Первая часть

Поля дракона

Блок-посты, перекопанные дороги, снова блок-посты. Время от времени в полях появляются «зубы дракона» — бетонные конусы, вереницы которых тянутся на километры, прикрытые двухметровыми противотанковыми рвами и, вероятно, сюрпризами, таящимися под землей.

На прощание фотографируемся у стелы, обозначающей границу Донецкой области. Надпись выполнена на русском, рядом с гербом расположена красочная вышиванка — красивое сочетание. В двух шагах от стелы свалены знакомые конусы — то ли лишние, то ли запас для нового строительства.

Вечером мы с Юлей выдвигаемся домой — наши отпуска закончились, за выходные нужно добраться до Тюмени. В последний момент она просит заехать на Аллею ангелов — пожалуй, самое скорбное место в столице Донбасса.

На аллее пусто, у скромного памятника только мы и игрушки — плюшевые мишки и другие куклы, которыми уже никогда не смогут поиграть погибшие дети, жертвы многолетних обстрелов ВСУ.

Игрушек  много, они полностью покрывают нижнюю часть монумента с лаконичной надписью на черном камне: «Памяти погибших детей Донбасса» и перечнем имен. Когда этот список маленьких мучеников перестанет расти?

 

Продолжение следует

Первая часть

Туристам здесь не место

В Мелитополе отмечаю интересную деталь — все надписи на улицах и в магазинах на украинском, в то время как сами жители разговаривают между собой исключительно на русском.

Рекламные афиши в небольших магазинах и частные объявления также написаны по-русски.

Видно, что власти всеми силами вытравливали его из обихода, однако так и не сумели заставить людей отказаться от родного языка.

 

В тщетных поисках сувениров обращаюсь за помощью к продавщице в продовольственном магазинчике.

Так лишь разводит руками: «Да у нас и раньше этого не было, туризма вообще. У нас в основном спекуляция».

Общая атмосфера напоминает Россию двадцатилетней давности — бесчисленные магазинчики, разномастные вывески, базары.

Фотографирую православные церкви, встретившиеся по дороге.

От одной из них отделяется нищий с предсказуемой просьбой.

Получив свои гроши, делится советом: «Ты лучше церковь больше не снимай — у нас за это могут по голове настучать».

Убеждаюсь, что туристов здесь действительно не ждут.

 

Продолжение следует

Первая часть

 Ограды некоторых домов выкрашены в цвета российского флага — видимо, в качестве опознавательного знака «свои». Хотя вряд ли большинству этих селян есть дело до политики и вообще всего, что происходит за пределами их деревни.

Зеленый луч

Красное солнце садится за горизонтом, смеркается. Мы уже не боимся вражеских беспилотников в небе, которые здесь не редкость. Главная угроза на ночной дороге — это собственные блок-посты, где постовые напряженно всматриваются в темноту, зная, что оттуда может прийти опасность.

Вдали вспыхивает яркий свет фонаря. «Блок-пост. За километр нас заметили! — отмечает Костя, но тут же его улыбка исчезает с его лица. — Черт, зеленый луч. Это же коллиматорный прицел! Могут стрельнуть… броник что ли надеть...» Советую включить аварийку. Это часть неформального ритуала, принятого по всему Донбассу: нужно два раза мигнуть фарами, после выключить их, включить аварийку и лишь после медленно заезжать на блок-пост. Продолжаем путь в темноте, освещаемой лишь аварийными огнями. По счастью, все проходит гладко — солдат подходит к машине, задает несколько вопросов и мы едем дальше. Костя заметно успокаивается: «А вы заметили, что он, когда подошел, автомат с предохранителя снял?»

Так проходит несколько часов. Стук в колесе то усиливается, то почти исчезает, дороги практически пусты. Глубокой ночью вползаем в Мелитополь. «Вообще-то здесь комендантский час, но не в поле же ночевать...», — рассуждает Костя.

Минуту спустя нам перегораживает путь военный автомобиль и люди в форме с автоматами на изготовку — ночной блок-пост. «Ваши документы. Документы на машину. Что везете? Беспилотник зарегистрирован? Откуда я знаю, может, ты сейчас его запустишь, будешь координаты снимать и хохлам передавать...»

Копание в документах и кузове длится недолго. Убедившись, что мы все же не вражеские диверсанты, а обыкновенные волонтеры, командир машет рукой: «Ладно, только дальше не езжайте — там справа и слева другие посты стоят. Сворачивайте во двор и стойте там до утра».

Тормозим между жилыми домами и гаражами, вытягиваемся сколько можно на сиденьях пикапа и засыпаем.

Первая часть

 Проезжаем несколько блок-постов и наконец упираемся в последний барьер. За ним подразделение, для которого мы привезли помощь из далекой Сибири. Часовой быстро входит в курс дела, но нужно разрешение командира или встречающие, а ребята не отвечают — ушли на боевой выход, где сотовой связи нет и вообще не до этого. Ожидание затягивается на часы. Темнеет, мы цепляемся к местному вайфаю, чтобы узнать, что происходит за пределами леса и устало переговариваемся с часовыми.

