Владимир Обручев - знаменитый ученый, географ, палеонтолог, создатель советской школы геологов, академик. Он продолжил исследования, начатые знаменитым путешественником Николаем Пржевальским.
Однако чаще всего Обручева вспоминают не как человека науки, а как писателя, автора романа "Земля Санникова". Эта книга считается фантастической, хотя в ее основе лежат подлинные документы. Владимир Афанасьевич верил в существование легендарной, таинственной земли Санникова и до последних дней искал ее.
В фильме принимает участие почетный полярник, доктор географических наук Владислав Корякин.

История кино отсчитывается с 28 декабря 1895 года, когда лионские промышленники братья Люмьер провели в Париже первый платный сеанс своего синематографа. Это была сенсация, и предприимчивые братья быстро обернули ее в грандиозный коммерческий успех. Они обошли художника и изобретателя Эмиля Рейно с его оптическим театром, американского фотографа Эдварда Майбриджа с зоопраксиноскопом, выдающегося французского физиолога Этьен-Жюля Маре, придумавшего хронофотограф и других. Но, пожалуй, самым важным было соперничество с Томасом Эдисоном. Именно он претендовал на пальму первенства в деле изобретения кинематографа. И спор этот длится уже более ста лет. 
Участвуют: Юрий Клименко, Николай Изволов.

Едва ли не самый знаменитый романтик ХХ века, создатель вымышленной страны, в которой сбываются мечты о счастье. А в реальности - человек без образования, с невыносимым характером, пагубными привычками и неизбывной душевной тоской по прекрасному. В самый страшный и голодный период своей жизни Грин задумал повесть о бедной девушке со странным именем Ассоль, которая грезила о необыкновенном моряке, который приплывет за нею на корабле с алыми парусами. Удалось ли Грину убежать от своих демонов в обетованную страну, смог ли он победить тёмные силы, которые обуревали его всю жизнь?

Участвует доктор филологических наук Алексей Варламов.

Продолжая разговор про "второстепенность" поэзии и "второстепенного" поэта Слуцкого, еще несколько его стихотворений...

***

Ордена теперь никто не носит.
Планки носят только чудаки.
И они, наверно, скоро бросят,
Сберегая пиджаки.
В самом деле, никакая льгота
Этим тихим людям не нужна,
Хоть война была четыре года,
Длинная была война.
Впрочем, это было так давно,
Что как будто не было и выдумано.
Может быть, увидено в кино,
Может быть, в романе вычитано.
Нет, у нас жестокая свобода
Помнить все страдания. До дна.
А война - была.
Четыре года.
Долгая была война.

* * *

Золотую тишину Вселенной,
громкую, как негритянский джаз,
записали на обыкновенной
ленте. Много, много, много раз.

Сравниваю записи. Одна -
межпланетная тишина.
Если дальше глянуть по программе
тишина в заброшенном храме.

Эту тишину - погибший взвод,
ту - законсервированный завод
издают и излучают.
Впрочем, их почти не отличают.

Вот интересно, как стали определять поэзию.... как колбасу... Хорошо хоть еще не по свежести.

Увидел в блоге natali_ya

Денис Драгунский у себя в блоге описал свой разговор с главредом журнала "Вопросы литературы":

"Поговорил с Игорем Шайтановым, главредом "Вопросов литературы". Речь шла о поэзии.
Я: 
Еще раз убеждаюсь: второстепенным прозаиком быть не стыдно и даже утешительно. Через сто лет меня будут читать как памятник быта и нравов эпохи. А вот второстепенным поэтом - бррр!
Шайтанов: 
Да уж. Но с другой-то стороны, были второстепенные поэты в наше время: Слуцкий, Винокуров, Межиров... А сейчас появись такой - это же будет недосягаемый Эверест! На нынешнем-то фоне..."

Ну что ж, а теперь из "второстепенного" поэта Слуцкого...

Нас было семьдесят тысяч пленных
В большом овраге с крутыми краями.
Лежим
    безмолвно и дерзновенно,
Мрем с голодухи
         в Кёльнской яме.

Над краем оврага утоптана площадь -
До самого края спускается криво.
Раз в день
      на площадь
              выводят лошадь,
Живую
    сталкивают с обрыва.

