В творчестве замечательных советских писателей Ильи Ильфа и Евгения Петрова роман «Одноэтажная Америка» занимает особое место. Напомним, что только в 1933 году были установлены дипломатические отношения между СССР и США. В развитие дружественных отношений между двумя странами Илья Ильф и Евгений Петров были откомандированы советским правительством в Америку с сентября по декабрь 1935 года с целью написания о Штатах специальной книги. Ильф и Петров блестяще справились с задачей. Еще из Америки в 1935 году и сразу по возвращении в СССР в 1936 году они выпускали отдельные очерки о своей американской поездке, публиковавшиеся в газете «Правда» и журнале «Огонек», а в 1937 году была напечатана и сама книга.

За время своего путешествия писатели проехали по Америке на автомобиле 16 тыс. километров с восточного побережья на западное, с западного побережья на юг, а оттуда вернулись обратно в Нью-Йорк через штаты Среднего Запада. В ходе своего путешествия Ильф и Петров познакомились со многими выдающимися американцами, среди которых были Эрнест Хемингуэй, Генри Форд и президент США Франклин Рузвельт. Они описали десятки крупных и мелких городов Америки, увлекательно рассказали о национальных видах спорта, повседневных привычках американцев. Они описали знаменитые ландшафты и природные достопримечательности Америки, включая Ниагарский водопад и Йеллоусто?нский заповедник. Ими был увлекательно и иронично воспроизведен процесс создания кино в Голливуде.

Они писали о самых разных людях американского общества, с которыми пришлось повидаться по дороге. Здесь были предприниматели и рабочие, солдаты и домохозяйки, профессора и малообразованные люди, реакционеры и радикалы. Ильф и Петров уделили большое внимание этническому многообразию Америки — жизни итальянских и русских эмигрантов, чернокожих, мексиканцев, индейцев. Книга написана с большой симпатией к Соединенным Штатам. В это заидеологизированное время Ильф и Петров сумели живым веселым человеческим языком рассказать о богатстве и бедности, радости и горе, надеждах и разочарованиях Америки. Ожидаемые советские идеологические клише авторы растворили в политически корректном рассмотрении ярких контрастов американского образа жизни: сосуществовании богатства с бедностью, щедрости с расчетливостью, комфорта с неуютностью, разнообразия со стандартизацией.

В гостях у Форда: технократизм и традиционализм

Конечно, Ильф и Петров побывали на заводах Форда и удостоились встречи с самим Генри Фордом, который в Советском Союзе, как и во всем мире, являлся легендарной фигурой. С его именем ассоциировался конвейер, научная организация труда, автомобилизация Америки и мира и, между прочим, стремление, говоря советским языком, преодолеть различия между городом и деревней. Ведь Генри Форд любил вспоминать свои фермерские детство и юность, тяжелый, маломеханизированный труд фермеров. Поэтому вклад Форда и в механизацию сельского хозяйства был также выдающимся. Фордовские легковые и грузовые автомобили и, конечно, трактора, безусловно, революционизировали сельскую жизнь.

Изначально Форд, как и положено капиталистическому предпринимателю, однозначно отрицательно относился к большевикам, проницательно указывая, что эти радикальные революционеры своими государственно- коммунистическими экспериментами убивают инициативу и предприимчивость свободного труда. Но с другой стороны, технократические проекты большевиков, направленные на коренную модернизацию страны, не могли не вызвать интереса у гениального технократа Форда, тем более что Советы продемонстрировали, что активно стремятся к взаимовыгодному сотрудничеству с Фордом, заказав ему проектирование автозавода-гиганта ГАЗ.

Перед встречей с Фордом Ильфу и Петрову кроме посещения главного фордовского завода в городе Дирборн было рекомендовано посетить также два фордовских музея и один небольшой завод автомобильных фар. Писателям показалось, что старик Форд если не впадает в детство, то стремится куда-то в старину. Первый его музей представлял собой замечательное собрание старинных машин и инструментов. Кроме первых паровозов и автомобилей XIX века в нем хранились самые разнообразные старинные экспонаты: деревянные сохи, бороны, деревянные ткацкие станки, первые швейные и пишущие машинки.

Еще более диковинным оказался другой музей Форда в специальной деревне под названием Гринфилд-виллидж. Въезд на автомобилях в эту деревню был запрещен. Посетителей туда ввозили на старинных каретах, управляемых кучерами в шубах и цилиндрах. Ильф и Петров отмечают: «Деревня — это недавнее начинание Форда. Даже сам Форд вряд ли мог бы точно объяснить, зачем она ему понадобилась. Может быть, ему хотелось воскресить старину, по которой он тоскует, а может быть, напротив, хотелось подчеркнуть убожество этой старины в сравнении с техническими чудесами современности. И все-таки в этом начинании нет традиционной и вздорной эксцентричности американских миллиардеров. То, что делает Форд в своих музеях, еще не ясно, но это несомненно умно…»

Агрогород или технодеревня?

Но более всего Ильфа и Петрова удивил фордовский завод автофар, расположенный в 15 милях от Дирборна на сельском пленэре, где работало 500 рабочих. Этот завод оказался воплощением новейшей технической и политической идеи Форда, заключавшейся в лозунге: «Деревенская жизнь и городской заработок».

Вот каковы были впечатления от внешнего вида этого завода у советских писателей: «Завод фар стоял на маленькой речке… Вокруг завода были и лесок и лужок, виднелись фермы, слышались кукарекание, кудахтанье, собачий лай — одним словом, все сельскохозяйственные звуки… Среди феодального кукарекания и поросячьего визга завод изготовляет за один час тысячу фар, шестьсот задних фонарей и пятьсот плафонов. 98% рабочих — фермеры, каждый их них имеет от пяти до пятидесяти акров земли».

Как рассказал при встрече с советскими журналистами Форд, эта идея компактного агроиндустриального предприятия возникла у него еще лет 20 назад. А теперь уже около 20 таких карликовых заводов работает в империи Форда, и число их с каждым годом увеличивается. На карликовом заводе нет громадной концентрации машин и рабочих и при этом производительность труда выше, чем на большом заводе. В идеале рабочий совмещает дешевую и здоровую сельскую жизнь с городским заработком. Таким образом, полагал Форд, удается избежать язв и гримас сверхконцентрированного индустриального и урбанистического существования с его психологическими стрессами и социальными катаклизмами.

В перспективе, считал он, раскинувшаяся сеть компактных агро-индустриальных производств гармонизировала бы сельско-городские отношения. При этом Форд подчеркивал, что его агроиндустриальный проект компактных заводов-поселений определенно направлен против олигархии финансового капитала, стремящегося добиваться спекулятивно-финансовой концентрации через стимулирование концентрации индустриально-урбанистической. Форд, объясняя советским журналистам, что в будущем видит страну таких маленьких заводов в сельской местности свободными от ига торговцев и финансистов, провозглашал: «Фермер делает хлеб, мы делаем автомобили, но между нами стоит Уолл-стрит, стоят банки, которые хотят иметь долю в нашей работе, сами ничего не делая».

Торговля хот-догами в Нью-Йорке, 1936 год. Фото Berenice Abbott

Советские журналисты отметили: Форд ненавидит Уолл-стрит и своим проектом фермерско-индустриальных заводиков стремится создать новую капиталистическую гармонию. Которую Ильф и Петров не преминули охарактеризовать как новейшую буржуазную утопию. Ибо, по мнению советских журналистов: «Если бы даже подозрительно подобревшим капиталистам и удалось посадить весь американский пролетариат на землю, то и тогда эксплуатация не только не исчезла бы, но, конечно, усилилась, приняв более утонченную форму».

И все же как человек, капиталист и технократ Форд чрезвычайно понравился советским журналистам, которые дали такой его портрет: «Это был худой, почти плоский, чуть сгорбленный старик с умным морщинистым лицом и серебряными волосами. У него — близко поставленные колючие мужицкие глаза. И вообще он похож на востроносого русского крестьянина, самородка-изобретателя, который внезапно сбрил наголо бороду и оделся в английский костюм».

Образ Форда в изложении Ильфа и Петрова оказался чрезвычайно нестандартным, очень русским. Старый изобретатель самого стандартного для своего времени автомобиля «Форд — Т» фактически создавал то, о чем молодые советские аграрники-марксисты по большей части лишь мечтали, — аграрно-индустриальные комбинаты, компактно синтезирующие в единый комплекс городской и сельский образ жизни.

Генри Форд и «Жестяная Лиззи». 1921 год

Впрочем, в отличие от аграрников-марксистов, упразднявших любой семейный сельский труд во имя мира исключительно наемных рабочих, Форд как раз стремился даже обеспечить американских рабочих своеобразным капиталистическим личным подсобным хозяйством!

Увы, эта удивительная пасторальная фордовская утопия, конечно, не могла соревноваться с его более ранним детищем — конвейерной стандартизацией окружающей действительности, находившейся на пике своего развития в США, да и во всем мире, в 1930-е годы.

Стандарты американо-советского рая

И Ильф, и Петров именно американскую стандартизацию производства и потребления продуктов питания, в основном в самых ее массово-недорогих проявлениях (фастфуд-рестораны, автоматы с соками, кофе, а также с другими продуктами), проницательно избрали для лукавой советской критики, конечно, умалчивая об изысканном разнообразии возможностей питания более состоятельных слоев американцев.

Одно из ранних изданий «Одноэтажной Америки»

Итак, как отмечали советские писатели: «Процесс еды так же превосходно рационализирован, как производство автомобилей или пишущих машинок… Американцы едят ослепительно белый, но совершенно безвкусный хлеб, мороженое мясо, соленое масло, консервы и недозревшие помидоры.

Как же получилось, что богатейшая в мире страна… ресурсы которой достаточны, чтобы создать у себя рай, не может дать народу вкусного хлеба, свежего мяса, сливочного масла и зрелых помидоров?

Сидя в кафетерии, мы читали речь Микояна о том, что еда в социалистической стране должна быть вкусной, что она должна доставлять людям радость, читали как поэтическое произведение.

Но в Америке дело народного питания, как и все остальные дела, построено на одном принципе — выгодно или невыгодно. Под Нью-Йорком невыгодно разводить скот и устраивать огороды. Поэтому люди едят мороженое мясо, соленое масло и недозревшие помидоры. Какому-то дельцу выгодно продавать жевательную резинку — и народ приучили к этой жвачке…

Мы всё время чувствовали непреодолимое желание жаловаться и, как свойственно советским людям, вносить предложения. Хотелось писать в советский контроль, и в партийный контроль, и в ЦК, и в „Правду“. Но жаловаться было некому, а „книги для предложений“ в Америке не существует». В СССР книга Ильфа и Петрова произвела громадное впечатление. Вокруг нее велись споры как ведущих литературных критиков, так и громадного числа читателей. Своеобразный итог этим спорам могла бы подвести краткая реплика из одного читательского письма Ильфу и Петрову: «Если бы Америка была советской — она была бы раем!»

Александр Никулин,
канд. экон. наук, директор Центра аграрных исследований РАНХиГС

Беларуское антикоммунистическое вооруженное сопротивление по своим масштабам весьма значительно уступало польским и украинским аналогам на территории БССР. Это объясняется во-первых, разгромом беларуского национального движения в 1930-е годы в БССР и Западной Беларуси; во-вторых, низким уровнем национального сознания основной массы населения. Тем не менее, оно существовало.

Современные исследователи связывают его с опытом вооруженной борьбы против советских партизан, который беларуские националисты получили в период немецкой оккупации, и с деятельностью националистических организаций. Последние успешно использовали временный идеологический вакуум, связанный с ослаблением влияния коммунистов,атакже с репрессивной антинациональной политикой советской власти:

«Старший брат» и местные коллаборационисты /имеются в виду коммунисты, гнувшиеся перед Москвой – Авт./ всегда старались принизить наш народ… Беларусам было доверено войти в коммунизм, поэтому в их памяти не должно было остаться ничего национального»*. /* Клыкоўская Ц. Жыццё – за імгненьні: да 50-годдзя Саюза вызвалення Беларусі // Беларуская маладзёжная. 1996, № 2./

Красная Армия принесла в 1944 годуне только освобождение от нацистов, но и прежнюю советскую диктатуру, которая стремилась к полному уничтожению всего национального:

«Первый послевоенный год стал годом тяжелой безнадежности… В русскоязычных школах беларуские “оккупационные” дети учили еще один иностранный язык /русский –Прим. ред./и читали только что написанную “Молодую Гвардию” Фадеева». (Клыкоўская Ц. Жыццё – за імгненьні…)

Поэтому с лета 1944 года главным врагом всех местных националистов стала советская власть. Однако единым фронтом они не выступали, за исключением отдельных редких случаев сотрудничества на местах. В послевоенной Беларуси столкнулись несколько политических и национальных групп, каждая из которых преследовала свои цели. До начала 50-х гг. они вели кровавую борьбу за земли, которые считали своими. Самыми многочисленными и организованными отрядами на территории БССР располагала польская Армия Краёва (Armia Krajowa – АК), подчинявшаяся эмигрантскому правительству в Лондоне. По подсчетам польских исследователей, летом 1944 года на территории БССР отряды Полесского, Новогрудского и Виленского округов АК насчитывали около 20 тысяч бойцов, еще до 40 тысяч действовали в конспиративной сети.

В Полесье наиболее заметными были отряды Украинской повстанческой армии (УПА) Организации украинских националистов (ОУН). Еще в августе 1941 года один из ее деятелей – Тарас Боровец («Бульба»; 1908—1981), собрав на Полесье до 10 тысяч бойцов, захватил город Олевск, который провозгласил центром Олевской республики, или, как ее еще называли, Полесской сечи. Эта «микрореспублика» была очерчена треугольником Слуцк – Гомель – Житомир и существовала до прихода сюда немцев в ноябре 1941 г. А в 1942 году началось формирование Украинской повстанческой армии.

В северо-западных районах БССР сражались бойцы освободительной армии Летувы (Lietuvos laisves armija). Они развернули террор против «красных» сразу после оккупации Прибалтики советскими войсками в 1940 году, находясь на нелегальном положении.

Когда говорят о «лесных братьях», обычно имеют в виду летувисов или украинцев. О повстанцах Летувы и бойцах УПА слышал практически каждый. О послевоенном антисоветском сопротивлении в Беларуси широкой общественности неизвестно практически ничего: о нем молчали в советское время, молчат и сейчас.

«Беларуский центр»

Между тем, еще в 1942 году была создана Беларуская партия независимости (Беларуская незалежніцкая партыя – БНП). История ее возникновения такова.

Осенью 1941 года развеялись надежды деятелей Беларуского национального центра (БНЦ), созданного 19 июня во главе с Николаем Щорсом, на отношение немцев к ним как к серьезным партнерам. Однако они получили ряд руководящих постов в оккупационной администрации и вспомогательной полиции, а также довольно широкое поле деятельности в сфере формирования национального сознания беларусов – при условии, что его неотъемлемым элементом будет антикоммунизм.

В новых условиях ксёндз-беларус Винцент Годлевский (1888—1942) выступил с инициативой создания партии, которая бы объединила деятелей молодого поколения беларуских националистов. В своих воспоминаниях Дмитрий Космович (Зміцер Касмовіч) писал:

«21 августа 1942 года в Минске, в квартире Винцента Годлевского, собрались на тайное совещание я, Михаил Витушко, Всеволод Родько и Юлиан Сакович, чтобы обсудить политическую ситуацию в Беларуси, выработать план и тактику борьбы за независимое и свободное беларуское государство. На совещании было постановлено:

а) Создать тайную антикоммунистическую и антифашистскую организацию – Беларускую Незалежницкую Партию (БНП), которая бы сплотила в своих рядах наиболее преданных беларусов-патриотов. Их задача – организовать беларуские воинские единицы с целью объединить их в единую Беларускую Освободительную Армию, которая должна сражаться за воссоздание Беларуской Народной Республики и защищать ее границы;

б) Выдавливать поляков и русских с административных должностей и полиции Генерального округа Беларусь и заменять их беларусами. Тем самым не допускать польских и большевистских провокаций относительно беларуского населения;

в) установить контакт с дружественными народами, угнетенными Москвой и свободным миром;

г) стремиться создать тайное правительство Беларуской Народной Республики.

…Затем были обсуждены основные пункты программы БНП. Организаторы БНП хорошо понимали, что никто из иноземцев не даст беларускому народу свободу, ее надо добывать самостоятельно. Итак, Всеволоду Родько было поручено разработать программу партии и совместно с Юлианом Саковичем подобрать в Западной Беларуси надежный и сильный беларуский актив БНП, для организации на этой территории беларуских военных отрядов. Организацию сети БНП во фронтовой зоне Бсларуси и организацию беларуских военных отрядов на среднем отрезке Восточного Фронта взяли на себя я и Михаил Витушко».

Справка: Дмитрий Космович (1909—1991) окончил беларускую гимназию в Радошковичах (1927). В 1929—39 учился (с перерывом в 1931—34) в ВУЗах Бельгии и Югославии, где организовал кружки студентов-беларусов. В 1931—34 служил в Войске Польском. В октябре – ноябре 1939, после вторжения войск Красной Армии, был депутатом Народного Схода Западной Беларуси, делегатом 5-й сессии Верховного Совета ССР и 3-й сессии Верховного Совета БССР. Накануне войны учился в Беларуском политехническом институте.

С началом немецкой оккупации сотрудничал с германскими властями. В 1942—43 был начальником полиции в Минске, затем в Могилеве, позже организовал на Смоленщине отряды Беларуского корпуса самообороны. С 1944 жил в Германии.

В 1954 основал и в течение 37 лет (до своей смерти) возглавлял Беларуский освободительный фронт, был также председателем беларуского сектора Европейского совета свободы, членом Всемирной антикоммунистической лиги.

Программа партии гласила, что Третий Рейх и Советский Союз в равной мере являются врагами беларусов, но сражаться с ними одновременно невозможно. Поэтому из тактических соображений следует временно сотрудничать с немцами. Надо войти в созданные ими организации и военно-полицейские формирования, чтобы заложить основы для строительства беларуского аппарата власти и вооруженных сил. Это позволит в конце войны создать, опираясь на легальные и подпольные организации, независимую Беларусь:

«Территорией деятельности партии является Беларусь и все другие страны, где живут беларусы. Целью БНП является ликвидация системы коммунистической диктатуры в Беларуси, достижение и обеспечение в будущем полной независимости Беларуси».

В условиях немецкой оккупации открыто выступить с такой программой означало подписать себе смертный приговор: независимая Беларусь не была нужна никому. Поэтому БНП действовала в условиях глубокой конспирации. Ее члены, занимавшие посты в немецких административных и военных структурах, вели работу по созданию беларуского вооруженного подполья. После возвращения советской власти они стали командирами и участниками беларуских партизанско-повстанческих отрядов.

Батальон «Дальвиц»

В конце июля 1944 года в Восточной Пруссии на основе соглашения между Абвером-СД и руководством Беларуской Центральной Рады был сформирован разведывательно-диверсионный батальон «Дальвиц» (по названию городка, где дислоцировался батальон)*. /* В феврале 1944 года Гитлер подчинил военную разведку (Abwehr) Службе безопасности Третьего рейха (SD)./

Его укомплектовали бывшими солдатами Беларуской Краевой Обороны, поначалу в нем состояло около 200 человек (большинство их было членами БНП).

Батальоном командовали майор Иван Гелда и капитан Всеволод Родько. Гелда отвечал за военную подготовку солдат, Родько – за политическую подготовку. Здесь же находился и Михаил Витушко, имевший чин майора БКО.

Начальником учебных курсов был майор Герулис. Солдаты изучали саперное и подрывное дело, приемы радиосвязи. Д. Космович позже вспоминал:

«Цель руководителя БНП Всеволода Родько, согласно с планом ЦК БНП, была в том, чтоб дать возможность бойцам батальона /…/ пройти подготовку на курсах радистов, получить радиоаппаратуру и необходимое оружие, чтобы тайно вернуться в Беларусь, соединиться с военными отрядами БНП в лесах Беларуси и далее, совместно с членами БНП на Западе, вести борьбу против коммунистической сталинской оккупации Беларуси, за свободу и независимость беларуского государства.

После успешного обучения радистов /…/ к концу 1944 года были посланы из батальона «Дальвиц» на Беларусь несколько разведывательно-связных групп, с соответствующим военным и радиотехническим снаряжением. Вместе с этими группами вылетел на Беларусь заместитель Инспектора Беларуской Краевой Обороны майор Михаил Витушко.

ЦК БНП доверил Витушке /…/ командование всеми антикоммунистическими патриотическими партизанами Беларуси, чтобы далее вести освободительную борьбу против московско-коммунистических оккупантов».

Сам батальон в связи с приближением Красной Армии перевели в район Быдгоща, а позже под Берлин, где он вырос до 700 человек. Но далеко не все солдаты «Дальвица» попали в Беларусь. Одни сдались союзникам, другие решили не возвращаться в родные места.

Алесь Пушкін. Партрэт Усевалада Родзькі.

Летом 1945 года Всеволода Родько арестовали в Белостокской области сотрудники военной контрразведки СМЕРШ. Под жестокими пытками он выдал ряд членов БНП. На основе его показаний были арестованы Янка Гинько, Иван Гелда, братья Леонид и Юрий Луцкевичи, Всеволод Король.

Родько и Гелду советский трибунал приговорил к смертной казни. Братья Луцкевичи, Гинько и Король «за измену Родине и сотрудничество с врагом во время войны» получили по 25 лет лагерей. Часть членов БНП попала в ловушки, расставленные органами НКВД, и тоже была арестована.

Деятельность оставшихся на свободе членов БНП продолжилась в нескольких партизанских отрядах. Кроме них, в отряды входили бывшие солдаты Беларуской Краевой обороны, Беларуского Корпуса самообороны, полицейские.

Чёрный кот

Весной 1944 года, предвидя свое отступление с оккупированной территории СССР, командование Вермахта одобрило план «Цеппелин». Его разработал командующий Иностранными войсками Востока /«восточными добровольцами»/ генерал-лейтенант Рейнхард Гелен (R. Gehlen; 1902—1979).

План проводили в жизнь штурмбанфюрер /майор/ СС Эрих Хенельхаупт (E. Henelhaupt) и оберштурмбанфюрер /подполковник/ СС Отто Скорцени (O. Skorzeny; 1908—1976). Они подчинялись начальнику СД и Абвера бригаденфюреру /генерал-майор/ СС Вальтеру Шелленбергу.

Одним из элементов плана «Цеппелин» явилось создание летом 1944 года подразделения Ядфгербанде-Ост (Jadvgerbande-Ost), командиром которого стал Скорцени. Историк Бьёрн Фелберг пишет:

«В приказе, датированном октябрем 1944 г. /…/, цели Ядфгербанде описывались следующим образом: во-первых, проведение специальных операций во вражеском тылу; во-вторых, развертывание, инициирование антисоветского движения сопротивления на Востоке или помощь ему. Одним из примеров деятельности Ядфгербанде была помощь УПА, которую обеспечивали оружием, инструкторами и даже бойцами».

По мнению беларуских исследователей С. Ерша и С. Горбика, операция по развертыванию антисоветского движения сопротивления имела кодовое название «Милая кошечка» (LiebchenKatzen) и охватывала территорию от Балтийского до Черного моря. Инспирированные СД-Абвером антикоммунистические диверсионно-конспиративные сети создавались в национальном ключе и получали собственные кодовые обозначения. Но во всех употреблялось слово «кот» (katze). Так, в Латвии операция получила обозначение «Дикий кот» (Wildkatze), в Беларуси – «Черный кот» (Schwarzkatze).

Планировалось, что солдаты батальона «Дальвиц», подготовленные для операции «Чёрный кот», будут десантироваться на территорию БССР. Там, опираясь на беларуских деятелей, не ушедших с немцами, они будут создавать антикоммунистическое подполье. Между тем, по советским данным, после того, как фронт переместился далеко на запад, на территории БССР находилось не менее 35 тысяч человек, ранее служивших в пронемецких формированиях, занятых в оккупационной администрации или участвовавших в беларуских национальных организациях*. /* Валаханович И.А. Антисоветское подполье на территории Беларуси в 1944—1953 гг. Минск, 2002, с. 21—22./

Первая группа парашютистов из «Дальвица» (4 человека) десантировалась в сентябре 1944 г. в окрестностях местечка Дятлово недалеко от Баранович. Их задачей была разведка и установление контакта с членами БНП. Но вскоре после высадки всех четверых арестовали сотрудники органов НКВД.

17 ноября 1944 в районе Ивенца высадилась большая группа (28—30 человек) во главе с М. Витушко. Эти люди имели оружие, радиостанцию и походную типографию. Планировалось, что отряд создаст партизанскую базу в Налибокской пуще и начнет развертывать сеть партизанских отрядов и подпольных групп.

В декабре 1944 г. немцы сбросили еще одну группу (4 человека) из состава батальона «Дальвиц».

О дальнейших событиях повествуют две версии. Согласно первой (наиболее правдоподобной), Витушко в конце декабря 1944 года с частью своих людей присоединился к отряду АК Чеслава Станкевича «Комара» (Витушко хорошо знал польский язык и нередко выдавал себя за поляка). В рядах этого отряда Витушко погиб 7 января 1945 г. в бою с отрядом НКВД в районе Рудников. Отряд Станкевича потерял тогда 31 человека из 200, чекисты – около 50. А сподвижников Витушко постепенно перестреляли или переловили сотрудники НКВД.

По другой версии, в этом бою погиб однофамилец – не Михаил, а Николай Витушко, бывший майор РККА, заброшенный немцами 17 ноября. А Михаил десантировался в ночь с 30 ноября на 1 декабря 1944 г.

Некоторые беларуские авторы (в основном из числа эмигрантов) утверждают, будто бы он создал обширную сеть подпольных ячеек и партизанских отрядов, действовавшую до 1950 года, общей численностью около 3,5 тысяч боевиков и 10—15 тысяч подпольщиков. А всю территорию БССР штаб Витушко разделил на три оперативные зоны – Север, Центр и Юг. Эта сеть, получившая название «Беларуский Освободительный фронт» (БОФ), действовала до 1955 года.

Міхал Вітушка

Справка: Михаил Витушко родился в 1907 в Несвиже, окончил беларускую гимназию в Вильне. Затем учился в политехнических институтах Праги и Варшавы, был членом Объединения беларуских студенческих организаций. После 17 сентября 1939 исполнял обязанности начальника милиции в Несвиже, затем арестован НКВД, но вскоре отпущен. Летом 1941 организовал Полесскую беларускую самооборону, которая во взаимодействии с украинской Сечью Т. Боровца вела партизанские действия против отступавших советских войск.

В 1942 с разрешения немцев создал Беларускую самооборону, успешно действовавшую против советских партизан в Смоленской, Брянской и Могилевской областях. Одновременно был одним из руководителей БНП. Вероятнее всего, погиб 7 января 1945.

Беларуские эмигрантские издания сообщали, что в марте 1948 года отряды БОФ якобы взяли штурмом Новогрудок, перебили всех сотрудников МГБ, солдат местного гарнизона и работников администрации, освободили заключенных, захватили много оружия. Осенью 1948 года отряды «Черного кота» совместно с УПА захватили Кобрин, в марте 1949 – Гайновку. В сентябре 1949 года несколько сотен бойцов БОФ напали на концлагерь около Минска, чтобы освободить заключенных. И так далее, и тому подобное. Сам Витушко в 1950 году будто бы пробрался нелегально через Польшу в ФРГ, где жил до самой смерти, наступившей в 2006 году, на 99-м году жизни!

Однако кроме сообщений в эмигрантских газетах, других подтверждений всем этим событиям нет. И хотя КГБ Республики Беларусь не пускает в свои архивы независимых историков, все же такие сообщения представляются вымыслом.

Согласно опубликованным документам наркомата госбезопасности (НКГБ) БССР, в 1945 году было «установлено, что подпольные группы БНП были созданы во всех областных и районных центрах БССР». В 1944—45 гг. НКВД и НКГБ удалось разгромить несколько партизанских отрядов БНП и взять в плен ее руководителя Всеволода Родько, которого в 1946 году приговорили к смертной казни и расстреляли.

Легенду о Беларуском Освободительном Фронте и его командующем – «генерале Михаиле Витушко» подвергли убедительной критике беларуские историки Игорь Морзолюк и Яков Новогородцев, а также польский историк Рафал Внук.

Но, как следует из вышеизложенного, в период 1944—46 гг. (вероятно, что и позже) партизанские отряды беларуских националистов действительно существовали. Они вели на территории БССР вооруженную борьбу с представителями советской власти, сотрудниками милиции и органов госбезопасности, военнослужащими.

«Живем весело, но банды еще водятся»

О том, насколько неуютно чувствовали себя в 1944—46 гг. в Беларуси солдаты воинских гарнизонов и представители власти, красноречиво говорят документы.

Вот фрагмент докладной записки военного коменданта Вилейки от 20 января 1945 г. Части 6-й дивизии внутренних войск НКВД, охранявшие город, убыли на длительную операцию и Вилейка осталась без вооруженной охраны.

«Такое отношение управления дивизии, обеспечивающей прикрытие области, оставившей центр области без охраны, при наличии активизации бандгрупп, оперирующих в непосредственной близости от г. Вилейка и доходящих до открытых вооруженных нападений на населенные пункты является крайне ненормальным, безответственным, не учитывающим специфические особенности обстановки в области, явлением. А потому ходатайствую о размещении в г. Вилейке постоянного гарнизона численностью до батальона».