Солдатское счастье

Проснувшись в шесть утра, отправляюсь на обследование территории. Блиндажи тут и там, «Урал» цвета хаки стоит в углублении, на лобовом стекле табличка «Орки» — видимо, вместо визитки. Разговорились с контрактником из Омской области — простой сибирский парень, позывной Медведь. В боях уже более полугода, сильно уставший, контуженный («ВОГ на груди взорвался, я теперь плохо слышу на левое ухо») — одним словом, типичный солдат на передовой.

О чем говорили? О фронтовых буднях, из которых состоит жизнь обитателей этого леса. Солнце, Луна, Сапог — названия опорников составляют основу местной географии. Бои тяжелейшие, но линия фронта на тот момент почти не двигалась — типичная позиционная возня в духе первой мировой. 

Пленные попадаются регулярно, но их не так много — в украинской армии действует жесточайшая система контроля. «Недавно привели пленного, говорит, мобилизованный, воевать не хочет как и большинство остальных. Спрашиваем, почему вы тогда не сдаетесь? А как, говорит, сдаться?

В каждом подразделении есть идейный националист, который за всеми следит, а кто именно — неизвестно. Попробуешь сдаться — он тебя застрелит или сдаст СБУ, и еще неизвестно что лучше. Отказников и колеблющихся ставят в первую линию — чтобы на виду были и жили недолго». Примечательно, что большинство пленных — деревенские жители, пригнанные на фронт по мобилизации. Все они говорят по-русски, в т.ч. между собой.

Делает свое дело и пропаганда, рассказывающая о «зверствах русских», с которыми поэтому нельзя иметь дело. «Взяли на днях пленного, привели в лагерь, он кричит: «Можете меня бить, резать, я к боли привык, ничего не боюсь!» Мы говорим, ты с ума сошел? «А что со мной будет?» — «Командиру передадим» — «А потом?» — «В лагерь тебя отправят, война закончится — домой пойдешь. У тебя тут шансов выжить больше, чем среди своих». Страх гонит людей навстречу смерти и они убивают в надежде выжить.

Все это время стрельба не прекращается, то приближаясь, то удаляясь от нас. Я уже начинаю различать некоторые звуки — вот отстрелялся пакетами «Град», а это миномет «Василек» выдал очередь из шести мин. Мой собеседник не реагирует даже на самые громкие разрывы — этот порог восприятия пройден уже давно. «Вот когда «Тюльпан» стреляет, надо сразу делать ноги — ответка быстро приходит. А это так...» машет он пренебрежительно рукой, словно отмахиваясь от комара.

Поговорили и о нашей армии. Опуская детали, можно сказать одно: наша помощь там очень нужна. Узнав, что мы подарили спецназовцам «банку» для пулемета, парень буквально загорается: «Класс! А сколько стоит? Вот деньги, я свои отдам — только привезите парням, ну очень надо!» Обещаем помочь, а пока дарим пару ручек для пулемета — и на лице солдата появляется счастливая улыбка. Мы приезжали не зря.

 

Продолжение следует

Первая часть

В Донецке солнечно

В Донецке хорошо. Яркое солнце, чистые улицы, цветы повсюду, девушки в шортах гуляют по набережной и едят мороженое.

Типичные южный город в разгар летнего сезона. Лишь выйдя из машины замечаешь первое отличие — канонаду. Приходы и выходы слышны практически непрерывно — глухо, но постоянно. Местные, видимо, давно к этому привыкли — как мы привыкаем к гулу автомобилей или постукиванию колес на железной дороге.

Потом замечаешь разбитые витрины и мешки с песком, сложенные рядами вдоль некоторых зданий — следы хаотичных обстрелов города, которые ведутся уже девятый год.

Наконец, зайдя в ресторан грузинской кухни, похожий на любое подобное заведение в Тюмени, сталкиваешься с одной из самых неприятных особенностей — на раковине стоит пластиковый бачок с краном, возле унитаза — ведро с ковшом. Вода из-под крана появляется в Донецке раз в три дня, по графику. Местные уже приспособились и успевают набрать запас на полнедели, а вот общепиту и остальным публичным заведениям остается одно — баки и ведра.

В нашем домишке нет и этого. Узнав о трудностях с жильем, спецназовцы предложили свой домик на окраине города. «Правда, район не очень хороший — возле Марьинки. Туда прилетает последнее время часто. Решайте сами». Выбора нет и мы соглашаемся.

 

Продолжение следует

«На кону стояла жизнь», «опасная ситуация не закончилась» - прекрасные слова, идеальное прикрытие в этой ситуации. Точнее, единственное прикрытие.

