МОШЕ ДАЯН

ЖИТЬ

С БИБ-

ЛИЕЙ

ПРОЛОГ

 

Сыны Израиля были изгнаны из своей страны, но страна не была изгнана из их сердец. Земли, в которых они жили с тех пор, были для них чужбиной: их родиной оставалась Земля Израиля. Иордан и Кишон были их реками, Шарон и Изреэль -- их долинами, Тавор и Кармел -- их горами, и городами их праотцев были Иерусалим, Хеврон, Бет-Эль и Шомрон.

В 1937 году, когда Палестина была подмандатной территорией Великобритании, английское правительство выступило с планом раздела страны и создания в ее пределах двух государств: еврейского и арабского. Согласно этому плану в состав еврейского государства должны были войти Галилея, Изреэльская и соседние с ней долины и прибрежная низменность. Остальная территория библейского Израиля, даже Иерусалим и Хеврон, оказались бы за его пределами.

Этот британский план вызвал горячие споры в еврейской общине, и я с напряженным вниманием следил за дискуссией между нашими руководителями. Давид Бен-Гурион поддерживал план. Берл Кацнельсон, напротив, настаивал на его отклонении. Он утверждал, что народ Израиля не может довольствоваться только теми частями страны, которые он заселил к тому времени. Еще не умерли его вековые национальные чаяния, история его продолжается, и он не должен отказываться от надежды вернуться на родину и заселить все ее области. Поэтому нельзя было допустить раздела страны.

Мои симпатии были на стороне Берла Кацнельсона. Особенный отклик в моем сердце нашли его слова о любви к родине: 'В чем сущность нашей любви к родине? Быть может, это физическая связь с землей, по которой мы ходили с дней нашего детства? Или радость, которую мы испытываем при виде чудесных цветов? Или воздух, которым мы дышим? Ландшафт, с которым мы сроднились? Незабываемые закаты? Нет и нет. Наш патриотизм вырос из Книги Библии, всем сердцем срослись мы с ее стихами, с историческими именами. Мы любили абстрактную родину, мы вобрали ее в наши души и не расставались с нею во всех своих скитаниях. Этот абстрактный патриотизм превратился в могучую движущую силу'.

Но для меня, уроженца Страны, любовь к родине не была абстракцией. Для меня не было названий более реальных, чем лилия Шарона или гора Кармел. Первая была благоуханным цветком, а вторая -- горой, тропы которой я исходил. И все же мне было мало того Израиля, который я мог видеть и осязать. Я хотел узнать и Израиль древности; Израиль вечной Книги и библейских героев я тоже хотел сделать осязаемым. Духовным взором я видел не только тот Кишон, что мирно струил свои воды по полям Нахалала и Кфар-Иехошуа, но и библейский поток Кишон, уносящий воинство Сисры.

Мои родители, прибывшие из диаспоры, пытались сделать неосязаемый Израиль священных книг своей физической родиной. Я, напротив, пытался придать моей реальной и осязаемой родине новое духовно-историческое измерение, ощутить дыхание того прошлого, которое лежало погребенным под заброшенными руинами и курганами, и воскресить Израиль времен патриархов, судей и царей.


 

САМИ СЕБЕ ВЛАДЫКИ


Я познакомился с библейскими сказаниями в нежном возрасте. Мой учитель, Мешуллам Ха-леви, не просто преподавал нам Книгу, повествующую о рождении нации. Он также пытался сделать ее частью нашего настоящего, нашим наследием. Мы словно становились участниками и очевидцами событий, происшедших за три или четыре тысячелетия до нас. Среда также помогала нашему воображению преодолеть расстояние во времени и вернуться к седому прошлому, к патриархам и героям нашего народа.

Единственный язык, который мы знали и на котором говорили, был иврит, язык Библии. Долина, в которой стоял наш дом, была Изреэльской долиной, и горы и реки, до которых было рукой подать, назывались Кармел, Кишон, Гилбоа и Иордан. Все они упоминались в Библии. Соседи -- арабы, феллахи и бедуины, вели такой же образ жизни и занимались теми же видами труда, что и наши далекие предки. Они пахали на волах в парной упряжке, погоняли их стрекалом, собирали сено в скирды на сельском гумне, молотили зерно цепами, просеивали мякину на вилах. Завершив свои труды, они мирно дремали под своими виноградными лозами и смоковницами. В дни траура, на похоронах, плакальщицы оглашали окрестности душераздирающими причитаниями.

Хотя я рос в крестьянской семье, в семье земледельцев, милее всех были моему сердцу патриархи Авраам, Исаак и Иаков, кочующие скотоводы, которые исходили страну вдоль и поперек, с посохом в руке -- суковатой палкой, вырезанной из дуба, этого самого крепкого и плотного дерева.

Патриархи были людьми, которые покинули отчий дом и своих братьев и пустились в путь, повинуясь лишь своему внутреннему побуждению. Они взвалили на свои плечи тяжелую ношу: новую веру, новый народ, новую страну. В поселенцах Нахалала и Дгании, -- мест, где я рос, -- я видел продолжателей стези патриархов. Такими они представлялись мне не только потому, что тоже пришли в неведомую страну и сделали ее своей родиной. Подобно патриархам, они искали не просто перемены мест, но отказались от своих привычек, и видели перед собой не только настоящее, но и грядущее и в нем не себя одних, но и всходы своего семени.

Семьдесят пять лет было Аврааму, когда он пришел в страну Ханаан. Был он уже человеком зрелым и опытным, сознающим свое призвание. Писание, столь обстоятельное, когда речь идет о его сыновьях и сыновьях его сыновей, которые родились в Стране, ничего не сообщает о его детстве и юности. По повелению Бога он восстал и отправился на юг.

