепнёво, где гостили тогда внучатые племянницы его матери – Маша и Оля Кузьмины-Караваевы. Маша, высокая, изящная
блондинка с огромными, грустными голубыми глазами, в своём нежно-лиловом платье, покорила поэта. Анна Андреевна Гумилёва (жена брата Дмитрия) уверяла: «В жизни Коли было много увлечений. Но самой возвышенной и глубокой его любовью была любовь к Маше».
      Весь её облик был «мечтой поэта».
     «Цветущей нежности русская красавица с чудесным цветом лица, и только выступающий по вечерам лихорадочный румянец говорил о её больных лёгких»(С. К. Маковский).
     В ответ на пылкое признание девушка грустно ответила: она не вправе любить кого-либо, у неё чахотка и жить ей осталось недолго. Роман был платоническим, но сколько заботы, чуткости, подкупающей, искренней нежности  нашлось для неё в сердце Гумилёва!
  Наш «сверхчеловек» снова нарушает свои «незыблемые» принципы. Привычный эгоизм уступает подлинной человечности. И мы снова недоумеваем. В чём всё-таки суть истинного Гумилёва – в его ницшеанском презрении к женщинам или в трогательной заботе о Маше, обожествлении её и в преклонении перед ней? Ни о ком не заботился он  так жертвенно и преданно, как о своей Маше.
      Днём по совету врачей она ложилась отдохнуть. Гумилёв всё это время ждал её под дверью. Делал вид, что читает, но  книга оставалась открытой на одной и той же странице.
Когда большое семейство отправлялось в нескольких экипажах на прогулку или в гости к соседям, он строго следил, чтобы коляска Маши выезжала первой – она слаба лёгкими, и нельзя допустить, чтобы Машенька дышала пылью.
     Эти его строки – как покаяние:
       Святой Антоний может подтвердить,
       Что плоти я никак не мог смирить.
       Но и святой Цецилии уста
       Прошепчут, что душа моя чиста.
     Болезнь Маши быстро прогрессировала. Врачи советовали санаторий, и осенью её отвезли в Финляндию. В ноябре Гумилёв, узнав, что ей хуже, бросает всё, мчится туда. Пишет стихи в альбом девушки, молится за её выздоровление. Тщетно..
. В надежде на южный климат родственники перевозят девушку в Италию. Гумилёв провожает её, надеется на чудо. Чуда не происходит – 29 декабря Маша умерла. Было ей всего двадцать два года.
     А. А. Гумилёва утверждала, что, прощаясь с девушкой перед её отъездом в Финляндию, поэт прошептал ей: «Машенька, я никогда не думал, что можно так любить и грустить». Если это правда, становится ясно, кто главная героиня «Заблудившегося трамвая» – одного из лучших стихотворений поэта:
         Машенька, ты здесь жила и пела,
         Мне, жениху, ковёр ткала,
         Где же теперь твой голос и тело,
         Может ли быть, что ты умерла!
        …………………………………..
        И всё ж навеки сердце угрюмо,
        И трудно дышать, и больно жить…
        Машенька, я никогда не думал,
        Что можно так любить и грустить.
     Любовь к Маше настигла Гумилёва через год после женитьбы на Ахматовой. У неё в это время были собственные романы – в России с литератором Г. И. Чулковым, во Франции с начинающим художником по имени Амедео. Пройдёт девять лет, и 24 января 1920 года в Париже, добитый кокаином, алкоголем и туберкулёзом, умрёт никем не признанный тридцатипятилетний живописец. В день похорон его жена (она была на девятом месяце беременности) выбросится из окна. Потом к бесславному при жизни художнику придёт посмертное мировое признание,  картины будут продаваться за баснословные суммы. В список лучших художников эпохи впишут его имя – Амедео Модильяни.
     Но всё это будет спустя много лет. Пока на дворе 1911 год. Разгар любви Гумилёва к Маше. А из Парижа от Модильяни приезжает в Слепнёво Ахматова. Анна Андреевна  в шоке. Как же так?! Ведь она не сомневалась в  абсолютной власти над мужем, в неотразимости своих чар над ним. И вдруг выясняется: всё это – иллюзия. Оказывается, есть женщина, которая вызывает у Гумилёва более высокие и сильные чувства! Наделённая острым умом, Ахматова понимает: Машенька – её антипод. Гумилёва влекут к девушке те качества души, которых нет у земной и не слишком доброй к нему жены.
     И всё-таки она попытается удержать возле себя этого прохвоста. Назло! И поступает так же банально, как это часто делают женщины в её положении. Зачатие  ребёнка, будущего сына Лёвушки, приходится на то время, когда Гумилёв рвался к Маше в Финляндию.
      Впрочем, это лишь версия некоторых биографов…
      Машу она ненавидела уже за то, что та заставляла страдать её самолюбие. И гордость. Другие романы Гумилёва Анна Андреевна живописала вселюдно – добродушно и охотно. Но о Маше говорить избегала. Ограничивалась словами: «В то лето Николай Степанович наполнял альбом Кузьминых-Караваевых посредственными стихами».
     Весной 1912 года  отправились в Италию. Вроде бы, теперь у Анны Андреевны больше нет поводов для беспокойства – она едет в заграничное путешествие с мужем, от которого ждёт ребёнка, соперницы нет. На деле всё оказалось не столь безоблачно
                                          (продолжение следует)
 

