Во мне нет-нет да оживет
Необъяснимая отрада:
Какая редкая награда,
Какой благословенный дар
Был горделивым предком мне завещан
И я, слабейшая из женщин,
Такую силу нахожу, такую волю,
Что, одиночества предпочитая долю,
Не покоряясь плачущей судьбе,
Я отпускаю человека на свободу,
Распутываю мысль его и крылья,
Идущие из сердца нити обрываю,
Своей рукою двери открываю:
На все четыре стороны лети!-
Да, я даю ему уйти.
Завидуйте мне, люди, страны -вся планета
И вы, властители чужой судьбы.
Не раб ваш слаб,
А вы слабы!
И потому, что есть у вас рабы,
И вы - рабы!
В любви свободен тот, кому отпущен дар
Ударом не ответить на удар
И даровать, любя,
Себе подобному свободу от себя.

Я слабой была, но я сильной была,
Я зла не творила, а каялась долго,
Небрежно, небрежно жизнь прожила
Подобно ребенку, царице подобно.
Мне надобно было воскликнуть "Постой"
Продли мою жизнь: Дай побыть молодою!"
Сказала:"Ступай! Этой ночью пустой
Дай мне посмеяться над нашей бедою!"
Я верила чару речей и лица,
Когда же мне в них обмануться случалось
Сама отвела я глаза от лжеца,
И это была моя месть или милость.
Вовек не искала того, что нашла
А то, что нашла, потеряла навеки
Богатством утрат возгордилась душа,
Надменно отринув хвалу и наветы.
Я слабой была, но я сильной была,
Я зла не творила, а каялась долго,
Небрежно, небрежно жизнь прожила
Подобно ребенку, царице подобно.

Бывает, что другие рады,

А у тебя горчит во рту...

Бывает, так устанешь за день,

Что и заснуть невмоготу...

Бывает, можно, как ни странно,

в лучах ушедших дней гореть...

Бывает, одного стакана

Довольно, чтобы опьянеть...

Бывает, что звезда над крышей

Луной взойдет в твоей мечте...

Бывает, что стихи твои же,

Коль издадут их- уж не те...

Бывает, ищешь и не видишь,

Бывает, видишь - не возьмешь...

Бывает, вдруг возненавидишь

То, что любить не устаешь...

Бывает, в голосе клокочет

Из сердца вытекает грусть...

Бывает, показать не хочешь,

Что радость распирает грудь...

Бывает, путь прямой теряют,

Находят вдруг огонь в воде...

Бывает, ложь преуспевает

И плачет истина в беде...

Бывает, критик, славя краткость,

Длиннотой букву назовет...

Бывает, что тебя за храбрость...

Умалишенным трус сочтет...

Бывает, ищешь и не видишь,

Бывает, видишь- не возьмешь...

Бывает, вдруг возненавидишь

То, что любить не устаешь...

Несется жизни колесница

Мы- пассажирами сидим....

Хотим скорей остановиться

И дальше двигаться спешим!

                     Морис Поцхишвили

 

 

 

 

       
Как стыдно одному ходить в кинотеатры
без друга, без подруги, без жены,
где так сеансы все коротковаты
и так их ожидания длинны!

Как стыдно — в нервной замкнутой войне
с насмешливостью парочек в фойе
жевать, краснея, в уголке пирожное,
как будто что-то в этом есть порочное...

Мы, одиночества стесняясь, от тоски
бросаемся в какие-то компании,
и дружб никчёмных обязательства кабальные
преследуют до гробовой доски.

Компании нелепо образуются —
в одних всё пьют да пьют, не образумятся.
В других все заняты лишь тряпками и девками,
а в третьих — вроде спорами идейными,
но приглядишься — те же в них черты...
Разнообразны формы суеты!

То та, то эта шумная компания...
Из скольких я успел удрать — не счесть!
Уже как будто в новом был капкане я,
но вырвался, на нём оставив шерсть.

Я вырвался! Ты впереди, пустынная
свобода... А на черта ты нужна!
Ты милая, но ты же и постылая,
как нелюбимая и верная жена.

А ты, любимая? Как поживаешь ты?
Избавилась ли ты от суеты?
И чьи сейчас глаза твои раскосые
и плечи твои белые роскошные?
Ты думаешь, что я, наверно, мщу,
что я сейчас в такси куда-то мчу,
но если я и мчу, то где мне высадиться?
Ведь всё равно мне от тебя не высвободиться!