На севере, в Уре Халдейском, Харане и Дамаске, обилие влаги. Здесь много рек и источников, часто выпадают дожди, зеленеют пажити, золотятся хлебные поля, густое население.

На юге всюду пустыня. В Негеве, в Беер-Шеве и по ту сторону горы Хеврон, дожди редки, пастбищ и колодцев мало, население скудное. Но именно здесь, один на один со своими шатрами, решил поселиться Авраам, вдали от всех племен и народов, вдали от языческих богов -- Молоха и Астарты. Медленно, но неуклонно двигался караван Авраама на юг. Его скот, крупный и мелкий, родился и вырос на прохладном севере, в краю, изобилующем водой и мягкой травой. Животные с большим трудом акклиматизировались на безводном и засушливом юге.

В первые годы существования Дгании и Нахалала мой отец и его друзья предпринимали поездки на север, в Сирию, чтобы привезти породистых дойных коров 'дамасских'. Эта корова -- холеное крупное животное, темно-коричневое, с нежной гладкой кожей, с выменем, лопающимся от молока. Рядом с ней местные коровы казались дикими, неприрученными животными. Это были уродливые твари на коротких ножках, с крошечными сосцами, с телами, покрытыми длинной жесткой шерстью. Но хотя 'дамасские' коровы были более крупными, местные оттесняли их, пуская в дело рога, и неизменно обращали в бегство, когда те преграждали им путь к пастбищу или водопою. У этих местных коров не было ни малейшего шанса получить приз 'королевы молока' на выставке. Но находить пропитание на жарких полях Ханаана они умели. Даже в конце лета, когда в вади оставался невыжженным только дикий мескитовый терновник, они умудрялись возвращаться с пастбища с набитым брюхом.

Авраам остался в Негеве. Беер-Шева была его становищем, и от нее он кочевал на восток, доходя до гор Хеврона и Иудейской пустыни, и на запад, добираясь до вади Эль-Ариш. Он вел такой же образ жизни, как ныне бедуины. Он не возделывал землю, не лепил кирпичей, не строил домов. Его жены, его сыновья, его рабы и рабыни жили в шатрах.

Стенки шатра изготовлялись из материала, который легко складывать и переносить -- тростника и войлока. На изготовление же крыши шла козья шерсть; ее туго стягивали в тяжелые полосы, каждая из которых жестко крепилась к другой. Козья шерсть не пропускает росу летом и дождь зимой. Когда на нее попадает влага, она набухает и затягивает все отверстия.

Средства существования Аврааму давал его скот: овцы, козы и коровы, верблюды и ослы. Быстроногие козы паслись на нижних склонах Хевронских гор. Они карабкались на утесы и пролагали тропы между скал. Летом они разгребали сухую землю своими острыми копытцами, обнажали влажные корни и лакомились ими. В весеннюю пору они вставали на задние ноги и обгладывали почки и нежные побеги лесных деревьев. Остальной скот выгоняли в долины, к Тель-Араду, к Беер-Шеве и в Негев. Коровы и ослы, сильные и жилистые животные, покрывали большие расстояния, паслись и передвигались днем и ночью. Овцы, неуклюжие и более изнеженные, шли медленнее. С наступлением темноты их загоняли в загон и не выпускали пока не взойдет солнце. Если по недосмотру пастухов им удавалось попасть на пастбище в ранние утренние часы, когда трава еще покрыта холодной росой и не нагрелась, им раздувало брюхо. В полуденные часы их надо было укрывать от палящих солнечных лучей. Если поблизости не было тенистых деревьев, их сгоняли в одно место, и каждая овца держала голову под брюхом другой, защищаясь таким образом от солнца.

Словно для того, чтобы подчеркнуть, что Авраам не был земледельцем, Пятикнижие повествует о том, что однажды он посадил дерево -- тамариск. Это неплодоносящее дерево, и растет оно в пустыне. Но под его раскидистыми ветвями могут укрыться от солнца овцы и козы. И еще сообщает Пятикнижие, что Авраам купил у хетта Эфрона поле в Хевроне. Он купил не только пещеру Махпела, но и землю и 'все деревья, которые на поле, во всех пределах его вокруг'. Но Авраам приобрел поле не для того, чтобы засевать его и собирать жатву, а чтобы похоронить там свою жену Сарру и иметь 'собственность для погребения' своей семьи.

На нескольких горных вершинах Авраам воздвиг алтари: в Элон-Море около Шхема, в Бет-Эле и на горе Мория (ныне в Иерусалиме). Здесь он совершал жертвоприношения и молился своему Богу. С древнейших времен, за тысячи лет до прихода Авраама в Ханаан, эта горная цепь, идущая от Шхема через Иерусалим к Хеврону, была местом отправления культовых обрядов. Здесь воздвигали святилища, возносили молитвы, обращаясь с мольбами к тайным силам, творцам и повелителям мира. Эта величественная горная цепь возвышается над окрестностями, над котловиной Мертвого моря и Иорданской долиной по одну сторону и над Шфелой и Шаронской долиной -- по другую. С ее вершин в ясный день видны горы Моава и Гилад на востоке и Великое (Средиземное) море, широкая полоса синевы, сливающаяся вдали с небом, -- на западе.

Мне посчастливилось приобрести великолепную ритуальную маску из этого района. Французский археолог Жан Перро утверждал, что ей 9000 лет! Вытесанная из камня, она снабжена отверстиями по краям, чтобы привязывать ее к голове. Вызывает изумление не только возраст, но и выражение маски. Она имеет круги для глаз, небольшой нос, выступающие вперед, оскаленные в улыбке зубы. Это -- человеческое лицо, но оно вселяет ужас в того, кто смотрит на него. Если в мире есть сила, способная изгонять злых духов и бесов, то она несомненно обитает в этой маске.