 

В Ы Б О Р ( из книги о Николае Гумилёве)

  Циник!

Жестокий, безжалостный и … опасный.

Роковой сердцеед..

.
Такой приговор  наши читатели нередко выносят Гумилёву.
Нам кажется, пришла пора определиться, каков же воистину  этот сердцеед и каковы те женщины, с которыми он вступал в любовные «поединки».
  В самых «кровавых дуэлях»  образ «губителя» и коварного соблазнителя явно меркнет перед  дамами, что находились по другую сторону «барьера»..
И на поверку часто оказывается…
Он – доверчив, наивен, великодушен,  не способен к подлости, плетению интриг или обману..
Она – интриганка; коварна, лжива, двулична, вероломна, жестока…
Подтвердим это сравнение  рассказом лишь об одной   «показательной» любовной дуэли..
     Елизавету Ивановну Дмитриеву ( Черубину де Габриак) он встретил летом 1907 года в Париже. Двадцатилетняя Лиля (так звали её близкие) посещала Сорбонну. С детства тяжело болела, много лет была прикована к постели, осталась хромой на всю жизнь. Но при всём этом слыла чаровницей, умеющей завораживать мужчин.
      Спустя два года они увиделись в Петербурге, узнали друг друга.  Лиля уже закончила  Императорский женский педагогический институт, вела русскую словесность в женской гимназии,  была одарённой поэтессой…
    Роман  закрутился феерически – по-гумилёвски.
     – Тут же сразу мы оба с беспощадной ясностью поняли, что это «встреча» и не нам ей противиться, – признавалась Лиля.
      Околдованные друг другом любовники не расставались. Стихи, прогулки,  литературные вечера…
. Гумилёв, как обычно, был одержим бурной и разрушительной стихией страсти. Сказочное воображение поэта обратило Лилечку, гадкого утёнка, в волшебного лебедя:

          Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей,
          Я нашёл себе подругу из породы лебедей.
  