Как видим, коменданту было мало того, что все милиционеры и партийные «товарищи» имели при себе оружие.

А вот отрывки из писем солдат родственникам, датированные июлем 1945 года.

«У нас сейчас очень опасно ходить, появилась очень большая банда. За день убивают четыре-пять офицеров /…/ Даже бывают такие дни, что откуда неизвестно, бьют из орудий, повреждают железную дорогу»…

«У нас ходят банды, как только выйдет кто из расположения части, так и слышишь, что убит или пропал без вести. В нашей роте убили одного ефрейтора, а то слышишь – нет старшины, нет офицера, сержанта»…

«Несмотря на то, что кончилась война, молодежь гибнет сильно, так как Белоруссия была под оккупацией немцев, там было много полицейских, а сейчас образовались целые банды. Нас ходило 170 человек, а вернулось 90 человек, остальные погибли. Жизнь моя сейчас опасная»…

«Живется мне хорошо и весело, только одно плохо, что появляются банды мелкими группами. У нас уже порезали шесть человек, пять курсантов и одного сержанта»…

«Живем весело, но банды еще водятся, часто бывают случаи убийств»…

«У нас несколько серьезных новостей: в прошлую ночь поймали два шпиона, а третий удрал. Эти шпионы убили часового на посту. Потом в соседнем полку уничтожили ефрейтора, забрали одного сержанта и старшину. Эти бойцы были в отдаленности от расположения части, и все эти случаи произошли за одну ночь».

(Цитаты приведены с сохранением орфографии и пунктуации подлинников. – Ред.).

Вооруженное противостояние между советской властью и «лесными братьями» продолжалось до конца 1940-х гг. Последние организованные отряды Армии Краёвой в Западной Беларуси ликвидировали в 1948 году. В конце 1949 года прекратила организованное сопротивление УПА. В 1952 году издал приказ о прекращении партизанской войны Раманаускас, командир повстанцев Летувы. Приказывать беларуским повстанцам было некому, но к 1950 году их вооруженная борьба угасла сама собой, хотя отдельные мелкие группы скрывались еще целое десятилетие.

Зачистка партизан

В отчете о работе ЦК КП(б)Б с июля 1944 по июнь 1946 года было отмечено:

«Бандитские формирования в первый год после изгнания немцев представляли собой крупные, хорошо вооруженные и экипированные воинские единицы, находившиеся под командой опытных конспираторов и офицеров, объединявшиеся и координировавшиеся эмиссарами заграничных центров».

Поэтому советские власти регулярно проводили в БССР крупномасштабные антипартизанские операции, привлекая для этого огромные силы. В одной только небольшой Вилейской области по деревням и поселкам размещалось около 4,5 тыс. солдат 6-й стрелковой дивизии НКВД. А кроме них была еще милиция, отряды так называемых «истребителей» («ястребков»), спецотряды НКГБ, наконец, обычные армейские части, тоже привлекавшиеся для борьбы с партизанами.

Все эти «истребители» в погонах и без таковых не сидели сложа руки. В том же отчете сказано:

«За два года (июнь 1944 – июнь 1946) убито 3035 и арестовано 17.872 бандитов и участников подпольных антисоветских организаций. Разоблачено и арестовано активных пособников банд, подпольных организаций и ставленников немцев 27.950 человек. Разоблачено и арестовано 5620 агентов иностранных разведывательных и контрразведывательных органов. Всего было ликвидировано 814 подпольных террористических организаций и вооруженных банд, из них: 667 польских, 97 белорусских (12 % от общего числа – Авт.), 23 украинских и 27 других фашистско-националистических организаций и банд.

В ходе ликвидации банд и подпольных организаций за два года изъято 211 минометов, 193 противотанковых ружья, 3587 пулеметов, 68.377 автоматов и винтовок, 2979 пистолетов, 36.078 гранат и мин, 5 тонн тола, около 4 млн. патронов, 40 множительных аппаратов, 47 раций, поддерживающих двустороннюю связь с заграничными руководящими центрами».

Столь впечатляющих результатов (уничтожить или обезвредить 54.477 активных противников) удалось достичь – по меркам большевиков – недорогой ценой:

«Общее число убитых с нашей стороны – 924 человека: 242 партийных работников и сельских советских активистов, 320 «ястребков» и агентов госбезопасности, 362 солдата и офицера МВД и МГБ».

То есть, соотношение потерь 59 : 1 (54.477 : 924).

Когда в январе 1947 года партизаны Западной Беларуси сорвали проведение выборов в Верховный Совет БССР, в Минске состоялось секретное заседание ЦК КП(б)Б, которое поручило министрам МГБ (Цанаве) и МВД (Бельченко) «решительным образом усилить мероприятия» по борьбе с антисоветским подпольем и партизанским движением. В декабре того же года Лаврентий Цанава доложил в ЦК о результатах:

«Выявлены и ликвидированы 15 белорусских, польских, украинских националистических организаций в Барановичской, Молодечненской, Брестской, Гродненской и других областях, созданных зарубежными националистическими центрами по указанию иностранных разведывательных органов. Полностью ликвидированы 36 активно действующих банд, созданных и руководимых этим подпольем, а также нанесен серьезный разгром остальным 41 банде».

Как уже сказано, большинство этих отрядов («банд») и организаций были польскими и украинскими. Но около 12 % (6 или 7) – беларускими.

«После убийства скрылся с винтовкой»

Послевоенная история беларуского антисоветского сопротивления слабо изучена главным образом из-за мании секретности, присущей отечественным «силовикам». Если документы КГБ и МВД Украины и Летувы с момента распада СССР доступны для историков, то в Беларуси с ними можно было знакомиться только в период 1992—95 гг. С тех пор они снова закрыты для исследователей. Поэтому о беларуском сопротивлении известно мало достоверного.

Более или менее организованное сопротивление оформилось в 1944—45 гг. К тому времени на нелегальном положении в Беларуси находились десятки, а возможно, и сотни тысяч людей самых разных социальных групп и убеждений.

Понятное дело, в лес бежали прежде всего те люди, кто сотрудничал с немцами, но не успел или не захотел уйти на Запад, – бывшие полицейские, сотрудники немецкой администрации, участники антисоветских вооруженных формирований. Но не только они.

По логике советских властей, в период с июля 1941 по июль 1944 года беларусы не имели права не только работать или учиться, но и вообще существовать на оккупированной территории. Не ушел на Восток – значит, антисоветчик; учился в школе – немецкий прихвостень; работал на своей земле – кулак. Меч репрессий висел над каждым, кто пережил оккупацию.

Сколько было таких людей? На этот вопрос еще нет ответа. Имеются лишь разрозненные сведения. Так, до амнистии 1945 года одних только дезертиров из Красной Армии и уклонистов от призыва скрывалось в БССР около 170 тысяч человек. В архивных документах можно найти множество трагических фактов, связанных с мобилизацией в Красную Армию. Вот один из них:

«15 июля с.г. /1944/ при сопровождении 159 мобилизованных из местечка Солы в г. Вилейка мобилизованные начали разбегаться в лес. В результате применения оружия сопровождающими убито 18 и ранено 20 человек. В г. Вилейка доставлено только 3 человека».

Поскольку беларусов могли в те времена принудительно отправить в любой уголок СССР, где требовались рабочие руки, ряды лесных жителей пополнялись и за счет людей, уклонявшихся от трудовой мобилизации. В лесу скрывались даже подростки, бежавшие из школ фабрично-заводского обучения, куда тоже отправляли насильно; бегство из таких школ считалось уголовным преступлением. Лес давал приют всем.

Вот типичный пример ухода в лес человека, доведенного до отчаяния. В октябре 1945 года управление НКГБ БССР по Минской области сообщило, что в колхозе «Чырвоная Калiна» совершен теракт – убит председатель колхоза Николай Лукашевич. Выехав на место, оперативники установили следующее:

«8 октября поименованный Лукашевич, будучи пьяным, подговорил своего товарища Лукашевича Владимира пойти в поселок № 10 для производства обыска у гражданки Стрелец Елены на предмет обнаружения и изъятия колхозной ржи, которую она якобы похитила».

Оба Лукашевича и с ними двое подростков «пришли в дом гр. Стрелец примерно в 9-м часу вечера и начали вчетвером производить обыск». Но о колхозной ржи они забыли, едва переступили порог:

«Лукашевич тут же начал избивать десятилетнего сына Стрелец, требуя от него, чтобы он сказал, где хромовые сапоги».

Елена Стрелец выбежала из дома и бросилась к своему брату – колхозному сторожу Герасиму Мельнику, охранявшему с немецкой винтовкой колхозный амбар. Выслушав сестру, сторож направился в ее дом:

«Мельник спросил Лукашевича «Ты чего здесь?» и тут же произвел выстрел, в результате которого Лукашевич Николай был убит, а остальные через него разбежались».

В протоколе зафиксированы характерные детали:

«Лукашевич оказался одетым в полушубок, принадлежащий Стрелец Елене, кроме этого в карманах его пиджака обнаружено один туфель и два полотенца, принадлежащие Стрелец».

То есть, председатель колхоза вел себя как обыкновенный бандит. И пулю он получил по заслугам. А Мельник, как отметил в протоколе оперативник, «после убийства скрылся с винтовкой в неизвестном направлении, один, без детей и сестры».

Реальность

Отрицание легенды о партизанско-повстанческом Освободительном фронте во главе с Михаилом Витушко не означает, что вообще не существовало вооруженного сопротивления националистов. Такое сопротивление было, хотя оно не имело единого командования, действия отдельных групп никто не координировал. Критерием для отличия партизан от бандитов-уголовников служит характер их действий. Они убивали партийно-советских функционеров, сотрудников НКВД, МГБ и МВД, военнослужащих, нападали на колхозы и МТС…

Например, существовала группа Яна Романчука. Во время войны этот человек возглавлял Беларускую Народную Самопомощь в Боярах, был директором Дома культуры в Несвиже. После прихода «советов» перебрался в Барановичи, где работал столяром. В октябре 1944 года сотрудники НКВД попытались его арестовать, но он сумел бежать и перешел на нелегальное положение. Свыше двух лет скрывался с помощью родственников и знакомых. В мае 1947 года к нему присоединился Николай Демух, а весной 1948 года – бывший солдат БКА Бронислав Буко.

Тройка действовала в районе Несвиж – Столбцы – Барановичи на протяжении 1947—49 гг. Он убили несколько партийных активистов, председателя сельсовета и одного милиционера, совершили несколько налетов на кооперативы и магазины. В мае 1949 года в результате операции МВД все трое были схвачены*. /* Валаханович, с. 37—40./

Похожей на группу Я. Романчука была группа Евгения Жихаря. Этот член СБМ в 1944 году окончил учительскую семинарию в Поставах, после чего стал курсантом школы в Дальвице. Позже на территории Германии он вступил в Красную Армию, а после окончания боевых действий демобилизовался, вернулся домой и стал учителем в Веретеях. Но в конце 1946 года сотрудники МВД заинтересовались его прошлым и попытались арестовать. Жихарь успел бежать. В начале 1947 года к нему присоединились несколько человек, находившихся примерно в такой же ситуации.

Отряд действовал в районе Глубокое – Поставы – Дуниловичи до января 1955 года (!), пока чекистам не удалось убить Е. Жихаря. По официальным данным, за семь с половиной лет партизаны «осуществили 23 террористических акта, 42 грабежа и 9 нападений на сельсоветы»*. /* Валаханович, с. 39—41./ Их жертвами становились в основном местные партийно-советские работники и милиционеры.

В Дуниловичском районе в 1945—47 гг. действовал отряд Антона Тайновича по кличке «Гиль». Во время войны Тайнович-Гиль служил в БКА. Этот отряд чекисты ликвидировали в январе 1947 года.

В районе Шарковщины с лета 1944 до октября 1949 года действовал отряд Хохлова (или Юзика). В 1949 году он состоял из 14 местных жителей, был хорошо вооружен, имел широкую сеть добровольных помощников и разведчиков.

Осенью 1948 года в Радошковичском районе возник отряд Винцлавского (или Глинки) в количестве 7 человек. По документам МГБ, он состоял из «местных жителей, дезертиров из школ ФЗО» и действовал преимущественно в трех районах – «молодечненском, радошковичском и ильянском». Винцлавский-Глинка ранее был комсомольским работником. Что заставило его уйти в лес – неизвестно.

/* ФЗО – школы фабрично-заводского обучения. В большинство из них молодых людей отправляли принудительно, они находились на казарменном положении, при весьма скудном питании. Самовольное оставление таких школ считалось уголовным преступлением./

Отряд жег помещения сельсоветов кооперативов, убивал партийных активистов. 31 октября 1949 года его окружила оперативная группа МГБ, все партизаны погибли в бою, сам Глинка застрелился.

Ян Королёнок был из деревни Лисицы возле Дунилович (ныне этоПоставский район Витебской области). После возвращения “советов” в 1944 году вместе с братом уклонялся от призыва в Красную Армию. Чтобы скрыться от сотрудников НКВД, они подались в лес. Довольно быстро Ян создал целый отряд из числа таких же людей и развернул партизанскую войну.

В течение девяти лет отряд Короленка терроризировал местную советскую власть: убивал милиционеров, агентов и сотрудников МГБ, финансовых агентов, совершал нападжения на административные учреждения, грабил магазины. Население в основном сочувствовало партизанам и как могло – помогало. Вот почему они продержались так долго. Чекисты устраивали засады, проводили войсковые операции, обещали награду за голову Яна Королёнка, но всё безрезультатно.

Только в 1953 году его выдал мальчик-пастушок. В бою Ян погиб вместе с большинством своих партизан. Трое суток после этого егто тело лежало в Воропаево возле райотдела милиции.

В 1949 году в районе Ильи (восточнее Молодечно) возникла группа Сергея Микулича в составе 5 человек (Андрей Белькевич, Иван Будкевич, Антон Петрусевич). Все они во время войны сотрудничали с немцами, а теперь скрывались от ареста. Группа ограничивалась добычей средств к существованию и борьбой с теми, кто им мешал (местным «активом»). Но в апреле 1952 г. к ним присоединился посланник эмигрантского правительства БНР Янка Филистович.

Справка: Янка Филистович (1926—1953) был родом из деревни Понятичи под Вилейкой. Осенью 1943 вступил в 13-й полицейский батальон СД. В 1944 вместе с ним эвакуировался в Чехословакию. В январе 1945 попытался дезертировать, но был арестован и посажен в тюрьму в Пардубицах. Освобожден в мае 1945 после вступления в город Красной Армии. Через несколько месяцев пробрался через Польшу и Германию во Францию. В Париже он учился в Сорбонне, установил контакт с президентом БНР Николаем Абрамчиком и занялся пропагандистской деятельностью. В частности, основал журнал «Моладзь» и был его первым редактором. В марте 1951 взялся налаживать контакты между эмигрантским руководством и подпольем на территории БССР. После 3-х месяцев подготовки на базе под Мюнхеном в сентябре 1951 был сброшен на парашюте в своем родном районе.

Янка связался с семьей, несколько месяцев скрывался. Потом с помощью местного жителя П. Кулеша «вышел» на группу Микулича. Филистович взял на себя командование и попытался придать группе военно-политический характер. Он проводил идейно-политическую подготовку, запретил совершать грабежи и нападения на местных активистов. Согласно его плану, группа должна была заниматься политической пропагандой. С этой целью в марте было совершено нападение в Вязне (под Молодечно) на типографию, откуда похитили ротатор, на котором печаталась местная газета «Шлях да камунізму». Но отсутствие нужных материалов, а также типографского опыта не позволили реализовать этот план.

4 сентября 1952 года группа попала в засаду сотрудников МГБ. Микулич, Будкевич и Петрусевич погибли в бою, остальные были арестованы. Всего по этому делу проходили 17 человек. Филистовича долго допрашивали, а в 1953 году по приговору военного трибунала расстреляли. Точная дата пока неизвестна*. /* Валаханович, с. 42—43./ Вообще говоря, это странно, так как следствие установило, что на нем «не было крови.

Помимо названных, на территории БССР в период между 1945 и 1950 годами действовали партизанские группы Дуброва (в Пинском районе), Креза и Гармаза (в районе Ивенца), Евсея и Любко (в районе Корелич), Ивана Жилинского (в районе Слонима), Олысяка и Грибовского (в районе Клецка), «Короля» (Браславский и Дисненский районы), Кашкевича (Слонимский район), Попова-Горченко (в районе Гродно), некоего Сергея (в районе Ляхович), Степана Лобовича (в Зельвенском районе). К сожалению, вследствие недоступности для исследователей архивов КГБ и МВД Беларуси, об этих группах практически ничего не известно.

Как видим, вооруженное антикоммунистическое сопротивление в Беларуси имело место, но – в значительно меньшем объеме, чем это хотелось бы видеть руководителям эмигрантских организаций и журналистам эмигрантских изданий.

Автор: Максим Петров, альманах «Деды», выпуск 7

Молодежное подполье возникло в Беларуси вскоре после возвращения коммунистов – как реакция на русификацию общественной жизни и учебного процесса. Членами нелегальных организаций были в основном учащиеся.

Осенью 1944 года они пошли в школы и училища, на вывесках которых было написано – «беларуские», но все обучение осуществлялось по-русски. Им внушали, что «в СССР государственный язык – русский, а бедная крестьянская «мова» за ненадобностью вскоре отомрет». Юноши и девушки, учившиеся в годы немецкой оккупации в настоящих беларуских школах, восприняли это как дикость.

Все руководящие структуры в БССР в первые годы после так называемого «освобождения от оккупантов» были переполнены пришлыми элементами, в основном из России. Они крайне враждебно относились не только к беларуской культуре, истории, обычаям, языку, но и к самому народу. Постоянно сыпались обвинения типа «были в оккупации», «работали на немцев». И немедленно следовал вывод: «этот народ не заслуживает доверия советской власти».

Такая ситуация ясно показала молодежи: на смену немецким оккупантам пришли «новые старые» поработители, глубоко презирающие все беларуское…

Союз беларуских патриотов (СБП)

На рубеже 1945—46 гг. в Глубокском и Поставском педагогических училищах возникли подпольные кружки учащихся, члены которых изучали «подлинную» историю Беларуси и пытались противодействовать русификации молодежи.

В конце 1945 года было создано ядро СБП в Глубоком. Его возглавили Василий Мяделец, Антон Фурс и Александр Юршевич.

Одновременно в Поставском педагогическом училище была основана молодежная подпольная антикоммунистическая организация «За Беларусь!». Вожаками этой организации были Николай Осиненко, Александр Дикий, Александр Адамович. В начале 1946 года они установили контакт с Глубокской группой и уже в марте оба кружка объединились под названием «Союз беларуских патриотов».

В СБП не было четкой структуры. Организация состояла из «пятерок» (групп по 5 человек), в которых каждый знал только трех остальных членов и руководителя. Вся работа велась в «пятерках». Не предусматривались ни общие собрания, ни конференции. Новых членов принимали по рекомендациям. Они давали присягу (текст написал А. Юршевич). Присяга гласила:

«Я (имя, фамилия), вступая в Союз Беларуских Патриотов, присягаю перед Отчизной и беларуским народом, что всегда буду верен идеалам свободы и независимости Беларуси. Если же по слабости своей, или по злому умыслу я нарушу эту присягу и выдам тайну друзей, пусть покарает меня Бог позорной смертью изменника родины».

25 марта 1946 года на квартире Лидии Нестерович состоялась торжественная церемония присяги членов СБП, посвященная 28-й годовщине провозглашения БНР. Присягу читали перед бело-красно-белым флагом и гербом «Погоня».

Цель своей деятельности члены этой организации видели в достижении истинной, а не декларативной государственности независимой Беларуси путем выхода ее из состава СССР. В независимой республике единственным государственным языком должен быть беларуский, флаг и герб – те же, что в БНР (бело-красно-белое знамя и «Погоня»). Способы деятельности – устная пропаганда среди местного населения, прежде всего в школах.

Вот что вспоминал один из членов поставской организации «За Беларусь!» Александр Омельянович (1928 г.р.):

«Восьмого марта /1945 г./ на квартире нашей однокурсницы Нины Осиненко, куда меня пригласил /ее брат/ Николай Осиненко, я узнал, что в педучилище создана нелегальная молодежная организация. Ее цели – защита родного языка, культуры, национальных традиций, самобытности».

А вот фрагмент из воспоминаний Тамара Барсук, участницы группы в Глубоком:

«…Мое сердце болело за Отчизну, подавленную, лишенную свободы, оставленную без языка, без истории, без всего, что дается Богом и судьбой каждому народу… Смысл нашего объединения мы видели в объединении единой присягой, в постоянном ощущении своей обязанности думать о Беларуси, действовать на пользу Беларуси, беларуского дела…   Хотели отстаивать свое право на родной язык, на свою историю, культуру, на действительно суверенную державу».

Было решено, что организация будет расширять свои ряды путем идейно-просветительской патриотической работы. Но в будущем, когда наступит решающий момент в борьбе за независимость Беларуси, члены союза возьмут в свои руки оружие.

В феврале 1947 года СБП был разгромлен органами МГБ. В Глубокском педучилище член кружка Константин Талопило был агентом-провокатором МГБ В Поставской группе таким провокатором оказался Олег Стаховский, кадровый офицер МГБ, втершийся в доверие к Николаю Осиненко и Валентину Лагуненко. Весьма характерно то, что он подталкивал их к активным действиям, к терроризму.

Членам СБП предъявили обвинения по ст. 63 часть 1 и ст. 76 Уголовного Кодекса БССР (измена Родине и участие в антисоветской организации).

По делу СБП прошли два судебных процесса. Всего было осуждено свыше 40 человек, получившие сроки заключения от 3 до 25 лет. Руководителей организации Василия Мядельца и Александра Юршевича (Глубокое), Николая Осиненко и Валентина Лагуненко (Поставы) военный трибунал приговорил к смертной казни, замененной на 25 лет лагерей вследствие временной отмены в СССР смертной казни*.

/* Смертная казнь была отменена 20 мая 1947 г. Восстановлена в 1949 г./

Остальные подпольщики получили следующие сроки. Члены группы в Глубоком: Альберт Батяновский, Виктор Бабич, Иван Бабич, Антон Фурс, Терентий Евдокимов – по 25 лет; Мария Бабич, Елена и Лариса Барсук, Лев Белевич, Гордей Климанский, Леонид Козак, Николай Конон, Людмила Краснодубская, Лидия Нестерович, Николай Почопко, Юстин Протас, Станислав Савик, Петр Спиркович, Олег Табола – по 10 лет; Леонид Богович, Михаил и Павел Шуманы  – по 5 лет; Тамара Лагун (Барсук) – 3 года. Член группы Виктор Дылевич избежал ареста и осуждения благодаря тому, что вместе с семьей уехал на ПМЖ в Польшу.

Члены группы в Поставах: Алеся (Александра) Умпирович – 25 лет; Александр Адамович, Ангелина Боровка, Иван Боровка, Александр Дикий, Семен Косаревский, Павел Лопушинский, Владимир Лысёнок, Елена Мацук, Александр Омельянович, Нина Осиненко, Иван Рымдёнок, Евгений Сидорович, Виктор Стаховский – по 10 лет.

Кроме того, двое родителей – Анна Бабич и Леонид Умпирович – были осуждены на 6 и 10 лет соответственно за недонесение на своих детей – «врагов народа». Л. Умпирович вскоре после оглашения приговора умер в тюрьме.

О том, какой мрак царил в то страшное время в мозгах так называемых «судей» (на самом деле – все тех же «чекистов»), красноречиво свидетельствует выдержка из приговора 16-летней Ангелине Боровке:

«Враждебно настроенная к советской власти, осенью 1945 вступила в подпольную организацию СБП. Приняла присягу на верность белорусскому народу. Размножала тексты присяги для тех, кто вступал в организацию. Предоставляла квартиру для проведения нелегальных сборищ и сама активно участвовала в них. Для конспирации практической деятельности имела кличку «Таполя». Хранила антисоветскую литературу /в качестве таковой фигурировал учебник беларуского языка Б. Тарашкевича, изданный во время войны. – Авт./ Вместе с Осиненко Николаем сделала флаг для организации. Собирала членские взносы с членов организации».

«Чудовищные преступления», не правда ли? Больше похоже на любимую подростками игру в тайны. Но приговор совсем не детский – десять лет! Издевательства во время следствия и каторжный труд в мордовских лагерях сделали свое дело. Цветущая девушка превратилась в инвалида, а ее жизнь «на воле» стала сплошным страданием. Она прожила немного.

С позиций дня нынешнего очень хочется отправить тех «судей» на принудительные работы в каменоломню лет этак на 25. К сожалению, они давно все умерли – при своих чинах, наградах, персональных пенсиях и льготах, заботливо предусмотренных в СССР для «заслуженных механиков» огромной карательной машины. Именно эта машина и была сутью государственного устройства СССР. А слова о «гуманизме» и прочих красивых вещах коммунисты использовали исключительно для оболванивания народа.

К счастью, не все беларусы поддавались их пропаганде. Антон Фурс писал в 1995 году в своих воспоминаниях:

«Мы были в холоде и голоде, не имели молодости – она была бесстыдно распята на колючей проволоке. Но мы ни о чем не жалеем, потому что оставались людьми – и тогда, когда большинство пело хвалу тирану, и тогда, когда были в неволе, и когда вернулись из лагеря. Где бы мы ни находились, думали о своем народе и своей Отчизне».

«Чайка»

Это конспиративное название подпольной антисоветской (социал-демократического) направления организации, существовавшей в 1946—47 годах.

Инициаторами ее создания были Василий Супрун, Михаил Ракевич и Михаил Чигрин. «Учредительное собрание» состоялось в начале мая 1946 года в окрестностях Слонима. Председателем избрали Василия Супруна, который во время немецкой оккупации был членом СБМ – Союза беларуской молодежи.

Руководство «Чайки» стремилось расширить свои ряды. Были созданы ячейки в Бресте (в железнодорожном техникуме), Жировичах (в сельхозтехникуме), Ганцевичах (в педагогическом училище), Барановичах (в учительском институте).

Летом того же года было принято решение объединить слонимские, барановичские и брестские группы в Центр Беларуского Освободительного (Вызвольнага) Движения, который возглавил Василий Супрун. Его заместителями стали Александр Борейко (студент Барановичского учительского института) и Михаил Ракевич (студент Брестского железнодорожного техникума). В состав руководства Центра вошли также Михаил Агейко, Владимир Соловей и Николай Макаревич.

В начале 1947 года ячейки «Чайки» появились в Пинском и Ильянском районах.

ЦВБР предложил «круговую» структуру организации. Сам Центр должен руководить первым кругом – областными структурами во главе с руководителями подполья области. Последние должны курировать районные группы – это второй круг. Районные руководители управляют периферийными ячейками – третий круг. Разрабатывались также схемы конспирации, консервации структур организации на определенном этапе, шифры, система отчетности.

Портрет. Михаил Ракевич (1927—1992) был родом из деревни Волчки в нынешнем Слонимском районе. Решающее влияние на формирование его мировоззрения оказали рассказы отца, выезжавшего в 20-е годы на заработки в США, и общение с дядей Николаем – студентом Варшавского университета. Поэтому возвращение коммунистов в 1944 году он воспринял крайне негативно. Советские чиновники издевались над беларуским языком, обещали в скором будущем закрыть все костёлы и церкви, а крестьян – загнать в колхозы.

В руководстве «Чайки» Михаил – на тот момент студент Брестского железнодорожного техникума, отвечал за военные вопросы. Трибунал приговорил его к 25 годам лагерей, добавив еще 5 лет ссылки после окончания срока заключения. Лагерь оказался угольной шахтой в Воркуте, где в ужасных условиях рабы-заключенные добывали уголь. В 1957 году, во время хрущевской «оттепели», Михаила освободили. Но все его попытки вернуться на родину, хотя бы в шахтерский Солигорск, немедленно пресекали кураторы из КГБ. Они до конца 80-х годов «проверяли» всю его переписку, а тот факт, что Ракевич выписывал из БССР газеты и журналы на родном языке, считали убедительным доказательством неисправимого национализма. Пришлось ему остаться в заполярной Инте. Только в под конец жизни, когда коммунистический режим в СССР стал корчиться в предсмертных конвульсиях, Михаил смог вернуться домой. Теперь он покоится в родной земле.

Что касается политической программы, то руководители организации считали, что в скором будущем начнется война между СССР – с одной стороны, Соединенными Штатами и Великобританией – с другой. В этой войне беларусам надо выступить на стороне западных стран. Поэтому необходимо создать и объединить подпольные организации на всей территории БССР и готовиться к партизанской войне против коммунистического режима, которую следует начать сразу после начала нового международного конфликта.