Эта удивительная редкость была обнаружена случайно. Маску выкопал поденщик-араб, работавший на тракторе с прицепом. Он продал ее торговцу древностями Ибрахиму аль-Масламу из арабской деревни Идна, и тот перепродал ее мне.

Прежде чем передать маску в департамент памятников старины для изучения и установления ее возраста, я хотел осмотреть место, где ее нашли, Я поехал домой к трактористу, который жил в деревне Дахария, южнее горы Хеврон, и он привел меня на вспаханное поле. Это была голая вершина, почти без растительности, и с нее открывался восхитительный вид. Внизу расстилалась прибрежная низменность, и деревни, рощи и вади выглядели как игрушки на ладони.

Между комьями вспаханной земли мелькали кости и остатки каменных сосудов. Возможно, некогда на этом месте стояли строения, но теперь от них не осталось и следа. Там и сям выступали из земли камни с выдолбленными на верхней поверхности лунками. Их назначение осталось для меня загадкой.

Девять тысяч лет -- немалый срок. В местах, где жило множество поколений оседлого населения, возникает холм, называемый тель. Бут, мусор и перегной образуют все новые и новые пласты земли, разрушаются дома, на их месте строятся новые, возникает курган, возвышающийся над окрестностями. Иначе обстоит дело с высотами, служившими для отправления культовых обрядов, а не для оседлого жилья. В этом случае процесс протекает в обратном порядке. Зимние дожди и летние ветры сносят верхние пласты разрыхленной земли, и уровень холма понижается. Таким образом предметы, погребенные тысячи лет тому назад в могилах и расселинах, обнажаются и оказываются в пределах досягаемости плужного лемеха.

Когда я перетирал комья земли на поле, ко мне подошел пожилой араб из близлежащей деревни Ятта. Он представился как владелец этого участка. Мы обменялись традиционными приветствиями, он расстелил плащ на земле, сел на него, подобрав под себя ноги, и глубоко вздохнул. Увидев, что с моей стороны не последовало реакции, он вздохнул еще горестнее и воскликнул: 'О, Аллах милосердный!' Теперь мне ничего не оставалось как спросить его, не приключилась ли с ним беда и не могу ли я быть ему полезным. Нет, ничего не случилось, заверил он меня. Ему ничего не нужно. Единственное, что он хотел, это -- излить свою душу.

Все годы своей жизни, сказал он, он пахал и сеял на этой каменистой земле, собирая скудные урожаи, доходы с которых с трудом покрывали его затраты на семена. И теперь, когда на его поле найден клад, вознаграждение получил поденщик, человек посторонний. И все почему? Потому что тот попросил, как это принято, принести ему что-нибудь перекусить. 'Я пошел домой и принес ему в корзине лепешку, маслины и немного брынзы. И как раз тогда, когда меня не было на поле, лемех наткнулся на маску. Где справедливость? Где Господь?'

Бог и справедливость были не по моей части. Я дал ему пятьдесят фунтов -- 'купить леденцов детям' -- формула, которая исключает возможность отказа.

Наемный работник, который нашел маску, тоже имел просьбу, но не решался высказать ее. Был он старым и опытным трактористом, но прав на вождение трактора у него не было. Ему отказались выдать документ. Он, однако, не сомневался в том, что я, генерал Даян, могу устроить, чтобы он получил документ. На мой вопрос о причине отказа он пробормотал что-то невразумительное, и я видел, что ему было неудобно говорить об этом. Наконец, он придвинул ко мне вплотную свое лицо и только тогда я понял, в чем дело: у него, как и у меня, был только один глаз.

Я исполнил его просьбу и дал ему записку в бюро выдачи лицензий на вождение в Беер-Шеве, посоветовав им не недооценивать остроты зрения одноглазых!

ОБЕТОВАНИЕ
 

На протяжении трех поколений род патриархов переходит от отца лишь к одному сыну. И только в четвертом поколении начинают говорить во множественном числе о народившемся еврейском народе, 'сынах Израиля'. С этого момента сыновья Иакова составляют новую нацию, нацию евреев.

Когда Авраам услышал голос Божий и ушел из земли своей, от родства своего и из дома отца своего в Харане в землю, которую Бог должен был указать ему, дабы произвести там от него великий народ, он не был один. С ним был Лот, сын брата его. Вместе пришли они в страну Ханаан и поставили свои шатры на горе к северу от Иерусалима, между Бет-Элем и Аем. Но Авраам предпочел жить в одиночестве и сказал Лоту: 'Отделись от меня'. Лот повернул к южным берегам Мертвого моря, а Авраам стал жить на земле Ханаанской. Так же поступил Авраам и в отношении своих сыновей. Он послал старшего, Исмаила, в Паранскую пустыню, а Исаак остался в Беер-Шеве, -- единственный наследник своего отца, который должен был продолжить формировать нацию.

То же произошло и в третьем поколении. Исаак тоже имел двух сыновей, и пути этих сыновей тоже разошлись. Исав, первенец, обосновался в горах Сеир, к югу от Мертвого моря. Хотя брат его Иаков, возвращаясь из Паддан-Арама в Ханаан, и обещал жить с ним вместе, обещания своего он не выполнил. Исав вернулся в Сеир, а Иаков двинулся на север, в Суккот. Позднее он переправился через Иордан и поселился у Шхема в земле Ханаанской.

Авраам, Исаак и Иаков расстались со своими братьями, жили, кочевали и пасли свои стада в горах между Шхемом и Хевроном и на равнинах Негева, в окрестностях Беер-Шевы, Грара и Кадеш-Барнеа. В их скитаниях их постигло множество тяжелых испытаний -- голод и другие трудности. Они встречались с ханаанскими пастухами и боролись с ними за пастбища и источники воды, а затем мирились с ними и заключали союзы с их царями. Они были соседями ханаанеев, но не смешивались с ними и оставались чужаками, идущими своим путем. Жили они отдельно, но не были одинокими. С ними был их Бог. В ночи звал Он их по имени. Его ангелы являлись в их шатры, и огненное пламя проходило между рассеченными животными в знак завета между Ним и Его сыновьями.