Преобразилась и Лиля. В привычной  галерее мистификаций, интриг, амурных игр  явилось ей нечто подлинное, забытое и… настораживающее. Любовные истории для неё всегда скрывали пугающую тайну, трагизм, безысходность и пагубу. Но Лиля любила и умела играть с огнём. Любила любовь.
     Она наверняка видела неизбежную обречённость так внезапно нахлынувшего счастья. Ведь, встречаясь с Гумилёвым, Лиля оставалась невестой инженера-мелиоратора В. Н. Васильева и в то же время мечтала покорить сердце поэта Максимилиана Волошина. Тщательно обдумывала каждое письмо к нему. 13 мая, находясь в полном здравии, сообщает: «Дорогой Макс, я уже три дня лежу, у меня идёт кровь горлом, и мне грустно. <…>  Хочется видеть Вас, милый Макс».
      Лгать она тоже умела и… любила.
     Столь  нежный зов милой девушки приносит плоды: Максимилиан Александрович приглашает Лилю погостить у него в Коктебеле. Любвеобильная и лукавая искательница приключений просит поехать с ней ничего не подозревающего Гумилёва, а Волошину пишет: «Гум <илёв> напросился, я не звала его, но т.к. мне нездоровится, то пусть. Уже больше писем не будет, а будет Коктебель. Я Вас оч<ень> хочу видеть и оч <ень> люблю. Лиля». 
     25 мая 1909 года Гумилёв и Лиля выехали в Москву. Там Николай Степанович встретился с  Брюсовым, представил ему возлюбленную. Дорогу от Москвы до Коктебеля она позднее будет вспоминать как «дымно-розовый закат». Ласково называет Гумилёва Гумми, он её – Лилей, утверждая, что это имя похоже на серебристый колокольчик. В Гумилёве она воображает своего доброго ангела-спасителя, которого можно  удачно использовать. Гумилёв, надеялась Лиля, пробудит в Волошине ревность, заставит его воспылать к ней бурной страстью. А на случай, если её чары  на упрямца Макса всё же не  подействуют,– Гумилёв останется её единственным избранником.. Такая вот незавидная роль отводилась Лилечкой верному и наивному Николаю Степановичу, её благородному рыцарю. Впрочем, роль для него – «обкатанная». Ведь и у Ахматовой, с её жгучей страстью к петербургскому студенту, к его дурацкой «карточке»,- Гумилёв  будет хаживать в «запасных вариантах».
     Чары, однако, подействовали. В Коктебеле Максимилиан Волошин с Лилей всё чаще уединяются, подолгу гуляют вдвоём. Гумилёва мучительно унижало не столько коварство измены, сколько её публичность: всё происходило на глазах других гостей – Алексея Толстого с женой и поэтессы П. Соловьёвой.
       – Здесь началось то, в чём больше всего виновата я перед Н. Ст. (Гумилёвым. – Авт.), – призналась Лиля.  – Судьбе было угодно свести нас всех троих вместе: его, меня и М. Ал. (Волошина. – Авт.), потому что самая большая моя в жизни любовь, самая недосягаемая,– это был Макс. Ал.  <…> Я узнала, что М. А. любит меня, любит уже давно, –  к нему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего. Он мне грустно сказал: «Выбирай сама. Но если ты уйдёшь к Г-ву (Гумилёву. – Авт.) – я буду тебя презирать».
      Выбор уже был сделан, но Н. С. (Гумилёв. – Авт.) всё же оставался для меня какой-то благоуханной алой гвоздикой. Мне всё казалось, что хочу обоих, зачем выбор?
      В конце концов, ничего не объясняя, Дмитриева попросила Гумилёва уехать.
     Алексей Толстой  пошутил: "Гумилёв с иронией встретил любовную неудачу: в продолжение недели он занимался ловлей тарантулов. Его карманы были набиты пауками, посаженными в спичечные коробки. Он устраивал бой тарантулов. К нему было страшно подойти. Затем он заперся у себя в чердачной комнате дачи и написал замечательную, столь прославленную впоследствии, поэму «Капитаны». После этого он выпустил пауков и уехал».
    Трудно представить, что творилось в уязвлённой душе поэта. Проще разгадать поступок Лили. Жесток, оскорбителен и беспощаден её выбор. Только вероломством и холодным расчётом можно объяснить предательство этой женщины, слабой и одновременно сильной, когда она жаждет перевоплотиться в Кармен, вернее – поиграть в неё: «любовь свободна… законов всех она сильней». Коварна и слишком уж театральна эта игра! И бедный Гумилёв явно не заслуживает в этом спектакле роли дона Хозе.
     Невозможно оправдать её замешенный на дешёвых интригах и холодных эгоистичных «выкладках» удар по человеку, который её любит, опекает, искренне привязан. Разве умная и чуткая Лиля не могла предвидеть, к чему приведут её расчётливые и фальшивые любовные игры, коими был так славен Серебряный век?! Конечно, могла. Более того – она же их и срежиссировала. Такой вот авантюрный характер! А если сказать погрубее и проще – стервозный!
Позднее она начнёт казнить себя…
«Почему я так мучила Н. С.? Почему не отпускала его от себя?» Придумает оправдание: «Это не жадность была, это тоже была любовь. Во мне есть две души, и одна из них, верно, любила одного, другая другого».
     Простую арифметику нарушила третья душа, сделавшая свой выбор. Это Иоганнес фон Гюнтер – прибалтийский немец, поэт, переводчик, драматург. Видимо, с его участием по Петербургу расползаются слухи: Гумилёв нелестно отзывается о Дмитриевой. Сам же Гюнтер устраивает встречу бывших любовников на квартире подруги Елизаветы Ивановны – Лидии Брюлловой, и сам же её подробно описывает: «Нас ожидали. На Дмитриевой было тёмно-зелёное бархатное платье, которое ей очень шло. Она страшно волновалось. Всё её лицо покрылось красными пятнами. Красиво накрытый стол тоже, казалось, рассчитывал на примирение. Лидия Брюллова, в чёрном шёлковом платье, приняла нас очень радушно.
     Но что произошло? Небрежно, я бы сказал, надменно ступая, Гумилёв приблизился к ним.
     – Мадемуазель, – начал он, ни с одной из них не поздоровавшись,– вы распространяете ложь, будто я собирался жениться на вас. Вы были моей метреской. На таковых не женятся. Это я хотел вам сказать.
     Роковой, презрительный кивок головы. И повернулся спиной. И вышел.  
     Таким был ответ на «хочу обоих».
     Алексей Толстой, считая, что этот поступок бросил тень на гумилёвскую репутацию рыцаря без страха и упрёка, позднее клялся: «Я знаю и утверждаю, что обвинение, брошенное ему, – в произнесении им некоторых неосторожных слов – было ложно: слов этих он не произносил и произнести не мог. Однако из гордости и презрения он молчал, не отрицая обвинения, когда же была устроена очная ставка, с ухмылкой подтвердил эту ложь». Здесь тоже весь Гумилёв: никогда не унижаться до самооправданий и покаяний! Даже в том случае, если на кону – жизнь.      .
     Слухи о скандале дошли до Волошина. 19 ноября он оказался в одной компании с Гумилёвым. Дело было в мастерской художника А. Я. Головина, располагавшейся на верхнем этаже Мариинского театра. Пол огромной мастерской был живописно завален декорациями к «Орфею», внизу, в театре, давали «Фауста». Шаляпин пел «Заклинание цветов». Дождавшись окончания арии, Волошин подошёл к Гумилёву и прилюдно дал ему пощёчину. Гумилёв отшатнулся и прохрипел: «Ты мне за это ответишь!», тут же вызвал обидчика на дуэль.
                                 ( продолжение следует)

