О трех предметах не спеши рассуждать:
о Боге, пока не утвердишься в вере;
о чужих грехах, пока не вспомнишь о своих,
и о грядущем дне, пока не увидишь рассвета

Свт. Николай Сербский

остальные фото нашей пасхальной службы, здесь:

http://picasaweb.google.com/presvit/2009#

Среди событий жизни собственной, один раз бывает рождение; несколько десятков раз дни рождения; спутников жизни, как и основное профессиональное занятие выбираем, за некоторыми исключениями, тоже один раз; потомство свое рождаем не столь часто и в иной мир уходим единоразово. Так что не очень большое множество серьезных «событий», все сплошь заботы да попечения.

Пасха Христова, для человека верующего, многократна. Она действительна с той поры, когда начинает звучать в сердце твоем не просто гимн «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!», а всё и вся соединяются с Ней радостью, уверенной надеждой и благодарностью.

Часто спрашивают: когда началась твоя вера в Христа? И так же нередко мы не можем сразу, четко и однозначно ответить на этот,  казалось бы, простой вопрос. Хотя ответ рядом. Он в Пасхе Христовой. Именно тогда, когда ты понял, что Господь действительно воскрес из мертвых, и начинается вера истинная, та, которая способна претерпеть и превозмочь все искушения и преграды земной жизни. И пусть многократно ты вслед за апостолом вопишь: «Верую, Господи! Помоги моему неверию» Воскресение Христово не даст упасть. Она тот краеугольный камень, на котором стоит твоя Церковь. Именно твоя, родная и единственная. Здесь всегда тебе рады, несмотря на все струпья грехов, синяков падений и ссадин отвержений. Если заплачешь, как апостол Петр и придешь туда, где сегодня звучит пасхальный гимн Христу  «Пасха, Господня Пасха! От смерти бо к жизни и от земли к небеси, Христос Бог нас преведе, победную поющия» то будешь принят, так как воскрес Христос из мертвых и этим воскресением дал тебе возможность вытереть слезы покаяния и улыбаться улыбкой вечной жизни.

Для священника каждая Пасха – новая радость. И пусть наизусть уже знаешь чин праздничного богослужения и знакомы не только лица, но и оттенки душ своих прихожан, но каждую весну Христос воскресает для тебя с новой, еще неиспытанной ранее торжественностью и необычностью.

Мне трудно объяснить, почему подрагивают руки и тревожнее бьется сердце, когда тихонько начинаешь петь в алтаре изначальное: «Воскресение Твое, Спасе…», как и не передать всплеск радости в первом возгласе, в притворе церковном, «Христос Воскресе!», знаю лишь одно: пришла Пасха Христова.

А если она пришла, и Господь воскрес сегодня не только для меня лично, но и для всех, то чего же бояться? Чему печалиться?

Ведь  «Воскрес Иисус от гроба, якоже прорече, даде нам живот вечный».

Так что, как не перебирай жизненные события, сколь их не градуируй есть тот День, который превосходит все иные. Пасха Христова она и наше рождение, и жизненное благословение, и надежда, и спасение.

Воистину Воскресе Христос!

 

 

 

 

 

Храм-часовня.
Вчерашний вечер. Я наблюдаю с алтаря...
Заходит молодой человек.
Перекрестился.
Медленно, внимательно, рассматривает каждую икону.
Молча.
Сосредоточенно.
Долго стоит у Георгия Победоносца, а затем, поворачивается к Олегу (староста наш) и спрашивает:
- А почему у дракона две ноги?
Олег протяжно-изучающе смотрит на вопрошающего и отвечает:
- А ты где драконов видел?

      Начало календарного года воспринимается сегодня большинством наших соотечественником только через отблески  и канонаду новогодних фейерверков, пожеланиями друг другу здравия и «счастья в личной жизни», карнавальными плясками и телевизионными шоу.

      Вот и песенку новую, новогоднюю, недавно услышал, о главных составляющих этих дней. Весело и непосредственно голоногая девица просит своего бой-фрэнда обеспечить ей «бутылочку шампанского и тазик оливье» без которых любви и радости она никак не видит.

      Естественно, в первые дни января, подводят итоги прошедших двенадцати месяцев и так же естественно констатируют, что ничего хорошего високосный год не принес, так как в нем был лишний день, испортивший все благие намерения, а жадная и прожорливая покровительница прошлого года – крыса, сожрала все политические и экономические достижения.  Теперь надежды лишь на сменившего крысу быка…

      Боюсь, что тщетны упования. Да и не удивительно. Если высшее творение Божие - человек начинает верить и доказывать, что его выручит тупоголовый бык желтого цвета, то становится совершенно понятно, отчего кроме политических бестолочей всех цветов и радуг, нам послан еще и кризис экономический.

      Хотя, что заслужили, то и получили.

      С чего все началось? С элементарного. С надежды на кого то, но только не на себя. Старое, заштампованное, известное некрасовское выражение «вот приедет барин, барин нас рассудит» благополучно перекочевало из XIX века в XX, а из него и в XXI. Правда барство нынешние достоинств нравственных лишено, на ум не богато и книжки (судя по тому, что Ахметова и Ахматова одно и то же, а Мазепа – герой страны) читать не любит, поэтому и переносятся упования на безмозглых животных, обычно китайского или иного восточно-языческого происхождения.

      За вакханалий новогодних серпантинов, салатов и петард тихо, для многих абсолютно незаметно, происходит каждый год то, что действительно является единственным «на потребу». Рождается Тот, о Котором забыли. Кто стоит на протяжении жизни каждого живущего у дверей его сердца и смиренно ждет: может быть приоткроется дверца и в морозную январскую ночь его пустят, обогреют и накормят.

      Но слишком громко включен телевизор, осталось недоеденное оливье, да и в кармане еще звенят последние монеты на похмельную бутылку вина…

      Некогда.   

      Комфорт и удовольствия заняли приоритетное место. Чувство духовной радости для очень многих понятие неизвестное. Любим только свое тело и ублажаем лишь собственное чрево, а также то, что ниже его располагается.

      Великий по своему богословскому содержанию и сотериологическому значению праздник Рождества Христова воспринимается лишь как добрая традиция, в которой главное действо колядки, кутя, да гадание. То есть опять веселие и дань телесным утехам не слишком сильно ослабленным постовыми службами и воздержанием. Да и на само Рождество Христово в храмах намного меньше людей, чем будет вскоре на Богоявлении, то есть тогда, когда воду святят и «просто так» раздают.

      Нет желание радоваться младенцу Христу, как и не досуг прийти поздравить Богородицу с предвечным Сыном, рожденным нашего ради спасения.

      Представьте себе: ваша любимая жена родила вам первенца, а вы в роддом даже взглянуть на младенца не пришли. Все некогда за суетой, делами и развлечениями.

      Именно так поступаем мы по отношению к младенцу Христу.

      Как тяжко Тому, кто тебя создал не видеть Свое высшее творение! Как печально родившей Сына  оставаться одной в темной, холодной пещере, по сути, на краю ойкумены!

      О какой же помощи и содействии Божией можно вести речь, если Бог нам нужен только тогда, когда заболит столь любимое и лелеянное тело, или в очередной раз закончатся деньги?!

      По всему миру, независимо от религиозной направленности, стоит потребительский вопль: «Дай, Господи!» Причем, как можно больше, быстрее и без лишних хлопот.

      Милосердный Бог даже в этой повсеместной неблагодарности нас не оставляет, но что-то не видно в мире подобного альтруизма и самопожертвования. Мы всегда говорим «спасибо», когда нам дают сдачу в магазине, но практически никогда не идем специально в храм Божий, что бы поблагодарить Его, что Он дал нам возможность жить.  

     Потерянное многими понимание сути и смысла Боговоплощения, которое ознаменовало начало спасения каждого из нас, привело к печальному итогу: мы теряем самих себя, отрываемся от многовековых корней православного благочестия нашего народа. Эта потеря – начало сегодняшних бед, как личных так и государственных. Именно в ней и кроется причина, того, что «печально смотрим мы на это поколенье». Здесь корень нестроений современных будней.

      Сам Бог явился во плоти! И сегодня важно понять, что суть нынешнего праздника не в том, чтобы вспомнить некое историческое событие, а в том, чтобы духовно приобщиться к нему, дабы все мы «получили спасение во Христе Иисусе с вечною славою» (2Тим. 2,10).  
 

Христос раждается, славите, 
Христос с небес, срящите, 
Христос на земли, возноситеся, 
Пойте Господеви, вся земля, 
и веселием воспойте, людие, яко прославися

 

      Вчера была очередная наша программа по местному телевидению. Прямой эфир. Тема, естественно, о грядущем Рождественском посте. Договорить об истории поста, его необходимости и святоотеческом происхождении по существу не дали. Пошли звонки…

      Вопросы именно те звучали, которые ожидались, о том, что уже говорилось и для того, что бы позволить себе не поститься. Или, по крайней мере, исключения для себя любимого сделать.

      Из года в год практически одно и то же. Одна лишь радостная разница – звонков больше. Значит, семена проповедей прорастают и уже не вызывает неподдельный ужас сознание того, что Новый год – это день постный. Вот только ростки эти сорняками суеверий и камнями незнания окружены, поэтому и силы в них мало, и сомнения «выживем ли» одолевают.