Портрет. Владимир Соловей (1925—1996) учился в Барановичском учительском институте на историко-филологическом факультете. Здесь он создал ячейку «Чайки». Когда в 1947 году начались аресты друзей, Владимир успел перейти на нелегальное положение и оказался хорошим конспиратором. Чекисты искали его свыше трех лет. Но потом они отыгрались сполна. Владимир подвергся столь зверским истязаниям в застенках МГБ, что сошел с ума! Более 40 лет он провел в психиатрических клиниках строгого режима – сначала в Казани, потом возле Гродно. В 1996 году, уже в «новой Беларуси», его перевели в психбольницу для «хроников», размещенную в деревне Козловщина, что в Дятловском районе. Здесь за пациентами практически не следили, что и погубило Владимира. Он ушел зимой в лес на прогулку, заблудился и замерз.

Летом 1947 года организация была раскрыта и уничтожена. За период с июня по август органы МГБ арестовали 26 человек (по другим данным – 29). Арестованных обвинили в измене СССР и антисоветской агитации, в подготовке вооруженного восстания с целью отделения Беларуси от СССР (статьи 63-1 и 76 УК БССР). Членов «Чайки» судили военные трибуналы войск МВД в Барановичах (16—18 октября 1947 г.), где были осуждены 18 человек и в Минске (21 ноября 1947 г.), где судили еще 4 человек.

Вот список тех, кого судили в Барановичах: Агейко Михаил; Борейко Александр, Гордейко Александр, Гринь Владимир, Жданович Николай, Жуковский Александр, Кернога Николай, Ковальчук Леокадия, Козак Леонид, Красковский Вячеслав, Лозицкий Иван, Лозовский (имя не указано), Лях Леонид, Макаревич Николай, Манило Иван, Ракевич Михаил, Чигрин Михаил, Шаповал Александр.

В Минске осудили Антона Кобака, Константина Ольшевскго, Василия Супруна, Сергея Яновского.

Всех их приговорили к заключению в трудовые лагеря на срок 25 или 10 лет, с последующим лишением гражданских прав еще на 5 лет.

Портрет. Василий Супрун (1926 г.р.) окончил три курса учительской семинарии в Слониме. С сентября 1944 по июнь 1947 работал директором и учителем в сельских школах Слонимского района. В начале мая 1946 создал группу с конспиративным названием «Чайка». Агенты МГБ арестовали его 6 июня 1947 г. на дороге от родной деревни в школу. Под следствием находился более пяти месяцев, подвергаясь пыткам и заключениям в карцер. Судил его (вместе с большей частью группы) трибунал войск МВД в Минске 21 ноября. Был осужден на 25 лет лагерей плюс 5 лет поражения в правах, с конфискацией имущества. Заключение отбывал в Инте (спецлаг № 2) и Воркуте (лагерь № 175/14). Но и в лагерях Василий не успокоился: создавал объединения земляков, вел тайную переписку с поэтессой Ларисой Гениуш*. /* Л. Гениуш с 1949 года отбывала заключение в одном из лагерей Инты./

Верховный Совет СССР освободил Супруна своим постановлением от 16 июня 1956 г., со снятием судимости и разрешением вернуться на родину. Он приехал в Слоним в декабре 1956, но сразу оказался под надзором КГБ. Ему запретили работать учителем. Пришлось покинуть БССР. Вернулся через два года, устроился научным сотрудником в Брестский областной краеведческий музей. Однако вскоре оставил это место и переехал в Слоним. Работал в строительных организациях, в 1986 вышел на пенсию. В 1995 стал членом Союза писателей Беларуси. Супрун – автор нескольких сборников стихов и ряда научных статей о древней истории Беларуси.

Кроме того, по делу «Чайки» проходили Владимир Соловей (долго скрывавшийся от ареста), Николай Лесковец, Владимир Разумович и Нина Корач (или Карач). Однако их судили отдельно.

Остались нераскрытыми несколько групп третьего круга, в частности, группа учителей Слонимщины во главе с Иваном Хомчиком (1915—1984). Но они, утратив связь с руководством, прекратили свою деятельность.

Союз освобождения Беларуси

Эта молодежная патриотическая антикоммунистическая организация действовала в 1946—47 гг. в Барановичской области.

Ее создал в ноябре 1946 года Геннадий Козак (1924—1948). Во время войны он был членом СБМ, а в 1944 году эвакуировался в Германию. Там он стал солдатом кадрового батальона Беларуской Краевой Обороны (БКО) и окончил в Берлине унтер-офицерскую школу этого формирования. Там же вступил в БНП (Беларускую Незалежніцкую партыю). Затем вместе со всем батальоном оказался в составе 30-й (беларуской) дивизии ваффен СС.

После окончания войны Козак вернулся из Германии на родину вместе с группой соотечественников, находившихся на принудительных работах. В ноябре 1946 года он приступил к созданию конспиративной сети СОБ, в который вовлекал бывших членов СБМ и бойцов БКО.

Козак разработал программу и устав союза. В программе говорилось о том, что беларуский народ подвергается колониальной эксплуатации и национальному угнетению со стороны России. Единственная сила, которая способна привести к свободе – сам беларуский народ. В этой связи важнейший пункт программы – развитие и укрепление беларуского национального сознания. Главной целью СВБ было названо создание независимого беларуского государства путем выхода из состава СССР. Независимую Беларусь члены организации видели в мечтах республикой трудового крестьянства, рабочих и интеллигенции. В нее должны были войти все территории, где среди населения численно преобладали беларусы: Витебская, Гродненская, Минская, Могилевская, Полесская, Полоцкая, Смоленская области, а также Белостокский округ (Польша), Виленский край (Летува), северная Полотчина (часть Латгалии в Латвии и часть Псковской области).

Руководил Союзом организационный комитет, находившийся в Новогрудке. В нем было шесть отделов: организационный (М. Кожич), пропаганды (Г. Козак), военный (П. Деменчук), финансовый (К. Романович), контрольный и секретариат (А. Усюкевич). СОБ имел уполномоченных по Новогрудскому, Дятловскому и Любчанскому районам, а также в Барановичах.

Своим гимном члены Союза избрали марш слуцких повстанцев “Мы выйдзем шчыльнымі радамі”, написанный Макаром Кравцовым, а символами – изображение “Погони” и бело-красно-белый флаг.

Портрет. Константин Романович (1927—2005) был родом из деревни Лозки Новогрудского района. Во время войны учился в Новогрудской учительской семинарии, где вступил в Союз беларуской молодежи. Затем стал курсантом офицерской школы Беларуской Краевой Обороны в Минске. Эвакуироваться в Германию он отказался.

Осенью 1944 года, во  время “зачистки” Беларуси, проводившейся советскими арательными органами, 17-летнего Константина арестовали и отправили в Воркуту – “перевоспитываться” за колючей проволокой. Через два года, выйдя по амнистии, он вернулся домой столь же убежденным врагом коммунистического режима, что и прежде. Вскоре вступил в нелегальный Союз освобождения Беларуси, где возглавил финасовый отдел…

Трибунал отмерил Константину 10 лет лагерей и еще 5 лет лишения гражданских прав после этого. Выйдя на свободу, он жил в Пинске. В 1990-е годы стал членом Товарищества беларуского языка имени Ф. Скорины и Беларуской социал-демократической Громады, создал демократическую организацию ветеранов с Полесья.

Оргкомитет делал ставку на пополнение организации за счет учителей, преподавателей пединститутов и техникумов, учащихся педучилищ и средних школ. Основным методом деятельности была избрана антисоветская агитация, но считались допустимыми и акты террора.

30 мая 1947 года Управление МГБ по Барановичской области арестовало 18 членов организации. Это Виталий Губаревич, Петр Деменчук, Михаил Кожич, Геннадий Козак, Михаил Кожич, Михаил Коптилович, Александр Лепешко, Евгений Лишко, Михаил Мазан, Иван Макар, Самсон Перлович, Константин Романович, Ананий Родзевич, Софрон Стома, Александр Усюкевич, Адам Шаботько и еще три человека.

Их выдал провокатор – Александр Божко, литсотрудник Барановичской областной газеты. Он и дальше, до конца своей никчемной жизни «разоблачал» антисоветскую «подрывную деятельность» беларуских националистов и клерикалов.

Портрет. Александр Усюкевич (1925—2004) был родом из деревни Ходасы Новогрудского района. В августе 1944 года его призвали в Красную Армию. До мая 1945 он был награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга». Известен факт, ярко характеризующий этого человека. Вскоре после ареста министр госбезопасности БССР Лаврентий Цанава пожелал лично допросить Усюкевича. Но арестант схватил в руки деревянный столик и бросился с ним на «беларуского Берию». Присутствовавшие в кабинете охранники едва успели схватить смелого юношу. Из кабинета его вынесли без сознания, залитого кровью от головы до ног.

Десять лет лагерей Александр отбывал в Казахстане. После освобождения поселился в Павлодаре, где и умер 10 января 2004 года, на 79-м году жизни. А сталинский палач Цанава покончил с собой в камере Бутырской тюрьмы еще в октябре 1955 года.

Всех арестованных подвергли жестоким пыткам. Военный трибунал войск МВД в августе 1947 года осудил молодых подпольщиков на сроки от 8 до 25 лет лагерей. Руководитель организации Г. Козак попал в трудовой лагерь Долинка, в Карагандинской области Казахстана, где почти сразу погиб (был убит).

Союз борьбы за независимость Беларуси

Его основал в 1946 году бывший командир партизанского отряда Иван Романчук (кличка «Ястреб»). Действовал союз в Столбцовском, Клецком и Несвижском районах. Учредительное собрание инициативной группы состоялось летом 1946 года на хуторе Соская Липа, в нем участвовали 6 человек – студенты Гродненского пединститута (Владимир Кисель, Михаил Кожич и другие).

Своей главной целью они избрали подготовку ко «дню Х», когда начнется война между странами Запада и СССР (на них произвела сильное впечатление речь Уинстона Черчилля, произнесенная в марте 1946 года в американском городе Фултон о «железном занавесе» между странами Свободного Мира и странами Восточной Европы, где власть захватили коммунисты, установившие жестокую диктатуру).

Программа союза ставила своей целью подготовку политических сил, которые после начала вооруженного конфликта вступят в борьбу за независимость Беларуси. Никакой реальной деятельностью организация не занималась, все ограничивалось личными встречами и разговорами. Она была построена по принципу «пятерок», членов которых знал только руководитель этого звена.

В начале 1949 года органам МГБ удалось арестовать одного из руководителей организации – Михаила Кожича*. Под пытками он выдал ряд членов организации. А в мае того же года был схвачен раненный в бою Иван Романчук. Обвинение на закрытом процессе трибунала МВД, состоявшемся 15—17 июня 1949 года, было традиционным – «измена Родине, косвенный террор и антисоветская агитация» (статьи 63 и 76 УК БССР). По делу СБНБ прошли 17 человек, которых трибунал осудил на различные сроки заключения. /* Не путать с другим Михаилом Кожичем – членом Союза освобождения Беларуси./

Мядельско-Сморгонское молодежное антикоммунистическое подполье

Это объединение патриотически настроенной молодежи существовало в Мяделе и Сморгони в 1947—50 гг. Ее организатором стал Ростислав Лапицкий из деревни Микосецк.

Осенью 1947 года он поступил учиться в Мядельскую среднюю школу. Здесь вокруг него возник неформальный кружок, насчитывавший полтора десятка юношей и девушек из Мяделя и окрестных деревень (Кобыльники, Кочерги, Новосёлки, Прудники, Юшковичи). Подпольщики собирались на квартире Факунды Нестеровича в Мяделе или у Лапицкого в Микосецке.

В основном, их деятельность сводилась к устной антикоммунистической пропаганде. Лапицкий смастерил самодельный радиоприемник, с помощью которого получал сообщения западных радиостанций о международном положении, которые его товарищи передавали одноклассникам и местным жителям.

В декабре 1948 года они отпечатали на пишущей машинке Юзефа Кочерги несколько десятков листовок, которые распространили по окрестным деревням. В январе 1949 года похитили из мядельской школы две винтовки, с которыми проводили в лесу занятия по стрелковой подготовке.

Летом 1949 года Лапицкий вместе с матерью, спасаясь от голода, переехал в местечко Сморгонь, где пошел учиться в 10-й класс местной школы. Здесь он сумел создать подпольную группу из пятнадцати учеников 7—10 классов города и района. Сходки проходили под видом молодежных вечеринок, на которых молодежь активно обсуждала «политику». Собирались чаще всего в домах Цыбовских или Юшкевичей.

В октябре 1949 года Лапицкий похитил из сморгонского Дома культуры пишущую машинку и пачку копировальной бумаги. На этой машинке юные подпольщики отпечатали более тысячи антикоммунистических листовок. Накануне Дня Конституции (5 декабря) они разбросали листовки по городу, расклеили на домах, заборах, столбах в Сморгони и окрестных деревнях. Листовки появились даже на зданиях милиции и райкома партии. Вот текст этих листовок:

«Сьмерць вырадкам роду чалавечага!

Партызаны!

Падпольшчыкі!

Стойце на абароне сваёй справы! Беражыце ў сябе сьвятую нянавісць да камунізму, які нявечыць і разбэшчвае чалавецтва. Біце сталінскіх шакалаў!

Моладзь!

Не губляй сумленьня, змагайся супраць тых, хто сьлепа верыць у падман камунізму, узначаленага хрыстапрадаўцамі – Юдамі. Яны хочуць усіх нас расьпяць на пяціканцовай зьвязьдзе.

Да зброі! Не бойцеся ахвяраў і пакут!

Уперад да сьветлай будучыні!

Вашыя браты.»

Органы МГБ “вычислили” и арестовали ряд участников подпольной группы. Ростислава Лапицкого арестовали в январе 1950 года. 1—2 февраля 1950 года на квартире Леокадии и Чеслава Цыбовских, активных участников подпольной группы, была устроена засада. После фильтрации арестованных посетителей подпольщиков арестовали. Геннадий Нафранович из Юшкович застрелился в марте при попытке ареста.

Юношей и девушек держали в Молодечненской и Вилейской тюрьмах. Всех парней подвергли зверским пыткам. Им ломали зубы и ребра, сажали на ножки табуреток, держали под холодным душем до потери сознания, загоняли иголки под ногти…

17—20 июля 1950 года в Молодечно прошло заседание военного трибунала Беларуского военного округа. Лапицкого приговорили к расстрелу. Большинство членов организации получило по 25 лет лагерей.

Портрет. Ростислав Лапицкий (1928—1950) родился в деревне Касута, что в Вилейском районе, в семье священника. В 1944 году, когда он был учеником 7-го класса, его арестовали в Мяделе за связь с подпольной организацией учащихся Виленской беларуской гимназии. Но летом следующего года Ростислав вышел на свободу по амнистии, объявленной в СССР в связи с победой в войне.

Когда семья переехала в Сморгонь, юноша поступил в здешнюю десятилетку. Он имел разносторонние способности. Хорошо рисовал, пел, играл на пианино и других музыкальных инструментах, мастерил приборы. Учеба давалась ему легко, но учителя держались с ним настороженно: Ростислав не скрывал своих антисоветских взглядов. Например, категорически отказался писать сочинение о героях романа Фадеева «Молодая гвардия».

В декабре 1949 года, после того, как подпольная группа наводнила Сморгонь листовками, Лапицкому пришлось скрыться. Но ищейки МГБ выследили его и схватили на хуторе Кобыльник, неподалеку от озера Нарочь. Во время следствия молодого парня избивали так жестоко, что соседи по тюремной камере принимали его за старика.

Выступая на суде, он не оправдывался. Наоборот, сам обвинял сталинский режим в колхозном «крепостном праве», непомерных налогах, закрытии храмов. Подавать прошение о помиловании Ростислав отказался. Его расстреляли 28 октября 1950 года в урочище Красный Бережок недалеко от Вилейки. За два месяца до казни ему исполнилось 22 года.

Факунда Нестерович (1929—1987), студент Минского политехникума, и Чеслав Цыбовский (1932—1978), ученик Сморгонской школы, были приговорены к смертной казни, замененной 25-ю годами трудовых лагерей.

Получили по 25 лет: Зенон Ахрамович, Осип Близнюк (1930—1994), Анатолий Корней (1928—2004), Юзеф Кочерга, Софья Лапицкая, Эдуард Сташкевич (1928—1974), Тадеш Хотиловский (1931—2002), Леокадия Цыбовская, Тамара Юшкевич (1932—1982).

Мария Бартошевич, Константин Ивановский, Збигнев Пашкевич и Татьяна Юшкевич получили по 10 лет. 17-летнюю Чеславу Ошуковскую трибунал приговорил к 8 годам.

Следует отметить, что чекистам удалось арестовать не всех подпольщиков. Никаких списков членов организации не существовало. А на допросах, несмотря на пытки, они держались стойко и друг друга не выдавали.

ххх

Подпольные группы националистически настроенной молодежи существовали и в других населенных пунктах Беларуси.

Так, в местечке Лебедево (Молодечненский район) Вячеслав Гомолка в 1948 году объединил вокруг себя нескольких учеников старших классов местной школы. Это были Иван Яблонский, Аркадий Слуцкий и двое тёзок: Иван – сын Гальяша Митько, и Иван – сын Яна Митько. Мотивом для создания подпольного кружка стало появление в Лебедево комсомольской организации. Молодые патриоты ощутили необходимость противостояния ей.

Гомолка оформлял и редактировал написанные от руки журналы «У хвалях малодосьці» и «Бяздонны мяшок». Его товарищи распространяли их среди жителей местечка.

В 1951 году к ним присоединился Михаил Акушко, уроженец деревни Громовичи. Он обещал наладить через своих знакомых выпуск нелегальных журналов типографским способом. Но в действительности Акушко являлся осведомителем («сексотом») МГБ. Летом 1951 года членов кружка, успевших к тому времени поступить в ВУЗы, арестовали. Всех их осудили на 25 лет лагерей. Срок заключения отбывали на рудниках и в шахтах Воркуты, Инты, Джезказгана. Но благодаря хрущевской «оттепели» в 1957 году вышли на свободу.

В городе Лида в августе 1950 года появилась своя подпольная организация. Ее создал 19-летний Иван Солдатенков, учившийся в Гродненском культурно-просветительском училище. Членами организации были, в частности, рабочий вагонного депо Виктор Параваев (19 лет), бухгалтер сельпо Аркадий Каштан (19 лет), ученик 9-го класса лидской школы № 12 Федор Козлов (18 лет), ученик 8-го класса той же школы Алексей Логвин (16 лет). Известны фамилии еще троих участников подполья: Бычек, Васякин, Мазурок.

В мае 1951 года органы МГБ арестовали всех подпольщиков. Из протоколов их допросов следует, что своей целью они ставили выход Беларуси из состава СССР, ликвидацию в независимом государстве советской власти, передачу колхозной земли единоличникам, установление частной собственности на средства производства, введение многопартийной системы. Основной формой деятельности организации была устная агитация среди учащихся.

Молодежные антисоветские организации существовали также в Минске, Молодечно, Пинске и Полоцке. Однако руководство КГБ Беларуси ревностно охраняет мрачные тайны сталинской эпохи, оно не допускает исследователей в свои архивы. Поэтому об этих группах в настоящее время известно очень мало.

В заключение хочу отметить и подчеркнуть факт, имеющий принципиальное значение. Нынешние «люди власти» в Беларуси все еще идеализируют фальшивые ценности коммунизма и абсолютно не способны к радикальному пересмотру советской схемы истории. Им нужно не национальное государство, а денационализированное “советское”. Поэтому они готовы открыть двери нашей страны кому угодно, хоть китайцам, только бы “не дать воли националистам”. Соответственно, они категорически отказываются от реабилитации многих мужественных борцов с антинародным большевистским режимом. В официальной историографии для них тоже нет места.

Автор: Анатоль Тарас, альманах «Деды», выпуск 7

Тимофей Ящик — телохранитель императрицы Марии Федоровны, матери последнего русского царя. Коллекция воспоминаний русского казака — личного телохранителя ее величества.

Из последнего письма сыну Николаю, посланное в Тобольск:

«…Кто поехал с тобой, надеюсь, что хорошие люди? У меня остались только Тимофей Ящик и мой слуга Поляков…» Ай-Тюдор. Ноябрь 1917 года.

В запасниках музея Вооруженных сил в Копенгагене хранится необычная коллекция, имеющая, казалось бы, мало общего с другими экспонатами собрания, типичного для большинства подобных музеев мира, — с оружием разных стран и народов и униформой блестящих офицеров и генералов. Это личные вещи русского казака Тимофея Ящика: черкеска с газырями, револьвер, шашка, кинжал, документы и столовый набор с гербами датского королевского дома. Серебряные вилка, нож и ложка казака поражают своими размерами, более напоминающими садовый инструмент, чем изящные дворцовые приборы.

— Ящик был человеком огромного роста, почти под два метра, и руки у него были соответствующими, более привычными к плугу и шашке, чем к изысканным предметам, украшающим светское застолье, — рассказывает сотрудница музея Вибеке Еневолдсен. — Он никогда ничего не просил у Марии Федоровны, но однажды отважился пожаловаться, что не может управиться игрушечными приборами, имеющимися на дворцовой кухне. Пришлось оснастить его личным «инструментом».

телохранители императора Николая II

Тимофей Ящик (1878—1946 гг) в апреле 1914 г. был назначен вторым камер-казаком Николая II, выполняя обязанности его личного телохранителя. В 1916 г. Т. Ящик был откомандирован вторым личным телохранителем в распоряжение вдовствующей императрицы Марии Федоровны, которая переехала на постоянное жительство из Петрограда в Киев.

«В 1916 году я уехал в командировку с Императрицей Марией Ф. в гор. Киев, прожили с 1 мая 1916-го года по 23 марта 1917-го года. До самой проклятой революции. 27-го февраля извесно стало, что в Петрограде начались безпорядки, а 2 марта уже стало извесно, что Государь отрекся от престола. Это самое для меня было больное место. Узнавше это, я сделался больной, с меня служащие смеялись, но я молчал».

После свержения монархии в России Т. Ящик остался рядом с императрицей, продолжая охранять ее в Крыму. В 1918 он вывез в свою родную станицу дочь императрицы и младшую сестру Николая II — великую княгиню Ольгу Александровну. В хате Т. Ящика она родила своего второго сына Гурия, и долго еще в станице Новоминской ходили слухи о том, что у казаков «жила Царица».

«Бодигард» — телохранитель, так он именуется в выданном ему во время пребывания в Великобритании паспорте.

После революции Ящик в 1919 году последовал за своей хозяйкой в изгнание — сначала в Британию, а затем на ее родину, в Данию. Он был ее неразлучным молчаливым спутником на протяжении 13 лет, поражая европейцев тем, что даже спать ложился у дверей ее покоев, раскинув на инкрустированном дворцовом паркете бурку и положив в изголовье револьвер со взведенным курком. Ведь большевики могли попытаться проникнуть даже в тихий Копенгаген, чтобы разделаться с его госпожой так же, как с ее старшим сыном и его семьей в Тобольске!

Телохранитель закончил свою бессрочную службу царице лишь после ее смерти в 1928 году, отстояв последний трехсуточный караул у гроба. «Когда я клал Марию Федоровну в гроб, она так высохла, что казалась почти невесомой», — вспоминал казак прощание с императрицей.

Т.К. Ящик и Императрица Мария Федоровна. Копенгаген. 1924 г.

— Тимофей Ящик привлек внимание нашего музея даже не столько потому, что был близок к Марии Федоровне, урожденной датской принцессе Дагмар, — говорит госпожа Еневолдсен. — Для датчан он стал символом воинской верности, безоговорочного исполнения присяги. Ведь наш музей кроме исторического назначения выполняет еще и воспитательную функцию. Время от времени мы устраиваем выставки, посвященные лейб-казаку, напоминая нашим соотечественникам, в том числе и людям в погонах, что значит «служить до конца».

Т.К. Ящик 1910

Телохранитель императрицы оставил в пылающей России, на родной Кубани семью, жену и девятерых детей. Вывезти их в Данию, как он ни пытался, ему не удалось. В 1922 г. Марфа Самсоновна со своими родными — казаками была взята победившим ревкомом в заложники. На месте казни один из ревкомовцев потребовал отпустить женщину; командир с неохотой согласился. Марфа стала просить за всех заложников. Командир велел ей уходить, потому что ее простили. «Не за что меня прощать!» — ответила Марфа и осталась со смертниками.

Из девятерых детей Тимофея и Марфы ныне жива одна дочь — 94-летняя Анна, живущая в станице Новоминской. Остались потомки — внуки и внучатые племянники. Все годы своего пребывания за границей Тимофей Ящик не оставлял своей семьи помощью: посылки и даже деньги получал и исправно передавал один из родственников, Александр Ящик, одноногий инвалид мировой войны, отчаянно храбрый человек.

Спустя три года после трагедии (в 1925 г.) Мария Федоровна благословила Тимофея Ящика на брак с датчанкой Агнес Аабринк, которая перешла в православие и приняла при крещении имя Нина.

«Казак поймал себе жену бородой!» — шутили датские газетчики, рассказывая читателям, что знаменитый на весь Копенгаген огромный казачище не выучил ни слова по-датски, надеясь, что заграничная ссылка вот-вот закончится и он со своей венценосной госпожой вернется в Россию. Агнес засмеялась, случайно повстречав на улице бородача, а попытка выяснить, настоящая у того растительность или приклеенная, в конце концов привела обоих под венец.

Мария Федоровна дала ему денег на покупку небольшой бакалейной лавочки в городке Валби, от которой Тимофей и Агнес кормились. В своем доме Ящик навсегда приютил второго царского лейб-казака, Кирилла Полякова, который в Дании бедствовал.

Ящик скончался в 1946 году в возрасте 68 лет, успев застать триумф русского оружия в войне с Германией, которую он ненавидел так же яростно, как и Мария Федоровна. Незаметная, но значительная деталь: Тимофей Ксенофонтович Ящик скончался 17 июля 1946 г., в день годовщины убиения Царственных Мучеников, его супруга Нина — 7 июня 1952 г., в день рождения Царицы-Мученицы Александры.

В конце 40-х годов, незадолго до кончины, Тимофей поделился с корреспондентом копенгагенской газеты «Berlingske Tidende» своими воспоминаниями, которые наряду с другими рассказами казака легли потом в основу книги, записанной Ниной по-датски и предназначавшейся прежде всего для датских читателей. Лейб-казак до конца жизни так и не научился датскому языку, зато его датская жена освоила русский. Агнес записала рассказы Тимофея Ящика. В 2004 они вышли крохотным академическим тиражом в России. Выходит, казак Тимофей вернулся на Родину раньше свой госпожи…В 2004 они вышли крохотным академическим тиражом в России. Выходит, казак Тимофей вернулся на Родину раньше свой госпожи…

ИЗ РАССКАЗОВ ТИМОФЕЯ ЯЩИКА

Отречение Николая II от престола

«На третий день императрица пригласила сына на ужин в свой вагон-ресторан. В четыре часа дня в вагоне неожиданно появились три посланника новой власти, которых было легко отличить от остальных по красным бантам. Вежливо, но твердо они сообщили, что они прибыли, чтобы забрать царя в Петербург, где его присутствие было необходимо. Царь знал, что игра проиграна, он тут же поднялся и попросил разрешения пойти попрощаться с матерью. Императрица обняла его, нежно расцеловала и благословила. Она очень плакала в этот момент, я раньше никогда не видел, чтобы сильная датская принцесса так рыдала. Царь тоже всплакнул, затем надел шинель, папаху и объявил, что готов ехать. Это была последняя встреча матери и сына…»

Заточение в Крыму

Через несколько дней Мария Федоровна прибыла в дворцовый комплекс Ай-Тодор, расположенный на берегу Черного моря.

«Это был маленький рай, но в то же время — наша тюрьма. Мы практически не общались с охраной, но вскоре после нашего приезда императрице четко приказали, по каким дорогам она может передвигаться и как далеко уезжать в своем авто… После того как Керенский потерял власть в ноябре 1917 года, охрану дворца усилили, контроль за нами ужесточился. Вскоре у императрицы реквизировали машину. Тогда же нам урезали продуктовый рацион до полутора кило хлеба в день на человека. Это была солдатская дневная норма в царское время — власти показывали, что царская семья не должна получать больше, чем солдаты».

Под охраной крымских татар

«Однажды мы пережили беспокойную ночь. Вокруг шли бои, а у нас самих оружия не было. Правда, охрана была сильной, а комендант, хотя и самого разбойничьего вида, оказался настоящим мужчиной. Это был бывший унтер по фамилии Задорожный. Мы понимали, что опасность близка. Я и Поляков (другой телохранитель императрицы. — А С.) встали у дверей с большими палками в руках, чтобы тепло встретить нападающих. Когда опустилась ночь, вокруг дворца разбили лагерь толпы крымских татар, вооруженных чем придется — от палок до ружей. Лишь потом выяснилось, что татары собрались для нашей защиты! Как только среди них пронесся слух, что императрица в опасности, они стеклись ко дворцу, чтобы усилить охрану. Это было неожиданное свидетельство преданности татарского населения. Однажды мы обнаружили, что караул исчез. Поначалу мы ничего не поняли, решили, что произошла ошибка при смене караула, но потом все выяснилось: в Крым пришли немцы».

Смерть царя

«Как-то раз ранней осенью во дворец приехали три германских офицера, долго разговаривавших о чем-то с гофмаршалом. Как только они отбыли, Долгорукий поднялся к императрице и доложил о состоявшемся разговоре. Немцы сообщили, что на следующий день в русских газетах появится сообщение, что царь, его жена и их пятеро детей убиты в Екатеринбурге. Но нам не следовало этому верить, поскольку немецкие офицеры уверяли, что вся царская семья спаслась бегством. Вскоре все в доме знали о визите и состоявшейся беседе. Когда я вскоре после того был вызван к императрице, то заметил, что настроение у нее было приподнятым, она выглядела радостнее, чем обычно.