Патриархи жили в двух сферах: в сфере повседневной, преходящей жизни, которой живет каждый индивидуум и его семья, и в сфере жизни народа, который должен произойти от них, сфере видения будущего. Повседневные трудности они преодолевали собственными силами. Когда Авраам отправился воевать с четырьмя царями севера, которые увели в плен его племянника Лота, он не обратился к Господу с просьбой о помощи. Он выступил во главе своих рабов, рожденных в доме его, и преследовал грабителей от Мамре, что на горе Хеврон, до Ховы, что по ту сторону от Дамаска. Своими силами воевал он и его домочадцы. Когда Ханаанскую землю поразил голод, Авраам не молил Господа ниспослать росу и дождь. Он взял свои стада и отары, пересек пустыню Шур и сошел в Египет, чтобы накормить их. Летом они рыли колодцы в пересохших вали, а с наступлением сезона дождей сеяли ячмень.

Откровение Господа, являемое от случая к случаю патриархам, и Его слово касалось всегда одного -- будущего и той миссии, которую Он возложил на них. Когда бы Он ни говорил с ними, слова Его были все тем же обетованием умножить их семя, произвести от них великий народ и дать им землю Ханаанскую в вечное владение. Первые слова, с которыми Бог обратился к Аврааму, были: 'Пойди в землю, которую Я укажу тебе, и Я произведу от тебя великий народ'. С такими же словами обратился Он к Исааку и так же благословил Он Иакова: 'Отныне будет имя тебе Израиль, народ и множество народов будет от тебя, тебе и потомству твоему по тебе дам землю эту'.

Патриархи кочевали с места на место, иногда одни, имея спутником только свой посох, иногда со всеми домочадцами и стадами, с большим имуществом. Часто они покрывали значительные расстояния, от Паддан-Арама, что на Востоке, в Месопотамии, до Цоана в Египте -- на Западе. Когда они брели по равнинам Негева, когда смотрели на небо, усеянное звездами, и когда спали, положив камень под голову, Господь и Его ангелы являлись им наяву и в сновидениях. И укрепляли их сердца, дабы не страшились они многочисленных народов, окружавших их, -- кенитов, кадмонитов, хеттов, приззитов, рефаимов, аморреев, ханаанеев, гиргашитов и иевусеев. Бездетные утешались обещанием, что их жены будут благословенны потомством, а впавшие в уныние верой укрепляли свой дух.

ОБЪЕДИНЕННАЯ НАЦИЯ


С воссоединением Иудеи и Израиля под скипетром Давида пробил великий час царства Израильского. Произошла консолидация раздробленной нации в одно царство, простирающееся от Дамаска до Эйлата, от Средиземного моря до пустыни Месопотамской.

Первым деянием Давида после его помазания 'в царя над Израилем' было овладение Иерусалимом. Город был в руках иевусеев и как бы отгораживал горную страну Израиль на севере от Иудеи на юге. Давид овладел твердыней Сион, укрепил ее и обнес стеной. Страна Израиля стала теперь почти непрерывной территорией, идущей от Дана на севере до уделов Иехуды и Шимона на юге. Усилилась также связь между двумя берегами Иордана. Иерусалим господствовал над важнейшей дорогой, которая проходила возле Иерихона и связывала колена Израиля, обитавшие в Гиладе, к востоку от Иордана, с коленами, жившими на Западном берегу.

Иевусейской твердыне Сион было дано новое название: 'Город Давида'. Это место не принадлежало ни одному из колен Израиля или Иудеи. Это был царский город, принадлежавший всему народу Израиля, город, в который принесли Ковчег Завета, город, где жил сам царь, его военачальники и представители центральной власти. 'И поселился Давид в крепости, и назвал ее городом Давидовым, и обстроил кругом от Милло и внутри. И преуспевал Давид, и возвышался, и Господь, Бог воинств, был с ним'.

Первые походы, которые предпринял Давид, обосновавшись в Иерусалиме, были направлены против непримиримых врагов Израиля -- филистимлян. Дважды они нападали на Иерусалим и оба раза терпели поражение. Выгодное положение укрепленного города на гребне горы позволило Давиду отражать атаки филистимлян, поднимавшихся из долины. Более того, в наступательном порыве силы Давида вырвались на север и ликвидировали анклавы филистимлян в Шаронской, Изреэльской и Бет-Шеанской долинах. Теперь уделы колен Израиля тянулись сплошной полосой, от Тира на севере до 'потока Египетского' на юге. Единственным инородным элементом, который оставался в пределах Израиля, были филистимляне. Хотя они и потерпели поражения под Иерусалимом, свои поселения -- 'страну филистимскую',' они удержали, и Давиду не удалось овладеть ими. Филистимляне удерживали незначительную территорию на побережье Средиземного моря, на юге страны, начинающуюся севернее Ашдода (здесь стояли пять городов филистимских: Ашдод, Ашкелон, Газа, Экрон и Гат) и кончающуюся на границе пустыни, южнее Рафиаха.