      Сколько не говори о том, что пост два крыла имеет: телесное и духовное, все едино, большинство вопрошений: что кушать, когда кушать и почему не кушать.

      Любим тело, просто обожаем. Холим его, мазями и благовониями удобряем, модными одеждами и драгоценностями украшаем…. 

      И правильно делаем!

      Бог человека красивым создал. Только вот двусоставен человек, кроме тела Господь еще и душу дал, не менее прекрасную. И если гармонии или симфонии (кому как нравится) между телом и душой не будет, то и красоты не останется. В этом мире тебя любить люди не будут, так как душа гнилая, и в «том» не примут, кому среди райского творческого блаженства грязная и мерзкая душа нужна?

      Именно для того и благословила веками своими Церковь четыре поста многодневных, по четырем граням года расположенных, что бы гармонию тела с душою выправлять и ужас разделения между ними ликвидировать.

      Невозможно в постовой практике разделять телесное и духовное. Можно благополучно прожить на хлебе и воде рождественскую четыредесятницу, похудеть и очистить организм от шлаков, стать статным и гибким, поразить воображении сослуживцев и приобрести новых поклонников, но в итоге потерять себя как человека. Ведь сослуживцы отвернутся, а поклонники сгинут, когда из прекрасного тела начнет струиться зловоние неочищенной души…

      Знаете, как трудно разговаривать или исповедовать молодого красивого человека изо рта которого неприятно пахнет, а на языке лишь злословие? Именно так и выглядят те, кто видит в посте лишь диету и телесное воздержание.

      Тело преобразится и станет достойным встретить рожденного младенца Христа лишь тогда, когда его смиришь постом и омоешь молитвой покаяния. Удивительно это преображение! Оно даже наименование имеет библейское - «паче снега убеленное». Не белее белого и не чище чистого, а ярче и прекраснее блестящего на солнце первого снега. Его цветового определения и в языке нашем не существует, так же, как не можем мы языком человеческим райские пажити описать. Только псалмопевец Давид и смог определить: «паче снега убеленное».

      Итак, пост восстанавливает в человеке – человеческое, соединяет внутреннее и внешнее, но это, отнюдь, не означает, что для всех должно быть единое правило и абсолютно равный регламент.

      Разные мы все. И по силе. И по духу. Крест у каждого свой, да и таланты по численности не одинаковы. Помните апостольское: «по мере удела, какой назначил нам Бог в такую меру, чтобы достигнуть и до вас.» (2Кор.10:13)? Именно поэтому самостоятельно взваливать на себя «неудобоносимое», как и ограничивать «в подвигах постовых» не нужно, да и опасно.

      Опасно потому, что за самочинным рвением к «сплошному аскетизму» и монашескому посту по канонам афонской обители веков минувших, стоит гордое «я смогу» и преувеличение собственных сил. Обычно это заканчивается срывом не только установленного самим собою постового правила, но и всего поста в целом. Разочарование в себе в подавляющем большинстве случаев сопровождается безнадежным: «все едино, толку с меня нет», унынием и бросанием во все тяжкие…

      Не менее опасно и противоположное: «Я немощен, слаб, болен и у меня работа нервно-тяжелая». Результат – постоянное потакание своим греховным наклонностям и калейдоскоп страстей, которые пляшут за скорбно-постным выражением лица.

      Так как же поститься? Это отнюдь не риторический вопрос, хотя ответ прост: «Посоветуйтесь с батюшкой». Ведь он знает вашу меру и ваши возможности. Он ведает, что с вашим, например, гастритом никак без елея (масла) нельзя, а со здравием другого и его предрасположением к блуду, можно и понедельник сухоядным сделать.

      Особое отношение правил постовых к больным и детям. Нам известно, что болящим пост ослабляется, а иногда вовсе отменяется. В далеком далеко мне пришлось наяву с этим примером столкнуться в одном из великих монастырей нашей Церкви.

      В первые годы возрождения обители ее наместником был удивительный по своим душевным и духовным качествам архимандрит, ныне он уже архиепископ. В этом пастыре душ монашеских было особое качество (наверное, и сегодня оно присутствует), он всех любил строго. Обычно наша любовь подразумевает попущение и особое прощение. Наместник прощал всех, а вот попускать грех не позволял, как не разрешал и самочинно брать на себя «повышенные молитвенные обязательства». Это касалось не только монахов и послушников, но даже постоянных трудников при монастыре, и тех, кто стремился в братию.

      В те годы доставалось монахам. Службы велись практически под открытым небом или в холодном летнем соборе. Плюс тяжелейшие физические нагрузки. Монастырь тогда представлял собой одну сплошную руину. Естественно, простывали многие, да и старые болячки одолевали. Некоторые в больницу попадали. И однажды я стал свидетелем, как поехал отец наместник в городской лазарет проведать болящего инока. Увидев в палате не поправляющиеся худое и немощное монастырское чадо, отец наместник слезно сокрушался и даже начал сетовать на медицинских работников.

Тут доктор в палату вошел и также возмущаться начал:

- Так, отказывается он от пищи нашей. Монах ваш. Пост, говорит, у него.

И добавил:

- Так и я помру, если есть ничего не буду.

      Знаете, что такое праведный гнев? Вот в тот момент я его видел на лице наместника.

      - Как не ест?

      И уже обратившись к больному иноку, продолжил.

      - Значит, так, отец. Здоровье – дар Божий. Его беречь надо, что бы свое предназначение исполнить.

      И в сердцах добавил:

      - Нет, для тебя поста!

      Конечно, болезнь болезни рознь, поэтому паки и паки призываю тех, у кого что болит, что-то колет, где-то стреляет, щемит или крутит, перед постом сходите к своему священнику и вместе с ним решите, какова мера телесного поста будет полезна и благодатна для вас.

      Детский же пост дело сложное и он имеет прямое отношение к тому воспитанию, которое вы дали своему дитяти. Ребенок сам должен желать поститься, то есть его пост возможен лишь тогда, когда он им осознан и, конечно, если он не вредит его здоровью.

      Есть еще одна грань поста, которую за рассуждениями о еде, как то и не видно.

      Все мы обладаем некоторыми не очень хорошими привычками, в обиходе называемыми «страстишками». Очень часто попуская их существование «по немощи нашей» мы привыкаем к ним и уже даже за грех не признаем.

      Пост именно и есть то время, когда от них можно избавится.  Вот тогда действительно можно говорить о «постовом подвиге» и именно при этом условии и при благом стремлении стать внутренне и внешне чище, Господь увидит наше желание достойно встретить Его Рождество.

      Увидит и помилует.

      Увидит и дарует несравненно больше того, что мы заслужили. 

      

С Рождественским постом! 

Это было дождливое, осеннее воскресенье.

В храме все «свои», чужие под дождем на службу не ходят, за исключением тех, которых так зажало и прижало, что о Боге вспомнили.
- А, вдруг, поможет?
С надеждой на это «вдруг», да с воплем «дай, Господи» и под дождь можно, что бы затем купить свечей ворох и, расспросив, кто тут больше всего помогает, симметрично на подсвечниках огоньки расставить.

Если дождя нет, и метель не завывает, то в храме, кроме прихожан, еще один тип «верующих» определяется: ходоки за душевным равновесием.
Стоят с умиленным видом, печалятся о проблемах и негораздах, даже иногда перекрестится могут, но не молятся, просто успокаиваются и в размеренности непонятной службы равновесие находят. Только одной части богослужения этот тип захожан не переносит, если ко времени проповеди в храм заглянут.
Даже если не поучаешь, а просто «тему дня» излагаешь, да примеры приводишь – лица у них страдальчески меняются и через некоторое время – к алтарю спиной и к двери, на выход…

Есть иные. Редкие.
Сегодня такой был.
Бога пришел благодарить. И мне этой благодарности перепало.

На Великом входе я его увидел. Статный, средних лет, прилично, вернее, модно-прилично одетый мужчина, внимательно смотрел именно на меня. Было абсолютно ясно, что он останется до конца службы, а затем обязательно попросит его выслушать.
Так оно и случилось.
- Я Вас поблагодарить пришел, отец.
Когда благодарят, оно завсегда приятно, да и в вере укрепляешься, что не зря службу правишь, но здесь как-то изначально непонятность определилась. Я впервые этого человека в глаза видел, даже мельком не встречались. Городок то наш не велик, с такой машиной (в окошко я уже успел посмотреть) и столь солидно выглядевшего молодого человека я не мог не знать, будь он местный.
Вот и удивился я в своем ответе, за что же благодарность?

Рассказал мне наш приходской гость недавнюю историю, которая с ним приключилась и к которой наш приход прямо причастен.

Три недели назад, отправился этот руководитель довольно солидной областной лизинговой компании объезжать отделения своей фирмы по окрестным шахтерским городам. Заглянул и к нам, к начальствующим властям. С центральной горисполкомовской площади увидел красивый храм и решил зайти. «Свечу поставить, что бы Бог в бизнесе помогал".