На следующий день нам принесли газету, в которой описывалось убийство. Мы прочли статью с улыбками, поскольку знали, что это все было неправдой…»

ФАКТЫ И ВОСПОМИНАНИЯ

По словам Ящика, его обязанности не отличались особенной сложностью. Он должен был круглосуточно находиться в распоряжении Николая II. Когда Царь утром отправлялся гулять в парк, камер-казак следовал за ним на некотором расстоянии. Во время аудиенций Т. Ящик стоял в зале для гостей, ожидающих приема. Когда Николай II выезжал или совершал верховую прогулку, камер-казак следовал за ним верхом. Если царская семья отправлялась в театр, камер-казак стоял в передней перед царской ложей.

Имели камер-казаки и нетипичные обязанности, обусловленные особенностями частной жизни царской семьи. Цесаревич Алексей болел гемофилией и на официальных мероприятиях он не мог долго стоять. Поэтому камер-казаки, дюжие молодые мужчины, должны были часами держать наследника на руках. Ящик вспоминал, что когда он в первый раз носил наследника, он вспотел так, что его одежду можно было бы выжимать.

• «Я пробовал научиться тому искусству, которое было важнейшим для лейб-казака: полностью уйти в тень, чтобы никто не замечал твоего присутствия, и все же быть настолько близко, чтобы в любой нужный момент вновь появиться». Царя Николая II телохранитель очень высоко оценивал и как человека, и как «охраняемое лицо»: «Царь был спокойным и простым человеком. Нужно было только знать свои обязанности, а он никогда не предъявлял непомерных требований».

• Тимофей Ксенофонтович находился рядом с императрицей вплоть до ее смерти в 1928 году. Она упомянула камер-казака в своем завещании, оставив ему большую сумму денег. Он построил дом в Копенгагене, и жил там до самой смерти.

• В Петербурге Ящик узнал, что поступает в распоряжение матери царя — вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, и сразу же явился в её резиденцию — Аничков дворец. Марию Фёдоровну вид Ящика озадачил: бритая голова и срезанная до подбородка борода. «Это чтобы вши меньше ели в окопах, — стал оправдываться казак. — Я исправлюсь!» Императрица улыбнулась. В своих дневниках, упоминая о лейб-казаке, она напишет: «Милый Ящик!»

• При жизни императрицы её телохранитель везде появлялся в казачьей форме, с шашкой, кинжалом и револьвером, производя на датских улицах фурор. После кончины Марии Фёдоровны в 1928 г. он трое суток стоял у изголовья её гроба в почётном карауле.

«МЫ ЛЮБИЛИ И ОХРАНЯЛИ ГОСУДАРЯ НЕ ИЗ-ЗА КОРЫСТИ. ДЛЯ НАС ЭТО БЫЛО ЧЕСТЬЮ».

• Он так и не принял датского гражданст­ва и, до последнего надеясь вернуться на Родину, писал: «Если, пока я жив, на российский престол вступит новый царь, я поеду сломя голову к царю, чтобы поступить в его распоряжение».

• Тимофей Ящик скончался в 1946 г. в возрасте 68 лет и был отпет в Копенгагене в русской православной церкви святого князя Александра Невского, а на его могиле и сейчас стоит православный крест.

• Незадолго до кончины он надиктовал жене воспоминания, которые она записала на дат­ском. На родине Ящика близкие люди собрали деньги, чтобы перевести воспоминания казака и издать их в России. За несколько месяцев до смерти эту книгу получила его младшая 94-летняя дочь Анна и прошептала: «Вот и встретились, папка».

Почему образцовый лейб-гвардии Волынский полк поднял восстание, ставшее для империи роковым

Николай II и императрица Александра Федоровна среди солдат и офицеров сводной роты лейб-гвардии Волынского полка. Декабрь 1906 года.

Восстание Петроградского гарнизона, принесшее победу Февральской революции, началось с бунта в запасном батальоне лейб-гвардии Волынского полка.

Но как такое могло случиться?

Ведь лейб-гвардии Волынский был самым дисциплинированным в русской армии!

Он выделялся даже на фоне прочих полков 3-й гвардейской пехотной дивизии — славившейся "каторжной" дисциплиной и образцовым внешним видом солдата.

Личный состав лейб-гвардии Волынского полка вплоть до 1917 года считался образцом для подражания.

"Каторжная" дивизия

Дисциплину в солдатах 3-й гвардейской выковывали на каждом шагу. Для этого и добивались от них образцового внешнего вида, идеальной строевой выучки и неуклонного соблюдения внутреннего порядка. Ведь, приучаясь к аккуратности в мелочах, приучаясь делать лишь то, что положено, и лишь тогда, когда положено, человек приучается соблюдать установленные правила, подчинять свою волю чужой.

"Строгость — ни охнуть, ни вздохнуть; ноги протянуть без санкции начальства нельзя, — писал один из попавших в сентябре 1914 г. в запасный батальон лейб-гвардии Литовского полка. — В уборную хочешь — иди с рапортом к отделенному ефрейтору. [...]

Сапоги на поверке не блестят — наряд вне очереди. Пуговицы тусклы — наряд.

Клямор не блестит — гусиным шагом ходи".

Да, в 3-й гвардейской заставляли чистить даже не видную под бляхой скобу (кламмер) поясного ремня. А главные учителя солдат — унтер-офицеры и ефрейторы — использовали и "приемы выучки и воспитания, не предусмотренные тогдашним уставом".

"Одни ходят гусиным шагом", "другие бегают вокруг конюшни с фуражками, с ремнями, с котелками, с кружками, с портянками, с носками, с сапогами в зубах" — и все, "стараясь перекричать друг друга, вопят:

- Я дурак! Я дурак! Я дурак!

- Вот как чистят клямор! Вот как чистят клямор!

- Я балда! Я балда!"

После такой дрессировки люди исполняли приказания автоматически.

Что и требовалось.

Ведь в бою у человека включается мощнейший инстинкт самосохранения. Чтобы подавить его, сознательности многим может не хватить. Вот тут и выручит привычка не раздумывая, автоматически, почти инстинктивно выполнять приказы.

Так вот, в лейб-гвардии Волынском дисциплину выковывали еще настойчивее, чем в других полках "каторжной" дивизии.

Георгиевское полковое знамя лейб-гвардии Волынского полка с Андреевской юбилейной лентой. 1907 год.

"Железный" полк

Полковой знак лейб-гвардии Волынского полка (вариант для нижних чинов).

"Особая отчетливость — решительно во всем: в отдании чести, маршировке, ружейных приемах, в каждом движении — всегда и везде выделяла Волынцев", — признавал в 1930-м офицер лейб-гвардии Финляндского полка.

Эту отчетливость волынцы сумели сохранить и в Первую мировую — когда полк не раз сменил свой рядовой состав. "Твердый, как на параде, шаг, идеальное равнение, особый отмах руки [назад до отказа. — Авт.], по которому Государь узнавал наших солдат даже тогда, когда они, будучи переведены в другой полк, носили уже иную форму. Тонкие черточки штыков, строго выравненных по рядам в горизонтальной и вертикальной плоскости, совершенно неподвижны..." Так проходили волынцы перед начальством еще 15 июля 1916 г., на марше в прифронтовой полосе.

Полк закономерно дрался, не обращая внимания на смерть. Увидев в июле 1916го на обшлагах русских гимнастерок желтую тесьму (3я гвардейская пехотная дивизия), а на планках, вдоль разреза, — темно-зеленую (четвертый полк дивизии, т.е. лейб-гвардии Волынский), пленные немцы оживились: "А-а, знаком регимент [полк (нем.). — Авт.]... Желязный регимент..."

И это всего за семь месяцев до исторического бунта.

"Дисциплина была видна во всем и проявлялась на каждом шагу", — так, по воспоминаниям тогдашнего командира полка, было еще в феврале 1917го.

Всего за несколько дней...

Старший унтер-офицер Тимофей Кирпичников по прозвищу “Мордобой”

Лашкевич и "Мордобой"

И вот в запасном батальоне такой части восстала учебная команда! Та, где готовили унтер-офицеров — тех, кто сам должен был дисциплинировать солдат! Да еще и при таком начальнике учебной команды, как штабс-капитан Иван Степанович Лашкевич...

Об этом "по-девичьи румяном, с круглым русским лицом и с ясными добрыми большими серыми глазами" офицере, которому в феврале шел 26-й год, достаточно сказать, что это бывший фельдфебель Александровского военного училища.

Это — марка.

Это значит — великолепный строевик и беспощадно требовательный начальник.

Только таких юнкеров назначали на должность фельдфебеля (по-советски — старшины). Ведь именно фельдфебель, прямой начальник всех юнкеров своей роты, отвечал за порядок в ней.

По свидетельству ряда офицеров Волынского полка, а также полковника М.Н. Левитова (уже летом 1917 года он общался с чинами запасного батальона), "репутацию строгого начальника" имел и зачинщик бунта, старший унтер-офицер Тимофей Иванович Кирпичников. Солдаты даже прозвали его "Мордобой".

Усмешка судьбы: именно Кирпичникова в ночь на 26 февраля Лашкевич назначил фельдфебелем 1-й роты (за несколько дней до этого из чинов основной учебной команды были сформированы две роты для подавления возможных беспорядков) — вместо срочно "заболевшего" подпрапорщика Лукина. Из рассказа "Мордобоя" о дальнейших событиях видно, что перешла к нему и основная должность Лукина — фельдфебель основной учебной команды (были еще две подготовительные и дополнительная).

Решение Лашкевича стало роковым — и для его личной судьбы, и для судьбы России.

Открытка 1917 года.

Убийство перед строем

24 — 26 февраля обе роты разгоняли демонстрантов на Знаменской площади (ныне площадь Восстания).

Согласно записанному потом рассказу Кирпичникова, он потихоньку приказывал солдатам целить поверх голов, а в ночь на 26е предлагал "унтерам" обеих рот совсем не стрелять. Вечером же 26-го созвал командиров взводов и отделений основной учебной команды и предложил вообще отказаться усмирять беспорядки.

Те согласились. Проинструктировали своих солдат. И утром 27 февраля построенная к приходу Лашкевича команда демонстративно и грубо нарушила дисциплину.

По версии Кирпичникова, команда крикнула "ура!" после того, как штабс-капитан поздоровался с ним. По версии стоявшего в строю Константина Пажетных, таким был ответ на приветствие Лашкевича команде.

На вопрос Лашкевича: "Что это значит?" ответил младший унтер-офицер Михаил Марков, и стало ясно, что команда взбунтовалась. Приказ стрелять (по версии Пажетных — приказы Лашкевича вообще) люди выполнять не будут, заявил Марков.

И, взяв винтовку "на руку", направил на штабс-капитана штык.

В следующую минуту бунтовщики потребовали от Лашкевича удалиться.

А когда он показался во внутреннем дворе, Марков и ефрейтор Орлов выстрелили в него из окон — и убили наповал.

(По версии офицера, расспрашивавшего потом солдат, команда дважды ответила молчанием на приветствие своего начальника: после этого Лашкевич сам вышел прочь, а застрелил его Кирпичников. Но можно ли отвергнуть свидетельства двух очевидцев?)

После свершившегося убийства Кирпичников уговорил присоединиться к основной учебной команде и "унтеров" подготовительных команд. А когда они вышли на улицу, к ним без всяких уговоров примкнула 4-я рота.

Март 1917 года. Волынский полк перешел на сторону революции.

Недомуштрованные

Вполне можно понять, что волынцам совершенно не хотелось стрелять в демонстрантов. Свой, русский, хлеба просит — разве это бунтовщик?

Но отказаться выполнять приказы...

Тут прежде всего аукнулось то, что волынской муштры в полном объеме солдаты и бо'льшая часть "унтеров" запасного батальона не испытали.

Почти все старослужащие погибли к октябрю 1916 года, к февралю от них остались жалкие крохи. "Волынцы" 3-й роты запасного батальона — отказавшиеся стрелять в демонстрантов 26 февраля — это новобранцы, не прослужившие и 6 недель! То же в 1-й и 2-й ротах.

Солдаты-фронтовики начала 1917 года как минимум не боялись рассуждать.

Солдат 4-й роты и людей Лашкевича муштровали от силы два — пять месяцев. Этим последним автоматически выполнять приказы стрелять в демонстрантов мешало еще и фронтовое прошлое.

В запасном батальоне они оказались уже второй раз.

В промежутке были фронт и ранение.

И не просто фронт, а наступательные бои августа — сентября 1916 года на владимир-волынском направлении. Прошедшие через эту мясорубку многого уже не боялись. Страшней германского фронта не будет! Не случайно и восстали они первыми в батальоне.

Солдаты-фронтовики начала 1917 года как минимум не боялись рассуждать.

А как тут не рассуждать, если к вечеру 26-го стало заметным бездействие власти?

Штабс-капитан А.В. Цуриков жестом пропускает демонстрантов на Знаменскую.

А капитан П.Н. Гейман молча проглотил отказ 2-й подготовительной учебной команды стрелять в толпу, устремившуюся через Литейный мост на Литейный проспект.

Собственно, десятка два пассионариев вроде Кирпичникова и Маркова и обеспечили успех восстания. Ведь бунтовать многие волынцы не хотели.

Знак *Волынец*, выдававшийся солдатам Волынского полка в память о событиях 27 февраля 1917 года.

Обвал

Часть одной из волынских рот — размещенная в казармах лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады на Басковой улице (ныне улица Короленко) — упиралась даже в полдень 27 февраля. Она организованно вернулась в казармы, когда подошедший с отрядом верных присяге войск полковник А.П. Кутепов заверил, что расстреливать ее не будут.

Но в центре бунта, в юго-восточной части Таврических казарм, в конце Виленского переулка, путь назад очень многим отрезали выстрелы Маркова и Орлова.

Теперь или идти до конца — или под расстрел. За участие в бунте, отягощенном убийством офицера.

Терять нечего!

"На пле-чо! Шагом марш!" — скомандовал Кирпичников, и учебные команды с 4-й ротой двинулись по Виленскому к расположенным рядом казармам 18го саперного батальона — поднимать размещенные там прочие волынские роты.

"Мордобою" сообщили, что впереди выставлены пулеметы, и, не дойдя даже до Фонтанной, он развернул отряд. Ничего, пойдем в другую сторону и свернем налево, на Парадную. Поднимем расквартированные в Таврических казармах запасные батальоны лейб-гвардии Преображенского и лейб-гвардии Литовского полков.

Терять нечего! — и, вломившись с Парадной, с пальбой и криками "ура!" во двор Таврических казарм, солдаты с темно-зелеными с желтым кантом петлицами на шинелях часа полтора "бились", чтобы взбунтовать солдат с красными и желтыми.

У тех тоже нашлись Кирпичниковы — старший унтер-офицер Федор Круглов поднял 4-ю роту запасного батальона преображенцев. Людей и тут связали кровью: волынцы закололи заведующего преображенскими мастерскими, армейского подполковника Богданова...

Ставшая многотысячной толпа восставших прошла Парадную и свернула налево, на Кирочную — поднимать другие части!

Терять нечего!

Свернув на Преображенскую (ныне улица Радищева), Кирпичников поднял (уже легко!) запасную роту лейб-гвардии Саперного полка.

На углу Кирочной и Знаменской (ныне улица Восстания) смутьяны взбунтовали 6-й запасный саперный батальон, убив его командира полковника В.К. фон Геринга.

Дальше по Кирочной, на углу Надеждинской (ныне улица Маяковского), квартировал Петроградский жандармский дивизион. Вывели на улицу и жандармов, а следом — юнкеров расположенной наискосок Петроградской школы прапорщиков инженерных войск.

"Ну, ребята, теперь пошла работа!" — с облегчением вымолвил Кирпичников.

Солдаты приветствуют известие о падении монархии. Западный фронт. Март 1917 г. Фотограф неизвестен. РГАКФД. Арх. № 2–81322.

"Пошла работа!"

И действительно, к солдатам уже присоединились толпы демонстрантов. Уже горело на углу Литейного и Шпалерной здание Окружного суда — часть разделившейся массы восставших проникла и туда. Уже арестовывали и убивали полицейских. Эмиссары членов Государственной думы — решивших добиваться отречения царя — уже вели группы солдат к Таврическому дворцу, где собрались думцы...

Беспорядки превращались в Февральскую революцию.

Текст: Андрей Смирнов (кандидат исторических наук)

“Гістарычная праўда” расказвае пра гісторыю знакамітай трыумфальнай аркі ў Маладзечна.

istpravda.ru

У 1929 годзе мястэчку Маладзечна быў дадзены статус горада. Адміністрацыйныя межы паселішча былі пашыраны і ў іх увайшла, у тым ліку, і тэрыторыя фальварка Гелянова, дзе з 1922 года месціўся гарнізон 86-га пяхотнага палка Войска Польскага. У тым жа годзе на паўночным уездзе ў гарнізон была пабудавана трыўмфальная арка ў гонар тагачаснага кіраўніка Другой Рэчы Паспалітай Юзафа Пілсудскага.
Вось фота з польскага лічбавага архіва NAC. канец 1920-х. За аркай справа бачна незавершаная будоўля казармаў, удалечыні - жылы дом для падафіцэраў і іх сем’яў, які захаваўся дагэтуль і знаходзіцца на цяперашняй вул. Машэрава.

Адкрыццё аркі адбылося падчас урачыстасцяў, прысвечаных святкаванню дзесяцігодзя 86-га пяхотнага палка Мінскіх стралкоў. Гэтая вайсковая адзінка з’явілася ў 1919 годзе і называлася першапачаткова «Мінскі полк стралкоў». Пры гэтым ён ўваходзіў у склад так званых сіл «Самаабароны Літвы і Беларусі». Варта адзначыць, што полк удзельнічаў у пераможнай для палякаў Варшаўскай бітве 1920 года.

Трыумфальная арка была ўпрыгожана шматлікімі барэльефамі, статуямі рыцараў і львоў (як бачна на здымках статуя на вяршыні аркі з'явілася не адразу). Наверсе аркі знаходзілася невялікая капліца, адкуль палкавы капелан бласлаўляў жаўнераў падчас вайсковых урачыстасцяў (ёсць меркаванне, што ў той капліцы размяшчаўся звон, які ў свій час быў знойдзены на даху будынка № 16 на праспекце Незалежнасці ў Мінску. Дарэчы, выраблены той звон быў як раз у 1929 годзе ў ліцейні братоў Фельчынскіх у Калушы і прысвечаны “Мінскаму стральцоваму палку”).
У 1939 годзе Маладзечна, як і іншыя гарады Заходняй Беларусі, было ўключана ў склад БССР. На першых парах новыя ўлады абмежаваліся толькі пазбаўленнем аркі ад яе “польскага мінулага”. Статуі рыцараў і львоў былі дэмантаваны, разбіты ўсе ўшанавальныя надпісы і барэльефы ў гонар Войска Польскага, саму арку зносіць не сталі. Яна пержыла Другую Сусветную вайну.

Пасля вызвалення Беларусі ад нямецкіх захопнікаў у 1944 годзе была створана Маладзечанская вобласць. Горад пачаў развівацца і пашыраць тэрыторыю, адміністрацыйны цэнтр Маладзечна быў перанесены з плошчы Свабоды (цяпер плошча Старое Месца) на новапабудаваную плошчу Леніна (цяпер Цэнтральная) з будынкам аблвыканкама і абкама партыі (установы праіснавалі да 1960 года, калі Маладзечанская вобласць была скасавана). Гелянова, якое раней было далёкім ускрайкам Маладзечна, стала значна бліжэйшым да новага цэнтра.

У 1954 годзе на тэрыторыі Гелянова была заснавана мэблявая фабрыка, частка цэхоў якой першапачаткова размясцілася ў пабудовах былога вайсковага гарнізона. Вось кадр кінахронікі 1950-х з першамайскай дэманстрацыі на тэрыторыі Гелянова.

У канцы 1950-х была пракладзена прамая дарога Маладзечна-Валожын (Р56), у сувязі з гэтым узмацніўся рух па вуліцы Машэрава ў Маладзечна. Арка стала перашкодай, бо праз вялікі праём мог праехаць толькі адзін аўтамабіль.

Улады не сталі замарочвацца ўладкаваннем дарожнага кальца вакол аркі і ў пачатку 1960-х архітэктурны артэфакт быў знесены.

Месца дзе калісці стаяла арка зараз знаходзіцца недалёка ад перасячэння сучасных вуліц Машэрава і Чкалава.

Гэтае месца на нямецкім аэрафотаздымку 1941-га, на якім бачна і сама арка.

Цікава, што аўтобусны прыпынак “Драмтэатр”, што знаходзіцца на гэтым перакрыжаванні ўпрыгожаны стылізаванай выявай былой аркі і надпісам “Гелянова”.

В начале ноября 1943 года было принято решение о создании еще одного белорусского добровольческого формирования - Новогрудского кавалерийского эскадрона [1]. Это было небольшое по численности подразделение, которое тем не менее заняло свое, уникальное место в военной истории Белоруссии периода оккупации. Во многом это зависело от причин и условий его создания, процесса организации, подготовки и боевого применения, которые заметно отличались от тех же показателей у других белорусских частей.

Инициатором создания этого нового добровольческого формирования являлись немецкие власти Новогрудского округа, а именно его комиссар Вильгельм Трауб, который очень лояльно относился к деятельности белорусских националистов. В данном случае его цель была ясна: переложить на плечи местного населения дело борьбы с советскими и польскими партизанами. В этом смысле причины создания эскадрона не отличались от тех, которые сыграли свою роль при организации других белорусских антипартизанских частей.

В октябре 1943 года Трауб вызвал к себе Бориса Рогулю, преподавателя немецкого языка и военной подготовки Новогрудской учительской семинарии, который в целом хорошо зарекомендовал себя перед новой властью [2]. На этой встрече ему было предложено сформировать и возглавить эскадрон. При этом окружной комиссар брался лично решить все формальности, связанные с разрешением генерального комиссара "Белоруссии" на создание подобного формирования. Рогуля сказал, что ему необходимо подумать и, что самое главное, ознакомить с этим предложением белорусский актив округа [3].

На следующий день Рогуля выступил с таким докладом, однако, как это ни странно, предложение Трауба не было встречено всеобщим одобрением местных белорусских националистов. Среди главных мотивов, по которым многие из них выступили против немецкой идеи, было:

• и нежелание втягивать людей в заведомо обреченное дело (а то, что Германия проиграет войну, в тот момент сомнений не было уже ни у кого),
• и боязнь мести со стороны партизан, которые сразу бы стали преследовать семьи будущих добровольцев,
• и, наконец, просто недоверие к немцам, уже не раз проявлявшим, как было показано выше, свою моральную нечистоплотность в деле создания белорусских частей.

Однако сторонники создания эскадрона привели такие аргументы, которые, в конце концов, переубедили противников. Главным из них было, скорее всего, то, что Трауб пообещал Рогуле полную независимость будущего формирования от полицейских и военных властей Новогрудского округа. Одновременно он сказал, что немецкие власти не будут вмешиваться во внутреннюю жизнь эскадрона, давая тем самым понять, что белорусской националистической пропаганде в нем дается "зеленая улица". После этого многим белорусским националистам уже виделась собственная вооруженная сила, на которую, как им казалось, они смогут опереться в своей будущей борьбе за независимость Белоруссии. Наконец, немаловажную роль сыграл тот факт, что и немцы, и белорусы считали, что именно белорусский эскадрон будет лучше защищать белорусское население от коммунистов и поляков [4].

На следующий день Рогуля опять встретился с Траубом и дал свое согласие сформировать эскадрон, но только на следующих условиях:

• полная независимость эскадрона перед лицом местных немецких властей;
• полная свобода в тактике борьбы с партизанами;
• начало организации эскадрона только после получения вооружения, амуниции и обмундирования;
• личная гарантия генерального комиссара фон Готтберга, что немцы будут придерживаться этих условий.

Нельзя не отметить, что в этих требованиях отразился весь грустный опыт сотрудничества националистов и немцев в деле создания белорусских частей. Выслушав Рогулю, Трауб ответил: "Вы можете быть уверены, что все условия будут выполнены. Я понял наши ошибки. Я понял, надеюсь, не поздно, что ваши требования были справедливыми. Жаль, что мало кто из нас (нем цев) так думает..." В завершение встречи окружной комиссар пожелал Рогуле успеха и сказал, что теперь необходимо ждать вызова в Минск к генеральному комиссару.

Такой вызов последовал в начале ноября 1943 года. О действительной заинтересованности немцев в этом деле свидетельствует то, что за Рогулей был прислан самолет, на котором он и был доставлен к фон Готтбергу. На состоявшейся аудиенции между ними произошел короткий разговор, в ходе которого генеральный комиссар подтвердил Рогуле все обещания Трауба и также пожелал успеха [5].

В конце ноября 1943 года обещанное немцами вооружение, амуниция и обмундирование было доставлено из Минска в Новогрудок. После этого началось формирование эскадрона. Главным контингентом для набора в него должна была стать местная молодежь. При этом Рогуля основную ставку делал на своих воспитанников-семинаристов. Дело в том, что, еще работая там, он, с разрешения Трауба, сформировал из учащейся молодежи военную организацию. Входившие в нее юноши изучали военное дело, основы белорусской национальной идеи и немецкий язык. У них была даже своя униформа и военное приветствие. Эта молодежь и стала теперь источником кадров будущего эскадрона. При этом их главное преимущество заключалось в том, что они не только были знакомы с военным делом, но еще и являлись убежденными белорусскими националистами - ранее мы видели, что обычно было либо первое, либо второе [6].

Эти бывшие семинаристы должны были стать офицерами и унтер-офицерами эскадрона. Его же рядовой состав немцы разрешили набирать среди местной городской и сельской молодежи. Поначалу вербовщики столкнулись с такой же проблемой, как и в случае с белорусским активом (хотя в основу набора в эскадрон и был положен принцип добровольности). Ведь не секрет, что многие юноши думали: "стоит ли связываться с немцами, если войну они уже, фактически, проиграли" и "надо ли вступать в эскадрон, если через несколько месяцев здесь будут большевики". Однако неожиданно на помощь Рогуле пришли сами немцы. Одновременно с созданием эскадрона в Новогрудке должен был состояться набор в очередной батальон "Schuma". Зная, какие в этих батальонах царят порядки, многие юноши не стояли бы долго перед выбором: лучше идти в лес к партизанам, чем служить непосредственно под немецкой командой. Поэтому эскадрон Рогули для многих явился просто спасением. Конечно, не стоит думать, что вся молодежь Новогрудка мечтала вступить в него. Среди нее было много сторонников советской власти или даже поляков, которые и так бы ушли к партизанам. Однако новый белорусский эскадрон дал многим из них шанс, как они считали, послужить своему народу [7].

В принципе, это было единственное белорусское добровольческое формирование, которое в целом не испытывало трудностей с командным и рядовым составом. Но к чести Рогули следует сказать, что он, используя молодежь, не пренебрегал и более зрелыми кадрами (например, офицерами бывшей Русской императорской и Польской армии). Так, долгое время заместителем и главным помощником Рогули был капитан царской армии Федор Радько, который оказался превосходным администратором.

Еще одним отличием эскадрона от предыдущих белорусских формирований было то, что его командир капитан Рогуля был полностью независимым в своих действиях (кажется, это был единственный случай, когда немцы выполнили свое обещание). Рогуля вообще никак не должен был подчиняться местным немецким властям, а только лично генеральному комиссару фон Готтбергу. И, что самое парадоксальное, в действительности так оно и было [8].

Уже из самого названия формирования было ясно, что оно задумывалось как кавалерийская часть. К январю 1944 года организация эскадрона, фактически, закончилась. В его составе было три взвода по, примерно, 50 человек в каждом. Однако Рогуля не хотел на этом останавливаться. В его планы входило увеличение личного состава своей части до уровня батальона. Такая попытка была предпринята им в апреле 1944 года. Тем не менее разрешение на это не дал президент БЦР Радослав Островский. Он объяснил Рогуле, что люди нужны для Белорусской краевой обороны, в которую как раз шла мобилизация (об этих событиях речь пойдет ниже). Поэтому его часть так и оставалась эскадроном до самой своей ликвидации в мае 1944 года [9].

Не является секретом, что все предыдущие (да и последующие) белорусские добровольческие формирования имели одну общую проблему. Это - нежелание немцев снабжать их вооружением, амуницией и обмундированием. Новогрудский эскадрон и здесь является исключением из общего правила. Все это немцы предоставили Рогуле, как и обещал фон Готтберг, еще до начала организации подразделения (по той же договоренности, кони и седла для личного состава должны были быть переданы после двухмесячного обучения). Поэтому все будущие кавалеристы сразу же получили стандартную немецкую униформу, на петлицах которой, однако, был нашит белорусский бело-красно-белый флаг. Имел эскадрон и свой официальный штандарт - полотнище с вышитыми на нем "Погоней" и гербом Новогрудка - факт весьма примечательный, так как до этого немцы с большой неохотой разрешали ношение национальной символики даже на униформе.