Со мною женщины в себя уходят, чувствуя,
что мне они сейчас такие чуждые.
На их коленях головой лежу,
но я не им — тебе принадлежу...

А вот недавно был я у одной
в невзрачном домике на улице Сенной.
Пальто повесил я на жалкие рога.
Под однобокой ёлкой с лампочками тускленькими,
посвечивая беленькими туфельками,
сидела женщина, как девочка, строга.

Мне было так легко разрешено
приехать, что я был самоуверен
и слишком упоённо современен —
я не цветы привёз ей, а вино.

Но оказалось всё — куда сложней...
Она молчала, и совсем сиротски
две капельки прозрачных — две серёжки
мерцали в мочках розовых у ней.

И как больная, глядя так невнятно,
поднявши тело детское своё,
сказала глухо: “Уходи... Не надо...
Я вижу — ты не мой, а ты — её...”

Меня любила девочка одна
с повадками мальчишескими дикими,
с летящей чёлкой и глазами-льдинками,
от страха и от нежности бледна.

В Крыму мы были. Ночью шла гроза,
и девочка под молнией магнийной
шептала мне: “Мой маленький! Мой маленький!” —
ладонью закрывая мне глаза.

Вокруг всё было жутко и торжественно,
и гром, и моря стон глухонемой,
и вдруг она, полна прозренья женского,
мне закричала: “Ты не мой! Не мой!”

Прощай, любимая! Я твой угрюмо, верно,
и одиночество — всех верностей верней.
Пусть на губах моих не тает вечно
прощальный снег от варежки твоей.

Спасибо женщинам, прекрасным и неверным,
за то, что это было всё мгновенным,
за то, что их “прощай!” — не “до свиданья!”,
за то, что, в лживости так царственно горды,
даруют нам блаженные страданья
и одиночества прекрасные плоды.
		Евгений Евтушенко   1959

 

Не пришёл ты… И ночь почернела в тоске.

Вот и сердце моё, как пустой переулок.

Лишь клюёт тишину чей-то шаг вдалеке,

Чей-то шаг запоздалый, тревожен и гулок.

Я надеюсь ещё. Я впиваюсь во тьму,

Я ловлю, как шаги нашу улицу мерят,

Вот всё громче, всё ближе к крыльцу моему,

Вот сейчас подойдут и затихнут у двери…

Но шаги, удаляясь от двери моей,

Раздаются в тиши всё спокойней и строже…

И болит моё сердце сильней и сильней,

Будто топчет сейчас его каждый прохожий

Сильва Капутикян

Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь,
На самом деле то, что именуют мной,-
Не я один. Нас много. Я - живой
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел
Я отделил от собственного тела!
И если б только разум мой прозрел
И в землю устремил пронзительное око,
Он увидал бы там, среди могил, глубоко
Лежащего меня. Он показал бы мне
Меня, колеблемого на морской волне,
Меня, летящего по ветру в край незримый,
Мой бедный прах, когда-то так любимый.

А я все жив! Все чище и полней
Объемлет дух скопленье чудных тварей.
Жива природа. Жив среди камней
И злак живой и мертвый мой гербарий.
Звено в звено и форма в форму. Мир
Во всей его живой архитектуре -
Орган поющий, море труб, клавир,
Не умирающий ни в радости, ни в буре.

Как все меняется! Что было раньше птицей,
Теперь лежит написанной страницей;
Мысль некогда была простым цветком,
Поэма шествовала медленным быком;
А то, что было мною, то, быть может,
Опять растет и мир растений множит.

Вот так, с трудом пытаясь развивать
Как бы клубок какой-то сложной пряжи,
Вдруг и увидишь то, что должно называть
Бессмертием. О, суеверья наши!

Николай ЗАБОЛОЦКИЙ.

У Андрея детей было девятеро. Пятеро мальчишек, остальные — девчонки. И жена красавица. Осанистая такая, с тугой русой косой до середины спины — настоящая русская баба, как в сказке. Да и сам Андрей — мужик не промах. В плечах — косая сажень, борода с благородной сединкой. У таких мужиков любое дело в руках спорится, за что ни возьмутся. И кузнец, и плотник... В селе, где они жили, краше семьи не было. Всем на зависть.Читать далее...