Установив контроль над страной, Давид обратился против народов. Сначала он завоевал Моав, и 'сделались моавитяне у Давида рабами, платящими дань'. От Моава Давид повернул на север, чтобы поразить арамеев, и перебил там 'двадцать две тысячи человек'. 'И поставил Давид охранные войска в Арам-Даммесеке, и стали арамеи у Давида рабами, платящими дань. И хранил Господь Давида везде, куда он ни ходил'. После овладения Моавом и Арамом войско Давида направилось на юг и покорило Эдом. 'И поставил он охранные войска, и все идумеяне были рабами Давиду. И хранил Господь Давида везде, куда он ни ходил'. Наконец, пришел черед сынов Аммона, чье царство было постоянной угрозой для Израиля. Их столица, Раббат-Аммон (нынешний Амман), контролировала 'царскую дорогу', и аммонитяне были источником неизменного беспокойства и угрозы для соседних уделов Гада, Реувена и Менашше. Война Давида с Аммоном длилась два года. Израильское войско под начальством Иоава и его брата Авишая, сыновей Цруи, нанесло поражение силам аммонитян и их союзникам в первый же год войны, но им не удалось овладеть их столицей. Решающую победу над Аммоном Давид одержал только 'через год, в то время, когда выходят цари в походы'. Прежде всего Иоав захватил водные источники возле города, а затем Давид во главе крупного отряда 'пошел к Раббат-Аммону, и воевал против него, и взял его', став господином над аммонитянами.

С завершением этих походов в царство Давида вошли не только все уделы колен Израилевых: ему покорились также народы, населявшие земли к северу, востоку и югу от Страны Израиля. Они стали его данниками и приняли его власть.

Царство Израильское обосновалось на высотах: на горах Гиладских к востоку от Иордана, в Хевроне, Иерусалиме, Шхеме и в Галилее на запад от него. Костяком армий больших народов, обитавших к северу, востоку и югу от Израиля, были железные колесницы. В колесницу запрягали коней, и на ней было три воина: лучник, щитоносец и колесничий. Израильтяне не находили нужным обзаводиться своими железными колесницами. В горах с узкими тропинками, глубокими долинами и отвесными склонами может сражаться только пехота. Укрепленные гребни гор и города, возведенные на вершинах, были твердынями Давида. Пустыни и моря образовывали внешний пояс обороны царства. На западе оно омывалось Средиземным морем, а со всех остальных сторон его окружала пустыня: Синайская, отделяющая Израиль от Египта, и пустыни Эдома, Моава и Аммона, простирающиеся до Арам-Нахараима.

В новое время евреи и арабы населяют совершенно не те районы в Израиле и в соседних странах, что в древности: они как бы поменялись местами. В горной стране, раскинувшейся по обе стороны реки Иордан, в Гиладе - на Восточном берегу и в Хевроне, Иерусалиме и Шхеме -- на Западном берегу живут теперь арабы. Еврейское население, напротив, сосредоточено в наше время главным образом в приморской полосе. 'Царская дорога', которая некогда обслуживала Израильское царство, ныне является главной магистралью королевства Иордании: она соединяет Дамаск с Амманом и продолжается на юг до побережья Акабского залива и Саудовской Аравии. Другой главный путь, упоминаемый в Библии, 'приморский путь', который некогда связывал великие империи, а сегодня -- это прибрежная дорога, проходящая через ряд городов Израиля, от Нахарии на севере, через Акко, Хайфу, Тель-Авив, Ашдод, Ашкелон до Яммита на юге. Подобно филистимлянам и другим морским народам, которые приплыли в Ханаан по Средиземному морю и осели главным образом в Шароне и на побережье, евреи, возвращающиеся в Сион в наши дни, были преимущественно выходцами из стран Европы и селились главным образом в прибрежной полосе.

Переправы через Иордан связывают людей, живущих на обоих берегах, как и в древние времена, но теперь ими пользуются только арабы. Мы называем их 'открытыми мостами'. Существует свободное движение через Иордан арабов из двух стран в обоих направлениях. Арабы Шхема переходят по мосту Дамия, месту, где стоял в древности город Адам. Арабы из Хеврона и Иерусалима пользуются мостом Абдаллы, через который проходит дорога от Иерихона в столицу Иордании Амман. Имеется много арабских кланов, разделенных Иорданом на две части, подобно израильскому колену Менашше в древние времена.

Все aрабы Западного берега, как и их собратья на Восточном берегу, имеют иорданское подданство. Их представители от Наблуса (Шхема), Хеврона, Бет-Лехема и Дженина заседают в парламенте Иордании. Их королем является Хусейн, их столицей -- Амман. Эта ситуация похожа на положение евреев в царствование Давида, когда жители Явеша Гиладского на Восточном берегу, которые принадлежали к коленам Реувен и Гад, были такими же израильтянами, как и их братья, обитавшие к западу от Иордана. Давид был их царем и Иерусалим был их столицей.
 

x x x

С момента воссоздания государства Израиль евреям не разрешалось переправляться в восточном направлении через реку Иордан. Поэтому древности, которые были найдены на Восточном берегу, я покупал у перекупщиков-арабов. Среди этих древностей были базальтовые фигурки и рельефы, переправленные из Ирбида и Эль-Хаммы, что в северной Иордании. У меня также имеются грубые глиняные сосуды, изготовленные без помощи гончарного круга, найденные в захоронении, датируемом медно-каменным веком, в местности Баб-эль-Дера, к востоку от Мертвого моря. Мои изящные красноватого цвета кувшины и миски, которые были найдены на юге в горах Моава, появились на три тысячи лет позднее, чем сосуды из Баб-эль-Дера, и относятся к железному веку, то есть к Х столетию до н. э.

Прекраснейший образец древней скульптуры, находящийся в моем доме в Цахале, тоже найден в Иордании, в окрестностях Аммана. Это великолепный бюст царя, с короной на голове, с вьющейся бородой, с волосами, заплетенными в косички, с жемчужными серьгами в ушах. Совершенно уникальна корона. Она известна как 'корона-тюрбан' и похожа на те, что носили в свое время фараоны, со страусовыми перьями, прикрепленными по обе стороны ее. Но в отличие от египетской диадемы, по краям этой короны, около лба, имеются узорчатые рельефы в форме цветов, куда инкрустировались драгоценные камни.