Не было проблем с вооружением и амуницией. Все бойцы были вооружены штатным стрелковым оружием (обычно винтовки и карабины советского образца). В каждом взводе имелось несколько ручных и станковых советских пулеметов "Дегтярев" и "Максим". А в начале 1944 года на вооружение эскадрона поступили легкие минометы и даже противотанковая артиллерия.

Военная подготовка личного состава эскадрона началась почти одновременно с его организацией и продолжалась на всем протяжении существования этого подразделения. Весь процесс подготовки можно условно разделить на два этапа: ноябрь 1943 - февраль 1944 года и март - апрель 1944 года. На первом этапе, несмотря на то, что подразделение задумывалось как кавалерийский эскадрон, подготовка была пехотной (строевая, стрелковая и т.п.). После получения коней и необходимой амуниции началась кавалерийская подготовка. Она продолжалась, фактически, весь март и апрель 1944 года. Как и в случае с остальными сторонами жизни и деятельности эскадрона, его командир и здесь подошел к делу со всей серьезностью. В отличие от других добровольческих частей, где подготовкой их личного состава руководил иногда кто попало, кавалерийской подготовкой Новогрудского эскадрона занимался профессиональный кавалерист - лейтенант Д. (к сожалению, его фамилия и имя до сих пор неизвестны), в прошлом командир белорусской полиции в Кареличском районе Новогрудского округа. Вообще само присутствие этого офицера в эскадроне - лишнее подтверждение полной независимости его командира. Дело в том, что лейтенант Д. вступил в подразделение прямо... из Новогрудской тюрьмы, где он оказался из-за драки с немецким жандармом. В любое другое время и в любом другом месте его бы обязательно расстреляли или отправили бы в лагерь. Однако на его счастье, Рогуля мог набирать в свой эскадрон всех, кого считал необходимым по профессиональным (и не только) качествам [10].

Значительное внимание в процессе подготовки эскадрона уделялось ее политической составляющей. Здесь следует сказать, что она была гармонично связана с военной подготовкой и дополняла ее. В отличие от всех предыдущих (да и последующих) белорусских частей, все солдаты и офицеры эскадрона были убежденными националистами. Причем немцы совершенно не препятствовали (да и не могли препятствовать) такой деятельности Рогули, так как он имел покровителя в лице самого генерального комиссара. К тому же, большинство кадрового состава эскадрона (главным образом, офицеры и унтер-офицеры) уже пришли в него убежденными националистами: сказалось их обучение в Новогрудской учительской семинарии. Они же, в свою очередь, соответствующим образом действовали на рядовой состав подразделения [11].

***

25 марта 1944 года, в очередную годовщину провозглашения независимости Белоруссии, Новогрудский эскадрон принял присягу на верность белорусскому народу. Это событие происходило в торжественной обстановке и при стечении большого количества жителей города. Формально, присяга означала, что личный состав закончил свою подготовку и теперь может вступать в бой. На деле же бойцы эскадрона уже давно, почти с самого начала его создания участвовали в стычках с советскими и польскими партизанами.

По словам неизвестного автора воспоминаний о Новогрудском эскадроне, "первые четыре месяца нового, 1944 года прошли в постоянных стычках с советскими партизанами". Обычно боевое применение эскадрона происходило следующим образом: его отдельные взводы и отделения выезжали в близлежащие деревни, где и несли дежурную службу по охране местного населения от партизанских нападений. В марте прибавилась еще одна обязанность. В этом месяце началась мобилизация в Белорусскую краевую оборону, которая в Новогрудке продолжалась до конца апреля. В данном случае задачей личного состава эскадрона было участие в проведении этой мобилизации, а именно: охрана призывных комиссий и мобилизационных пунктов, сопровождение призванного контингента и т.п. Следует подчеркнуть, что эта обязанность была не менее важной и трудной, чем охрана деревень, так как советские и польские партизаны прикладывали значительные усилия, чтобы сорвать это мероприятие (подробнее об этом будет рассказано в следующем разделе). Более того, командир эскадрона капитан Рогуля был даже назначен окружным начальником Белорусской краевой обороны. Факт, который лучше всего свидетельствует о том доверии, которое оказывали ему как высшие немецкие власти, так и руководство БЦР в Минске. Кстати, с обеспечением мобилизации связан и первый смертельный случай в эскадроне. До этого все стычки обходились без потерь. В середине марта 1944 года командование эскадрона получило известие, что партизаны мешают работе призывной комиссии в деревне Красное (Кареличский район). В спешном порядке туда были высланы два отделения под командой унтер-офицера М. (его имя, к сожалению, до сих пор неизвестно). Произошел скоротечный бой с партизанами, после которого они отступили обратно в лес. Однако в ходе этого боя командир белорусских добровольцев был смертельно ранен и умер в Новогрудской больнице через несколько дней [12].

Обычно отделения и взводы эскадрона использовались самостоятельно или придавались более крупным частям немецкой полиции для проведения совместных акций. Первое и последнее боевое применение всего Новогрудского эскадрона произошло практически перед самым его расформированием. Эта операция имела место с 28 апреля по 1 мая 1944 года и была, по сути, уникальной из всех, когда-либо предпринятых белорусскими добровольцами. Скорее всего, ее инициатором был капитан Рогуля, так как немцам бы никогда не пришло в голову отправить такую небольшую воинскую часть в рейд через леса вокруг Новогрудка, которые почти целиком находились под контролем партизан. По плану командира эскадрона его рейд должен был проходить по следующему маршруту: Новогрудок - Городище - Мир - Турец - Кареличи - Нягневичи - Новогрудок. Эта акция носила, скорее, больше пропагандистский, чем военный характер. Вряд ли капитан Рогуля рассчитывал освободить весь этот район от партизан, которых здесь было в десятки, если не в сотни, раз больше, чем его бойцов. Своим рейдом он преследовал совершенно другие цели:

• показать партизанам, что в Новогрудском округе существует белорусская национальная воинская сила, а в перспективе может появиться и белорусская национальная власть;
• продемонстрировать то же самое местному населению;
• поддержать (больше морально) местные полицейские формирования и части Белорусской краевой обороны, которые, будучи отрезанными от Новогрудка, все больше и больше теряли боеспособность.

Первые два дня рейда партизаны, на удивление, не трогали эскадрон. Однако уже 29 апреля 1944 года его личному составу пришлось вступить с ними в бой. Кстати, его инициатором был Рогуля. И произошло это вот по какой причине. Еще до прибытия эскадрона, в ночь с 26 на 27 апреля, партизаны напали на городские казармы, в которых находились призванные в Белорусскую краевую оборону. Это нападение увенчалось полным успехом: вся молодежь была либо распущена по домам, либо ушла в лес. В принципе, такие события происходили тогда по всей территории генерального округа, и случай в Кареличах не был чем-то выдающимся. Но на этот раз партизаны не просто разогнали призывников. Во время ночного боя был убит один из унтер-офицеров эскадрона, который обеспечивал здесь охрану призывной комиссии. Его смерть оказала гнетущее впечатление на весь личный состав подразделения. Поэтому капитан Рогуля и решил отомстить партизанам: напасть на их штаб в деревне Заболотье. Так, думал он, боевой дух эскадрона значительно поднимется и одновременно партизаны узнают, кто хозяин в округе.

Для совместной акции против партизан Рогуля рассчитывал привлечь конный взвод местной полиции, который, по его замыслам, должен был сыграть роль приманки и заманить коммунистов под пулеметы эскадрона. Таким образом, всего в этой акции должно было принять участие около 150 белорусских добровольцев (они еще не знали, что для боя против них партизаны выставят около 1500 человек). В целом Рогуле удалось навязать партизанам свою тактику. Бой продолжался почти весь день, но, фактически, если исходить из целей сторон, закончился вничью. Эскадрон не смог уничтожить штаб партизан. Да и в тех обстоятельствах это было явной утопией (об этом Рогуле говорил еще бургомистр Кареличей, другое дело, что у капитана хватило здравого смысла ограничиться только засадой против партизан и не губить зря людей). Коммунисты не смогли уничтожить эскадрон, за которым осталось поле боя. Если же говорить о потерях сторон, то здесь преимущество явно на стороне белорусских коллаборационистов: среди них было только 3 раненых и 4 пропавших без вести (позднее выяснилось, что они попали в плен). Потери партизан, как и у любой наступающей стороны, были гораздо внушительнее: 65 убитых и столько же раненых [13].

До этого речь шла о противостоянии эскадрона исключительно советским партизанам. Однако у белорусских добровольцев был еще один враг, в каком-то смысле даже более непримиримый, чем коммунисты. Речь идет о польских националистах из Армии Крайовой (АК), отряды которой базировались в соседнем Лидском округе, но иногда совершали акции и против Новогрудского. В марте 1944 года один из таких отрядов перешел реку Неман и занял стеклянный завод в деревне Березовка.

Такое поведение поляков вызвало страх и возмущение среди местных жителей. Поэтому Рогуля решил действовать немедленно. Почти сразу же после получения известий о польском нападении он собрал командиров взводов эскадрона и поставил перед ними задачу: выбить отряд АК из Березовки. Однако прежде, чем атаковать, их надо было попытаться вынудить уйти из деревни без боя. В любом случае, подчеркнул Рогуля, "разрешить полякам действовать на нашей территории является недопустимым".

На этот раз командир эскадрона не участвовал в акции, а поручил ее своему заместителю старшему лейтенанту Владимиру Сивко, в прошлом офицеру Польской армии (что было очень кстати, если предполагались переговоры с поляками). Операция против отряда АК прошла более чем успешно. Поляки получили ультиматум, и на следующий день командовавший ими майор встретился с Сивко. Результатом переговоров стало то, что польский отряд очистил деревню и ушел за Неман. Кроме того, в ходе беседы была поднята такая неприятная для командования АК тема, как убийства белорусских активистов. Польский майор попытался оправдать этот очевидный факт тем, что трудно держать в повиновении партизан. В ответ на это старший лейтенант Сивко сказал, что, если в Лидском округе подобные акции не прекратятся, личный состав эскадрона начнет ответный террор против поляков в Новогрудке. В принципе, эти угрозы возымели действие, хотя и неизвестно, решился бы Рогуля и его солдаты на это [14].

***

Вся недолгая история эскадрона свидетельствует о том, что его личный состав имел высокую боеспособность и такой же боевой дух и моральное состояние. Здесь будет уместным привести такую историю. Через неделю после начала организации этой части ее с инспекционным визитом посетил генерал-майор Геллер из Минска. Он побывал в казармах эскадрона, поприсутствовал на учениях личного состава и остался весьма доволен результатом. Однако генерал очень удивился, когда узнал, что с начала формирования подразделения прошла всего неделя. Выше уже говорилось, что параллельно с эскадроном формировался очередной белорусский батальон "Schuma". Вернее, процесс его организации и подготовки начался даже раньше. Генерал Геллер посетил и этот батальон только за день до эскадрона. Но, по его словам, уровень подготовки и дисциплины личного состава этого подразделения оставлял желать лучшего. На удивление, немецкий генерал очень верно понял причины этого. "Там не хватает подъема, - сказал он Рогуле. - Солдаты исполняют приказы под принуждением или же из страха. Нет никакого духовного контакта между командирами - немцами и рядовыми - белорусами. Когда пытаешься выяснить, против чего он борется, ни один солдат не может этого сформулировать". Правда, и здесь немец остался верен себе. Для "лучшего ознакомления личного состава эскадрона с немецкой военной системой" он предложил ввести в его штаб немецкого офицера связи. Однако Рогуля запротестовал настолько яростно, что больше этот вопрос не поднимался. К слову, за всю историю существования этой части в ней не служил ни одни немец. Это еще один признак высокого доверия к Рогуле: обычно наличие немецкого кадрового персонала было неотъемлемым атрибутом любого "восточного" добровольческого формирования [15].

Как правило, высокая боеспособность напрямую зависит от уровня дисциплины в части и морального состояния ее личного состава. Новогрудский эскадрон не являлся исключением из этого правила. Нет ни одного свидетельства, в котором бы говорилось, что его солдаты занимались грабежами, бессудными расправами или как-нибудь иначе притесняли мирное население. Как раз наоборот, по мере сил они пытались защищать его и от коммунистов, и от поляков, а иногда и от немцев. Этому было несколько причин. Во-первых, в эскадроне служили действительно идейные добровольцы, причем многие из офицеров и унтер-офицеров имели законченное среднее образование. Во-вторых, покровительство фактического диктатора тогдашней Белоруссии, ее генерального комиссара фон Готтберга давало Рогуле возможность не обращать внимания на козни немцев, чего не могли делать все предыдущие и последующие командиры белорусских добровольческих формирований. А козней этих было достаточно! То кто-нибудь из бойцов эскадрона наперекор немцам вступится за местное население во время антипартизанской акции, то местное СД попытается устроить провокацию против Рогули, чтобы обвинить его в связях с партизанами. Особенно же бесило немцев то, что он принимал в свое подразделение кого хотел, а иногда даже и тех, кого немцы пытались арестовать.

В целом эскадрон был огражден от немецкого разлагающего влияния, однако была еще и третья причина, влиявшая на боеспособность и моральное состояние любой "восточной" добровольческой части. Это - деятельность коммунистических партизан и подпольщиков. Как правило, если им не удавалось уничтожить часть в открытом бою, они пытались разложить ее всяческими способами. Мы видели и еще увидим, что было много случаев, когда такая тактика приводила к успеху: добровольцы либо расходились по домам, либо переходили (и нередко с оружием) к партизанам, либо эти части расформировали сами немцы. Однако в случае с Новогрудским эскадроном эти попытки успеха не имели. За всю свою историю из него не было ни одного перебежчика. Даже когда партизаны попытались деморализовать эскадрон возможными репрессиями против членов семей добровольцев, Рогуля придумал свой ход. Он дал понять партизанам, что в качестве ответной меры будут уничтожены их семьи и родственники. И деятельность партизан в этом направлении сразу же прекратилась.

Неизвестный автор воспоминаний об эскадроне писал, что "белорусскому народу не было на кого надеяться. Оставалась одна надежда - вера в собственные силы. Это был единственный момент, который доминировал в Новогрудском эскадроне. Его молодые солдаты были зеркалом народных чувств. Их деятельность свидетельствовала об этом. Где только не побывал эскадрон, везде он завоевывал сердца белорусов". Если отбросить всю националистическую риторику, то, в принципе, так оно и было. Поведением своего личного состава и отношением к мирному населению эскадрон Рогули выгодно отличался и от немцев, и от добровольческих формирований из числа других народов, да и от многих белорусских частей тоже [16].

Апрельская операция эскадрона против советских партизан была его последней акцией. В начале мая 1944 года, почти сразу же после возвращения в Новогрудок, было принято решение расформировать это подразделение как самостоятельную единицу. Вскоре оно было переформировано и включено в местный батальон Белорусской краевой обороны [17].

Крыніцы:

• [1] Это название является более привычным, поскольку именно так почти всегда упоминается в исторической и мемуарной литературе. В самом же формировании использовалось другое название - 1-й Белорусский эскадрон (1-шы Беларускі эскадрон).
• [2] На тот момент немцам не было известно, что Борис Рогуля был одним из основателей Белорусской незалежницкой партии - организации, которая одной из своих целей ставила борьбу за независимость Белоруссии. Причем, как мы видели выше, бороться члены этой партии собирались и с немцами, и с большевиками.
• [3] Рагулявец. Наваградзкі эскадрон // Юрэвіч Л. Жыцьцё пад агнём. Партрэт беларускага военачальніка i палітычнага дзеяча Барыса Рагулі на фоне яго эпохі. Менск, 1999.
• [4] Рагулявец. Наваградзкі эскадрон...
• [5] Чуев С.Г. Проклятые солдаты... С. 275-276.
• [6] Клыковская Т. Обреченный эскадрон...
• [7] Рагулявец. Наваградзкі эскадрон...
• [8] Акула К. Указ. соч.
• [9] Рагулявец. Наваградзкі эскадрон...
• [10] Рагулявец. Наваградзкі эскадрон...
• [11] Клыковская Т. Обреченный эскадрон...
• [12] Рагулявец. Наваградзкі эскадрон...
• [13] Рагулявец. Наваградзкі эскадрон...
• [14] Рагулявец. Беларуска-польскія перамовы у сакавіку 1944 году // Беларускі Рэзыстанс. 2005. - №1.
• [15] Рагулявец. Наваградзкі эскадрон...
• [16] Рагулявец. Наваградзкі эскадрон...
• [17] Акула К. Указ. соч.

Крыніца: Романько О.В. Коричневые тени в Полесье. Белоруссия 1941-1945.

К вопросу о некоторых аспектах немецкой оккупационной политики на територии СССР

О. Романько

Постановка проблемы. Долгое время большинство вопросов, связанных с немецкой оккупационной политикой на территории СССР, не могли быть предметом серьезного исследования. Одним из таких вопросов, не нашедших, по разным причинам, должного отражения в научной литературе, является история так называемой Белорусской краевой обороны(Беларуская краевая абарона; БКА), созданной националистами при активной поддержке немецких оккупационных властей. Несмотря на свой локальный характер, значимость этого воинского формирования выходит далеко за белорусские рамки. Дело в том, что это была уникальная в своем роде организация, так как ни до, ни после нее немцы не пытались привлечь население оккупированных территорий в создаваемые ими части и соединения путем полноценной призывной кампании. С другой, белорусской, стороны, это была единственная в своем роде попытка на оккупированной территории СССР создать свои, несоветские, национальные вооруженные силы и также по всем правилам военной науки.

Научное и практическое значение данной темы заключается в том, что введенный в научный оборот документальный материал, методология изучения проблемы, теоретические выводы и обобщения могут быть использованы для дальнейшего изучения данной или смежной проблематики.

Нельзя сказать, что проблема БКА не нашла за последние 50 лет своего отражения в историографии второй мировой войны. Ее в своих исследованиях упоминали, как советские, так и белорусские эмигрантские авторы (см., например, работы В. Романовского, Л.В. Аржаевой, К.И. Доморада, И.М. Игнатенко, Ю. Вицбича, В. Шнека и Л. Юревича). Однако у всех этих авторов явно прослеживается одна и та же, хотя и разнонаправленная, тенденция: либо принизить роль этого воинского формирования, низведя его участников до уровня обычных предателей, либо поднять эту роль до таких высот, какой она не мыслилась даже создателям БКА. Что касается современной историографии Республики Беларусь, то в ней, фактически без концептуальных изменений, сохранились оба эти направления (см., например, работы А.К. Соловьева, Т. Клыковской, А. Гордиенко и С. Ерша).

Единственным их отличием от предыдущего этапа историографии является введение в научный оборот нового фактического материала, тогда как по-прежнему напрочь отсутствует анализ БКА как явления военно-политической истории второй мировой войны [1].

В связи со сказанным, целью данного исследования является научное обоснование тезиса о том, что БКА являлась уникальным в своем роде воинским формированием в составе иностранных добровольческих частей германских вооруженных сил, и, в связи с этим, осмысление ее военно-политической роли в немецкой оккупационной политике на территории СССР.

Поэтому в работе были поставлены следующие задачи:

• выяснить политические и военные причины, которые привели к созданию БКА;
• рассмотреть систему ее организации и подготовки;
• проанализировать систему ее боевого применения, и те причины, которые оказывали на нее влияние.

***

22 января 1944 г. на первом заседании Белорусской центральной рады (БЦР) ее президент Р. Островский [2] заявил, что главной задачей этого нового белорусского политического органа является организация белорусских сил для борьбы с коммунистическими партизанами и, вообще, с большевизмом. Естественно, что такая борьба в первую очередь должна была быть вооруженной.

Солдаты Белорусской Краевой Обороны (Оцените возраст –это мобмлизованная молодежь)

На тот момент в Белоруссии существовала вспомогательная полиция, в разных частях которой проходило службу около 20 тыс. человек. Однако ее только с большой натяжкой можно было назвать "белорусскими вооруженными силами", так как она целиком находилась в распоряжении немецких полицейских властей. Кроме того, было еще несколько батальонов белорусской самообороны, которые находились в стадии расформирования. Поэтому, после ряда совещаний, БЦРпостановила создать вооруженные силы, которые, хотя бы и подчинялись немцам, однако имели бы ярко выраженный белорусский национальный характер. Новые белорусские формирования должны были создаваться одновременно и по принципу самообороны и современных вооруженных сил. В конце концов, это и обусловило их название - Белорусская краевая оборона [3].

Следует сказать, что генеральный комиссар "Белоруссии" СС-группенфюрер К. фон Готтберг [4] сразу согласился на создание БКА. По его мнению, а также, по мнению командующего войсками вермахта в генеральном округе "Белоруссия" генерала-от-кавалерии Роткирх-унд-Трах, новые белорусские формирования должны были сменить немецкие охранные части в тылу и вместо них вести борьбу с партизанами. Если же организация БКА пошла бы удачно, то ее наиболее подготовленные части можно было бы использовать и на фронте [5].

В начале февраля 1944 г. началась разработка планов по организации БКА. Поскольку ни немцы, ни, тем более, белорусы, не имели опыта проведения подобных мероприятий, то сразу же возникла дискуссия: организовывать БКА по принципу добровольности или путем мобилизации. В конце концов, было принято решение, что БКА будет организована путем проведения призывной компании [6].

Чтобы провести в тех условиях мобилизацию на должном уровне, было необходимо организовать Штаб БКА, который бы подготовил план мобилизации, и создать военно-административные органы по всей территории генерального округа, которые бы смогли ее провести.

Что касается прав и обязанностей немецкой и белорусской сторон в деле организации и использовании БКА, то уже в самом начале между БЦР и соответствующими немецкими органами начались разногласия. Немцы считали, что обязанностью БЦР является только провести мобилизацию, а руководство БКА должно принадлежать им. С этим не соглашался Островский, который считал, что после мобилизации в руководстве БКА должен принимать участие и БЦР, посредством специально созданного для этого штаба. В конце концов, после долгих споров, было решено, что при БЦР будет создан специальный отдел БКА, который подготовит мобилизацию, проведет ее и будет сотрудничать со штабом фюрера СС и полиции "Белоруссии" фон Готтбергом по вопросам пропаганды, материального обеспечения, медицинского обслуживания и военной подготовки. При этом решение всех вопросов оперативного характера возлагалось исключительно на штаб фон Готтберга. Кроме того, было договорено, что он принимает на себя обязанность вооружить БКА, а БЦР будет заниматься вопросами ее обмундирования [7].

Приблизительно во второй половине февраля 1944 г. все эти вопросы были обговорены. Можно было приступать к разработке плана мобилизации и ее проведению. В первую очередь был создан Штаб (или, как его называли немцы, отдел) БКА. Его начальником Островский, по согласованию с фон Готтбергом, предложил стать "главному опекуну" белорусской полиции майору Ф. Кушелю [8]. Сразу же после своего назначения, он начал готовить план мобилизации, который был составлен на основе обработки проектов, поступавших в штаб БКА с января 1944 г [9].

Другим важным делом было создание военно-административной сети для проведения мобилизации в БКА. По замыслу Кушеля, на местах ее должны были проводить специальные уполномоченные штаба - окружные начальники БКА:

• в Минском округе - капитан Пугачев;
• в Слуцком округе - младший лейтенант С. Шнек;
• в Барановичском округе - лейтенант В. Русак;
• в Слонимском округе - И. Дакиневич;
• в Новогрудском округе - капитан Б. Рогуля;
• в Вилейском округе - Бабич;
• в Глубокском округе - лейтенант И. Зыбайло.

Из них первые двое были кадровыми офицерами Красной Армии, а остальные младшими офицерами или унтерофицерами Польской армии. Практически все окружные начальники БКА были, по словам Ф. Кушеля, "людьми молодыми, в военном отношении слабо подготовленными, и без жизненного опыта". Однако их главным достоинством было то, что все они были "преданы белорусскому национальному делу" [10]. В подчинении у каждого окружного начальника находились районные начальники БКА.

По всем вопросам, касающимся мобилизации в БКА, окружные офицеры должны были сотрудничать с окружными представителями БЦР, на которых лежала главная ответственность по ее проведению. Согласно инструкции Штаба БКА, эти представители, совместно с окружными и районными начальниками БКА, должны были на местах выбрать командиров ее будущих подразделений [11].

23 февраля 1944 г. состоялось совместное заседание руководства БЦР, штаба фюрера СС и полиции "Белоруссии", а также местных представителей БКА и немецкой полиции. На этом заседании адъютант начальника штаба фон Готтберга зачитал приказ о создании БКА. После оглашения приказа возникла небольшая дискуссия о технике проведения мобилизации, и была установлена ее дата - 10 марта 1944 г [12].

Согласно приказу фюрера СС и полиции, мобилизация в БКА должна была проводиться только на территории генерального округа "Белоруссия", за исключением округа "Лида" и округа фюрера СС и полиции "Припять". Кроме того, в созданных немцами так называемых "оборонных деревнях", также было запрещено проводить мобилизацию [13].

Призыву подлежали все бывшие офицеры и унтер-офицеры Красной и Польской армии в возрасте, соответственно, до 57 и 55 лет. При этом в приказе обговаривалось, что они могут быть освобождены от мобилизации, "если находятся на руководящих должностях или работают специалистами в немецких учреждениях" [14].

Призыв рядового состава начинался через три дня после окончания мобилизации и инструктажа офицеров и унтер-офицеров и должен был охватить следующие возраста: с 1908 по 1917и с 1921 по 1924 годы рождения. Возраста с 1925 по 1927 годы рождения подлежали призыву во вспомогательные службы военизированной организации Союз белорусской молодежи (СБМ) [15].

Призыв в БКА продолжался с 10 марта по 15 апреля 1944 г. Согласно первым приказам Штаба БКА, в каждом районе планировалось организовать по одному батальону, личный состав которых должен был насчитывать 600 человек. Со временем, если ситуация на фронте изменилась бы в пользу немцев, должны были быть проведены новые призывы, в результате которых были бы организованы полноценные Белорусские вооруженные силы [16].

Согласно донесениям окружных представителей БЦР и окружных начальников БКА, на призывные пункты явилось около 40 тыс. человек. Однако мобилизация такого количества человек могла сорвать работу промышленных предприятий. Поэтому немецкие окружные комиссары, под разными предлогами, отсеяли около 50% мобилизованных. В результате, в семи округах генерального округа "Белоруссия" было сформировано следующее количество батальонов:

• Минский округ - 6 батальонов (2358 чел.);
• Слуцкий округ - 5 батальонов (3982 чел.);
• Новогрудский округ - 4 батальона (2047 чел.);
• Барановичский округ - 8 батальонов (6495 чел.);
• Глубокский округ - 4 батальона (2910 чел.);
• Вилейский округ - 4 батальона (2414 чел.);
• Слонимский округ - 3 батальона (1423 чел.).

Всего, таким образом, к 20-м числам апреля 1944 г. было сформировано 34 пехотных батальона, личный состав которых насчитывал 21629 офицеров, унтер-офицеров и рядовых [17].

Следует сказать, что, помимо мобилизации, в БКА были также переведены несколько подразделений белорусской полиции, в результате чего было сформировано еще 5 пехотных батальонов. Поэтому, к концу мая 1944 г. в составе БКА насчитывалось 39 пехотных батальонов [18].

В ходе мобилизации выяснилось, что в каждом округе немцы отбирали часть людей, признанных годными к военной службе, и передавали их в распоряжение военно-строительной "Организации Тодта". По этому поводу президент БЦР подал протест в генеральный комиссариат. Свои действия немцы объяснили тем, что им была необходима рабочая сила для ремонта дорог в Белоруссии. Чтобы найти компромисс и не нарушать первоначальных условий по созданию БКА, было принято решение об организации из этих призывников 12 саперных батальонов. После своего создания эти батальоны должны были полтора месяца находиться в распоряжении командующего войсками вермахта в Белоруссии, а потом войти в состав БКА. При этом, саперные батальоны должны были быть обмундированы и вооружены вермахтом. Однако, к началу мая 1944 г. удалось сформировать только 6 батальонов, которые были расквартированы в следующих населенных пунктах: в Борисове (1 батальон), в Могилеве (2 батальона), в Слуцке (2 батальона), в Барановичах (1 батальон) [19].

Бойцы Белорусской Краевой Обороны

Кроме пехотных и саперных частей в составе БКА был сформирован и один кавалерийский эскадрон. Его основой стал отряд белорусской самообороны, организованный в 1942-1943 гг. в Новогрудке капитаном Б. Рогулей. Следует сказать, что, в отличие от других частей БКА, этот эскадрон состоял исключительно из добровольцев [20].

Таким образом, к маю 1944 г. в составе БКА было сформировано 39 пехотных, 6 саперных батальонов и 1 кавалерийский эскадрон. На тот момент ее личный состав насчитывал около 30 тыс. человек, причем только 10 тыс. из них имели опыт участия в боевых действиях в условиях современной войны [21].

Руководящим органом БКА с белорусской стороны был ее Штаб. Однако немцы не соглашались на такое название, и поэтому в официальных документах БЦР его было принято называть либо отдел, либо Главное управление БКА. На июнь 1944 г. структура Штаба БКА была следующей:

• начальник штаба - майор Ф. Кушель;
• заместитель начальника штаба - капитан В. Микула [22];
• организационный отдел - руководитель С. Романчук;
• отдел пропаганды - руководитель В. Гутько;
• санитарный отдел - руководитель Прожога, позднее Г. Богданович;
• хозяйственный отдел - руководитель Плескачевский, позднее Я. Скуратович;
• общая канцелярия - руководитель А. Василеня [23].