Максимов Василий Максимович (1844-1911)

---

---

---

Максимов Василий Максимович

Художник, передвижник, живописец-жанрист

---

---

---

 

Василий Максимов родился 29 января 1844 года в деревне Лопино Новоладожского уезда Петербургской губернии.

Его родители были государственными крестьянами, и до десяти лет Максимов рос в деревне. Как у большинства русских художников, круг его ранних художественных впечатлений стал определяющим. Максимова окружали устоявшийся веками уклад крестьянской жизни, красочные обряды свадеб и земледельческих праздников, избы с красивой резьбой, костюмы, домашние ткани, вышивки на них. В мальчике рано проснулась поэтическая чуткость и умение видеть красоту. В своих «Автобиографических записках» Максимов восхищался чудесным видом на противоположный берег Волхова с Георгиевской крепостью в Старой Ладоге, Успенским девичьим монастырем, садами усадьбы помещика А.Г.Томилова. Позднее Максимов побывал в его доме, где впервые увидел живопись А.П.Лосенко, В.Л.Боровиковского, О.А.Кипренского и удивился живости нарисованный людей.

Отец и мать Максимова были единственными грамотными людьми в деревне. Прадед Василия также славился в деревне как грамотей. Отец рано стал учить сына читать. Столь же рано мальчик начал рисовать. Мать поощряла эту его склонность. Благоприятные для развития юного художника моменты - семейная грамотность, твердые нравственные устои и обычаи трудовой крестьянской семьи - очень скоро сменились противоположными, пытающимися сломать поэтическую душу мальчика. В шесть лет Василий пережил смерть отца, а в десять - смерть матери. Но мать успела определить сына в монастырскую школу, а затем в послушники Николаевского монастыря. В доме иеромонаха Антония Бочкова протекала вся его «монастырская духовная жизнь». Послушников, кроме пения, ничему не учили, и Максимов решил самовольно уйти из монастыря, уехал в Петербург и поступил в иконописную мастерскую Пошехонова, где столкнулся с невиданной жестокостью в обращении с учениками. Он убежал из этой мастерской к иконописцу К.А.Ярыгину, который преследовал его за чтение, сжигал книги, но Максимов оставался у него пять лет, поскольку на второй год работы разрешалось поступать в рисовальную школу при петербургском Технологическом институте. Мальчик жил мечтой учиться в Академии художеств. Чтобы заработать деньги на одежду, он успевал писать иконы и портреты местных мелких торговцев. Чтобы выстоять в таких условиях и не затеряться, Максимову нужно было обладать огромным упорством и внутренней устремленностью.