Когда я купил этот бюст, я понял, что в руки мне попал редкостный предмет. Но лишь впоследствии мне довелось узнать, что он вполне мог символизировать образ царя Давида и что корона на его голове могла быть короной царя аммонитян! Однажды вечером я листал второй том 'Views of the Biblical World', и неожиданно на меня со страниц книги посмотрел царь. Точно то же лицо, что и на бюсте, попавшем мне в руки. Под иллюстрацией приводилась цитата из Пятикнижия: 'И взял Давид венец царя их с головы его, -- а в нем было талант золота и драгоценный камень, -- и возложил его Давид на свою голову'. В примечании говорится, что это статуя из алебастра и что она была найдена при раскопках, которые проводились в окрестностях Аммана, что она напоминает образ семитского царя и датируется примерно 1000 годом до н. э., то есть началом Израильского царства. Стих под иллюстрацией взят из Второй Книги Самуила, в которой описывается победа Давида над аммонитянами, после того как он овладел их столицей Раббой (Раббат-Аммоном) и вывез из нее большую добычу, и в знак того, что власть над Аммоном перешла к нему, взял корону их царя и возложил ее на свою голову.

Этот бюст я купил у торговца древностями Байдуна. При каких обстоятельствах он сам приобрел его, я не спрашивал и не наводил справок стороной. Я следовал принципу своего учителя, профессора Гивона, который говорил, что, приобретая древности, человек не должен покупать вместе с ними историй, которые продавцы прилагают к своему товару. В Старом городе я регулярно посещаю четыре лавки древностей: Абу-Антона (Кандо), ассирийца-христианина из Бет-Лехема, Абу-Салаха (Муминджяна), армянина, Абу-Диса и Байдуна. Торговля древностями -- это не просто необычное занятие. Лавка древностей живет особой жизнью. Она открыта для всех, но в глубине ее и над ней есть темные чуланы, тайники и запечатанные ящики, доступ к которым открыт лишь для немногих избранных. В тусклом свете покрытые густым слоем пыли глиняные сосуды предстают в мистической ауре. Только придя домой, отмыв их от грязи столетий и сняв современные наслоения, -- плоды реставрации и подделки, -- ты обнаруживаешь истину во всей ее наготе. Иногда единственное, что остается сделать, -- это выбросить 'древность' в помойное ведро. То оказывается, что голова и корпус принадлежат различным фигуркам, то грудь и нос изготовлены из гипса и клея. Я вспоминаю, как я купил хевронскую ритуальную курильницу, верхняя часть которой оказалась миской из древнего Шхема; ее основание было срезано стальной пилкой и пригнано к горлышку курильницы.

Однако, бывают и приятные неожиданности. Однажды я купил длинный узкий кувшин за гроши. Сняв с помощью кислоты приставшую породу, я увидел, что сосуд украшен перекрещивающимися черными полосами и небольшими орнаментальными выступами, типичными для египетской керамики, изготовленной более четырех тысяч лет тому назад. Он был найден в районе Газы.

Даже когда я не нахожу ничего интересного в лавках древностей, я люблю бродить по улочкам базара в Старом городе. Каменные арки, истоптанные камни мостовой, прохлада и полумрак, дурманящий запах специй -- все это создает фантастическую атмосферу, воскрешает миры, канувшие в вечность. Они далеки от наших дней, но близки сердцу. Так было три тысячи лет тому назад. Юноша, продающий 'каак' (калачи, обсыпанные семенами сезама), носильщик со своим ослом, нагруженным мешками с мукой, женщины из арабских деревень в платьях с вышивкой, и даже арабская речь, звучащая повсюду, обычаи арабских жителей и их манера говорить, в особенности. если это феллахи и бедуины, -- во всем этом я нахожу некую близость к древнему миру, миру живущему в Библии.

Я никогда не проходил мимо арабского пахаря или жнеца, не обратившись к нему с приветствием: 'Саха бадну' ('Будь здоров') и всегда слышал в ответ: 'Бадну исалмо' ('И тебе того же'). Подобный обычай существовал и у евреев. Боаз обращался к жнецам со словами: 'Господь с вами', а они отвечали ему: 'Да благословит тебя Господь!' Когда я хожу по улицам Старого города и вижу арабов, которые сидят у входа в свои лавки и прихлебывают кофе, наши взгляды встречаются. Никто не отводит глаз. Я желаю им мира, и они приглашают меня разделить с ними компанию и выпить чашку кофе.

Нет разницы между арабским 'Салам алейкум' и еврейским 'Шалом алейхем' ('Мир тебе') или арабским 'Алла маак' и нашим 'Элохим имха' ('С тобою Бог'). Но арабы не были изгнаны из своей страны и не были отрезаны от своего языка, тогда как мы, евреи, бродили по всему свету, и наша манера речи претерпела серьезные изменения, прежде чем мы вернулись к своим истокам.

Голова, увенчанная великолепной короной царя Аммона, этого современника царя Давида, стоит в моем доме на подставке из черного дерева в книжном шкафу. Под ней и рядом стоят тома Библии, сочинения Бен-Гуриона, труды по палестиноведению. Здесь ее место. Ибо ничто в этих книгах не чуждо ей, даже в тех, что были написаны через три тысячи лет после смерти царя.
 

x x x


Я знал одного руководителя народа, который во многих отношениях напоминал царя Давида, в частности, был неспособен забыть обиду. Это был Давид Бен-Гурион. Правда, на закате дней своих он погрузился в себя, забыл о существовании большинства своих недоброжелателей и простил им то, что они отравляли ему жизнь. Был, однако, один человек, которого он не забыл и не простил.