Как уже говорилось выше, главной задачей начальника Штаба БКА было подготовить и провести ее мобилизацию. Когда мобилизация была окончена, президент БЦР своим декретом назначил Кушеля Командующим БКА. По всем вопросам, касающимся БКА, начальник штаба фюрера СС и полиции "Белоруссии" СС-оберштурмбаннфюрер Кляйнц связывался непосредственно с Кушелем. Обычно эти контакты осуществлялись через заместителя последнего капитана Микулу. Чтобы упростить эту процедуру, СС-группенфюрер фон Готтберг создал во второй половине июня 1944 г. немецкий штаб связи, в составе одного майора, двух капитанов и четырех унтер-офицеров. Этот штаб должен был располагаться в помещении Штаба БКА. В его задачи входило не только поддерживать связь между белорусским Штабом и штабом фон Готтберга, но и "вникать во все нужды БКА и облегчать работу белорусского Штаба по вопросам ее материального обеспечения" [24].

Главной проблемой БКА была нехватка командных кадров. Еще перед началом мобилизации Кушель обратил на это внимание президента БЦР Р. Островского, заявив ему, что "белорусский офицерский корпус очень слаб, а кадровых офицеров и вовсе нет". В результате, к февралю-марту 1944 г. будущий офицерский корпус БКА должен был состоять из офицеров белорусской полиции и самообороны, которые к этому времени успели пройти подготовку на всевозможных курсах в Минске или в округах; бывших офицеров Русской императорской армии; бывших офицеров Польской армии; и бывших офицеров Красной Армии.

По словам Кушеля, "имелись еще и подпрапорщики запаса царской армии, однако, это были люди преклонного возраста, с военной точки зрения малопригодные и в большинстве своем чуждые белорусскому делу" [25].

В связи с тем, что белорусские офицерские и унтер-офицерские кадры были очень слабы, БЦР принял решение, а немцы целиком с ним согласились, провести переподготовку имевшихся офицеров и унтер-офицеров. С этой целью в Минске были открыты месячные курсы, рассчитанные на 50 офицеров и 150 унтер-офицеров. Курсы должны были проводиться один за другим, пока все офицеры и унтер-офицеры не пройдут переподготовку. После этих курсов планировалось открытие офицерской школы с шестимесячным периодом обучения для новых кандидатов в офицеры. Исходя из этого, в плане мобилизации БКА было предусмотрено: прислать из каждого округа на курсы в Минск специально для этого отобранных офицеров и унтер-офицеров [26].

С немецкой стороны начальником курсов переподготовки был назначен СС-гауптштурмфюрер Шнайдер, который отвечал только перед фон Готтбергом. С белорусской же стороны начальником был назначен капитан В. Чеботаревич [27].

Первые курсы начались в середине марта 1944 г. Причем слушателей на них прибыло даже больше, чем рассчитывали - 50 офицеров и 200 унтер-офицеров. В первой половине апреля 1944 г., после окончания этих курсов, все они сдали экзамен в присутствии фон Готтберга. После этого, в конце апреля 1944 г., были открыты вторые курсы [28].

Однако, помимо переподготовки офицеров и унтер-офицеров, главной задачей Минских курсов было, по мнению руководства БКА, привлечение на них молодежи, которая еще не служила в армии. Получив согласие фон Готтберга, БЦР провела соответствующие пропагандистские мероприятия и, одновременно с третьими курсами переподготовки, в Минске во второй половине июня 1944 г. была открыта офицерская школа, в которую было принято 250 кандидатов. В большинстве своем это были молодые люди с оконченным средним образованием и почти все члены СБМ. Их обучение должно было продолжаться шесть месяцев, после чего они бы получили первое офицерское звание. Однако этому не суждено было произойти, так как уже 29 июня 1944 г. офицерская школа должна была эвакуироваться из Минска в Вильнюс (Литва), чтобы не попасть под удар наступающей Красной Армии [29].

Всего же с марта по июнь 1944 г. на курсах в Минске было переподготовлено около 150 офицеров и около 600 унтер-офицеров. По словам Кушеля, с военной и политической точки зрения, это были очень хорошие офицеры и унтер-офицеры, полностью преданные идее создания национальных Белорусских вооруженных сил. Единственным недостатком было то, что их было явно недостаточно для создания таких вооруженных сил.

Выше уже говорилось, что президент БЦР Р. Островский принял на себя обязательство обеспечить БКА обмундированием. По его замыслам, ее части должны были создаваться как так называемые "белые банды", чтобы бороться с партизанами их же методами. Естественно, что одеты члены этих банд, должны были как партизаны, то есть, в гражданскую одежду. В результате, в чем люди пришли на призывные пункты, в том они и остались, а БЦР не имела возможности дать им униформу. Только в мае-июне 1944 г. некоторые батальоны БКА, в основном в Минске, получили униформу немецкой полиции, а саперные батальоны - униформу саперов вермахта

5 апреля 1944 г. БЦР приняла постановление о введении офицерских рангов БКА. 12 апреля 1944 г. было принято такое же постановление относительно унтер-офицерских рангов. Согласно этим постановлениям, начала разрабатываться униформа и знаки различия БКА. В конце концов, для каждого из ее 18 рангов были разработаны варианты парадной, выходной, служебной и полевой униформы. Однако вес эти проекты так и остались на бумаге [30].

Единственным, что отличало белорусские формирования от других, одетых в такую же немецкую униформу, "восточных" добровольческих частей, были знаки различия и символика. Так, у белорусов это были:

• бело-красно-белый флаг, использование которого было официально разрешено генеральным комиссаром "Белоруссии" 27 июля 1942 г.;
• герб "Погоня" (белый рыцарь на белом коне и на красном фоне) - национальный символ Белоруссии, происхождение которого относится еще к средним векам;
• так называемый "Ярыловский" (двойной) крест.

Все эти символы использовались в различных модификациях в качестве кокард, нарукавных щитков, петлиц и нашивок на униформе [31].

Вооружение для БКА пообещали дать немецкие власти. Первоначально планировалось дать по 100 итальянских винтовок на каждый батальон. Таким образом, одна винтовка должна была приходиться на 5-6 человек. К тому же, эти винтовки были такого плохого качества, что руководство БКА приняло их сначала за учебные. Однако, видя, что фактически безоружные батальоны БКА не могут противостоять партизанам, немцы довооружили их в конце апреля 1944 г. При этом новое вооружение было самых разных систем. Например, наряду с немецкими, были французские, голландские, советские, польские и другие винтовки. Тяжелые пулеметы были, в основном, польские. Фактически же до самого наступления Красной Армии в июне 1944 г. БКА так и не была вооружена целиком [32].

О том, как использовать формирования БКА, у СС-группенфюрера фон Готтберга имелось две точки зрения. Так, еще 1 марта 1944 г. на конференции в Министерстве по делам оккупированных восточных областей (Берлин), он представил проект создания 20-тыс. оперативной группы по борьбе с партизанами. В ее состав, помимо немецких частей, должны были войти: казачьи части, кавказские формирования, "Бригада Каминского" и пехотные батальоны БКА [33].

Однако обстановка на Восточном фронте и его тыловых районах не позволяла за короткий срок создать такую группу. Поэтому фон Готтберг решил использовать батальоны БКА согласно своему второму варианту: они должны были участвовать в боях против партизан либо отдельно, либо в составе более крупных немецких частей. Такая возможность представилась во второй половине мая 1944 г., когда большая часть батальонов закончила свою подготовку.

Первым из батальонов БКА участие в боевых действиях принял 15-й Городищенский батальон под командованием лейтенанта В. Радько [34]. Этот батальон был присоединен к оперативной группе фон Готтберга, которая должна была очистить от советских партизан районы Лепеля и Борисова (операция "Праздник весны" (Fr?hlingsfest)). В ходе операции личный состав батальона проявил высокую боеспособность, а противостоявшие ему партизанские отряды понесли большие потери. После операции командир батальона был награжден "Железным Крестом", а командиры рот, многие унтер-офицеры и рядовые получили специальную награду - "Медаль для восточных народов" [35].

В первой половине июня 1944 г. немцы решили использовать еще один батальон - 34-й, - который дислоцировался в Столбцах. Однако, вследствие того, что они не уведомили Штаб БКА о своих намерениях, многие солдаты батальона разбежались прямо перед своей посадкой на поезд. Чтобы не допустить окончательного развала батальона, начальник Штаба БКА Кушель послал в Столбцы своего заместителя капитана Микулу, который смог уговорить белорусских солдат отправиться на операцию [36].

В крупных боевых операциях против партизан немцы старались использовать только наиболее подготовленные и хорошо вооруженные батальоны. Те же батальоны, которые были хуже подготовлены, использовались по типу местной самообороны. Их задача заключалась в том, что они патрулировали район своего базирования и загоняли обратно в леса небольшие группы партизан, давая, тем самым, местным крестьянам спокойно обрабатывать землю.

Батальоны же, подготовка и вооружение которых не достигали даже среднего уровня, использовались, в основном, на охране гражданских учреждений и складов, на погрузке и отправке в Германию различного имущества и на других хозяйственных работах [37].

В целом же можно сказать, что части БКА не были использованы в полную силу, а опыт их боевого применения оказался минимальным. Этому есть несколько причин, первой из которых является фактор времени. Естественно, что за четыре неполных месяца было невозможно развернуть и подготовить полноценные вооруженные силы.

Второй причиной являлась негативная деятельность немецкого военно-политического руководства в Белоруссии. Следует сказать, что, несмотря на то, что немцы сами вызвали к жизни идею БКА, они же и тормозили ее реализацию. Уже одно то, что мобилизация была принудительной, а неявившимся на призывные пункты грозила смертная казнь, не могло вызвать энтузиазма у белорусов [38]. Тем не менее, население многих районов Белоруссии охотно откликнулось на призыв. Как пишет современный белорусский публицист Т. Клыковская, "не желая вновь оказаться под большевистским ярмом, часть крестьян была готова пойти под национальные лозунги и даже в определенной степени поспособствовать терпящим поражение немцам" [39]. Многие из них действительно думали, что будут сражаться в национальных Белорусских вооруженных силах и под белорусским командованием. Видя это, руководство БЦР издало приказ о том, что "батальоны, которые имеют достаточное количество оружия и боеприпасов, должны активно выступать против партизан" [40]. В этом приказе также подразумевалось, что, прежде чем использовать какую-нибудь часть БКА, немцы обратятся в ее Штаб или к окружному начальнику БКА. Однако они, зачастую, использовали батальоны БКА по своему усмотрению, полностью игнорируя БЦР и белорусский Штаб. В результате, это приводило к инцидентам, который возник в 34-м батальоне.

Другим характерным примером такого немецкого поведения является ситуация с саперными батальонами. Если пехотные батальоны и находились в формальном подчинении у Штаба БКА, то саперы даже не подчинялись фюреру СС и полиции. Как было сказано выше, они находились в распоряжении вермахта. Ф. Кушель писал: "...Если в пехотные батальоны люди шли весьма охотно, желая непосредственно бороться с большевистскими партизанами, то саперные батальоны не давали им такой возможности" [41]. Поэтому, в некоторых местах люди, призванные в саперные батальоны, попросту дезертировали. Так, например, произошло в Несвиже и Клецке.

Имея такой негативный опыт, немецкое военно-политическое руководство в Белоруссии должно было сделать вывод, что лучше всего белорусы сражаются против большевиков под знаменами белорусской национальной идеи. Однако, оно такой вывод не сделало, что, в результате, пагубно отразилось на дальнейших попытках создания белорусских формирований.

Наконец, еще одним препятствием со стороны немецкого руководства было его упорное нежелание снабдить БКА современным вооружением. С одной стороны это объясняется нехваткой такого вооружения для частей вермахта или войск СС. С другой же стороны, немецкое командование всегда опасалось снабжать современным оружием "восточные" формирования. Оно, и не без основания, считало, что если дела на фронте пойдут у немцев плохо, это оружие повернется против них [42].

Еще одним фактором, который оказывал негативное влияние на процесс организации и использования БКА, была деятельность советских партизан. По своему характеру она делилась на пассивную или пропагандистскую и активную, и была направлена на срыв мобилизации. Если же в каком-нибудь районе мобилизацию и не удавалось сорвать, тогда партизаны прилагали все усилия, чтобы разложить уже сформированные части БКА.

Так, уже 10-11 марта 1944 г. Центральный комитет Компартии Белоруссии (ЦК КПБ) издал специальное "Обращение" к населению оккупированных районов. "Немецкие разбойники, - указывалось в этом документе, - хотят по мобилизации собрать наиболее здоровое белорусское население, чтобы затем уничтожить его. Для этого они во многих местах Белоруссии и Польши устроили лагеря смерти, куда загоняют тысячами собранных под разными предлогами людей" [43].

ЦК КПБ призывал белорусский народ не поддаваться ни на какие провокации оккупантов, всеми силами и средствами срывать их планы. "Партизаны и партизанки, говорилось далее в "Обращении", - помогайте населению уклоняться от немецкой мобилизации. Разъясняйте всем, что объявленная... мобилизация - новый кровавый план уничтожения белорусского народа...Уничтожайте команды, которые загоняют народ на призывные пункты, громите призывные пункты"[44].

Подпольные органы Компартии и командование партизанских отрядов положили "Обращение" ЦК в основу своей повседневной политико-агитационной и организационной работы. Оно было отпечатано в десятках тысяч экземпляров и распространено среди жителей. Так, за время проведения мобилизации в БКА, в южных районах Минского округа партизаны распространили 62 тыс. экземпляров листовок и 54 тыс. экземпляров газет с текстом "Обращения". Подпольные организации Белостокского округа за март-апрель 1944 г. издали большим тиражом 11 названий листовок с призывом к населению не вступать в БКА [45].

Одновременно с разъяснительной и агитационной работой подпольные организации и партизанские отряды повсеместно громили призывные пункты БКА, устраивали кордоны, с целью не пропустить призывников на эти пункты, физически уничтожали членов окружных или районных мобилизационных комиссий. Во многих случаях имели место нападения на уже сформированные, но еще не вооруженные, батальоны БКА, в результате которых наиболее активные белорусские офицеры и унтер-офицеры уничтожались, а рядовые распускались по домам или включались в партизанские отряды. Такие случаи, например, имели место в ряде районов Новогрудского, Слонимского и Барановичского округов [46].

Со временем, такая активность партизан стала приносить свои плоды. Так, на призывной пункт в поселке Городок Барановичского округа явилось всего несколько человек. Чтобы предотвратить срыв мобилизации, немцы направили в близлежащие населенные пункты большой отряд полиции. В ходе облавы удалось схватить около 100 человек и пригнать их на призывной пункт. Однако уже в первую ночь 37 из них бежали к партизанам. В других же районах ситуация выглядела еще хуже [47].

Как было сказано выше, по плану развертывания БКА в каждом районе должен был быть сформирован один батальон численностью 500-600 человек. Однако, как из-за препятствий со стороны немцев, так и из-за деятельности партизан, в некоторых батальонах было только по 80-100 человек [48].

Другим следствием подрывной работы партизан стал переход на их сторону уже сформированных частей БКА. Так, по данным Штаба БКА, только за март-апрель 1944 г. имели место следующие случаи:

• в ночь на 19 марта 1944 г. партизаны совершили нападение на немецкий гарнизон в деревне Яворская Руда Барановичского округа. Находившийся в гарнизоне отряд БКА не оказал никакого сопротивления, а 66 его солдат перешли на сторону партизан;
• в начале апреля 1944 г. партизаны разгромили немецкий гарнизон в поселке Остров Барановичского округа, в результате чего 28 находившихся в гарнизоне солдат БКА стали партизанами;
• за время боев с партизанами, из отряда БКА, сформированного в поселке Лапичи Минского округа, к партизанам перешло около 300 чел.;
• в Плисском районе Минского округа только за две недели марта 1944 г. из местного батальона на сторону партизан перешло 82 чел.;
• из Вилейки местный окружной начальник БКА сообщал о переходе на сторону партизан 70 чел. [49].

Кроме вышесказанного, партизаны засылали в батальоны БКА своих агентов, которые старались разложить их личный состав. С одной стороны они говорили, что "когда Советская власть вернется в Белоруссию, от расплаты не уйдет ни один предатель". С другой же стороны, они обещали "от лица народной власти прощение всем, кто вовремя одумается". В результате, в политическом обзоре БЦР по Минскому округу за март 1944 г. отмечалось, что у солдат БКА подавленное настроение, почти все думают, что они будут отправлены на фронт. Многие, особенно из насильно мобилизованных, морально разложены. В другом обзоре говорилось, что "после призыва почти каждый подал заявление об освобождении из рядов БКА, измышляя всевозможные причины, по которым не может оставаться в этих рядах" [50].

23 июня 1944 г. Красная Армия начала операцию "Багратион", которая закончилась разгромом немецкой группы армий "Центр". В хаосе отступления многие подразделения БКА оказались лишенными руководства, связь между Штабом БКА и большинством батальонов была полностью потеряна. Некоторые батальоны приняли бой с передовыми частями Красной Армии и были разгромлены, другие - распущены немцами, а третьи -наиболее боеспособные - смогли в полном порядке отступить в Польшу [51]. Саперные батальоны БКА, которые находились под юрисдикцией вермахта, были эвакуированы в Бедруск под Познанью (западная Польша). Там все эти 6 батальонов были реорганизованы в 2 строительных батальона и, без ведома БЦР, включены в состав сухопутных войск вермахта. Впоследствии, оба строительных батальона были переброшены на Западный фронт, где и находились до конца войны.

Выводы из данного исследования. В целом, приходится согласиться с немецким историком Н. Мюллером, который писал, что "кампания по организации БКА... закончилась неудачно" [52]. Военные цели, из-за которых она создавалась немцами, достигнуты не были. За редким исключением, им не удалось сформировать сколько-нибудь боеспособные и морально устойчивые части. Однако была достигнута белорусская, политическая цель. Как писал впоследствии Кушель, "проведение мобилизации в Белоруссии представительством белорусского народа, каким тогда являлся БЦР, было необыкновенно важным делом. Это был первый факт в истории Белоруссии, когда белорусский народ призывался в белорусские войска белорусской властью" [53]. Естественно, это событие оказало сильное влияние на рост национального самосознания белорусов.

Перспективы дальнейшего исследования проблемы зависят от разработки действительно научной методологии, при помощи которой можно было бы непредвзято и всесторонне подойти к рассмотрению всех вопросов, связанных с такой неоднозначной темой в истории второй мировой войны, как иностранные добровольческие формирования в германских вооруженных силах. Исходя из сказанного, наша статья является (не претендуя на всеобъемлющую полноту) попыткой разработать такую методологию и определить основные ключевые моменты в исследовании этой и смежных тем. Поскольку же в современной белорусской исторической науке на вопросы коллаборационизма явно преобладает точка зрения советской историографии, то, как это не прозвучит парадоксально, их разработкой плодотворнее всего можно заниматься за пределами Белоруссии.

Літаратура:

• [1] Раманоўскі. В. Саўдзельнікі ў злачынствах. - Мінск: Беларусь, 1964; Аржаева Л.В., Доморад К. И, Игнатенко ИМ. Всенародная борьба в Белоруссии против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны: В 3 т. - Минск: Беларусь, 1984. - Т.З; Віцьбіч Ю. Антыбальшавіцкія паўстаньні i партызанская барацьба на Беларусі - Нью-Ёрк: БіНіМ, 1996; Шнэк У. Беларуская Краевая Абарона. Уніформа i адзнакі. Ілюстраваны альбом. - Мельбурн: Выданьне Беларускага Вызвольнага Фронту, 1984; Юрэвіч Л. Партрэт беларускага военачальніка і палітычнага дзеяча Барыса Рагулі на фоне яго эпохі - Менск: ARCHE, 1999; Соловьев А.К. Белорусская Центральная Рада: создание, деятельность, крах. - Минск: Наука и техника, 1995; Клыковская Т. Обреченный эскадрон: в 1942 г. они мечтали создать национальные белорусские войска // Черная пятница. - Минск, 1998. -№173.-15 октября; Гардзіенка А. Вайсковец // Наша Ніва. - 2000. - №15(172). - 10-16 красавіка; Ерш С. Усевалад Родзька. Правадыр беларускіх нацыяналістаў. - Мінск: Голас Краю, 2001; Его же. Забыты беларускі вайсковы дзеяч // Голас Камбатанта. - 2000. - №5. - .Лістапад-сьнежань.
• [2] Островский, Радослав (1887 - 1976), белорусский политический деятель. В 1917 г. комиссар Временного правительства в Слуцком повете, участник 1-го Всебелорусского конгресса (1918). В 1924-1936 гг. директор белорусской гимназии в Вильнюсе. В 1941-1943 гг. работал в органах белорусского самоуправления в Брянском, Смоленском и Могилевском округах. С декабря 1943 г. президент БЦР -"центральной инстанции местной белорусской администрации". С лета 1944 г. в эмиграции, где продолжал политическую деятельность, занимая и далее пост президента БЦР.
• [3] Кушаль Ф. Спробы стварэнъня Беларускага войска. - Мінск: БГА, 1989. - С. 5 (далее все ссылки по тексту приводятся по рукописи данного издания, хранящейся в архиве автора).
• [4] Готтберг, Курт фон (1896-?), один из руководителей оккупационного режима на территории СССР, СС-обергруппенфюрер, генерал полиции и войск СС (с 30.06.1944 г.). С 1933-1934 гг. на командных должностях в аппарате СС. С начала 1942 г. фюрер СС и полиции генерального округа "Белоруссия". Организатор жесточайшего террора против мирного населения Белоруссии. 27.09.1943 г. после убийства партизанами генерального комиссара "Белоруссии" В. Кубе, принял на себя исполнение его обязанностей. С 24.03.1943 г. главный фюрер СС и полиции "России-Центр" (занимал эту должность одновременно с двумя предыдущими). В конце 1944 г., после эвакуации из Белоруссии, назначен командующим 12-м армейским корпусом СС.
• [5] Аржаева Л.В., Доморад К.И., Игнатенко ИМ. Указ. соч. - С. 183.
• [6] Кушаль Ф. Указ. соч. - С. 5.
• [7] Там же. - С. 6.
• [8] Кушель, Франц (16.02.1895 - май 1969), белорусский военный и политический деятель. В 1916 г. окончил пехотное училище в Вильнюсе. Участник первой мировой войны - штабс-капитан Русской императорской армии. В период с 1917 по 1921 г. участник ряда белорусских антикоммунистических формирований, воевавших на стороне Польши. С 1921 по август 1939 г. капитан Польской армии. С августа 1939 по январь 1941 г. в плену в СССР. С мая 1942 г. начальник курсов по подготовке офицеров белорусской полиции (Минск). С августа 1943 г. "главный опекун" белорусской полиции. С февраля 1944 г. в чине майора начальник Штаба БКА. С июля 1944 г. в эмиграции в Германии. 28.04.1945 г. в районе Айзенштадта (Чехия) сдался в плен американцам. С 1950 г. в эмиграции в США, где в чине генерал-майора занимал пост "военного министра" при БЦР. Являлся автором нескольких работ по военной истории Белоруссии.
• [9] Командиры второй мировой войны I Авт.-сост. А.Н. Гордиенко. - Минск: Литература, 1998. -С. 309.
• [10] Кушаль Ф. Указ. соч. - С. 7.
• [11] Там же. - С. 7.
• [12] Национальный архив Республики Беларусь, Минск (далее - НАРБ), ф. 382, оп. 1, д. 8, л. 3-4.
• [13] Аржаева Л.В., Доморад К.И., Игнатенко ИМ. Указ. соч. - С. 184.
• [14] НАРБ, ф. 382, оп. 1, д. 8, л. 3.
• [15] НАРБ, ф. 382, оп. 1, д. 8, л. 4; Немецко-фашистский оккупационный режим (1941-1944). Сб. статей / Под общ. ред. Е.А. Болтина. -М.: Политиздат, 1965. -С. 63.
• [16] Шнэк У. Указ. соч. - С. 10.
• [17] Там же. - Дакуманты.
• [18] Командиры второй мировой войны... - С. 309.
• [19] Кушаль Ф. Указ. соч. -С. 8,11.
• [20] Романовіч К. У СБМ я загартуваўся ў спрауднага патрыёта // Наша Ніва. - 1997. - №33(94). - 17 лістапада; Юрэвіч Л. Указ. соч. -С. 3-32.
• [21] Командиры второй мировой войны... - С. 309.
• [22] Микула, Виталий (1913 - 1944), белорусский военный деятель. В 1939 г. окончил артиллерийскую школу в Грудзёнце, поручик Польской армии. Участник польско-немецкой войны (сентябрь 1939 г.). С мая 1942 г. заместитель начальника курсов по подготовке офицеров белорусской полиции (Минск). С декабря 1942 г. в чине капитана офицер связи при Белорусском батальоне железнодорожной охраны. В 1943 г. подготовил и издал "Строевой воинский устав". С февраля 1944 г. заместитель начальника Штаба БКА. С лета 1944 г. в эмиграции в Германии. За отказ сотрудничать с русскими офицерами-антикоммунистами убит немцами в концлагере Дахау.
• [23] Кушаль Ф. Указ. соч. - С. 6-7.
• [24] Там же.-С. 11.
• [25] Там же. - С. 7.
• [26] НАРБ, ф. 382, оп. 1, д. 8, л. 4.
• [27] Беларускі нацыяналізм: Даведтк / Укладальнік П. Казак. - Мінск: Голас Краю, 2001. -Чэбатарэвіч, Віктар.
• [28] Кушаль Ф. Указ. соч. -С. 10.
• [29] Романович К. Указ. соч.
• [30] Шнэк У. - Дакуманты.
• [31] Белорусский государственный архив кинофо-тофонодокументов, Дзержинск, немецкий альбом №17, фото 61; немецкий альбом №18, фото 46, 49, 51. 53, 60.
• [32] КушальФ. Указ. соч. -С. 9-10.
• [33] Командиры второй мировой войны... - С. 309.
• [34] Радько, Всеволод (1920 - 1946?), белорусский военный и политический деятель. Окончил польскую гимназию им. А. Мицкевича в Новогрудке (1938), а потом унтер-офицерскую школу в Зомброве. Участник польско-немецкой войны (сентябрь 1939 г.), попал в плен, откуда в 1940 г. был освобожден. Возглавил Краковский филиал Варшавского белорусского комитета. С весны 1941 г. сотрудничал с Абвером. С июля 1941 г. начальник городского управления Витебска. Член БЦР, где являлся ответственным за работу с молодежью. С марта 1944 г. в чине лейтенанта командир 15-го батальона БКА. В чине майора политический руководитель Специального де сантного батальона "Дальвиц". Сторонник сближения с движением генерала А.А. Власова. После окончания войны пробрался в Польшу, где был арестован в июне 1945 г. (по другим данным - осенью 1946 г.). В 1946 г. на процессе в Минске приговорен к смертной казни.
• [35] Ёрш С. Усевалад Родзька... - С. 86.
• [36] Кушаль Ф. Указ. соч. -С. 12.
• [37] Аржаева Л.В., Доморад К.И., Игнатенко КМ. Указ. соч. - С. 193.
• [38] Там же.-С. 184.
• [39] Клыковская Т. Указ. соч. - С.З.
• [40] НАРБ, ф. 382, оп. 1, д. 14, л. 37.
• [41] Кушаль Ф. Указ. соч. -С. 9.
• [42] Аржаева Л.В., Доморад К.И., Игнатенко КМ. Указ. соч. - С. 192-193.
• [43] Там же.-С. 185-186.
• [44] Там же.-С. 186.
• [45] Там же.-С. 186.
• [46] Там же.-С. 190.
• [47] НАРБ, ф. 382, оп. 1, д. 3, л. 217, 366.
• [48] Аржаева Л.В., Доморад К.К, Кгнатенко КМ. Указ. соч. - С. 192.
• [49] НАРБ, ф. 382, оп. 1, д. 3, л. 231, 236, 266, 294.
• [50] Там же, ф. 382, оп. 1, д. 3, л. 227; ф. 400, оп. 1, д. 1, л 7.
• [51] Несмотря на то, что в июне 1944 г. БКА как организованная сила фактически перестала существовать, ее история на этом не завершилась. В декабре 1944 - январе 1945 г. белорусские офицеры и унтер-офицеры, которым посчастливилось выжить и добраться до Берлина, были сведены в 1-й Кадровый батальон БКА. Что же касается Минской офицерской школы, то она из Литвы была эвакуирована в Польшу, где большинство ее слушателей вошло в состав Бригады вспомогательной полиции порядка "Зиглинг" (подробнее об этих и других белорусских формированиях см.: Romanko O.V, Munoz A.J. Hitler's White Russian: Collaboration and Extermination in Byelorussian, 1941-1944. - New York: Axis Europa, 2003).
• [52] Мюллер Н. Вермахт и оккупация (1941-1944). - M.: Воениздат, 1974. - С. 271.
• [53] Кушаль Ф. Указ. соч. -С. 5

     1. Полицейские и охранные части.