Осенью 1862 года Максимов сдал вступительные экзамены в Академию художеств, получив за рисунок отличную оценку, а 7 января 1863 года Максимов в качестве вольнослушателя (поскольку не имел отпускной от сельского общества) начал занятия в Академии. К занятиям Максимов приступил с благоговением и восторгом. Для него началось время стремительных успехов. Сначала за рисунок в головном классе он получил последний 69 номер, но уже в ноябре 1863 года первым номером за рисунок «Бойцы» был переведен из класса гипсовых фигур в натурный. Затем, в продолжение всего обучения, среди талантливых соучеников, среди которых были Савицкий, Поленов и Репин, Максимов был одним из самых первых.

18-20 декабря 1863 года Максимов написал автопортрет, показанный на выставке 1877 года. Этот холст был многоплановым по своему содержанию. Он знакомил зрителей с личностью автора, вводил их в мир художника, говорил о его взаимоотношениях с миром. Луч света делал различимыми во тьме лицо и фигуру сидящего художника. Свет скользил и словно запутывался в копне его непокорных кудрей, создавая свечение вокруг юного с мягкими чертами лица. Динамика светового построения, подвижный мазок, незамкнутая объемная форма сообщали образу эмоциональную взволнованность. Осанка юноши была горделива, голова в смелом полуобороте смотрела на зрителя, в выражении лица были чистота и открытость. Небрежно запахнутый халат и не застегнутый ворот рубашки дополняли характеристику романтической раскованности. Художник был молод. С автопортрета на зрителей смотрел человек, осознающий свою внутреннюю незаурядность, натура которого тянулась ко всякого рода творчеству.

Максимов увлекался офортом, самозабвенно занимался столярной работой - мастерил стулья, блюда и чаши. Наряду с романтической приподнятостью в его портрете присутствовала интимность. Художник не скрывал мягкость своего характера, открывал уязвимость легко ранимой натуры. В этой несколько намеренной демонстрации независимости и уверенности в себе был виден момент самоутверждения и желание скрыть беззащитность перед миром, судьбой и жизнью.

Создание автопортрета совпало с «бунтом четырнадцати». В ноябре группа выпускников Академии, осознав устарелость многих академических норм для русского искусства, во главе с И.Н.Крамским отказалась от условий конкурса на золотые медали и вышла из Академии, основав Артель свободных художников по типу бытовой коммуны. Как подтверждение широкого устремления к обновлению художественной жизни весной 1864 года в Петербурге появилась еще одна артель художников, руководимая П.А.Крестоносцевым. В эту артель входил юный Максимов. Артель Крестоносцева просуществовала немногим более года и не имела большого значения как идейное и организационное объединение. Молодые художники начала 1860-х годов, осваивая эстетику революционных демократов, впервые обратились к воспроизведению русской жизни, к поискам прекрасного в реальной действительности. Молодое поколение живописцев в обстановке общедемократического подъема прониклось гражданственными идеалами, уверилось в своем общественном и нравственном призвании. Максимов был непосредственным свидетелем всех этих событий.

Автопортрет.

В своей первой картине «Больное дитя», написанной через полтора года пребывания в Академии и удостоенной золотой медали, Максимов использовал взволновавший его подлинный факт. Проводя первые каникулы летом 1863 года в родной деревне, художник оказался свидетелем того, как скоропостижно скончалась его десятилетняя племянница. Интерьер избы, предметы крестьянского быта, лица крестьян - все было им написано с натуры. Картина известна лишь по офорту, но и он позволял отметить, что в этой работе Максимов - пока лишь добросовестный ученик Академии. Академическая условность - идеальность лиц, предметная иллюстративность, полог у кровати, как торжественная академическая драпировка - снижала значительность жизненного факта. Сюжет из крестьянской жизни наметил главную тему его искусства, но художнику предстояло еще выработать художественное мышление, противоположное академическому. Этот процесс шел неразрывно с гражданственным возмужанием художника. О том, как трудно было Максимову преодолеть нормы академической эстетики, свидетельствовали картины «Крестьянская девочка» в 1865 году и «Бабушкины сказки» в 1867 году.

«Крестьянская девочка». 1865 год.

**        **

Старая Вена ХУДОЖНИК Richard Moser.

Романтика старых улиц Вены конца 19 века.
ХУДОЖНИК Richard Moser.
Richard Moser родился в 1874 году. Умер, в общем, совсем не старым (в 1924). Из чего можно сделать вывод, что все его работы – это работы с натуры. Вена не придуманная художником, а такая, какой она была в конце 19 века. Красивый город с конными экипажами, дамы с зонтиками от солнца, клумбы усаженные цветами и каменная вязь соборов. Жизнь неспешная и полная достоинства.