В 1969 году неожиданно скончался от разрыва сердца Леви Эшкол, который стал премьер-министром Израиля после отставки Бен-Гуриона и был его главным противником в годы его старости. Я отправился к Бен-Гуриону и пытался убедить его принять участие в похоронах Эшкола или, по крайней мере, пройти мимо его гроба, установленного на площади перед Кнесетом. Бен-Гурион отказался. На все доводы, приводимые мной, он отвечал лаконично, что если бы последовал моему совету, это было бы ханжеством. Он сожалел, что Эшкол умер, но отправиться на похороны значило воздать честь, пусть даже последнюю честь, покойному, а этого он не собирался делать. 'Воздать честь Эшколу? Нет'. Его сжатые губы не выдали того, что он думал об Эшколе, но глаза его сказали все. В них была жгучая боль, боль открытой, кровоточащей раны, раны, которая вовек не заживет.
 

x x x


Старший сын Давида Адония, родившийся от брака царя с прекрасной Хаггит, завел себе колесницы и всадников и разъезжал в колеснице по улицам Иерусалима, а перед ним бежали пятьдесят скороходов. Когда Давид одряхлел, Адония возгордился и заявил: 'Я буду царем'. Но он не достиг своей цели. Пророк Натан, Бная, сын Иехояды, военачальник Давида, и Бат-Шева, мать Соломона, расстроили его козни и открыли Давиду глаза на его дела. Царь поклялся им: 'Жив Господь, избавляющий душу мою от всякой беды. Как я клялся Господом, Богом Израилевым, говоря, что Соломон, сын мой, будет царствовать после меня и сядет на престоле моем вместо меня, так я и сделаю это сегодня'.

На церемонию коронования Соломон поехал, следуя наказу отца, на царском муле.

Конь -- благородное и сильное животное. Он издает звонкое ржание, гордо несет свою голову, его густая грива развевается на ветру, изо рта падают хлопья пены. Мул совсем не похож на коня. В нем нет ничего величавого. Но мулы незаменимы при езде в горах. Их ноги имеют восхитительную форму, мускулисты и сужаются книзу. Их копыта невелики, но тверды, как сталь. Не только на крутых тропах, но даже на гладких камнях они не оступаются.

В годы моего отрочества отец купил молодого мула. Барышник-араб, торговец мулами, ходил с ними от селения к селению. Шел он из Дамаска. К тому времени, когда он добрался до Нахалала, у него осталось только восемь мулов, и мы купили одного, годовалого.

Мы назвали его Элифелетом. Это было милое животное, с черной и мягкой, как бархат, шерстью. На первых порах он был очень пугливым. Стоило слегка коснуться его, как он прядал ушами и начинал дрожать всем телом. Когда он подрос и пришло время объезжать его, я вывел его в поле. Он не знал еще удил, и я, подражая нашим арабским соседям, обмотал его морду веревкой. Седла я тоже не положил ему на спину. Нас обоих устраивало, что он был без седла.

Когда я влез на него, он мгновение стоял словно в столбняке. Но тут же опомнился и начал делать все, чтобы избавиться от меня. Он пригнул голову к земле и перешел на галоп, время от времени брыкаясь изо всех сил. Я был опытным ездоком, но Элифелет очень скоро добился своего. Возвращались мы домой порознь: Элифелет впереди, а я на изрядном расстоянии от него.

Хотя все мои попытки удержаться на муле вели к бесчисленным падениям и все мое тело было покрыто царапинами и синяками, я упорно добивался своего. В конце концов, Элифелет привык ко мне. В субботу я обычно ездил со своими товарищами:
они -- на конях, я--на муле. На ровной местности они обгоняли меня. Но как только мы оказывались в горах, ни одна лошадь не могла сравниться с Элифелетом. Перебирая своими легкими копытами, он продирался через заросли теребинта и уверенно шел тропинками, которых я не мог даже различить. Помесь лошади с ослом, мул самой природой предназначен для передвижения в горах. Так было во все времена. Большие пустыни между Аравией и Египтом пересекали караваны верблюдов. Приморская долина была царством железной колесницы и коня. В нашей гористой стране, в Гиладе и Галилее, Шхеме и Хевроне, цари Давид и Соломон ездили верхом на мулах.
 

x x x

Давид царствовал сорок лет -- семь лет в Хевроне над Иудеей и тридцать три года в Иерусалиме над всем Израилем. Первые десять лет царствования в Иерусалиме он воевал, расширял пределы государства и организовывал систему обороны, пока, наконец, внешние враги не перестали донимать его. Набеги на колена Израиля, которые продолжались в период Судей и в царствование Саула, прекратились. Никто из соседей Израиля не осмеливался покушаться на безопасность границ царства Давида.

Но внутри страны, при царском дворе, не было конца козням. Авшалом убил своего брата Амнона. Убийца бежал к своему деду, царю Гешура, и спрятался в его доме. Через несколько лет он вернулся, поднял мятеж против своего отца Давида и был убит царским военачальником Иоавом. Шева, сын Бихри, тоже пытался поднять восстание против Давида и потерпел неудачу. Он искал убежища среди жителей Авел-Бет-Мааха, но был умерщвлен ими, и голова его была отослана Иоаву. Израиль поражали также стихийные бедствия -- засуха и чума. Но вопреки всем этим испытаниям, царство Давида достигло вершины политического и военного могущества и границы его были неприступны для врагов.

В наши времена, как и в начальный период царствования Давида, положение на границах и вопросы безопасности были центральной и первоочередной заботой государства Израиль. Первые пограничные линии явились результатом Войны за Независимость 1948--1949 годов. С окончанием войны Израиль подписал соглашения о прекращении огня со своими соседями. Эти соглашения устанавливали границы Израиля по линиям, удерживаемым израильской армией и армиями арабских стран к моменту прекращения военных действий. Старый город и Хевронские высоты, которыми овладели иорданские войска в ходе этой войны, остались под властью арабов.