До конца дня еще пару сотен километров бизнесмен по горняцким «мегаполисам» намотал и лишь только дома обнаружил пропажу.
Солидную.
В портмоне, который выпал из кармана, когда он садился или вылезал из машины, была очень приличная, в двух основных валютах, сумма денег, кредитные карточки и паспорт. Карточки можно и заблокировать, паспорт новый получить, а вот денег – не вернуть. В том, что деньги утеряны безвозвратно мой посетитель был уверен абсолютно и окончательно и даже мысли не допускал, что ему их вернут.

По прошествии нескольких дней на экране домашнего видиосторожа, у ворот особняке бизнесмена, появилась неказистая, уже пожилая женщина, которая настырно трезвонила и стучала в калитку…
Она принесла портмоне, в котором лежали все деньги и все документы.

- Я, отец, дар речи потерял, - рассказал мне бизнесмен, - Понимаете, ведь такого не может быть. Это невозможно. Спросил у нее, где нашла, а она мне говорит, что у церкви валялся. Вот и привезла. Я ей и спасибо толком сказать не смог… Ушла.

После такого рассказа любопытство даже у видавшего всякие виды попа проявляются.
- Так, вы нашли, ее? Кто она?

Назвал мне представитель лизинговой компании имя нашей прихожанки и поведал о том, что в прошлое воскресенье он к храму подъехал, дождался конца службы и отыскал эту женщину.
Предложил ей деньги, в знак признательности и благодарности, а та отказывается.
- Не взяла? – удивился и я.
- Не взяла, отче. Но я узнал, что у них с углем проблема. Так вчера сгрузил у их дома шесть тонн, зима то на носу… Они, с мужем, чуть не плакали, благодарили.

- Ну а ко мне зачем пришли? – спросил я.
- Да вот Бога поблагодарить хочу, а как не знаю – ответствовал бизнесмен.
С проблемой благодарения мы с нашим гостем справились, а я все удивляюсь, как Господь умудряет и устраивает.

Но еще большее изумление от того, что к воскресной проповеди этого дня я примерчик из «Отечника проповедника» изыскал и как раз перед приездом бизнесмена прихожанам его поведал. Вот он:

Некая бедная девушка, жительница одного северного города, по профессии портниха, получила известие, что мать ее при смерти и просит приехать. Девица, не имея на дорогу денег, недолго думая, отнесла в ломбард свою швейную машину и заложила ее за 10 рублей.

По приезду к матери она, к великой своей радости, застала ее еще в живых. После встречи с дочерью мать благословила ее и вскоре скончалась. Девица похоронила ее по-христиански и затем вернулась восвояси.

Здесь, чтобы выкупить машинку, бедная девица обошла всех своих знакомых, прося взаймы. Но все было тщетно. Никто не отозвался на ее просьбу. Не имея никакой надежды, кроме как на Божию Матерь, Покровительницу бедных, она пришла к иконе Божией Матери “Знамение” в храм, который находился напротив городского вокзала. Здесь со слезами она стала просить Заступницу всех скорбящих помочь ей в ее нужде.

Выйдя из храма после молитвы, девица увидела, как два неизвестных, хорошо одетых господина у вокзального подъезда садятся в экипаж. Один из них, застегиваясь перед посадкой, уронил свой бумажник. Между тем лошадь тронулась и карета поехала. Девушка, подняв бумажник, с криком побежала догонять карету, но за топотом лошадей ее голос не был услышан. Только несколько минут спустя, с помощью впереди шедших людей, удалось, наконец, остановить коляску. Девушка подбежала к неизвестным ездокам и отдала оброненные деньги.

Владелец бумажника сказал: “Дорогая девица! Вы обладаете ангельской добротой и честностью. Здесь шесть тысяч рублей. По закону вы имеете право рассчитывать на третью часть найденных вами денег.” Он тут же отсчитал ей четыре пятисотенных бумажки и вручил их со словами: “Желаю, чтобы эти деньги, приобретенные вашей честностью, помогли вам в жизни.” Затем он вручил ей свою карточку со словами: “Если вам когда-нибудь нужна будет помощь, то приходите ко мне, Я всегда буду рад вам помочь.” Девица горячо поблагодарила своего благодетеля и тут же вернулась в храм для благодарения Царицы Небесной за неожиданное покровительство. (Троицкие листки с луга духовного. С. 65).

Звонок в дверь.
- Отец Александр, мне молитва нужна.
Соседка вопросительно-просяще, с крайне растрепанным и жалостливым лицом, требует немедленного решения ее проблемы
- Какая еще молитва?
Вид у меня не лучше соседкиного. Два дня кладбищенских служб, с требами и торжествами-панихидами Дня Победы силушку поубавили. Да и болячка подреберная замучила.
Общем уставился я на свою ровесницу-соседку, относящейся к церкви, как к бытовому и лечебному комбинату по оказанию услуг, крайне недружелюбно, в абсолютно неприглядном для священника виде, то бишь в мятом халате, удрученной образиной и голыми ногами.
Соседки мой вид, по всей видимости, был абсолютно до лампочки.
- Дайте, молитву матери Марии!!!
- Кому?
- Божье Матери, её ж Марией звали?
- Марией.
- Вот мне и надо, как раз ей самой.
Начал объяснять, что молитв Богородице очень много.
Не понимает.
- Зачем вам молитва?
- Так мой, сволочь, после митинга в парку назюзюкался и ключи потерял, всю связку и от квартиры, и от дачи, и от машины....
- Молитва то зачем нужна? Богородица при чем? Чтобы найти помогла?
Говорю, а сам думаю, ну не может же быть такого, чтобы моя соседка, в храм лишь за крещенской водой в январе ходящая, столь укрепилась в вере, что так на Богородицу уповает.
С сомнением и недоверием к подобному преображению, нашел на полке молитвословчик, ткнул пальцем в первую попавшуюся Богородичную молитву.
- Подойдет такая?
- Да любая пойдет, лишь бы святой Марии. А косынку я уже привязала.
Ничего не понимая, я окончательно начал терять рассудительность.
- Какую косынку?
- Отец Александр, неужели вы не знаете, когда что то потеряешь, надо к ножке стула привязать косынку и три раза прочесть над ней молитву .... Чему вас в семинариях учат?
Соседка рассержено развернулась и, даже не поблагодарив, ушла к себе.

"Распроклятая ты мошка!
Мы тебя..!" А он в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.

Комарик - это тончайшая Божья тварь, подобно пчеле, питалась нектаром с райских цветов. Но не со всех, а только с тех, которые Господь посадил в раю специально для комаров и другой подобной мошкары. Это были дивные красные цветы, которые издавали чудный аромат, подобный ливанскому ладану, но еще более утонченный. Бутоны этих цветов были всегда наполнены божественным нектаром. И вся мошкара, напившаяся нектара, летала по райскому саду, издавая мелодичные звуки, которые сливались в общую комариную симфонию, воспевающую Бога и красоту созданного Им мира. Но после грехопадения человека райский сад был потерян не только для него, но и для всякой твари. Бедные, несчастные, голодные комары долго летали над землей в поисках райских цветов, но не находили их. Наконец они прилетели к тому месту, где Каин убил своего брата Авеля. А кругом на месте этого злодеяния были разбрызганы алые пятна крови. И комарики подумали: «Вот они, эти райские цветы». И выпили эту кровь. Но через некоторое время они вновь жаждали пить кровь человеческую - и кинулись комарики на Каина, и стали его кусать, и пить его кровь. И побежал Каин куда глаза глядят. Но не мог убежать от комаров и мошкары. И возненавидел Каин комаров, а комары и прочая мошкара возненавидели человека. (с)

Три вида служения входит в обязанности священника: «отца», «учителя» и «наставника». Причем «отец» функция постоянная, так как, независимо от уровня подготовки, знаний и коммуникабельности, именно он участвует в духовном рождении и жизни христианина, начиная от Таинства крещения и заканчивая обрядом погребения. «Учительство» напрямую связано с наличием достаточного системного богословского образования. Именно качество «учителя» является главным, что должны давать духовные школы.

«Наставничество» же доступно далеко не всем, и приобретается лишь с достаточным опытом пастырской практики, при постоянной самостоятельной богословской подготовке и преумножении данных Богом личных талантов

Духовный рост священнослужителя, достижения им ранга «наставника» возможен лишь тогда, когда не будет препятствий в исполнении принятой им же, при рукоположении, ставленнической присяги. Редакций таких «Присяг» много, но они очень похожи и во всех есть следующие обещание:
«Учение веры содержать и другим преподавать по руководству Святыя Православныя Церкви и Святых Отец; вверяемые попечению моему души охранять от всех ересей и расколов, а заблудших вразумлять и обращать на путь истины и спасения.
Проводить жизнь благочестивую, трезвенную, от суетных мирских обычаев устраненную, в духе смиренномудрия и кротости, и своим добрым примером руководствовать других ко благочестию».

Можно ли достичь исполнения этой присяги, если повседневная жизнь современного пастыря сопряжена с постоянно возрастающим числом послушаний, к которым ни наставничество, ни отцовство, ни учительство не имеет никакого отношения?

Социальное служение, как то окормление домов престарелых, тюрьмы и интернаты для инвалидов, хоть и отвлекает непосредственно от прихода, но несут в себе пастырские функции. Нужен священник и в образовательных учреждениях, но только не в качестве регулярного преподавателя с ежедневными уроками или лекциями. Совершенно же не понятны обязанности священника в строительстве храма, в хозяйственной работе, в организации мастерских или предприятий, даже если они востребованы и надобны для церковных нужд.