     2. Формирования Белорусской Центральной Рады.

Полицейские и охранные части

В оккупированной немцами Белоруссии подразделения местной полиции первоначально создавались при городских и поветовых (районных) управах в качестве отделов, однако затем они были переведены в подчинение немецкой охранной полиции (Schutzpolizei). В декабре 1941 г. в Минске были организованы курсы переподготовки для всех полицейских, включая бывших чинов польской полиции и военнослужащих РККА, а в мае 1942 года был открыт инструкторский курс минской полиции, фактически - школа белорусских унтер-офицеров. В августе 1943 г. приказом начальника сил СС и полиции Готтберга "главным опекуном" (Hauptbetrauber) всей белорусской полиции порядка был назначен бывший капитан польской армии Ф. Кушель. Всего же на территории генерального округа "Белоруссия" насчитывалось в этот время около 20 тыс. полицейских.

Практически все время оккупации на территории Белоруссии существовали сельские отряды самообороны, созданные местными жителями для защиты от грабежей, иногда поддерживаемые партизанами, а чаще немцами, вынужденными мириться с их существованием. Создание таких отрядов, как, например, сформированного в Новогрудке Б. Рагулей кавалерийского эскадрона, облегчалось наличием большого количества оружия, оставленного Красной Армией, а также тем, что в центральных и западных районах Белоруссии советские власти не успели провести мобилизацию; военнопленные же красноармейцы белорусского происхождения отпускались немцами из лагерей домой.

На востоке Белоруссии, в Смоленской и Брянской областях также действовали вооруженные организации белорусских националистов. Главными организаторами мобильных отрядов полиции, именовавшейся в тыловом районе группы армий "Центр" службой порядка (Ordnungsdienst, сокр. OD - "оди"), стали эмигранты Д. Космович и М. Витушка. Для привлечения населения к борьбе с партизанами был применен комплекс мер, таких, как освобождение жителей районов от повинностей и налогов, запрещение реквизиций. Из местных были организованы конные и пешие отряды по 100-150 человек, командирами которых назначались офицеры, специально освобожденные из лагерей военнопленных. Постепенно формировались батальоны полиции, создавалась система охраны важных объектов. Общая численность отрядов "оди" в Смоленском округе выросла до 3 тыс. человек.

Летом 1942 г. в Минске началось формирование белорусских батальонов "шума". Каждый батальон состоял из четырех рот и насчитывал по штату 501 человек. В соответствии с приказом начальника СС и полиции от января 1943 г. в каждом батальоне требовалось иметь 8 немецких офицеров и 58 унтер-офицеров. Незнание немецкими командирами белорусского языка, нежелание воспользоваться помощью органов самоуправления при наборе кадров и игнорирование советов белорусских офицеров приводили к негативным результатам: по свидетельству Ф. Кушеля, в 49-м батальоне из-за роста случаев дезертирства немцы были вынуждены назначить на должности командиров взводов и рот офицеров с минских курсов. Только после этого ситуация в батальоне улучшилась, и он смог принять участие в боевых действиях.

Формирование второй волны полицейских батальонов началось в сентябре-октябре 1943 г. В Барановичском, Слонимском и Слуцком округах, где формировались 48-й и 60-й батальоны, а также 36-й полицейский стрелковый полк, была объявлена частичная мобилизация, проведение которой было поручено местной белорусской администрации. Мобилизация дала неожиданный результат - на нее откликнулось столько призывников, что часть из них пришлось переправлять в другие местности Белоруссии, где также планировалось создавать батальоны. Третья волна формировалась в феврале-марте 1944 г. Всего же было сформировано 11 белорусских батальонов "шума" (номера: с 45-го по 49-й, 60-й, с 64-го по 67-й и 69-й), в составе которых служило свыше 3 тыс. человек.

Часть отступивших летом 1944 г. вместе с немцами белорусских полицейских батальонов (60, 64 и 65-й) и отрядов самообороны были включены в состав бригады под командованием оберштурмбаннфюрера Г. Зиглинга, переформированной в августе-сентябре в 30-ю гренадерскую дивизию войск СС (русская № 2). Дивизия состояла из четырех (затем из трех - 75, 76 и 77-ю) полков, 56-го артиллерийского и 68-го казачьего кавалерийского дивизионов. В сентябре 1944 г. это соединение было переброшено на Западный фронт для борьбы с французскими партизанами и англо-американскими войсками и понесло большие потери, главным образом из-за дезертирства. Многие солдаты-белорусы поодиночке и группами с оружием в руках переходили па сторону противника, чтобы продолжить затем свою службу в польской армии Андерса. В декабре 1944 г. дивизия была расформирована, а остатки ее личного состава влились в ряды 1-й дивизии РОА.

Бойцы Белорусской Самообороны в караульном помещении, 1941 г. Одеты в гражданскую одежду. У одного из бойцов - австрийский шлем образца 1917 г. Вооружены автоматом ППД, карабином Мосина и винтовкой АВС

Белорусская Самооборона. В рамках мероприятий, направленных на привлечение местного населения к активному сотрудничеству с оккупационными властями, генеральный комиссар Белоруссии В. Кубе 29 июня 1942 г. опубликовал проект создания Корпуса Белорусской Самообороны ( Беларускай Самааховы, БСА), формирование которого было поручено органам местного самоуправления. Руководитель курсов подготовки полиции в Минске Ф. Кушель на основе проекта Кубе разработал план, по которому, предусматривалось создание Корпуса из трех дивизий. Штаб Корпуса должен был находиться в Минске, а штабы дивизий - в крупных центрах генерального округа - Минске, Барановичах и Вилейке.

Командующий силами СС и полиции Ценер, ознакомившись с планом, отдал 15 июля 1942 г, приказ о формировании Корпуса, однако полностью изменил структуру этого формирования. Согласно плану Ценера, предусматривалось создание сети антипартизанских подразделений по всему генеральному округу. В каждом районе набиралось добровольческое подразделение БСА силой от роты до батальона, которое подчинялось немецкой полиции. Шефом БСА был назначен глава Белорусской Народной Самопомощи (санкционированной оккупантами организации, призванной защищать интересы местного населения) И. Ермаченко, а начальником штаба - подполковник Я. Гутько. Для подготовки соответствующего количества командных кадров были организованы минские офицерские курсы, на которых прошли обучение 272 офицера. Многие офицеры были распределены инструкторами унтер-офицерских школ. По всему генеральному округу были открыты курсы, подготовившие несколько тысяч унтер-офицеров.

Погоны Белорусской краевой обороны (БКА), введенные во второй половине апреля 1944 г.: 1 - стрелец; 2- старший стрелец; 3 - дружино-вый; 4 - звязовый; 5 - старшина; 6 - стяжный; 7 - лейтенант; 8 - старший лейтенант; 9 - капитан; 10 - майор; 11 - подполковник; 12 - полковник

Всего в ряды Самообороны влилось около 15 тыс. человек, причем в некоторых местностях набор осуществлялся путем мобилизации. Всего было организовано 20 батальонов и несколько небольших подразделений, часть которых подчинялась окружному командованию немецкой полиции, а некоторые являлись самостоятельными формированиями. Вопросы обеспечения частей БСА обмундированием и вооружением так и не были решены. Все командиры и бойцы ходили в своей одежде, часто в лаптях, а оружием себя обеспечивали самостоятельно, собирая его в лесах, покупая и выменивая у немецких и итальянских солдат и даже партизан. Полицией безопасности СД по договоренности с БСА был сформирован 13-й белорусский полицейский батальон при СД. Эта часть была создана в январе 1943 г. при помощи белорусской администрации из добровольцев Бобруйского, Полоцкого, Барановичского, Молодечненского и Брестского округов, и большую часть офицерских должностей занимали в ней белорусы. Солдаты были хорошо вооружены и экипированы. К осени 1943 г. это формирование имело большой опыт борьбы с партизанами, насчитывало 1 тыс. человек и было одной из наиболее боеспособных антипартизанских частей в Белоруссии.

Другим формированием, созданным при помощи БСА, был батальон железнодорожной охраны, насчитывавший также около 1 тыс. человек. Отдельные подразделения батальона использовались по своему назначению, будучи разбросанными по всей территории Белоруссии.

Руководство СС и полиции Белоруссии, находившееся в конфликте с гражданской администрацией В. Кубе, усматривало в БСА угрозу германским интересам и всячески препятствовало ее развертыванию, обеспечению оружием и обмундированием, что, в свою очередь, отрицательно сказывалось на моральном состоянии и надежности личного состава Самообороны. В апреле 1943 г. после съезда представителей местного самоуправления, на котором был открыто поставлен вопрос о предоставлении Белоруссии независимости, Белорусская Самооборона была расформирована, а ее личный состав перешел в подчинение полиции порядка, охраны железных дорог, влился в состав полицейских батальонов, местных белорусских отрядов с неопределенным статусом или был отправлен на принудительные работы в Германию.

С. Дробязько, А. Каращук

1. Полицейские и охранные части.
2. Формирования Белорусской Центральной Рады.

Формирования Белорусской Центральной Рады.

В декабре 1943 г. с санкции оккупационных властей была создана Белорусская Центральная Рада (БЦР) во главе с лидером белорусских националистов Р. Островским. Очередным шагом в развертывании белорусских формирований стало создание национальных вооруженных частей, подчиненных общему руководящему белорусскому органу, и 23 февраля 1944 г. обергруппенфюрер СС Готтберг, исполнявший обязанности Генерального комиссара после гибели в сентябре 1943 г. Кубе, одобрил предложение президента БЦР о создании Белорусской краевой обороны (БКА). При БЦР было организовано главное управление БКА, возглавляемое Кушелем, а в округах назначены окружные коменданты, которые должны были организовать работу призывных комиссий.

Приказ о создании БКА был издан 6 марта 1944 г. Мобилизация проводилась в два потока: 7 марта началась мобилизация офицеров (до 57 лет включительно) и младшего командного состава (до 55 лет). Таким образом, формировалась основа будущих батальонов, которая готовила условия для приема солдатской массы. На 10 марта была назначена мобилизация рядового состава. Призыву подлежали мужчины 1908-1924 гг. рождения. Уклонение от призыва каралось смертной казнью. В общей сложности на призывные пункты пришло более 40 тыс. человек, однако их призыв мог сорвать работу многих предприятий, и окружные комиссары отсеяли больше 50% из них.

В конце марта БКА насчитывала 21 629 человек в составе 34 батальонов. Всего же было создано 39 стрелковых и 6 саперных батальонов, каждый численностью не менее 600-800 человек. Саперные батальоны (1, 2, 6, 7, 9 и 11 -й; остальные из 12 запланированных так и не были сформированы) были подчинены непосредственно вермахту, местом их расквартирования стали Борисов (1 батальон), Минск (2 батальона), Слуцк (2 батальона) и Барановичи (1 батальон). В полном составе в БКА вошли некоторые белорусские батальоны "шума", отряды полиции порядка и различные белорусские формирования, созданные по инициативе населения. Общая численность частей БКА, по некоторым данным, превышала 30 тыс. человек, из них примерно 20 тыс. новобранцев.

Батальоны БКА принимали активное участие в антипартизанских операциях вплоть до июля 1944 г. Их командиры, согласно приказу главного управления БКА от 27 мая 1944 г. должны были согласовывать свои действия с немецкими властями на местах, но часто такая связь была номинальной. Хотя подготовка солдат и офицеров БКА не была достаточно хорошей, некоторые из этих частей смогли успешно противостоять партизанским отрядам. В числе операций, в которых принимали участие батальоны БКА совместно с силами СС и полиции, следует отметить операцию "Фрюлингсфест" ("Праздник весны"), проведенную в районе Полоцка и Лепеля, в которой советские партизаны понесли большие потери.

Лейтенант БКА. На кителе и кепи знаки различия, введенные в апреле 1944 г.

23 июня 1944 г. советские войска начали операцию "Багратион". В хаосе отступления подразделения БКА оказались совершенно лишенными руководства, связь между главным управлением и многими батальонами была полностью потеряна. Отдельные батальоны приняли бой с передовыми частями советских войск и были разгромлены, другие - распущены своими командирами, третьи смогли отступить на Запад вместе с отходящими частями вермахта и влились впоследствии в бригаду Зиглинга.

Солдаты БКА на учебных стрельбах, 1944 г. Одеты в модифицированную униформу "общих СС"

Важнейшими направлениями деятельности БЦР на завершающем этапе войны стали реорганизация частей БКА и пополнение белорусских военных формирований за счет вербовки новых солдат, создание вспомогательных контингентов для использования их в системе обороны Германии, организация антисоветского партизанского движения на территории Белоруссии. Первоначально предполагалось переформировать БКА в Белорусский легион. В рамках подготовки к этой реорганизации в сентябре 1944 г. в Берлине был создан первый кадровый батальон БКА (422 человека) под командованием капитана П. Касацкого, ставший резервом и школой офицерских кадров для будущих частей.

Тогда же из числа завербованных "Службой Никкеля" при участии "Союза Белорусской Молодежи" в качестве "помощников ПВО" 2354 молодых белорусов (по другим данным - около 5 тыс.) были отобраны группы для обучения в зенитно-артиллерийской школе. После окончания курса учебы их включили в состав частей противовоздушной обороны Берлина, причем в качестве отдельных белорусских подразделений. Один из саперных батальонов БКА (11-й) был направлен на строительство фортификационных сооружений на Западном фронте. Принимали участие в сражениях конца войны и члены БСБ ("Беларускай службы бацькаушчыне" - Белорусской службы родине), аналога немецкой Имперской службы трудовой повинности, занимавшейся воспитанием и трудовым обучением молодежи до 20 лет. Батальон БСБ был эвакуирован из Слонима, и после обучения в лагере Эгер (Судеты) его члены были распределены по частям немецкой армии, сражавшимся на Восточном и Западном фронтах и в Италии, часть из них попала в 30-ю дивизию СС.

Вместе с созданием крупных военных формирований Белорусская Центральная Рада развернула широкомасштабную деятельность по набору и обучению белорусских разведывательно-диверсионных групп. В июле-августе 1944 г. в распоряжение БЦР был передан центр подготовки абвера в Дальнице (Восточная Пруссия), который получил большое пополнение из эвакуированных батальонов БКА. В первых числах апреля 1945 г. было достигнуто соглашение с представителями спецслужб Третьего рейха под руководством штурмбаннфюрера СС О. Скорцени о развертывании на базе этого центра специального батальона "Дальвиц" численностью до 700-800 человек.

Кроме того, на переговорах представителей БЦР и СС было достигнуто соглашение о формировании новой 30-й дивизии войск СС (Белорусской № 1), именовавшейся также штурмовой бригадой СС "Беларусь". Командиром дивизии назначался немец, однако дивизионный штаб был смешанного состава, а на должности командиров полкового уровня и ниже утверждались белорусы. Командный язык в дивизии, в отличие от "русской № 2", также был белорусским. До конца войны в Гиршау (Бавария) было сформировано лишь 3 батальона (1094 человека), которые 30 апреля 1945 г. во главе в подполковником Кушелем перешли на сторону американцев

С. Дробязько, А. Каращук29.04.2008

Ворота минской электромельницы

Бригадэнфюрер СС Карл Ценер (слева), гауляйтер Генрих Лёзе и Вильгельм Кубэ (справа)

Здание генерального комиссариата Беларусь

Вечеринка немецких офицеров в Минске

Вильгельм Кубэ

Вильгельм Кубэ поздравляет белорусских девушек

Вильгельм Кубэ с женой посещает усадьбу в Прилуках

Выступает детская художественная самодеятельность

Выступает детская художественная самодеятельность

Городской театр

Генрих Гимлер с рабочим визитом в Менске. Фон - Минский Дом правительства. Лета 1941.

Генрих Гимлер посещает лагерь военнопленных в Минске

Генеральный комиссар Вильгельм Кубэ (слева), бригадэнфюрэр СС Карл Ценер (в центре)

Группа немецких офицеров отдыхает в Лошицком парке

Группа немецких чиновников и офицеров. У центре Вильгельм Кубе

Группа немецких чиновников. Крайний слева - Альфред Меер, заместитель Розенберга на восточных территориях

Дети чистят сапоги немецкого солдата около здания местной парикмахерский

Детский праздник в Минске. Лето 1942

Девушки из числа немецкого персонала принимают солнечные ванны

Делегация минского молочного завода празднует Первомай. 1943

Жена Вильгельма Кубэ, Анита

Курт фон Готберг приветствует Родослава Астровского

Курт фон Готберг в сопровождении Всеволода Родьки и Михаила Гонька осматривает строй

Курт фон Готберг вручает подарки молодым колядовщикам

Минск. Вид на Дом офицеров

Минск. Вид на перекресток улиц Маркса и Ленина

Минск. Район плошади Якуба Коласа

Минск. Центр горада

Минский вокзал

Немецкая гулянка в пригороде Минска

Немецкие военные в закрытом храме

Немецкие солдаты перед зданием радиокомитета Минска

Немецкие тыловые части входят в Минск

Казненная партизанка в Александровском сквере напротив Дома офицеров

Казненный подпольщик

Казненный партизан в Александровском сквере напротив Дома офицеров

Казненный партизан в Александровском сквере напротив Дома офицеров

Казненные партызаны: Маша Брускина, Кирилл Трус и Владимир Щербацевич. 26 октября 1941г.

Похороны Вацлова Ивановского

Открытие Второго всебелорусского конгресса в Минске

Первомай 1943 года в Минске

Первомай 1943 года в Минске: раздача бесплатных обедов

Первомай 1944 года в Минске

Выступает Курт фон Готберг. Сзади Всеволод Родька

Пропагандистский митинг

Пропагандистский митинг в Минске

Разбор руин в Минске

Разбор руин в Минске. Улица Ленина

Угол улиц К. Маркса и Ленина

Сотрудница Генерального комиссариата Беларуси

Святодухов собор

В генеальном комиссариате Беларусь

Участницы массовых народных гуляний. Минск, 1942

Торжественный пуск минского трамвая

Ставка Белорусской центральной рады в здании нынешнего театра имени Янки Купалы, Минск, июнь 1943 

Парад Белорусской краевой обороны возле нынешнего Дома правительства, Минск, июнь 1944

Крыніца: Часопіс ARCHE N5 2008

Мало кто знает, что во время русско-японской войны 1905 года на Сахалине действовали партизанские отряды. И хотя их роль и успехи были не столь значительными, как предполагалось, но без рассказа о них история русского партизанского движения будет не полной.

КОНЦУ XIX века внимание ведущих мировых держав обратилось на Дальний Восток, прежде всего на Корею и Маньчжурию. Когда в 1894 году Япония разгромила китайскую армию и флот, а затем потребовала передачи ей Ляодунского полуострова, ей воспротивились Россия, Франция и Германия. Чтобы упрочить свое положение в этом регионе, в 1896 году Россия заключила с Китаем оборонительный союз, который предоставил ей право на строительство Китайско-Восточной железной дороги. Еще через два года царское правительство смогло арендовать Квантунский полуостров сроком на двадцать пять лет и постаралось превратить Порт-Артур в основную русскую морскую базу на Дальнем Востоке. В то же время Англия смогла захватить порт Вэйхайвэй, а Франция получила крупную концессию в Южном Китае. Короче говоря, к началу века Китай был фактически поделен мировыми лидерами на сферы влияния.
К 1903 году основные военные приготовления были закончены, и Япония перешла к открытым провокациям. Приграничные русские территории были буквально наводнены шпионами, и неудивительно, что японское командование было хорошо осведомлено о состоянии русской армии и флота и о положении в крепостях. В целом Россия не была подготовлена к войне: все необходимое для дальневосточной армии перевозилось через всю страну, за тысячи километров, так как на Дальнем Востоке не было никаких промышленных предприятий. Маньчжурская магистраль Сибирской железной дороги еще не была закончена, и ее пропускная способность была очень небольшой. Порт-Артур с суши был укреплен довольно плохо, Тихоокеанская эскадра недостаточно укомплектована, а армия и флот вообще не были подготовлены к активным военным действиям.
Малочисленные и слабо вооруженные русские войска, находившиеся на Сахалине, не могли оказать серьезного сопротивления японским частям. Поэтому закономерно, что в умах местных военных чиновников возникла мысль о развертывании партизанской борьбы при появлении превосходящих сил противника.

САХАЛИН давно привлекал к себе внимание Японии, так что неудивительно, что вскоре после начала боевых действий японское командование постаралось принять меры для взятия под свой контроль этого района.
Генерал Ляпунов, военный губернатор Сахалина, в самом начале войны разработал план обороны Южного Сахалина, где партизанским способам ведения борьбы отводилось основное место. В своем плане Ляпунов исходил из того, что длительная оборона острова невозможна, что означает необходимость отступить под напором превосходящих сил противника и организованно переходить к партизанским действиям. Нужно отметить, что природные условия Сахалина и в самом деле благоприятствовали ведению партизанской войны: здесь преобладала сильнопересеченная местность, а также имелись многочисленные леса и горы. План предусматривал не просто создание войсковых партизанских отрядов, но и развертывание массового – насколько позволяла эта малонаселенная местность – партизанского движения.
На Сахалине к началу войны было чуть больше тридцати тысяч жителей, преимущественно ссыльнопоселенцев. Первоначально по плану Ляпунова было сформировано пять отрядов.
Отряд полковника Арцишевского (в составе 415 человек при восьми орудиях и трех пулеметах) должен был действовать в окрестностях поселка Корсаковский. Отряду штабс-капитана Грото-Слепиковского (190 человек и один пулемет) назначен был район от села Чеписаны до озера Тунайчи; отряду капитана Полуботко (160 человек) – окрестности села Севастьяновка, отряду штабс-капитана Даирского – район села Петропавловское, а отряду капитана Быкова – район Найбучи.
Всем партизанским отрядам были точно указаны районы действий, для них в тайге были заранее заложены склады с продуктами и боеприпасами – это говорит о вполне серьезном подходе к подготовке партизанской войны. В то же время, как показали дальнейшие события, ни тщательно разработанный план, ни серьезная материальная подготовка базирования не смогли превратить действия отдельных войсковых отрядов в массовое партизанское движение.
23 июня 1905 года японская эскадра в составе пятидесяти трех судов направилась к мысу Анила. Известие об этом было немедленно послано во все армейские партизанские отряды. 7 июля в 9 часов утра началась высадка японского десанта на восточном берегу залива Анива между селами Мерея и Савина Падь.
Около трех часов дня возле мыса Эндума показался японский отряд миноносцев из четырех единиц. Береговая батарея лейтенанта Максимова вступила с ними в бой, в ответ японцы беглым огнем сумели зажечь несколько зданий в Корсаковском. Через пятнадцать минут появился еще один отряд миноносцев из семи кораблей, который вступил в перестрелку с русской береговой батареей. Командир батареи Максимов приказал сосредоточить огонь на одном миноносце, в результате чего тот был вынужден уйти в море. В конце концов все японские корабли отошли в море, но обстрел берега продолжили. В результате этой артиллерийской дуэли орудия батареи были серьезно повреждены, поэтому лейтенант Максимов, выполняя приказ Арцишевского, сжег погреба со снарядами, взорвал орудия и двинулся к русским позициям в районе Соловьевки, сжигая по пути все плавсредства. Вскоре туда же отошел и весь партизанский отряд, оставив возле поселка Корсаковский небольшой конный отряд Беккаревича для наблюдения за японцами.
Рано утром 25 июня эти конные разведчики сообщили, что поселок заняли японцы, а уже к половине восьмого утра два вражеских контрминоносца вошли в бухту Лососей и стали обстреливать позиции возле Соловьевки с фланга и с тыла. Это заставило отряд Арцишевского оставить свои позиции и отойти к Хомутовке.
Арцишевский опасался окружения, поэтому продолжал отступать к селу Дальнее, в глубь острова, приказав кавалеристам Беккаревича вернуться в поселок Корсаковский и напасть на японцев. Беккаревич выяснил, что два вражеских полка вышли из Корсаковского и двинулись в северном направлении. Примерно в то же время японцы прислали письмо с предложением сдаться, но ответа от Арцишевского не получили.

К 11 июля отряд занял позицию у села Дальнее и попытался оказать противнику сопротивление, но японцы обошли его с флангов, и, чтобы избежать окружения, Арцишевский отступил к реке Муравченка. Все тяжелое оружие – орудия и пулеметы – пришлось привести в негодность, поскольку боеприпасы все равно кончились. Полурота, оставленная для прикрытия отхода, была рассеяна, а остатки ее захвачены в плен. Японцы прижали отряд к реке и подвергли непрерывному обстрелу. Наконец 14 июля командир отряда Арцишевский начал переговоры о капитуляции, а через два дня весь этот партизанский отряд в сто тридцать пять человек сдался в плен.
Отряд под командой Грото-Слепиковского продержался немного дольше. Когда японская эскадра, направлявшаяся к Корсаковскому, прошла мимо села Чеписаны, где находился отряд, его командир, опасаясь быть отрезанным от своих баз, отошел в тайгу. Здесь, в районе озера Тунайчи, партизаны пробыли до 15 июля. После этого отряд переправился на лодках к своему первому складу. При этом русские партизаны попутно вели разведку и небольшие бои с японцами.
Перед рассветом 2 августа японский отряд в четыреста человек выдвинулся к русским укреплениям. Началась интенсивная перестрелка, в результате которой японцы были вынуждены отступить. Грото-Слепиковский послал разведку в село Дубки, чтобы связаться с отрядом Быкова и выйти на соединение с ним. Но разведка наткнулась на засаду, и связь установлена так и не была. Рано утром 10 августа большой отряд японцев при поддержке артиллерийской батареи атаковал партизан. Обстрел продолжался больше двух часов, во время него Грото-Слепиковский погиб. После этого отряд, оставшийся без командования, сдался в плен.
Возглавлявший находившийся в районе села Севастьяновка партизанский отряд капитан Полуботко увидел, что недалеко от него японцы сосредоточили значительные силы, а сильнопересеченная местность в случае чего будет мешать его маневрам. Поэтому он решил идти на соединение с отрядом Арцишевского. Сначала партизаны двинулись к селу Христофоровка, но затем, узнав, что село уже занято японцами, повернули на Владимировку.
Ночью в отряде неожиданно началась паника, часть солдат при этом просто убежала в тайгу. На следующий день отряд подошел к Владимировке, но и это село тоже оказалось уже занятым противником. Тогда командир отряда потерял самообладание: он приказал солдатам составить винтовки в козлы и объявил о своем решении сдаться японцам. Часть солдат сдаваться отказалась и потребовала двигаться на соединение с отрядом Арцишевского. Однако капитан заявил, что у него болят ноги и поэтому идти дальше он не в состоянии. Пока шли эти разговоры, японцы тихо окружили стоянку. Тогда некоторые солдаты, захватив свои винтовки, ушли в тайгу, а остальные во главе с Полуботко сдались врагу. Явное малодушие командира привело к провалу плана действий и позорной капитуляции.
Не смог добиться каких-либо боевых успехов и отряд Даирского. Сначала партизаны двигались на лодках по реке Лютога в сторону села Маука, потом захватили две японские рыболовецкие шхуны и вдоль побережья поплыли к селу Корсунай. Примерно через полсотни километров их заметил вражеский крейсер, который немедленно открыл огонь. Уйдя из-под огня, шхуны вошли в устье небольшой речки, где партизаны их бросили и скрылись в высокой траве. Японцы высадили на берег десант, но партизаны не стали вступать в бой.
Штабс-капитан Даирский оставил на берегу взвод для наблюдения за действиями противника, а сам повел отряд вверх по реке. Через четыре дня пути партизаны наткнулись на преграждавшую путь отвесную скалу и, поскольку обойти ее не представлялось возможным, вернулись назад. Но к тому времени на побережье был уже высажен большой японский десант. Тогда Даирский повернул к востоку, пересек горный хребет и вошел в долину реки Найба. Здесь партизаны встретили охотников, от которых узнали, что отряд Быкова ушел на север. Поняв, что соединиться с другими отрядами скорее всего не получится, Даирский двинулся вниз по реке. 30 августа отряд неожиданно столкнулся в тайге с японцами. В завязавшемся бою отряд был окружен и полностью уничтожен.

