Щенок чует весну и не слушается на прогулке. Зову его и чувствую, что хочется как-то погрубее крикнуть его кличку, чтобы было обиднее. Все не могу понять, что-то крутится на языке и не говорится. Потом понимаю - я хочу позвать его по фамилии.
*
У девушки на месте задних карманов джинсов нарисованы крылья. По-моему, у неё больше нет ангела-хранителя. Она не рассчитала вес, когда садилась ему на шею.
*
Встретила щенка дога. Он был такой серо-мраморно-стальной, что напоминал морской камушек, уже омытый волной. Пока не высох, хочется запихать в рот.
*
Сережа увидел на столе книжку А.Милна "Двое".
- А, Пятак и Винни онли?
*
Полная крупногубая брюнетка с очень короткой стрижкой с подвизгиванием вырывает из рук приятеля мотоциклетный шлем. Примеряет - и ее голова выравнивается по степени округлости с ее бедрами. Когда снимает – головы резко становится мало.
*
Определить «еще гости» или «уже близкие» те люди, прихода которых ты ждешь к себе домой, легко по порыву "протереть полочку в ванной". Если гости – стараешься протереть. Если свои – не волнуешься, потому что впечатление о тебе уже не изъесть никакой грязью на полочке. А "гости" - это хрупкое, его и полочка может пустить по неверному направлению роста. Вырастет потом большое чувство, а у самого корня изъян.
*
Владельцы охотничьих собак удивительны. Огромная мансарда, человек двадцать собрались возле камина. Щебет, смех, рукопожатия. Вместо фотокарточек по кругу пускают недавно подбитую птицу с длинным клювом. Перебирают перья, гладят клюв, головку, приговаривают "красавец". Я пропускаю очередь, а моя соседка, взяв ножницы, твердым, уверенным движением отрезает птице крыло. Заворачивает в тряпочку, улыбается: "коллекция растет".
*
Как у людей получается друг друга понимать? Любое слово имеет миллионы оттенков, порядок этих слов – еще дополнительный миллиард, а интонации, контекст и прочее - вообще запредельные числа. Человек все понимает только так, как захочет сам. Более того, сам говорящий не всегда способен выразить свою мысль, так как собирался. Тем, кто смог это сделать ставят памятники, издают их мысли в красивых обложках и проходят в школах. Но это всегда монологи.
*
Затыкать рот женщине - все равно, что замуровывать дверь туалета в пивной.
 *
А хорошо бы, когда мы все умрем, устроить разбор полетов. Такой, как делают в театре после спектакля. Собраться всем за столом с пирогами и самоваром и обсуждать, что да как. И вот баранку за щекой не дожевав, кричать, смехом захлебываясь, на ту сторону стола кому-то, - "Ну а ты вообще тогда дал нам жизни! Представить себе не могла!". Или кто-то тебе, лихо под бок пихнув, - "А в девяносто втором тебе же просто надо было позвонить. "И только и слышалось бы, - "А Васька-то, Васька!", "Зря бабулю тогда не уберегли ...", "И тогда выхожу я и говорю им…", "И разревелась, как дура...".
Пироги, конечно, были бы с яблоками.
*
Отсохшие от сердца люди все же остаются какими-то пустяками. Нет уже ни лица, ни голоса, ни слов, ни запаха, ни даже трепыхания знакомого имени, а все равно запоминается что-то неожиданное в своей ненужности. Родинка над губой, сгиб локтя, уголок глаза с морщинами или смешной звук невыговариваемой буквы.