Священник не должен быть прорабом или коммерческим директором. Это сочетание исключает возможность и богословского, и духовного совершенствования.

К сожалению, нынче критерии «успехов» пастыря, очень часто имеют именно хозяйственный вектор. «Возрождение духовности», как это ни прискорбно, определяется лишь по количеству построенных и реставрированных храмов, степенью их благолепия. Умение священника находить спонсоров, решать проблемы финансирования строящихся церковных объектов стали критерием определяющим фактором его служебного роста. Именно они получают церковные благодарности и награды, становятся «лидерами» в епархиальной структурах, возглавляют благочиния и различные комитеты.

Результат печален. Инициативный, образованный и харизматичный священник практически служит лишь по воскресным и праздничным дням, отдав остальные пастырские обязанности менее активным и знающим клирикам, или возлагает все свои учительские заботы на мирян. Не удивительно, что после такого «учительства», под золотыми куполами храмов, с красивой росписью и дорогой утварью царят откровенно языческие и далеко не православные мировоззрения.

Во время последней сессии на заочном отделении КДА мне пришлось жить в лаврской гостинице со священниками из различных районов Московского патриархата. Белоруссия – Урал – Сибирь – Украина и Молдавия. Это разные по возрасту, образованию, семейному положению и материальному состоянию пастыри, объединенные, прежде всего, желанием учиться и преумножать свои богословские знания. Но был еще один объединительный фактор, все они сетовали на занятость строительными приходскими проблемами, которые забирают все свободное и несвободное время священника. О какой качественной подготовке к сессии может идти речь, если отсутствие «успехов» в строительстве влечет за собой епархиальные санкции, вплоть до перевода на более слабый, дальний и бедный приход? Как можно сочетать требования ставленнической присяги: «Богослужения и Таинства совершать со тщанием и благоговением по чиноположению церковному, ничтоже произвольно изменяя», если постоянно необходимо «выбивать», «доставать», следить за порядком и ублажать благодетелей?

Вот и бежит настоятель одноклирового прихода на каноне утрени проконтролировать разгрузку цемента; старается побыстрее провести исповедь, так как запланирована встреча в строительной организации или произносит вместо проповеди лишь краткое изложение евангельского чтения по причине того, что кран дали лишь на пол дня.

Вот что пишет один из служителей Церкви в своем интернет-блоге:
Священник берет на себя обязанность предстояния пред Богом за свою паству и ответственность за нее; паства же возлагает на себя заботу о житейских попечениях семьи священника. При этом паства должна быть уверенна в том, что за нее действительно молятся, а не просто частички вынимают; живут ее жизнью, болеют их бедами, постоянно открыты к ее нуждам, проблемам и беспокойствам - в любое время дня и ночи... Священник же был бы уверен в том, что его голова не будет болеть об устройстве своего быта и жизни семейства, и все время он мог бы уделить молитве - и не только храмовой; собственному духовному совершенствованию, всем формам словесного служения Богу и ближним. В реальности же получается все иначе…

Наша Церковь знает подвижников веры и благочестия, которых мы называем «строителями», но все они обладали особыми, святыми талантами, непревзойденными иными их современниками. Повсеместного требования «строить» не было и нет в церковном Уставе, как нет его и в трудах святых Отцов. Молчит о прорабских послушаниях Иоанн Златоуст в «Шести словах о священстве», ничего не говорит о необходимости заниматься хозяйственными проблемами и святитель Амвросий, епископ Медиоланский (Миланский) в своем труде «Об обязанностях священнослужителей». Эти отцы Церкви вменяют в обязанность пастырям лишь жертвенность служения, любовь к пасомым, нравственную чистоту, учительство и проповедь.

Сегодня уже не начало 90-х годов прошлого века. Ныне количество ничего не решает. Во главе угла - качественный уровень наших пастырей, а он зависит от исполнения священником только тех обязанностей, которые отвечают его положению и его статусу. Священник несет в себе образ Христа. Поэтому служение священника - есть служение Христово.

У священника не может не быть времени для молитвы и апостольского благовествования. Иначе закономерны вопросы: кто будет за всех ежедневно и постоянно молиться? Кто будет нести слово Христово «во вся языци»?

Да и зачем тогда нужен СВЯЩЕННИК?

Искушение, право дело.
Давеча на попечительском совете, "попечители" рассказывали, что должен делать священник;
на следующий день, утром в объединении шахтерском меня зам.генерального поучал о моих обязанностях;
захожу вечером к себе в журнал (http://rebrik.livejournal.com/203046.html?nc=37) и тут мне рассказывают, что я должен исполнять.

Братцы, а Вам не кажется, что это Вы должны...

Дело священника - молиться, да службу править.
Священник не должен заниматься политикой и государственными делами даже на уровне своего села или деревни; он никак не должен строить храм или заниматься его реставрацией; он абсолютно не должен идти преподавать в школу и т.д. Не его это дело...
"Не доспи, не пообедай, все крести да исповедуй".
И это будет правильно.

Хочет священник кроме службы заниматься чем то иным, вплоть до ведения блога в сети - пусть топает к правящему. Берет благословение, и если архиерей сочтет возможным его дать, присовокупляет к своему главному послушанию новое.

Мой городской храм-часовня нынче в "маршруте" городских свадебных кортежей.  Практически ни одна пара не пропускает. Даже сейчас, в мае, когда по бабкиному богословию «жениться нельзя», так как маяться будут – все равно заходят.

Вот только лишь для того, кортеж заворачивает, что бы свечи поставить да запечатлеть себя на фото и видио "на фоне" куполов и икон. 

Недавно поинтересовался у молодоженов:
- Почему не венчаетесь?
Ответили, что тогда разводиться будет нельзя.

Еще не жили, а уже разводятся.

 Как же можно создавать семью, подразумевая возможный развод?

Впрочем, давеча разговаривал с одним молодым человеком, приведенным мамой с диагнозом: "Его у меня сглазили".

Из беседы выяснилось, что развелся недавно.

Спрашиваю:

- Наверное, после семейных проблем с Вами эти странности случаться начали?

- Да не было никаких проблем - отвечает "заколдованный", - разбежались, да и все. Не подходим мы друг другу.

Ни сожаления, ни горести. Просто «разбежались»...

Рядом с мамашей, приведшей сыночка «сглаз снять» - ребенок годиков трех-четырех. Девчушка в шубке. Глазками хлопает, на свечи горящие смотрит.

- Кто это? - спрашиваю.

- Да дочку, у бывшей, на пару дней взял.

Понятно.

Результат того, что они "не подходят". Пока ничего не понимающий и уже несчастный. 

Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей,
Все тихо, просто было в ней,
Она казалась верный снимок
Du comme il faut …(Шишков, прости,
Не знаю, как перевести).

А.С. Пушкин. "Евгений Онегин"



Комильфо меняется.
У Пушкина – это естественность в сочетании с воспитанием.
У Толстого, (вспомните «Детство. Отрочество. Юность»), естественность заменяется благородством происхождения.
В советское время подобного определения вообще не существовало, по умолчанию.

Сегодня, в наших весях, comme il faut это не генеалогическое древо от лордов, дворян или викингов, это и не престижные МГИМо, МИМО и прочие университеты и ликбезы, это даже не семь пядей во лбу с умением думать на английском, ругаться на французском, а мысли излагать, как Мамонов и Веничка.
Нет.

Комильфо нынче в умении отдать чужое, выдав его за свое и способность за внешним лоском и красивыми, ловко составленными словами, скрыть свою собственную, настоящую сущность.

Наверное у многих из нас были встречи с незнакомыми людьми, которые и выглядели неказисто и на лбу особого интеллекта написано не было, да и одежка на незнакомце никак не соответствовала современному понятию «моды», а душа сама, без насилия говорила – это хороший человек. Как, впрочем, и наоборот. Все при нем или при ней. И диплом, и смазливость, и речь ручейком с изысками и философствованиями, но что-то внутри твердит: «Осторожно, подстава».

Так что прислушиваться надо. Ежели «лежит» душа, то это пушкинское du comme il faut, а если сердце предупреждает, настораживает, то это вполне может быть комильфо современного разлива.