Читать далее

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ТУМАНЫ ХУДОЖНИКИ ГАДЖИЕВЫ


ПЕТЕРБУРГСКИЕ ТУМАНЫ ХУДОЖНИКИ ГАДЖИЕВЫ
Художник Гаджиев Сабир Тахир-оглы родился в городе Киев в 1967 году.
Художница Гаджиева Светлана Игоревна родилсь в городе Челябинске
в 1963 году.Вместе они закончили Академию Художеств им. Репина
в Санкт-Петербурге в 1993 году, факультет архитектуры, по специальности – художники-архитекторы.Первые совместные произведения Светланы
и Сабира Гаджиевых появились около двенадцати лет назад.
Тогда студенты архитектурного факультета института им. И.Е. Репина Академии художеств СССР писали петербургские пейзажи, выполненные
в технике акварели. Тогда же создавался не только их творческий,
но и семейный союз. Духовная близость и чрезвычайно тонкое (чуткое)
понимание друг друга, привели к такому, довольно необычному в среде
художников, явлению, когда отбросив личные амбиции,
они сменили собственное Я на общее МЫ.В начале 90-х гг., параллельно с графическими листами, Гаджиевы создают первые работы маслом,
внимательно изучая технику старых мастеров. Однако, не замыкаясь в рамках традиционной классической живописи, они прокладывают свои
собственный путь в искусстве. Произведения С. и С. Гаджиевых, выполненные,
словно на “одном дыхании”, зачастую без предварительного рисунка и эскиза, поражают виртуозностью владения кистью, когда проведенную линию
или каплю уже невозможно исправить. Мастерство проявляется и в построении уравновешенных, точно найденных композиций.Очень интересное
видение города у авторов – серый или песчаный с яркими пятнами.
Старый Санкт-Петербург.



Читать далее

НЕ ДОРОГО ЦЕНЮ Я ГРОМКИЕ ПРАВА...

Актуальные проблемы, волнующие  россиян сегодня. Как, впрочем, и сотни лет назад.
 

 -ПРАВА И СВОБОДЫ ЧЕЛОВЕКА

- «СПОР»  С ЕВРОПОЙ

"ЛЮБЛЮ ОТЧИЗНУ Я"!?

 

  «Комментирует»  -  АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН…

 

… Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич. (1823)      

 

                     ИЗ ПИСЬМА  ВЯЗЕМСКОМУ

---

 Я конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь… (27 мая 1927 года)

 

     КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ 

О чем шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?.. 

...За что ж? ответствуйте; за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?

За то ль, что в бездну повалили

Мы тяготеющий над царствами кумир

И нашей кровью искупили

Европы вольность, честь и мир?... 

Иль русского царя уже бессильно слово?

Иль нам с Европой спорить ново?

Иль русский от побед отвык?

Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?...( 1831 )
         * * *                 

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль,слова, слова, слова.
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не все ли нам равно? Бог с ними.
                Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…(1836)

ЖЗЛ (ПАСКАЛЬ ДАНЬЯН-БУВЕ. ПРАВДИВО И РЕАЛИСТИЧНО О ЖИЗНИ ГОРОДОВ И ДЕРЕВЕНЬ).

Паскаль Адольф Жан Даньян-Буве
Pascal Adolphe Jean Dagnan-Bouveret

7 января 1852, Париж - 3 июля 1929, Кенсе



Pascal Dagnan-Bouveret Self-portrait.

Французский художник – реалист, один из ведущих французских художников академической школы.
Паскаль Адольф Жан родился в Париже в семье портного. Воспитывался дедом по материнской линии после того, как отец уехал на заработки в Бразилию, где и остался. Позже к своей фамилии Даньян художник добавил фамилию деда – Буве. С апреля 1869 года юноша учился живописи в студии художника Александра Кабанеля (Alexandre Cabanel, 28 сентября 1823 - 23 января 1889), а затем в парижской Школе изящных искусств, где его педагогами были тот же Кабанель и Жан-Леон Жером (Jean-Léon Gérôme, 11 мая 1824 - 10 января 1904). В Школе он познакомился и подружился с будущим представителем натурализма Жюлем Бастьен-Лепажем (Jules Bastien-Lepage, 1 ноября 1848 -10 декабря 1884) и художником Густавом Клодом-Этьенном Куртуа (Gustave Claude-Etienne Courtois, 1853-1923). Как и у всех молодых французов того времени, его карьера была временно прервана франко-прусской войной и Парижской Коммуной (1870-71), поэтому Паскаль Адольф Жан продолжил свое образование только в 1872 году, поселившись в студии Жана-Леона Жерома.