Пока она свергается в яму,
Пока ее делим на доли
                неравно,
Пока по конине молотим зубами,-
О бюргеры Кёльна,
        да будет вам срамно!
О граждане Кёльна, как же так?
Вы, трезвые, честные, где же вы были,
Когда, зеленее, чем медный пятак,
Мы в Кёльнской яме
        с голоду выли?
Собрав свои последние силы,
Мы выскребли надпись на стенке отвесной,
Короткую надпись над нашей могилой -
Письмо
    солдату Страны Советской.

"Товарищ боец, остановись над нами,
Над нами, над нами, над белыми костями.
Нас было семьдесят тысяч пленных,
Мы пали за родину в Кёльнской яме!"

Когда в подлецы вербовать нас хотели,
Когда нам о хлебе кричали с оврага,
Когда патефоны о женщинах пели,
Партийцы шептали: "Ни шагу, ни шагу... "

Читайте надпись над нашей могилой!
Да будем достойны посмертной славы!
А если кто больше терпеть не в силах,
Партком разрешает самоубийство слабым.

О вы, кто наши души живые
Хотели купить за похлебку с кашей,
Смотрите, как, мясо с ладони выев,
Кончают жизнь товарищи наши!

Землю роем,
    скребем ногтями,
Стоном стонем
        в Кёльнской яме,
Но все остается - как было, как было!-
Каша с вами, а души с нами.

Вот вам и второстепенный поэт Слуцкий... 

Сразу после окончания Второй мировой войны по Смоленску поползли слухи, что в поселке Красный Бор немцы оставили после себя огромный подземный комплекс "Беренхалле", что в переводе означает "Медвежья берлога". Комплекс якобы состоял из стратегического узла связи "Винтовая лестница", 4-х подземных этажей, конференц-зала на 250 мест и многокилометровых тоннелей, ведущих к Днепру и небольшому аэродрому. Однако, несмотря на такие подробные сведения, даже вход в бункер до сих пор не найден. Искатели отправляются в Смоленск, чтобы попытаться найти ключи к тайне "Медвежьей берлоги" фюрера.

В XIX веке легендарный монах Авель якобы предсказал ряд исторических событий, включая даты смертей русских императоров и падение царской России в начале XX века. Александр I сослал монаха в Соловецкий монастырь, где Авель написал новую книгу, в которой предсказал сожжение Москвы французами, и после того, как предсказание сбылось, он был выпущен на свободу.

Мы постараемся узнать, существуют ли реальные подтверждения всей этой захватывающей истории, а, может, не было не только предсказаний, но и самого русского Нострадамуса? И почему тысячи людей поверили в существование монаха-прорицателя?

В центре истории - убийство Георгия Гапона, организатора массового шествия 9 января 1905 года. Отношение историков к Гапону всегда было неоднозначным. По одной версии он был тайным агентом полиции, который подвел мирное шествие рабочих под пули царской охранки. По другой версии Гапон никогда не работал на царскую полицию и был оклеветан. Вместе со смертью Гапона исчез тот источник возможных разоблачений, которого, видимо, очень опасались.

Обращение великих художников к Библии никогда не заканчивалось только иллюстрацией того или иного сюжета Вечной Книги. Оно всегда предполагало личное осмысление. Художник выбирал библейскую историю, чтобы рассказать о себе, о своем времени, чтобы глубже постичь смысл происходящего. Язык образов Святого Писания был универсален и понятен для всех. Но теперь для нас этот язык наполовину забыт. Мы уже не можем так ясно, с листа, читать всё, что говорили в своих произведениях художники, поэты, композиторы и писатели прошлого. Мы более опираемся на чувственное восприятие, которое все же является только частью замысла, его внешней стороной. В программе "Библейский сюжет" делается попытка соединить "прекрасного разрозненные части", по-другому взглянуть на всемирно известные произведения искусства, рассказать о судьбе их создателей.

Как известно, всю свою короткую жизнь поэт вынужден был отдать в большей мере не стихам, а торговле. Отец и родные не понимали его литературного увлечения, и вся жизнь прошла между двумя полюсами, один из которых был литературными занятиями, а другой - постоянные заботы о торговых делах.
Об этой личной драме написано его философское стихотворение "Не тот счастлив, кто кучи злата…", навеянное первым псалмом Давида…

Цитатой из Нагорной проповеди закончил Френсис Скотт Фицджеральд свое знаменитое эссе, которое он называл "Мой De profundis".

История его единственной персональной выставки, которая прошла в марте 1933 года на Кузнецком мосту. На то, чтобы достойно развесить главные картины - "Звон", "Москву", "Василия Блаженного", - понадобилось немалое мужество. Начальству, во всяком случае, было страшно...