Дед Матвей

Дед Матвей старый. Как он говорит: «Столько нынче не живут». Правильно, наверно, говорит, потому что ровесников его в округе не осталось, тем более тех, кто войну прошел. Фронтовую войну: с окопами, атаками, ранениями и прочими страхами, о которых мы
теперь только по фильмам и книжкам судить можем. Свидетелей уже нет. На погосте все, или почти все.
Дед Матвей еще живой. Он — исключение, как и некоторые его ровесницы. Бабушки, они больший век имеют, и, проводив своих дедов, тут же начинают рассуждать, что и им скоро за мужьями собираться. Иногда по два, а то и по три десятка лет все готовятся.
И слава Богу.
Дед Матвей, перехоронив своих одногодков, а также, как он говорит, «молодых пацанов и девок» (это тех, кому за семьдесят-восемьдесят было), умирать не собирался. Он поставил пред собою цель — дожить до 60-летия Победы.
— Я, когда война закончилась, тридцать лет справил, и мне сам командующий, когда орден давал за освобождение Праги, сказал, что третью часть жизни я всего прожил. Так что еще 60 лет я по приказу должен жить.
И жил, как все, но вот только всех и вся пережил. Приказ, куда денешься.
Вид у деда Матвея — военный. Неизменные сапоги, мне кажется, что он их и не снимает вовсе, галифе, непонятно как сохранившиеся, и картуз времен начала хрущевских семилеток.
Память вот только в последнее время стала деда Матвея подводить, поэтому в кармане его всегда лежит мелок, которым он на всех возможных и невозможных пустотах родной усадьбы пишет себе и своим домочадцам наряды, то есть то, что надобно «зробыть». Куда ни пойдет, где ни присядет передохнуть, тут же перед ним новое задание. Расслабляться некогда.
Еще одна отличительная дедовская черта — бережливость. Нет, не скупость. Для дела или нужной нужды дед Матвей ничего не жалеет, но вот чтобы у него в хозяйстве что-то валялось «неприбранным» или не на месте — исключено. Причем «прибирает» дед так,
что кроме него никто не найдет. Лозунг деда Матвея «Подальше положишь, скорее найдешь» всегда современен, хотя дети, внуки и правнуки вечно недовольны и всегда, когда к ним ни зайдешь, что-либо ищут.
Когда оформляли и расписывали купольную часть храма, меня художники просили:
— Батюшка, убери ты этого Матвея от нас. Пока мы вверху что-то делаем, он внизу весь инструмент «поприбирает», да так, что без него ни одна милиция не найдет.

Да я и сам на матвеевскую бережливость попался. В один из летних воскресных дней привезли мне в подарок большой, килограммов на шесть, арбуз. Решил я его после службы с алтарниками съесть. Положил на стол в келье, совершенно не обратив внимания на крутившегося рядом деда, и отправился служить. После Литургии дед Матвей подошел ко кресту и сказал:
— Батюшка, я там, у келии вашей, арбуз прибрал.
Прибрал так прибрал. Что там в той келье? Четыре стены, стол, да шкаф с диваном.
Зря я так подумал. Арбуз мы найти не могли. Ни я, ни трое алтарников.
Послали за дедом. Он нашел. Здесь же, где мы и искали. Оказывается в кармане у деда лежит авоська, помните, были такие плетеные сумки лет двадцать назад? Дед положил арбуз в авоську (нынешние кульки такую массу могут не выдержать) и повесил его на крючок вешалки. Сверху набросил висящую тут же годами мою зимнюю рясу.
Вы могли бы предположить, что арбуз висит на вешалке? Вот и мы не смогли.

Как-то обвинил я деда Матвея во мшелоимстве. Есть такой грех. Он страсть корыстную к ненужным вещам определяет. Дед промолчал. Но когда мне понадобился хитрый болтик с гаечкой, которых нынче просто не выпускают, Матвей, покопавшись в своих сусеках, отыскал и дал. Затем не преминул напомнить, что я его грешным словом обозвал. Пришлось прощения просить.
Дожил дед до юбилея Победы. Положенную медаль получил. Сто грамм фронтовых выпил и засобирался помирать. Причем, по-настоящему. Объявил всем, что пожил достаточно, «всё уже побачив, пора и честь знать».
Спустил с чердака и оттащил в сарай приготовленный лет десять назад гроб, помылся, переоделся и улегся в зале, куда вообще раз в год заходил, под образами.
Вначале подумали, блажит дед Матвей. Утром услышит, как корова мычит, поросенок визжит, собака лает и гуси гогочут, — поднимется. Ан нет. Лежит дедушка и с
каждым днем слабеет. Дети и внуки, отнесшиеся вначале к новому начинанию деда как к чудачеству, через пару дней, когда Матвей от еды отказываться начал, забили тревогу.
Где такое видано, чтобы человек сам по собственной воле смерть себе призывал. Примеры подобные найти, конечно, можно, но слишком же они редкие, для жизни нынешней странные и непонятные.
Позвали меня. Матвей встретил радушно, но с кровати не поднялся.

— Ты, батюшка, рановато еще пришел, когда помирать буду, сам позову.
— Дед Матвей, ты ведь знаешь, — пытаюсь объяснить я, — что не в воле нашей, когда нам родиться и когда умирать.
— Хватит с меня. Всех пережил — бубнит Матвей. — Пора и честь знать, да и пообещался я, как до Победы доживу, так и помру. Ты бы лучше пособоровал меня, видно грехов забытых много. Не отпускают.

Меня эта просьба дедовская надоумила, что надо бы по-иному с нашим ветераном заслуженным разговоры вести.

— Не буду я тебя, дед Матвей, соборовать!
— Чего это? — возмущенно опешил дед. — Не имеешь права, тебе положено свое поповское дело править.
— Не буду и всё! У меня своих грехов не счесть, чтобы еще один твой великий на себя брать.
Дед аж привстал недоуменно:
— Это какой же я великий грех сотворил, что ты меня и к смертушке собственной благословения не даешь?
— Как какой? — начал возмущенным голосом я. — Вот скажи, ты в огороде до дня Победы картошку с кукурузой сажал?
— Конечно, сажал. Пасха и так аж в маю. Запозднились — отвечает Матвей.
— Вот видишь, посадить посадил, а Божье указание, что еще в древней книге Исход написано, соблюдать отказываешься.
— Какое еще указание? — в миг присмирел дед. — Я Божье слово рушить не мог.
Взял я с божницы Библию и зачитал Матвею:
— «Наблюдай и праздник жатвы первых плодов труда твоего, какие ты сеял на поле, и праздник собирания плодов в конце года, когда уберешь с поля работу твою».
Прости Господи за вольное толкование слов Твоих, но задумался мой приходской дед над словами прочитанными, а я распрощался потихоньку.

На следующий день дед Матвей, набирая из колодца в тележку с баком воду, встретил меня словами:
— Ты бы то, батюшка, меньше по делам своим ездил, а молебен лучше бы отслужил. Дождя нету. Или не видишь, что ветер все огороды пересушил. Что осенью собирать-то будем?
И покатил воду. Огород поливать.

http://www.foma.ru/articles/1604/


С Праздником Победы!

Христос Воскресе!

Пасхальная радость удивительна тем, что переживая Воскресение Христа мы одновременно, каждый год,  проходим  урок  будущего века, то есть учимся  жить там, куда стремится наше сердце. И если сегодня в день Пасхи такая радостная радость, то сколь велика она будет с Воскресшим Христом?!
Одна прихожанка удивительно-радостно поведала: "Знаете, батюшка, когда я пою "Воскресение Христово видевше", то время куда то девается, его нет больше!"
А ведь верно! Поем же все и дольние и горние, вся Церковь.
И еще одно удивительное наблюдение. На пасхальной службе не видно "старых" лиц. Есть детские, есть молодые, есть пожилые, но вот старых я не замечал...  
С Пасхой Христовой отцы, братие и сестры! С радостной и исполнившийся  надеждой!
Сегодня уже не упование, нынче  долгожданное бытие!

Воистину Воскресе Христос!

(встречи с Андреем Кураевым)

 

         Пролог встречи с отцом Андреем Кураевым в металлургическом восточно-украинском Алчевске, а затем в Луганске имел место быть в «матери городов русских» - Киеве. Здесь в Киево-Печерской Лавре, 28 марта, состоялся круглый стол в рамках подготовки к празднованию 1020 летия Крещения Руси и, хотя он и транслировалось пятым каналом украинского телевидения, о нем мало писалось и говорилось. Все общество, как верующие, так и не очень, занималось постовыми искушениями 2008 года, а именно: визитом Буша и  выяснением вопроса к какой жизни приведет нас вступление в НАТО, к райской или адской.

         Круглый стол же был интересен тем, что на нем, в кои то веки, умиротворенно сошлись мнения, как первого Президента Леонида Кравчука, так и Петра Порошенко с диаконом Кураевым и примкнувшим к ним Дмитрием Табачником. Оказалось, что если убрать у этих умных и образованных людей политическую составляющую, то они очень даже привлекательно выглядят и способны нравится.

Даже в интервью РОСБАЛТ-у о. Андрею в ответ, на по существу, провокационный вопрос:

  «Когда же Восток Украины перестанет быть «пофигистским» и безыдейным?» - сказал никак не ожидаемое:

- Не знаю, совсем не знаю. Наверное, тогда же, когда и российские лица перестанут быть такими же. Как промежуточную некую линию, я могу указать – когда они всерьез станут православными, а не ради праздника.

                  Не ведаю, касался ли Кураев темы единства украинского Православия на субботней «Школе богословия», которую он ведет на российской радиостанции РСН, но среди вопросов на первой с ним встрече в Алчевске, с объявленной темой: «Человек на пути к Христу», не было ни одного касающегося нашей постоянной «злободневности», то бишь политики.

         Именно отголоски умиротворяющих речей в монастыре на днепровской круче были слышны и здесь, на Луганщине, во время трехдневного «первоапрельского» визита православного миссионера.

 

         Итак, политики на встрече не было. Об Украине (не считая отказа видеть в Тарасе Шевченко «великого поэта» и непонимания, кто конкретно должен «сгинуть» в результате успешного выполнения украинского гимна) говорилось лишь в ракурсе тезиса: «Киев мать городов русских» и поэтому она, именно как «мать» должна простить своего сына…, то бишь Россию.