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ. В ГАЛЕРЕЕ 33 КАРТИНЫ.

Зимние пейзажи. Mehmet Eralp.

Серия сообщений "фотографы":

Часть 1 - Фотонатюрморты .Viktoria A.Mullin
Часть 2 - Фотограф Erik Mandre.
...
Часть 13 - Красота от Татьяны Образ
Часть 14 - Осенние веточки Татьяны Образ.
Часть 15 - Зимние пейзажи. Mehmet Eralp.

Храм Рождества Христова в Вифлееме.

Читать далее...

7 причин остаться в России

                                           7 причин остаться в России

---

---

* Русская семерка *

Исполненные грациозностью портреты

---

Макаров Иван Кузьмич (1822-1897)

 

В живопись Иван Кузьмич Макаров пришел по складывающейся семейной традиции. Его отец окончил когда-то знаменитую Арзамасскую школу Ступина и работал учителем рисования в те времена в уездном городе Саранске Пензенской губернии. Затем он организовал собственную рисовальную школу сначала в Саранске, а затем в самой Пензе.

Именно под руководством своего отца юный И. Макаров добился первых успехов в изобразительном деле. В 1845 году он поступает в Академию художеств, где занимается под руководством известного педагога А.Т. Маркова. В 1853 году на средства Общества поощрения художеств и с помощью великой княгини Марии Николаевны И. Макаров едет за границу, где основное время проводит в Риме.

Художник пишет много исполненных достоинств портретов, среди которых особенно выделяются своей грациозностью женские и детские. За серию работ этого жанра по возвращении в Петербург (1855) И.К. Макаров получает звание академика.

Среди его работ, выполненных по частным заказам, много икон и церковных образов. Именно поэтому его учитель по Академии А.Т. Марков пригласил художника участвовать в росписях московского храма Христа Спасителя. В 1885 году большой отклик в художественных и церковных кругах вызвал написанный И.К. Макаровым "Нерукотворный образ Спасителя". Иконотворчество, требующее особого настроя и сосредоточенности, видимо, сказалось и на взглядах художника на известность и публичную деятельность художника: в последние десятилетия своей жизни он практически нигде не выставлялся и не принимал участия в ежегодных академических выставках.

---

Все картины кликабельны (смотреть в большем разрешении)

---

 

Автопортрет в юности	Великая княгиня Мария Александровна	Голова мальчика-итальянца	Головка девочки
Две молодые мордовки	Девочка с собакой	Девочки-сестры. Портрет Лизы и Даши Араповых	Девушка с серпом
Девушка со склоненной головой	Детский портрет	Евангелист Иоанн	Женский портрет
Женский портрет	Итальянка на балконе	Итальянка у источника	Итальянский разносчик
Мальчик со скрипкой	Нагорная проповедь	Нагорная проповедь	Портрет А.А. Олениной, в замужестве Андро де Ланжерон
Портрет Александры Михайловны Челищевой, рожденной Веригиной	Портрет Андрея Федоровича Карпова	Портрет В.Н. Львовой ребенком	Портрет Вишнюковой
Портрет Губониной	Портрет Е.А.Трегубовой	Портрет Е.Г.Анненковой	Портрет Е.Е.Муравьевой, рожденной Сафоновой

42951 слушали 1058 копий [+ в свой плеер]

Лаура Паузини (Laura Pausini)Дэвид Фостер (David Foster) Ричард Маркс (Richard Marx) - one more time

Сентябрь багряно-золотой...Кенозерье Архангельская обл

---

 Сентябрь багряно-золотой...

***сентябрь багряно-золотой***

"Крест - хранитель всей вселенной"

---

«Крест — хранитель всея вселенныя»

Крест – хранитель всея вселенныя...

В музее древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева проходит выставка «Крест — хранитель всея вселенныя», посвященная главному символу христианства — Кресту. Господь наш Иисус Христос принял мученическую смерть на Кресте, искупив грехи человечества, и с тех пор вот уже более двух тысяч лет Крест является символом божественного преодоления смерти и торжества над силами зла. В «Новой Скрижали» сказано: «Святой крест поставляется на всех церквах, и в церкви нет таких священных одежд, нет вещей и утвари, на которых не было бы креста, нет таинства и других молитвенных действий, при которых не употреблялось бы знамение креста».