Зловещее ФСБ решило убить 47 украинских политиков и журналистов и заодно заказало киллеру доставку 300 автоматов с боеприпасами (поправьте меня, если цифры уже обновились). Вы серьезно? Когда-нибудь за вековую историю ВЧК-КГБ-ФСБ эта организация убивала полсотни зарубежных политиков? Ну хоть один пример есть?

Римские юристы начинали судебный процесс с вопроса Cuiprodest? (кому выгодно?). Скажите мне, ну какую угрозу представлял ФСБ-Путину-России журналист, о самом существовании коего 99% россиян узнали из новостей о его «смерти»? Это ж даже не Ярош какой-нибудь, из него даже захудалый символ не слепить, так, стомильонный писарчук.

Про оружие так и вовсе клоунада. То заявляется, что российские войска чуть ли не дивизиями границу переходят и в Донбассе сражаются, то вдруг беспомощные российские спецслужбы не могут грузовик автоматов доставить – чудеса да и только.

Знаете, что всё это напоминает? Старый грязный развод врачей-онкологов. Ради славы и денег (второе чаще) они порой сообщают пациенту, что у него рак. Тот испуган, потрясен, готов на всё. Начинается лечение – дорогостоящее, длительное, вредное. После ему сообщают, что рака больше нет. Спасли! Исцелили! Кудесники вы наши!

Да, здоровье подорвано, но ведь живой, не умер! Родные чуть с ума не сошли, жена поседела, но что поделать, борьба! Здоровье, конечно, уже не то, химией погублено, но врачи утешают: «А вы хотели чтобы он умер?!»

Развод идеальный, ибо проверить и доказать ничего почти невозможно. «Рака не было? А вы что, врач? У вас было лечение получше? Докажите!» А все обследования и анализы в руках того самого, спасителя, так всё шито-крыто. Возьмите, доктор, это вам, что бы мы без вас делали.

И ведь как вовремя подоспели! Прошло уже четыре года со времени «великой майданной революции». До президентских выборов осталось чуть больше полугода, а в послужном списке одни потери и перспективы дерьмо. Война в Донбассе проиграна, причем с большими потерями. Крыт потерян всерьез и надолго. Экономика падает. Олигархи всё так же грабят, а политики пилят, причем даже состав особо не изменился.

В такой ситуации идеальное решение – это маленькая победоносная война. Но с кем? И тут на выручку приходят они – наши славные гэбисты. Им ведь тоже нужна победа, признание, нужность свою хозяину доказывать. Они, конечно, и сейчас рапортуют о выявленных диверсантах (ФСБ их в Крыму ловит пачками, а уж «террористов» задерживают ежемесячно – по крайней мере, отчитывается), да только это всё не то, нет яркой картинки, отклика, спасения нет.

«А давай мы убийство политика предотвратим?» - «Давай! Только одного мало, давай 10, не – 20, да чего там – записывай...». В 1937 их предшественники таких списков накатали – мама не горюй, есть у кого учиться.

Вот только одного не учли – вся эта шизофреническая логика действует только в пределах палаты № 6, среди своих. Как у Жванецкого: «Ляжешь в больницу – все болеют, приедешь на вокзал – все уезжают». А на самом деле едешь только ты  сам, точнее, твоя крыша. Достаточно выглянуть за пределы учреждения и слышишь совсем другие голоса.

«Жалкий трюк» - такое не часто услышишь в адрес коллеги от организации «Репортеры без границ», которая как цепной пёс стоит на страже интересов журналистов и регулярно критикует по этому поводу российское правительство. Что так взбесило международную организацию? Подлая подстава, устроенная СБУ с помощью глуповато-самовлюбленного Бабченко. В 2017 году в мире было убито 65 журналистов. В Сирии, Мексике, на Филиппинах и т.д. Они не сидели в тёплом уютном Киеве, раскрывая «ядерные заговоры» с мышкой в руках, а работали на передовой, представляя реальную угрозу террористам, наркомафии, браконьерам – и это поплатились жизнью. Они лежали в луже своей крови, а не поросячей, их по-настоящему убили! Но теперь каждое новое убийство можно будет поставить под сомнение – а вдруг это снова «жалкий трюк» как у того, с Украины?

А теперь резюме: что же у нас в сухом остатке, каков итог операции? В России откровенно смеются. На Западе – краснеют и, стиснув зубы, отводят глаза. Тупость и подстава. Единственный, кто слопал фальшивку украинских гэбэшников – это сами украинцы. Впрочем, на них она и был рассчитана. Поздравляю. Главное, не выходить из палаты. И в окно не смотреть. И не читать «не своих» газет. Тогда всё будет складно, славно и замечательно. А там, глядишь, и на выборы пора – все как один, плечом к плечу. Война ж в нашем доме, тут не до разговоров, потом со своими посчитаемся, пока бы от чужих отбиться. Да тише вы, там Бабченко по ТВ говорит, дайте героя послушать...