         Продолжая комментировать киевский «стол» отец Андрей рассказал, что получил благословение от Святейшего и Блаженнейшего на проведение в течение всего года длительной миссионерской поездки по городам и весям Украины, Молдавии и России. Дословно: «Побывать везде куда долетели брызги днепровского крещения». Поездка эта имела свое «подготовительное» начало в прошлом году в Киеве, когда у стен Лавры собралось более 100 тысяч киевлян и где рок-концерт «обрамляли» и обращение митрополита Владимира, и слова «диакона всея Руси». Эта намечающаяся миссия тоже предполагает участие Шевчука, Кинчева и «Братьев Карамазовых». Временные рамки апрель – декабрь, с обязательным посещением Камчатки и Аляски  (слава Богу, не одному же Диомиду там миссионерствовать).

         Алчевская лекция была хоть и чисто академичной, но образные примеры, четкие «для расслабления ума» отступления, меткие, обрамляющие серьезности шутки, сделали ее понятной, слушаемой и интересной. Причем для всех. Те, кто встречался с о.Андреем раньше, читал его книжки или слушал записанные лекции конечно бы заметили уже известные «повторы» и обороты, но в зале было большая часть тех, для которых Кураев известен лишь понаслышке или, с подачи «тайных старцев и стариц» со стороны, скажем так, не очень благополучной.

         Это четко было видно из задаваемых вопросов, на которые Кураев потратил столько же времени, сколько и на саму лекцию.

         Амплитуда вопрошений, как всегда «от альфы до омеги», да еще и по несколько к ряду от одного лица… Лично мне пришлось отгонять от зального микрофона алчевского православного, который захватил это средство коммуникации, решив, что в зале «ДК Металлург» находится не около полутысячи слушателей, а он один.

         Из запомнившегося «вопросника» - полное фиаско протестантки, решившей поспорить насчет икон и изображений (она в заключении извинилась и пообещала подумать) и неожиданный демарш пожилого сельского священника, который предварив, свои вопросы объяснением, что мы мол академиев не кончали и профессоров не видали, а живем как апостолы простые, тут же возмущенно спросил:

- Чего это Вы такой шибко умный ничего нам об «единении» церквей не говорите и о сатанинском коде и чипах не рассказываете?

         Кураев поняв, что в данном случае о гносеомахии речь вести нет смысла, посоветовал сельскому подвижнику книжки почитать, да поучиться немного. За данные советы он был наказан взмахом руки и топотом поповской ножки, ну а за диаконовские слова, что в Библии ничего о кодах и чипах не сказано, профессор был награжден шипящим «фи» и оставлением священником лекционного зала.

         Большой, печальный и жирный «минус» алчевской встречи (как, впрочем, и луганской) – отсутствие священства. В регионе, где практически в каждом поселке, в каждом районе есть приходы, где прекрасные дороги и налаженные маршруты транспорта, и в то время, когда в храмах нет службы и нет треб, «пастыри овец православных» не считают нужным посещение подобных «мероприятий».

         В зале, на лекции было 12 священников. В радиусе 80 километров их проживает около трехсот.

         На утренней первоапрельской встрече Кураева со студентами горной Академии в Алчевске мне присутствовать не удалось, но как рассказал протоиерей Александр Устименко (организовавший этот визит диакона на луганщину) аудитория, по численности была не меньше, как и вопросов предостаточно. Хотя тема имела сугубо православный вектор – о понимании Христа чрез будни Великого Поста.

         Вечером же, того же 1 апреля, в Луганском музыкально-драматическом театре (если проще, то в бывшем «ДК строителей») был полный аншлаг, при условии того, что в Луганске я нигде не видел афиш или объявлений, как благополучно молчали и иные СМИ, за исключением интернет ресурса «Луганский ТОП»

         Минут за 10-15 до обозначенного начала встречи стало ясно, что в зале все не поместятся, поэтому организаторам пришлось открывать балкон.

         Направление беседы (а это была именно беседа) Кураев определил «по просьбе общественности», которая требовала «чего-нибудь» об антихристе или о православии в современном мире.

         Главная мысль беседы, если попытаться ее выделить, сводилась к странному определению: «Наше православие болеет и это хорошо».

         Болезнь эта не только от нескольких десятилетий жесточайшего атеистического карантина, примеров которому не знает история Церкви, но и оттого, что в течение 18 лет в одной только России открывалось по три храма ежедневно. Где для этих новых приходов умных подготовленных священников брать или когда прихожан воцерковлять? Следует заметить, что профессор богословия еще более резче и определенней отозвался об интеллектуальном уровне священства в свое последней встрече с философами и журналистами в Восточноукраинском университете:

«Сегодня, 80 % священников лишь заочно закончили хоть какие-то духовные учебные заведения, да и те, кто учился на дневных отделениях, из-за уровня преподавания в них, недалеко ушли…»

         Но даже при этом условии, наша болезнь хороша, так как антихрист, видя не подчиняющейся ему организм, нам все новые «занозы» придумывает… Были бы для него безразличны не награждал бы очередным гриппозным вирусом типа «иерусалимского хлеба» или политическими инфекциями с канонизацией Распутина, откровениями «старцев Антониев» и почаевских листков.

 

         С такой насыщенностью встреч неизбежны повторы и штампы, тем более, что многие вопрошения зрителей и слушателей повторялись регулярно. Были повторения, да и  знакомые фразы звучали, но не часто и в разных контекстах.

         Некоторые фразы, объяснения и «толкования» отца Андрея принимались залом аплодисментами. Например, на вопрос луганчанина, как Церковь относится к татуировкам, если, к примеру, она будет изображать храм или икону?  Кураев ответил так:

- Ничего не имею против, если к телу носителя данных изображений никогда не будут прикасаться похотливые ручки Сонечек Мармеладовых. Если рисуешь на себе иконостас – будь Иконостасом.

         На следующий день, то есть 2 апреля, Кураев богословствовал в Восточно-украинском университете, причем собеседниками его, кроме журналистов была философская элита данного учебного центра имени Даля.  

         Встреча эта не обошлась без искушений и препонов, так как накануне, уже в конце «театральной» лекции выяснилось, что встречу с луганскими интеллектуалами – запретили (отменили, прикрыли, отказали).
Причем сообщили об этом в самый последний момент, когда уже найти новый зал практически негде.

Огорченный о. диакон, тут же предположил, что тут возможны две причины:

- боязнь дискуссии;

- желание прогнуться перед Киевом.

         Сидевшая в первом ряду, молчаливая и незаметная дама, вдруг воспылала яростным гневом и вскричала, что как он, «гость» из России, да еще в здании украинского музыкального театра смеет так себя вести?!

На что Кураев ответствовал, что если бы в его кармане был не российский, а американский паспорт, то о подобном отказе не могло быть и речи.

         - Хотя – добавил о. диакон, - на Украине подобные случаи со мной  уже были и я этим не удивлен.

         Каким способом удалось провести встречу в Луганском университете и разблокировать патовую ситуацию до дня нынешнего не ясно. Исходя из принятой нынче общегосударственной практики, когда инициаторов «запрета», как впрочем и «разрешения» найти невозможно, элита интеллекта луганщины все же смогла спокойно в течении двух часов пообщаться с кандидатом философских наук, московским профессором и доктором богословия отцом Андреем Кураевым.  Вынужден полностью повторить все регалии отца Андрея, так как именно подобным образом его представила декан философского факультета госпожа Суханцева, особо подчеркнув наличие в данных титулах слово «философский».

            О самой встрече в университете, где лично мне присутствовать не довелось, рассказал мне преподаватель Луганского духовного училища, иерей Евгений Гнатенко:

Встреча была наименее интересной из трёх, на которых я был. Отец Андрей, после небольшого вступления, предложил задавать ему вопросы и пытался на них отвечать. После пятого или шестого вопроса о сектах попросил на эту тему больше не спрашивать - "скучно".

Вопросы особо удачными не были, нечего даже и вспомнить. Ну вот, пожалуй, лишь один преподаватель физвоспитания (и по совместительству - местный философ), спросил: "Как Вы отнесётесь к человеку, который живёт по-божески, но неверующий". О.Андрей напомнил, что "жить по-божески" значит соблюдать заповеди, а 4 из них говорят о Боге.

Интересным получился и рассказ о традициях Румынской Церкви. В частности в тамошней практике в священнической хиротонии только что рукоположенный священник целует свою жену прямо во время службы (в пику целибатным католикам!), и в день освящения престола все - миряне и даже женщины - могут к нему приложится.

            Итак, за два с половиной дня – пять трехчасовых бесед-лекций с переполненными залами и аудиториями, несколькими интервью и телепрограммой в луганской телекомпании «ИРТА».

Более насыщенной программы вряд ли сможет создать себе даже популярный политик. Не выдержит. Изо дня в день, из года в год.

 

            Завершить же эту хронику хочу словами из блога Артемия Резника (temarez)

«Вторник, глубокий вечер. Где - то на одной из улиц Луганска, в доме горит свет. Измученный, уставший человек в рясе отвечает на вопросы, беспощадных вопрошателей.
Они просят прощения, говорят, что очень понимают, как он устал, но продолжают терзать. Он делает паузу, может в надежде, что проснется совесть и они уйдут, но не уходят.
Был там и я, тоже спрашивал, важное и не очень.
Спасибо о. Андрей».