Следующая война -- Синайская кампания (она же 'операция Кадеш') разразилась в 1956 году, через восемь лет после Войны за Независимость, и причиной ее было закрытие Египтом Тиранского пролива для израильского судоходства. В этой войне участвовали только Израиль и Египет. Хотя Израиль в ходе этой кампании овладел Шарм-аш-Шейхом, который контролировал вход в пролив, границы Израиля не подверглись изменению. Под давлением Соединенных Штатов и Советского Союза Израиль передал пункты, контролирующие вход в пролив, чрезвычайным силам Объединенных Наций на том условии, что они обеспечат беспрепятственный проход через него израильским судам.

В 1967 году, одиннадцать лет спустя после Синайской кампании, Египет снова развязал войну против Израиля. На этот раз к нему присоединились Сирия и Иордания. Эта война получила название Шестидневной. Как и в 1956 году, ее причиной явилось закрытие Египтом входа в пролив для израильского судоходства, но на этот раз результаты были иными. Израиль овладел всем Синайским полуостровом, Западным берегом, Старым городом Иерусалима и Голанскими высотами. Война не завершилась подписанием соглашений о перемирии, но были установлены линии прекращения огня, которые соответствовали положению, сложившемуся к моменту прекращения военных действий. Никакие переговоры по заключению мирного договора и установлению постоянных границ между Израилем и арабами после Шестидневной войны не велись, как не велись они и после Синайской кампании. Арабы требовали от Израиля отвести войска к довоенным границам. Израиль отказался сделать это без мирных договоров.

Через семь лет, в 1973 году, вспыхнула новая война -- Война Судного дня. В этой'войне приняли участие Египет и Сирия. Иордания осталась в стороне. В результате этой войны существенных изменений в границах тоже не произошло. После прекращения военных действий были подписаны соглашения о 'размежевании сил'. В соответствии с израильско-египетским соглашением наши войска отошли на 20 километров от Суэцкого канала, но остальной Синай мы продолжали удерживать. Существенных изменений не произошло и на сирийско-израильской границе. Таким образом, в течение десяти с лишним лет Израиль контролирует более обширную территорию, чем в какой бы то ни было другой период своей истории. Ясно, что нынешние линии прекращения огня не будут постоянными границами Израиля, и возможно, что в рамках мирных договоров между Израилем и его соседями будут определены новые границы. Возможно, арабы согласятся признать Израиль и примирятся с фактом его существования в обмен на эвакуацию Израилем части территорий, которые он удерживает в настоящее время.

Если в самом деле будут установлены постоянные границы Израиля, то он столкнется с той же проблемой, что и царство Израильское в период Давида: границы, обнимающие территорию только еврейского заселения, не обеспечат безопасности государству Израиль. В границах, возникших в результате Войны за Независимость, Израиль имел 'узкую талию' протяженностью менее 20 километров, и это в самом густонаселенном районе страны, между Тель-Авивом и Хадерой! Более того, Израиль оказался бы уязвимым для авиации противника, если бы он лишился возможности установить на высотах вдоль линии Иерусалим -- Шхем свою аппаратуру раннего предупреждения.

Царство Давида разрешило эту проблему, покорив соседние народы: идумеев, моавитян, аммонитян, арамейцев. В результате господства над территориями этих народов был создан пояс безопасности вокруг уделов колен Израилевых. В наше время, начиная с Шестидневной войны, Израиль тоже имеет зону безопасности, отдаленную от территории еврейского заселения.

Не может быть речи о порабощении народов, живущих в пределах этой зоны, но их земли являются 'контролируемыми территориями'. Война Судного дня доказала важность этих пространств для безопасности Израиля. Хотя арабским армиям удалось осуществить внезапное нападение на Израиль, ни один еврейский населенный пункт в пределах самой страны не пострадал. Военные действия проходили в пределах внешнего кольца безопасности: против египетских войск в западном Синае и против сирийской армии -- на Голанских высотах.

Будущие границы Израиля были моей главнейшей заботой с момента провозглашения государства. Каким станет Израиль нашего времени? Как велика будет его территория? Какие области исторического Израиля войдут в его состав, а какие нет? Я удостоился чести играть активную роль в поисках ответов на эти вопросы

Я принимал участие в переговорах с королем Иордании и его представителями после Войны за Независимость. Я также поставил свою подпись, от имени Израиля, на карте, приложенной к соглашению о прекращении огня с Хашимитским королевством. После Синайской кампании 1956 года, когда я был начальником Генерального штаба, я участвовал в разрешении спорных вопросов, возникавших между нами и египтянами. В периоды обеих последующих войн, Шестидневной войны и Войны Судного дня, я был министром обороны и членом израильской делегации, которая разрабатывала условия соглашения о прекращении огня и размежевании сил с нашими соседями на востоке, юге и севере -- Иорданией, Египтом и Сирией.

На стадии планирования, когда разрабатывались предложения о наших будущих границах с арабскими государствами, я объезжал фронты и изучал с командирами местность. Мы должны были рассмотреть комплекс вопросов о границах с политической и военной точек зрения: вопросы разграничения между еврейскими и арабскими районами, линий укреплений, наблюдательных пунктов, дорог в пустынях.

Но вечером, когда я возвращался на вертолете домой, все эти мысли улетучивались.
Подо мною лежала земля, на которой не было границ между арабами и евреями, земля, покрытая селениями и городами, в полях и садах, земля, восточная граница которой проходит по Иордану, а западным пределом является Средиземное море.
На севере ее высится гора Хермон с вершиной, покрытой снегом, а на юге ее обступает выжженная пустыня.
Страна Израиля. 

источник