Выставка охватывает историю креста в России с X по XX века, на ней представлено около трехсот разнообразных памятников русского искусства из музейных и частных собраний, многие из которых демонстрируются впервые.

***Крест — хранитель всея вселенныя***>>>

Элегантность 50-х

 

---

Элегантность 50-х

   Американка Карен Радкаи (Karen Radkai)

  
была штатным фотографом журнала Vogue в течение 50-х и 60-х годов прошлого века. Женственность и мода - одна из главных тем, над которой работала Карен. Как никто другой, она смогла отразить элегантность, утонченность и безупречный вкус, сочетающийся со всеми тенденциями высокой моды.

1

* Элегантность 50-х * >>>

29 октября 1861г родился Андрей Рябушкин...

 

---

 

 

 

Двадцать девятого октября 1861 года родился Андрей Рябушкин, выдающийся русский живописец и иллюстратор, мастер жанровых и исторических картин, воссоздающих московский быт XVII века

---

           Вглядываясь в историко-бытовые картины Андрея Петровича Рябушкина, легко догадываешься, что художник имел отношение к иконописи — чувствуется его глубокое знание этого полуприкладного искусства дореволюционной России. Действительно, рожденный в семье крестьянина-иконописца Андрей Петрович пронес любовь и к жизни народной, и к ярким краскам, и к приемам изготовления икон через свое творчество. Русский быт, чаще быт уходящего боярского XVII века (именно это столетие часто входит в название известных работ художника), в его картинах таков, что остается только согласиться с художником — так и было.
         Исключительно одаренный юноша (а об этом свидетельствует большое количество золотых и серебряных медалей, полученных им за годы обучения) постигал художественное мастерство вначале в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1875—1882) у В.Г. Перова, затем в Академии художеств (1882—1890) у П.П. Чистякова и В.П. Верещагина. Уже его первые студенческие картины — Ангел выводит апостола Петра из темницы (1889), Снятие с креста (1890), Исцеление хромого апостолом Петром (1890) — вызывают повышенный интерес среди профессионалов и коллекционеров. На деньги, выделенные на поездку за границу, Андрей Рябушкин объезжает почти все области, входившие когда-то в средневековую Московскую Русь. Этюды, зарисовки, копирование — вся работа за время поездки художника выплеснулась впоследствии в картины русского национального быта: динамичного, спокойного, напряженного, но всегда красочного.

Андрей Петрович Рябушкин  (29.10.1861–10.5.1904) родился  в селе Станичная Слобода Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, в семье. Отец и старший брат занимались иконописью. Когда мальчику исполнилось 11 лет, он остался круглым сиротой. Вот любопытный документ того времени: «1875 года Августа 16 дано сие Тамбовской губернии Борисоглебского уезда из Борисоглебского волостного правления мальчику села Станичной слободы Андрею Петрову Рябушкину в том, что он уволен для поступления в воспитанники какого-либо художественного заведения, где только может быть принят к изучению художественному искусству...». «Художественным заведением» оказалось Московское училище живописи, ваяния и зодчества. В то время во главе училища стояли такие художники, как Перов, Прянишников, Евграф Сорокин, почти сразу оценившие способного крестьянского мальчика. Он был освобожден от платы за обучение. Товарищами его по училищу были такие художники, как Архипов, братья Коровины, Левитан, Нестеров… 
На ученических выставках появились обратившие общее внимание на совсем еще молодого художника жанры: сначала Сцена у дьячка, а затем Крестьянская свадьба в Тамбовской губернии – картина была приобретена Третьяковым, о ней заговорили. После смерти Перова Рябушкин, не окончив училища, в 1882 году отправляется в Петербург, в Академию художеств, где его зачисляют в «академисты» натурного класса. В Академии он пробыл восемь лет:

иллюстрационной работе 

 и, по-видимому, не особенно торопился с окончанием учебы, иногда целыми месяцами не посещал занятий.

      О жизни и творчестве художника -  Ясновидец и правдолюбец минувших жизней": А.П. Рябушкин

http://www.portal-slovo.ru/history/35513.php?ELEMENT_ID=35513&post=-1179772_6378&PAGEN_2=2&SHOWALL_1=1

* Русский художник  Андрей Петрович Рябушкин * >>>