 

 

PS  После лекций и бесед, в фойе, продавались книги отца Андрея. Хватало их, на несколько минут.  На следующий день миссионерского визита  были привезены из Москвы новые упаковки с книжками Кураева, и их постигла та же участь.

 

Приемная архиерея.
Епархиальный совет.
Основные вопросы разобраны. Циркуляры прочитаны. Благословения и указания розданы.
Идут мелкие междусобойчики между священниками и частные реплики Владыки. Раздача обязательных журналов и откровенное поглядывание на громадные черно-белые часы над входной дверью.
Владыка: Еще вопросы есть?
Тут ошибаться нельзя.
Если вопрос есть и он несущественен, схлопочешь от архиерея, если серьезный и надолго, то достанется после Совета от любвеобильных сослужителей.
Тишина.
Готовимся встать для "Достойно есть".
Владыка: (глядя на одного из благочинных)
- А скажи-ка мне, батюшечка, ты чего это не всех ветеранов войны в списки включил?
- Всех, Владыка!
- Как же всех, когда один из них в епархию приехал и жаловался секретарю, что его ты отказался записать.
Секретарь епархиальный:
- Приезжал дед. Панасюк фамилия. Плакался. 90 лет старику...
Благочинный (волнуясь):
- Так он не ветеран!
- Как не ветеран? - возмущается архиерей.
- Владыченька, так он не за наших воевал.

Хохот епархиального Совета.

Владыка (сквозь слезы):
- Общем ты ему скажи, если признает войну Великой Отечественной, то запишем в ветераны....

«преддверье покаяния, предпразднство
воздержания, предпутие поста»

Когда в прощеное воскресенье православные испрашивают прощения друг у друга, то в ответ слышат:
- Бог простит, и я прощаю.
Именно изначально «Бог простит», а уж затем собственное извинение. Иначе и быть не может, потому что это очень тяжело для человека – взять и простить. Обычно лишь дежурное: «Я зла него не держу», а вот что бы забыть и не вспоминать о боли тебе причиненной не получается. Это сверх наших сил. Все равно напомнится и сердце кольнет несправедливость или безвинное обвинение. Разумея, что трудно вытравить память о несправедливости, что она имеет свойство раз за разом напоминать о себе, мы именно и говорим в начале «Бог простит». Только у Него, у Спасителя, хватит прощения на всех…
Почему же так трудно дается прощение и столь тягостно перенесение винных и невинных скорбей? Ответ прост и для собственного «я» крайне неблагозвучен: желание обличать и клеймить брата своего за его реальные или мнимые грехи укоренено в каждом из нас. Попрекать, укорять, винить и воспитывать стало любимым занятием. Этот грех – сладок. И если не будет рядом близкого человека, или соседа с соседкой то мы тут же переходим на обличение дальних: Молодежь – развращена, врачи и судьи – взяточники, начальники – глупы и самолюбивы, правительство – непрофессионально и сребролюбиво... и так далее и тому подобное…
Хотя – молодежь мы сами такой воспитали, а врачи с судьями уже не один раз прямо или косвенно нас с того света вытаскивали, да и начальники с правительством нами же и избраны.

Есть еще один риторический злободневный вопрос: откуда приходит и почему так комфортно устраивается в душе нашей это желание осуждения иных? Ответ дан уже давно и заключен он в словах апостольских:
Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего (1Ин. 2,15- 16)
Любовь к миру, упоение благами этого мира, ежедневное стремление к телесным услаждениям и есть то уютное кресло, в котором столь уверенно и по-хозяйски сидит в нас осуждение и обвинение. И не приведи Господь, покуситься хотя бы на малую толику нашего собственного любимого «я», тут же камни осуждений и булыжники обвинений полетят в обидчика. Хотя, как часто бывает, «обидчик» и не виноват вовсе или по нашей вине стал таким «плохим и нехорошим».
Есть такая популярная, к месту и ни к месту применяемая библейская фраза: «Время собирать камни». Так вот, прежде чем собирать камни для возрождения утерянного, забранного и разрушенного надобно выбросить глыбы греха из своего сердца.
Наверное, многие помнят старую притчу о том, как однажды приехал на рынок крестьянин по делам своим хозяйским. Привязал лошадь с повозкой там, где полагалось, да пошел за нужным ему товаром.
Около привязи подростки баловались (они всегда во все века балуются, когда без пригляду остаются). Наносили они крестьянину в повозку валунов каменных, да сверху попоной прикрыли.
Вернулся хозяин. Мешок с покупками в телегу бросил, лошадь отвязал, вожжами подергал, поехали, мол. Стоит кобылка. Дернулась и ни с места. Кнута безвинно получила, брани наслушалась, да что толку? Не хватает силы лошадиной…
Лишь глянув внимательно на телегу, понял крестьянин, что зря животину вожжами, да кнутом хлестал. Поругался еще хозяин маленько, валуны каменные сгрузил и домой отправился.
Прошло много лет. Перед очередным постом, в один из вечеров, постучались в избу к крестьянину четверо уже не молодых, седовласых человека. Бухнулись на колени, да и просят прощения, за ту давнюю и далекую, глупую «шутку».
Улыбнулся хозяин, с колен гостей поднял, да и сказал: «Вы вот почти всю жизнь свою камни эти в душе носили, а я их еще тогда, на базаре, выбросил из своего сердца».
Вот и нам нынче предстоит – выбросить то, что сердце отягощает и от Бога отделяет. Сложно это. По многим причинам. И первая из них та, что камни греха стали необходимым приложением собственной повседневности. Загрузили мы ими повозку тела своего и, задыхаясь от болячек, от них произошедших, тащим этот груз из года в год до самой ямы… Хотя там камни не нужны. Землей обходятся.

Прощенное воскресенье. Затем Великая Четыредесятница. Пост.
Уже нынче священники и храмы, к концу службы будут в темных облачениях покаяния, чтобы через 47 дней в Великую Субботу переоблачиться в белый цвет очищения, а затем, на следующий день, засверкать радостными красными пасхальными ризами.
Надобно, что бы и души наши, нынче темные от струпьев грехов, стали к Христову Воскресению «паче снега убеленными», поэтому и звучит в этот день в устах православных умилительная и искренняя просьба: "Простите меня грешного!"

Во времена хрущевские он был в членах комиссий, которые закрывали церкви.
Нет, не инициатором и агитатором борьбы с «мракобесием», а лишь рядовым исполнителем, которые занимались переписью изымаемого церковного имущества, передачей его еще оставшимся приходам или в музеи, или присутствовали при сожжении все тех же «предметов культа пришедших в негодность», «невостребованных» и «ненужных».
Он подчинялся безоговорочно власти. Это подчиненность и сейчас можно увидеть, когда в храм или на церковный двор заходит кто-либо в военной или служебной форме.
Если есть петлички или, тем паче, погоны выражение лица Старосты становится пугливо-подобострастным и он, как и в те, давно ушедшие времена, готов выполнять и исполнять…
- Филиппович, вы зачем открыли все кладовки и подсобку? – спрашиваю у старика, униженно заглядывающего в глаза зашедшим бутафорским казакам.
- Сказали, отец Александр.
- Да гони их отсюда. Пришли молиться, пусть молятся, а нет то вот им Бог, а вот порог.
- Как же, как же, отец. Ой, неприятности будут.
Или, не столь давно, поменялся в Налоговой очередной начальник и в служебном рвении решил церковные приходы «проконтролировать», и необходимыми, с его точки зрения, налогами обложить.
Приезжаю в будний, неслужебный день в храм: суета на церковном дворе. Перепуганный Филиппович свечную лавку открыл, недавно привезенный из епархии «товар» из кладовки повытаскивал и виновато-подобострастно пред двумя тетками отнюдь не православного имиджа объясняется.
Спрашиваю, мол, дело то в чем? Что за шум без настоятеля и кто имеет право, кроме епархии (которая, к слову сказать, никогда этим не занималась) нас тут контролировать?
Две налоговые леди, брызжа слюною и потными лбами, начали доказывать свою значимость, нужность, необходимость и грозность. Филиппович с каждым их аргументом становился всё болезней, ниже и мертвее, плохо же ему стало совершенно, когда я (прости меня Господи) гаркнул на зарвавшихся мытаревых баб: «Пошли вон отсюда!»
По-моему, неделю после этого случая, староста на приход не приходил, ждал, когда арестуют или, по крайней мере, снимут батюшку «с должности».
Так ведь не только не приходил, еще и в епархию поехал, владыке доложиться, что он власти подчинился, а такой-сякой протоиерей супротив был. Жаль Владыка не принял, пришлось секретарю объясняться.
*******
А ведь были в прошлом интересные годы у моего нынешнего активного прихожанина.
Почти 15 лет староста в городском храме. В том, куда свозили старенькую утварь, облачения, иконы и прочее немудреное, часто обветшавшее церковное имущество, закрываемых со скромной помощью Филипповича, храмов и церквей.
Великой силой «служения» обладал он в те года, вплоть до снятия неугодных священников, распределения церковного дохода и даже панихидных продуктов.
Именно его докладные записки рассказывали о «тайных» крещениях и отпеваниях, которые, в те времена, надобно было обязательно регистрировать и которые вне храма настрого были запрещены.
Именно ему была поручена «миссия» нести в идеологический отдел горкома будущую священническую проповедь на ближайший праздник или воскресение на «утверждение».
И еще много было «обязанностей» у тогдашнего старосты…
И при всем этом, Филиппович – верующий человек.
На всех службах – справа у окна. Причащается часто. Практически каждый день что то по церковному хозяйству «колотится», да и возрождение нашего прихода не без его активного участие произошло. В изначальной «двадцатке» - он один из первых и в прямом, и в трудовом, и в прочих смыслах.
Но два-три раза в год, особенно в дни постовые, вспоминаются, видимо, Филипповичем времена прошедшие, когда СТАРОСТА «вязал и разрешал» и я опять жду, нового искушения, да и неприятностей.
Давно он уже не староста и даже не председатель церковного Совета (наименование какое то советское), но забирать у него ключи от церковных подсобок не буду. Помрет старик.

Морозы в нынешней зиме, как будто старые года вспомнили. Трескучие. И снега привалило столько, что старики между собой никак к консенсусу прийти не могут, при Хрущеве подобное было или уже при Горбачеве.
Деду Федору подобная погода никак не нравилась, потому что вся его теория о скором «конце света» и грядущем антихристе рассыпалась в прах. И не мудрено. Ведь главным аргументом и доказательством «последнего времени» были, по мнению деда, изменившиеся климатические условия и теория всеобщего потепления. С придыханием вещал сторож церковный, что от отблесков огня адова и костров для грешников уже тает Арктика вместе с Антарктикой, а молодежь сама того не ведая почти голяком ходит, пупки в наружу выставив. Все сходилось и подтверждалось у церковного оракула, но лишь до этой зимы. Рушились доказательства…
Со скорбным раздражением захлопнул дед Федор исчерканную карандашом книгу о скором втором пришествии, и, увидев, что уже совсем рассвело, влез в валенки и пошел дорожку к храму чистить да врата церковные открывать.
Должно заметить, что храм, где готовился к ссудному дню дед Федор, был старым, годы лихолетья переживший и из-за музейного советского прошлого в сохранности выстоявший. Даже колокольня уцелела вместе с капитальным кирпичным забором с колоннами и чугунными решетками-пролетами. Пережили всех и вся и литые ворота с вензелями, открывать и закрывать которые, наряду с другими послушаниями, должен был именно приходской сторож.
Снег, тихо падавший вечером, от жесткого ночного мороза был как пыль и убирался легко. Быстро расчистив путь к паперти дед Федор увидел, что у ворот уже стоит Дарья, прикрывая руками в вязаных перчатках нос и щеки, и отплясывая ногами сложную танцевальную композицию, так как современные «зимние» сапожки на подобные зимы никак не рассчитаны.
Вообще то, к Дарье дед относился положительно. Хоть и молода девка, но скромна, одета подобающе и на колокольне такие коленца отзванивает, да переборы отыгрывает, что невольно о Боге вспомнишь и перекрестишься. Вот только одно смущало: не правильно это, девка – звонарь, не бабье дело колоколами управлять. С этим непорядком сторож уже практически смирился, да вот давеча расстроила Дарья деда непотребством современным. После всенощной от колокольни ключи в сторожку занесла, а в ушах у нее наушники с проводами торчат. Хотел дед Федор тут ее и отчехвостить, что сатанинские побрякушки на себя одела, да промолчал. Лишь укоризненно глянул и буркнул утверждающе: «Ох, гореть тебе, красавица, в пламени геенском». Дарья, зная апостасийные наклонности приходского деда, смиренно промолчала, лишь только взглянула удивленно и убежала.
Федор неторопливо, явно показывая, что память вечернюю у него еще не отшибло, пошел к воротам, доставая из ватных штанов большой древний ключ, привязанный для безопасности от потери к собственному поясу. Открывать и закрывать врата дед любил и творил сие действо торжественно и с большим значением, недаром настоятель за глаза сторожа апостолом Петром величал. Дед об этом знал и, в принципе, больших возражений к данному определению не имел.
Замок на воротах, по всей видимости, был ровесник храма. За древностью лет он уже вполне стал ценностью музейной, но функции свои выполнял исправно и никогда не подводил. Но день, видно, не задался с утра. Замок отказал. Он не хотел открываться, несмотря на все дедовские ухищрения, причитания и взывания…
- Дашка, - вскричал расстроенный сторож, - молись Богородице Иверской, Она, Вратарница, поможет.
Молитвы пред иконой Иверской Дарья не знала, поэтому читала все, что связано с Девой Марией, но по такому холоду лучше всего у нее выходило протяжно-заунывное «Царице моя Преблагая…».
Дед Федор, не прекращая попыток открыть замок, скороговоркой ругался набором из четырех слов, которыми всегда бранятся все православные сторожа: "окаянный, искушение, вражина и нечистый попутал». В лексиконе деда встречались выражения и покрепче, но с ними дед усиленно боролся последние три десятка лет.
- Замерз видно, вражина – резюмировал Федор и шустро, покряхтывая от холода, посеменил в сторожку за бумагой. Замок отогревать.
Бумага в сторожке водилась в виде пророческого издания газеты «Сербский крест» и столь же необходимого в деле подготовки ко гласу Трубному ежемесячника «Русь Православная». Покусится на данные «откровения» дед Федор никак не мог, поэтому для растопки набрал ворох использованных поминальных записок.
У ворот уже стояло два десятка пришедших на службу прихожан, в большинстве своем, женского полу. Читать молитвы, глядя на не открывающийся замок, они как то не были приучены, поэтому судачили о холоде и безобразиях, которые вот уже и до храма Божьего докатились. Рассуждения эти дед Федор прервал и потребовал молитвы, пока огонь от заупокойных и заздравных записок не разогреет внутренности старинного замка.
Тщетно. К парившему на морозе замку уже и рукой не притронешься, а механизм не работает. Ключ, как в преграду упирается.
- Без лукавого тут не обошлось – окончательно утвердился дед Федор, - или лукавой, - мелькнула мысль.
Сторож медленно, со значением оглядел все увеличивающуюся группу прихожан, мысленно перебирая, кто же из них навел порчу на храмового воротного долгожителя. Ведьм, колдунов и колдуний не определялось, лишь слышался хруст снега под ногами прихожан, да инеем от дыхания покрылись бороды и платки. Холодно.
Из-за угла, оттуда, где останавливается трамвай, показался второй храмовый священник – отец Андрей. Батюшка изрядно подмерз, но виду не подавал. Поняв в чем дело, тут же внес рацпредложение:
- Федор Иванович, вы замок держите, а я ключ вертеть буду.
- Вы бы лучше молились, отец, - ответствовал сторож, - скептически оглянув тщедушную фигуру, но предложение принял. Казалось бы, вот-вот и щелкнет замочная пластина, освободит дугу замка, ворота откроются, но застревал ключ на полпути и проворачиваться не желал.
Тут и блаженный местный определился. Все вздохнули облегченно, уж он-то откроет. Да и как не открыть. Плечи – косая сажень, кулак, что дыня средних размеров, молитвенник – каких не сыщешь, да и зовут именем исконно христианским – Алешенька. Обязательно откроет.
Взялся за дело надежда наш Алексей. Себя крестит, замок Крестом осеняет, богослужебные тексты поет. Тут тебе и «Непроходимая Врата», и «Двери, двери, премудростию, вонмем» и, «Покаяния отверзи ми двери» и прочие слова святые.
Не открывается замок.
Прихожан же все больше и больше собирается. Уже шум стоит. Нервничают. Мерзнут. Хористам пора на клиросе ноты раскладывать, алтарникам, да пономарям лампады возжигать, да кадило растапливать, а Дарье на колокольне благовест отзванивать.
Надо. Очень надо, но ворота на замке.
Машину отца настоятеля дед Федор увидел первым. На то, что он откроет замок, сторож не надеялся. Куда ему? В скорого антихриста не верит, ИНН принял, новый паспорт без разговора получил и в церкви запретил говорить, что на нем знаки сатанинские есть. Книжки все старинные читает, да о любви друг ко другу рассказывает. Ни врагов у него, ни страха перед днями последними нет. Поэтому замок он никак открыть не сможет. А вот позвонить слесарям, которые по понедельникам в храме работают, у него возможность имеется, так как штука эта сатанинская, «мобильник» которая, всегда у отца настоятеля под рясой прицеплена.
Собравшаяся толпа прихожан расступилась перед протоиерейской машиной и она медленно подъехала к воротам. В это время замок в руках деда Федора щелкнул, ключ повернулся, дужка замочная открылась и ворота точно перед капотом не останавливающейся настоятельской машины распахнулись…

***
Настоятель со своим вторым священником уже читали входные молитвы, пономари разожгли лампады, алтарники раздули кадило, Дарья благовестила на колокольне, а у открытых ворот молча стоял, аки столб, дед Федор и смотрел на открытую дужку старинного замка.


за идею рассказа, признателен звонарю Кирилловской церкви, что в граде Киеве обретается
и которую зовут Дарьей...