ДОЛЬШЕ всех на Южном Сахалине продержался партизанский отряд капитана Быкова. Узнав, что возле Корсаковского японцы высадили десант, Быков повел свой отряд к селу Отрадна, где к нему присоединились полсотни бойцов из отряда Полуботко, которые не захотели вместе с ним сдаваться в плен. Узнав от местных жителей о том, что на село Галкино-Врасское движется вражеский конный отряд, Быков недалеко от села Романовское устроил засаду. После интенсивной перестрелки японцы с потерями отошли.
Вскоре от генерала Ляпунова пришло известие, что с Северного Сахалина двигается подкрепление для отряда. Быков повел свой отряд на соединение с ними, но в устье реки Отосан партизаны неожиданно столкнулись с большими силами японцев. После скоротечного боя, где противник потерял около взвода солдат, отряд Быкова дошел до села Сирароко. Здесь партизан ожидала горькая весть о том, что остальных четырех отрядов больше не существует. Продолжать борьбу в одиночку было бессмысленно, поэтому Быков принял единственно правильное решение: повел партизан на Николаевск. Отряд Быкова оказался единственным из пяти, не уничтоженным и не сдавшимся врагу.
На Северном Сахалине тоже решили вести оборонительные действия партизанскими способами: отступать в глубь острова, не вступая в серьезные бои и разворачивая борьбу в тылу противника. Войскам Северного Сахалина было приказано оказывать сопротивление японскому десанту, который высадился на побережье между селом Арково и поселком Дуэ, а затем, по мере отступления главных сил к селу Онор, выделять на фланги небольшие партизанские отряды.
Вся оборона побережья была разделена на три участка: Арковский (правофланговый), Александровский (центральный) и Дуйский (левофланговый). Соответственно, все немногочисленные войска Северного Сахалина тоже были разделены на три отряда, и каждому была поставлена своя боевая задача. Так, Арковский отряд под командой полковника Болдырева (четыре роты, две дружины, четыре пушки и пятнадцать сабель) должен был оборонять Арковский береговой участок, а в случае высадки японского десанта – постараться задержать противника, отступая к селу Дербинское через Камышевый перевал. При этом отряд не должен был вступать в серьезный бой с противником.
Дуйский отряд подполковника Домницкого был по своей численности таким же, как и Арковский, но не имел артиллерии и располагал только двумя пулеметами. Соответственно, и боевая задача этого отряда была такой же, только отступать он был должен к селу Рыковскому через Пиленский и Верблюжий перевалы.
Наконец, самым многочисленным и тяжеловооруженным был Александровский отряд под командованием полковника Тарасенко. Он имел восемь рот, четыре дружины, тридцать сабель, четыре пушки, шесть пулеметов. Этот отряд должен был оборонять Александровский береговой участок. Общее командование всеми отрядами осуществлял генерал-лейтенант Ляпунов.
Как только начались боевые действия на Южном Сахалине, Ляпунов получил приказ от главнокомандующего об отступлении на север. Практически все отряды капитулировали, даже не попытавшись объединить свои силы с партизанскими отрядами Южного Сахалина.
И все же справедливости ради нужно сказать, что здесь дольше всех и довольно-таки успешно сражалась вторая дружина Александровского отряда под командованием капитана Филимонова. Этот офицер прибыл на Сахалин из Маньчжурской армии специально для командования партизанскими отрядами. 24 июля Филимонов получил предписание Ляпунова произвести маршрутную съемку на значительной территории, включавшей и тыл японских войск. Посчитав, что положение немногочисленной дружины в тылу врага опасно, капитан отвел своих людей севернее, к казенной рыбалке. Здесь дружинники погрузили значительное количество продовольствия в лодки и переправили его вниз по реке.
В это время партизанам стало известно, что несколько русских чиновников добровольно передали японцам склады продовольствия, находившиеся в деревне Усково. Тогда дружинники организовали налет на эти склады и сожгли их.
Однако к этому моменту четвертая дружина отряда уже оказалась в плену, от них японцы узнали о местоположении партии Филимонова. Пришлось менять место базирования: партизаны погрузили припасы в лодки и поплыли вниз по реке Тымь, но по дороге узнали о том, что их дружину преследует большой отряд противника. Тогда Филимонов принял решение устроить засаду – лодки с грузом отправились дольше по реке, а бойцы заняли позицию на левом берегу. Когда японский отряд на лодках приблизился и стал высаживаться на берег, партизаны открыли огонь. Однако японцы оказались опытными солдатами и с ходу вступили в бой. В результате уйти сумели только сам Филимонов и два десятка его людей, остальные попали в плен.

КАК МЫ ВИДИМ, при попытке организовать систематическое ведение партизанских действий в ходе русско-японской войны было допущено слишком много организационных и тактических ошибок. По плану Ляпунова партизанские отряды должны были не только действовать во вражеском тылу, но и прикрывать отступающую армию, а это давало противнику возможность обнаруживать отряды, заставляло партизан ввязываться в бессмысленные и выматывающие их стычки и откровенно мешало выполнению специальных заданий.
Большим недостатком нужно также считать отсутствие надежных баз снабжения для выделенных партизанских отрядов. Непомерно большая численность отрядов мешала их маневренности и боеспособности в целом.
Наконец, многие командиры партизанских отрядов, особенно крупных, были просто неспособны организовать и вести активную борьбу в тылу противника, а в ряде случаев они и вовсе не желали воевать.

Олег РЯЗАНОВ
Русско-японская война глазами современников
(рисунки из журнала «LIFE»)

Нашествие монголов на Русь в 1237-1241 годах не стало большой бедой для некоторых русских политиков того времени. Наоборот, они даже улучшили свое положение. Летописи не скрывают особенно имен тех, кто, возможно, был прямым союзником и партнером пресловутых «монголо-татар». Среди них — и герой России, князь Александр Невский.

В нашей предыдущей статье о нашествии Бату на Северо-Восточную Русь в 1237-1238 годах мы сделали попытки рассчитать пройденный завоевателями километраж, а также поставили полные дилетантизма вопросы о пропитании и снабжении гигантской монгольской армии. Сегодня Блог Толкователя публикует статью саратовского историка, члена партии «Единая Россия» и депутата Саратовской областной Думы, Дмитрия Чернышевского «Русские союзники монголо-татар», написанную им еще в 2006 году.

Сразу оговариваемся, что не разделяем «евразийский» подход исследователя (он последователь фольк-историка Л.Н. Гумилева), а также ряд его выводов, но хотим лишь отметить, что Чернышевский после В.В. Каргалова был одним из немногих российских историков, всерьез поставившим вопрос о реальной численности армии степняков в походе на Русь (ознакомиться с его мнением можно в статье: Д.В. Чернышевский.  Приидоша бесчислены, яко прузи//Вопросы истории, 1989, № 2. С.127-132).

_____________________

После распада СССР отношения между славянскими и тюркскими этносами в РФ стали этнической доминантой, определяющей судьбу государства. Закономерно вырос интерес к прошлому русско-татарских отношений, к истории великого тюркского государства на территории нашей родины – Золотой Орды. Появилось много работ, по новому освещающих различные аспекты возникновения и существования государства Чингизидов, отношения между монголами и Русью(1), школа «евразийства», рассматривающая Россию как наследницу державы Чингисхана, получила широкое признание в Казахстане, Татарии и в самой России(2). Усилиями Л.Н.Гумилева и его последователей поколеблено в самых основаниях само понятие «монголо-татарского ига», многие десятилетия извращенно представлявшее средневековую историю Руси(3). Приближающееся 800-летие провозглашение Чингисхана (2006 г.), широко отмечаемое в Китае, Монголии, Японии и уже вызвавшее лавину публикаций в западной историографии, подогревает интерес к всемирно-историческим событиям XIII века, в том числе и в России. Уже в значительной степени пересмотрены традиционные представления о разрушительных последствиях монгольского вторжения(4), пришло время поставить вопрос о пересмотре причин и характера монгольского завоевания Руси.

Давно ушли в прошлое времена, когда думали, что успех монгольского нашествия объяснялся громадным численным превосходством завоевателей. Представления про «трехсоттысячную орду», кочевавшие по страницам исторических книг со времен Карамзина, сданы в архив(5). Многолетними усилиями последователей Г.Дельбрюка историков к концу ХХ века приучили к критическому подходу к источникам и применению профессиональных военных знаний при описании войн прошлого. Однако, отказ от представлений о нашествии монголов как о движении бесчисленных полчищ варваров, выпивающих реки на своем пути, сравнивающих с землей города и превращающих населенные земли в пустыни, где единственными живыми существами оставались только волки и вороны(6), заставляет задать вопрос – а как вообще малочисленный народ сумел завоевать три четверти известного тогда мира? Применительно к нашей стране это можно сформулировать так: каким образом монголы смогли в 1237-1238 гг. осуществить то, что оказалось не под силу ни Наполеону, ни Гитлеру – завоевать Россию зимой?

Полководческий гений Субудай-багатура, главнокомандующего Западного похода Чингизидов и одного из крупнейших полководцев в мировой военной истории, превосходство монголов в организации войска, в стратегии и самом способе ведения войны, конечно, сыграли свою роль. Оперативно-стратегическое искусство монгольских полководцев разительно отличалось от действий их противников и напоминало скорее классические операции генералов школы Мольтке-старшего. Ссылки на невозможность феодально-раздробленым государствам противостоять объединенным железной волей Чингисхана и его преемников кочевникам тоже справедливы. Но эти общие посылки не помогают нам ответить на три конкретных вопроса: зачем вообще монголы зимой 1237-1238 гг. пошли на Северо-Восточную Русь, как многотысячная конница завоевателей решила главную проблему войны – снабжения и фуражировки на вражеской территории, каким образом монголы умудрились так быстро и легко разгромить военные силы Великого княжества Владимирского.

Ганс Дельбрюк доказал, что изучение истории войн должно базироваться прежде всего на военном анализе кампаний, и во всех случаях противоречия между аналитическими выводами и данными источников решительное предпочтение должно быть отдано аналитике, какими бы аутентичными не были древние источники. Рассматривая Западный поход монголов 1236-1242 гг., я пришел к выводу, что в рамках традиционных представлений о нашествии, опирающемся на письменные источники, нельзя дать непротиворечивое описание кампании 1237-1238 гг. Для того, чтобы объяснить все имеющиеся факты, необходимо ввести новых действующих персонажей – русских союзников монголо-татар, выступивших «пятой колонной» завоевателей с самого начала вторжения. К такой постановке вопроса меня побудили следующие соображения.

Во-первых, монгольская стратегия исключала бессмысленные с военной точки зрения походы и огульное наступление по всем азимутам. Великие завоевания Чингисхана и его преемников были осуществлены силами немногочисленного народа (специалисты оценивают население Монголии в диапазоне от 1 до 2,5 млн. человек(7)), действовавшими на гигантских, удаленных друг от друга на тысячи миль театрах военных действий против превосходящих противников(8). Поэтому их удары всегда хорошо продуманы, избирательны и подчинены стратегическим целям войны. Во всех своих войнах без исключения монголы всегда избегали ненужного и преждевременного расширения конфликта, вовлечения новых противников до сокрушения старых. Изоляция врагов и разгром их поодиночке – краеугольный камень монгольской стратегии. Так они действовали при покорении тангутов, при разгроме империи Цзинь в Северном Китае, при завоевании Южной Сун, в борьбе с Кучлуком Найманским, с хорезмшахами, при вторжении Субудая и Джэбе на Кавказ и в Восточную Европу в 1222-1223 гг. При вторжении в Западную Европу в 1241-1242 гг. монголы небезуспешно пытались изолировать Венгрию и использовать противоречия между императором и папой. В борьбе с Румским султанатом и походе Хулагу на Багдад монголы изолировали своих мусульманских противников, привлекая на свою сторону христианские княжества Грузии, Армении и Ближнего Востока. И только поход Бату на Северо-Восточную Русь в рамках традиционных представлений выглядит немотивированным и ненужным отвлечением сил с направления главного удара и решительно выпадает из обычной монгольской практики.

Цели Западного похода были определены на курултае 1235 г. Восточные источники говорят о них вполне определенно. Рашид-ад-Дин: «В год барана (1235 – Д.Ч.) благословенный взгляд каана остановился на том, чтобы из царевичей Бату, Менгу-каан и Гуюк-хан сообща с другими царевичами и многочисленным войском отправились в области кипчаков, русских, булар, маджар, башгирд, асов, Судак и те края для завоевания таковых»(9). Джувейни: «Когда каан Угетай во второй раз устроил большой курилтай (1235-Д.Ч.) и назначил совещание относительно уничтожения и истребления остальных непокорных, то состоялось решение завладеть странами Булгара, асов и Руси, которые находились по соседству становища Бату, не были еще окончательно покорены и гордились своей многочисленностью»(10). Перечисляются только народы, находящиеся с монголами в состоянии войны со времени похода Джебе и Субудая в 1223-1224 гг., и их союзники. В «Сокровенном сказании» (Юань Чао би ши) вообще весь западный поход назван посылкой царевичей в помощь Субеетаю, начавшему эту войну в 1223 г. и вновь назначенного командовать на Яике в 1229 г(11). В письме Бату-хана венгерскому королю Беле IV, отобранном Юрием Всеволодовичем у монгольских послов в Суздале, объясняется почему в этот список попали венгры (мадьяры): «Узнал я, что рабов моих куманов ты держишь под своим покровительством; почему приказываю тебе впредь не держать их у себя, чтобы из-за них я не стал против тебя»(12).

Южно-русские князья стали врагами монголов с 1223 г., вступившись за половцев. Владимирская Русь в битве на Калке не участвовала и в войне с Монголией не находилась. Угрозы для монголов северные русские княжества не представляли. Интереса для монгольских ханов лесные северо-восточные русские земли не имели. В.Л.Егоров, делая выводы о целях монгольской экспансии на Руси, справедливо замечает: «Что же касается населенных русскими земель, то к ним монголы остались совершенно равнодушны, предпочитая привычные степи, идеально отвечавшие кочевому укладу их хозяйства»(13). Двигаясь на русских союзников половцев – черниговских, киевских и волынских князей и далее на Венгрию – зачем было совершать ненужный рейд на Северо-Восточную Русь? Военной необходимости – обеспечения от фланговой угрозы – в нем не было, поскольку Северо-Восточная Русь таковой угрозы не представляла. Главной цели похода отвлечение сил на Верхнюю Волгу нисколько не помогало достичь, а чисто грабительские мотивы могли и подождать до завершения войны, после чего опустошить Владимирскую Русь можно было бы не торопясь, основательно, а не галопом, как произошло в текущей реальности. Собственно, как показано в работе Дмитрия Пескова, «погром» 1237-1238 гг. сильно преувеличен тенденциозными средневековыми памфлетистами вроде Серапиона Владимирского и некритически воспринявшими его плачи историками(14).

Поход Бату и Субудая на Северо-Восточную Русь получает рациональное объяснение только в двух случаях: Юрий II открыто стал на сторону врагов монголов или монголов на Залесскую Русь позвали сами русские, для участия в своих междоусобных разборках, и поход Бату был рейдом на помощь местным русским союзникам, позволяющим быстро и без больших усилий обеспечить стратегические интересы Монгольской империи в этом регионе. То, что нам известно о действиях Юрия II говорит, что он не был самоубийцей: он не помогал южным князьям на Калке, не помог волжским булгарам (об этом сообщает В.Н.Татищев), не помог Рязани, и вообще держался строго оборонительно. Но тем не менее война началась, и это косвенно свидетельствует что она была спровоцирована изнутри Владимиро-Суздальской Руси.

Во-вторых, монголы вообще никогда не начинали вторжения, не подготовив его разложением противника изнутри, нашествия Чингисхана и его полководцев всегда опирались на внутренний кризис в стане врага, на измену и предательство, на переманивание на свою сторону соперничающих групп внутри вражеской страны. При вторжении в империю Цзинь (Северный Китай) на сторону Чингисхана перешли жившие у Великой Китайской стены «белые татары» (онгуты), восставшие против чжурчженей племена киданей (1212 г.), и нерасчетливо заключившие союз с захватчиками китайцы Южной Сун. При вторжении Джебэ в государство Кара-Китаев (1218 г.) на сторону монголов встали уйгуры Восточного Туркестана и жители мусульманских городов Кашгарии. Завоевание Южного Китая сопровождалось переходом на сторону монголов горных племен Юннани и Сычуани (1254-1255 гг.) и массовыми изменами китайских генералов. Так, неприступная китайская крепость Санъян, которую армии Хубилая не могли взять в течение пяти лет, была сдана ее командиром.

Нашествия монголов на Вьетнам происходили при поддержке южновьетнамского государства Чампа. В Средней Азии и на Ближнем Востоке монголы искусно использовали противоречия между кыпчакскими и туркменскими ханами в государстве Хорезмшахов, а затем между афганцами и тюрками, иранцами и хорезмийскими воинами Джелаль-эд-Дина, мусульманами и христианскими княжествами Грузии и Киликийской Армении, багдадским халифом и несторианами Месопотамии, пытались привлечь на свою сторону крестоносцев. В Венгрии монголы умело разожгли вражду между католиками-мадьярами и отступившими в Пушту половцами, часть которых перешла на сторону Бату. И так далее, и тому подобное. Как писал выдающийся русский военный теоретик начала XX века генерал А.А.Свечин, ставка на «пятую колонну» вытекала из самой сущности передовой стратегии Чингисхана. «Азиатская стратегия, при огромном масштабе расстояний, в эпоху господства преимущественно вьючного транспорта была не в силах организовать правильный подвоз с тыла; идея о переносе базирования в области, лежащие впереди, лишь отрывочно мелькающая в европейской стратегии, являлась основной для Чингисхана. База впереди может быть создана лишь путем политического разложения неприятеля; широкое использование средств, находящихся за фронтом неприятеля, возможно лишь в том случае, если мы найдем себе в его тылу единомышленников. Отсюда азиатская стратегия требовала дальновидной и коварной политики; все средства были хороши для обеспечения военного успеха. Войне предшествовала обширная политическая разведка; не скупились ни на подкуп, ни на обещания; все возможности противопоставления одних династических интересов другим, одних групп против других использовались. По-видимому, крупный поход предпринимался только тогда, когда появлялось убеждение в наличии глубоких трещин в государственном организме соседа»(15).

Была ли Русь исключением из общего правила, принадлежавшего к основным в монгольской стратегии? Нет, не была. Ипатьевская летопись сообщает о переходе на сторону татар болховских княжат, поставивших завоевателям продовольствие, фураж, и — очевидно – проводников(16). То, что было возможным в Южной Руси, несомненно, допустимо и для Северо-Восточной. И действительно, перешедшие на сторону монголов были. «Повесть о разорении Рязани Батыем» указывает на «некоего от вельмож рязанских», советовавшего Бату что лучше потребовать от рязанских князей(17). Но в целом источники молчат о «пятой колонне» завоевателей в Залесской Руси.

Можно ли на этом основании отвергнуть предположение о существовании русских союзников монголо-татар в ходе нашествия 1237-1238 гг.? По моему мнению – нет. И не только потому, что при любом расхождении данных источников с выводами военного анализа мы должны решительно отвергнуть источники. Но и по известной скудости источников о нашествии монголов на Русь вообще и фальсифицированности русских северо-восточных летописей в этой части – в особенности.

Как известно, первым предшественником «красного профессора» М.Н.Покровского, провозгласившего, что «история – это политика, опрокинутая в прошлое», был Нестор Летописец. По прямому указанию великого князя Владимира Мономаха и его сына Мстислава он фальсифицировал древнейшую русскую историю, изобразив ее тенденциозно и однобоко. Позднее русские князья поднаторели в искусстве переписывать прошлое, не избежали этой участи и летописи, рассказывавшие о событиях XIII века. Собственно, подлинных летописных текстов XIII века в распоряжении историков нет, только позднейшие копии и компиляции. Наиболее близко восходящими к тому времени считаются южно-русский свод (Ипатьевская летопись, составленная при дворе Даниила Галицкого), Лаврентьевская и Суздальская летописи Северо-Восточной Руси и новгородские летописи (в основном Новгородская Первая). Ипатьевская летопись донесла до нас ряд ценных подробностей о походе монголов 1237-1238 гг. (например, сообщение о взятии в плен рязанского князя Юрия и имя полководца, разгромившего на Сити князя Юрия Владимирского), но в целом плохо осведомлена о том, что происходило на другом конце Руси. Новгородские летописи страдают крайним лаконизмом во всем, что выходит за пределы Новгорода, и в освещении событий в соседнем Владимиро-Суздальском княжестве зачастую не более информативны, чем восточные (персидские и арабские) источники. А что касается владимиро-суздальских летописей, то относительно Лаврентьевской имеется доказанный вывод о том, что описание событий 1237-1238 гг. было фальсифицированно в более поздний период. Как доказал Г.М.Прохоров, страницы, посвященные Батыевому нашествию, в Лаврентьевской летописи подверглись кардинальной правке(18). При этом вся канва событий – описание нашествия, даты взятия городов – сохранены, так что резонно возникает вопрос – что же тогда вымарано из летописи, составленной накануне Куликовской битвы?

Вывод Г.М.Прохорова о промосковской правке представляется справедливым, но нуждается в более расширенном объяснении. Как известно, в Москве правили наследники Ярослава Всеволодовича и его знаменитого сына Александра Невского — последовательных сторонников подчинения монголам. Московские князья добились главенства в Северо-Восточной Руси «татарскими саблями» и раболепным послушанием завоевателям. Поэт Наум Коржавин имел все основания презрительно отозваться об Иване Калите:

«Ты в Орде по-пластунски лазил
И лизал сколько было сил.
Подавлял ты тверского князя
Чтобы хан тебя отличил.
Усмирял ты повсюду восстанья
Но ты глубже был патриот –
И побором сверх сбора дани
Подготавливал ты восход».

Однако, при митрополите Алексии и его духовных соратниках Сергии Радонежском и нижегородском епископе Дионисии (непосредственном заказчике Лаврентьевской летописи) Москва стала центром национального сопротивления Орде и в итоге вывела русских на Куликовом поле. Позднее, в XV в. Московские князья возглавили борьбу с татарами за освобождение русских земель. По моему мнению, все летописи, оказавшиеся в пределах досягаемости московских князей и впоследствии царей, были подвергнуты редактированию именно в части изображения поведения родоначальников династии, явно не вписывавшихся в благостную картину героической борьбы с Золотой Ордой. Поскольку же одному из этих родоначальников – Александру Невскому – выпала посмертная судьба стать национальным мифом, возобновлявшимся в российской истории по крайней мере трижды – при Иване Грозном, при Петре Великом и при Сталине – то все, что могло бросить тень на безупречную фигуру национального героя, было уничтожено или отброшено. Отблеск святости и непорочности Александра Невского, естественно, ложился и на его отца, Ярослава Всеволодовича.

Поэтому доверять молчанию русских летописей – невозможно.

Учтем эти предварительные соображения и перейдем к анализу ситуации и доказательствам тезиса о том, что вторжение монголов в 1237-1238 гг. на Северо-Восточную Русь было вызвано междоусобной борьбой русских князей за власть и направлено на утверждение в Залесской Руси союзников Бату-хана.

Когда эта статья уже была написана, мне стало известно о публикации А.Н.Сахарова, в которой выдвинут аналогичный тезис(19). Известный историк А.А.Горский увидел в ней «тенденцию к развенчанию Александра Невского, оказавшуюся настолько заразительной, что один автор дошёл до предположения о сговоре Александра и его отца Ярослава с Батыем во время нашествия последнего на Северо-Восточную Русь в 1238 г.»(20). Это вынуждает меня сделать важное уточнение: никаким «развенчанием» Невского я заниматься не собираюсь, а подобные оценки считаю отрыжкой политизированной мифологии прошлого, о которой указал выше. Александр Невский не нуждается в защитниках подобных А.А.Горскому. По моему принципиальному убеждению тот факт, что он и его отец были последовательными союзниками монголов и сторонниками подчинения Золотой Орде ни в малейшей степени не может быть поводом для моральных спекуляций современных «патриотов».

По той простой причине, что Золотая Орда – такое же наше государство, предшественник современной России, как и древняя Русь. А вот отношение некоторых современных историков России к татарам как к «чужим», «врагам», а к русским княжествам как к «своим» — есть недопустимая ошибка, несовместимая с поиском истины, и оскорбление миллионов русских людей, в жилах которых течет кровь предков из Великой Степи. Не говоря уже о гражданах РФ татарской и других тюркских национальностей. Признание непреложного факта, что современная Россия есть столько же наследница Золотой Орды, сколько и древнерусских княжеств — краеугольный камень моего подхода к событиям XIII века.

Аргументами в пользу предположения о союзе Ярослава Всеволодовича с Бату-ханом как о причине похода монголов на Северо-Восточную Русь являются, кроме вышеизложенных:

— характер князя Ярослава и его отношений со старшим братом Юрием II;
— характер действий Юрия II при отражении нашествия;
— характер действий монголов зимой 1237-1238, который невозможно объяснить без предположения о помощи местных русских союзников;
— характер действий монголов после похода во Владимирскую Русь и последующего тесного сотрудничества с ними Ярослава и его сына Александра Невского.

Разберем их подробнее.

Ярослав Всеволодович – третий сын Всеволода III Большое Гнездо, отец Александра Невского и родоначальник ветви Рюриковичей, правившей в России до конца XVI века. Поскольку потомки его сына стали московскими царями, а сам Невский – национальным героем и политическим мифом России, отблеск их славы невольно лег и на этого князя, к которому отечественные историки традиционно относятся с большим уважением. Факты же свидетельствуют о том, что он был беспринципным честолюбцем, жестоким феодальным искателем престолов, всю жизнь рвавшимся к высшей власти.

В молодости он стал главным вдохновителем междоусобной войны среди сыновей Всеволода III, закончившейся печально известной битвой при Липице (1216), в которой его и брата Юрия войско было разгромлено с огромными потерями. Послы Мстислава Удатного к Юрию II, перед сражением пытавшиеся уладить дело миром, прямо указывали на Ярослава как на главную причину войны: «Кланяемся тебе, брате, нам от тебя никакой обиды нет, а есть обида от Ярослава – и Новгороду, и Константину, старейшему брату твоему. Тебя же просим, примирись со старейшим братом, отдай ему старейшинство по правде его, а Ярославу вели отпустить новгородцев и новоторжан. Да не прольется напрасно кровь людская, за то взыщет с нас Бог»(21). Юрий тогда отказался мириться, но позднее, после разгрома, признал правоту новгородцев, упрекая брата что он довел его до столь печального положения(22). Поведение Ярослава до и после Липицкой битвы – его жестокость, выразившаяся в захвате новгородских заложников в Торжке и в приказе уже после битвы перебить их всех, его трусость (из Торжка при приближении Мстислава Ярослав бежал, на Липице удирал так, что оставил в кустах свой золоченый шлем, позже найденный историками, после битвы он первым из братьев сдался победителям, вымаливая себе у старшего брата Константина прощение и волости, а у тестя Мстислава – возвращение жены, будущей матери Александра Невского), его беспощадное честолюбие (по наущению Ярослава Юрий отдал приказ в битве пленных не брать; уверенные в своей победе братья заранее поделили между собой всю Русь вплоть до Галича) – позволили А.Зорину назвать его «наиболее отталкивающей личностью Липицкой эпопеи»(22).

Вся его последующая жизнь до нашествия – сплошной поиск власти. Удельный Переяславль не устраивал Ярослава, он долго и упорно боролся за власть над Новгородом, из-за своей жестокости и упрямства, склонности к наушничеству и бессудным расправам постоянно вызывая восстания против себя. В конце концов в начале 1230-х гг. он утвердился таки в Новгороде, но нелюбовь к нему горожан и ограниченные права призванного князя толкали его на поиск более привлекательного «стола». В 1229 г. Ярослав устроил заговор против брата Юрия II, ставшего в 1219 г. великим князем Владимирским. Заговор был раскрыт, но Юрий не захотел – или не смог – наказать брата, ограничившись внешним примирением(23). После этого Ярослав ввязался в борьбу за Киев, который даже захватил в 1236 г., но под давлением черниговского князя Михаила вынужден был оставить и вернуться перед нашествием в Суздаль.

Здесь начинаются летописные загадки: южная Ипатьевская летопись сообщает об уходе Ярослава на север, об этом же пишет В.Н.Татищев, северные же летописи молчат и изображают события так, как будто Ярослав вернулся в Залесскую Русь только весной 1238 г. после нашествия. Принял наследство погибшего брата Юрия, похоронил убитых во Владимире и сел на великом княжении(24). Большинство историков склоняются к северным известиям(25), я же считаю, что правы В.Н.Татищев и Ипатьевская летопись. Ярослав во время нашествия находился в Северо-Восточной Руси.

Во-первых, очевидно, что южный летописец был более осведомлен о южнорусских делах, чем новгородские и суздальские коллеги. Во-вторых, именно поведение Ярослава во время нашествия, по моему мнению, и являлось главным объектом правки в Лаврентьевской летописи: версию Ю.В.Лимонова об исправлениях связаных с причинами неприбытия Василько Ростовского на Калку(26) невозможно признать серьезной. Василько погиб в 1238 г., а Ростовское княжество к моменту правки летописи было давно разграблено и присоединено к Москве, и до древних ростовских князей никому не было дела. В-третьих, сторонники версии Карамзина о пришествии Ярослава во Владимир весной 1238 г. из Киева не в состоянии внятно объяснить, каким образом это могло произойти. Ярослав явился во Владимир с сильной дружиной, и очень быстро – когда еще трупы убитых горожан не были похоронены. Как это можно сделать из далекого Киева, когда на всех путях в Залесье двигались монгольские войска, уходившие от Торжка в степи – непонятно. Равным образом как непонятно, зачем к Ярославу – в Киев – посылал за помощью с Сити его брат Юрий(27). Очевидно, Ярослав был гораздо ближе, и Юрий рассчитывал, что сильная дружина брата успеет подойти к месту сбора великокняжеского войска.

Ярослав Всеволодович по складу характера был способен на заговор против брата, привлечение для этого кочевников было обычной практикой на Руси, он находился в эпицентре событий и ухитрился выйти из войны невредимым, сохранив дружину и почти всю семью (только в Твери погиб его младший сын Михаил, что вполне могло быть военной случайностью). Монголы, всегда стремившиеся уничтожить живую силу противника, ухитрившиеся поразительно быстро и легко найти в заволжских лесах на р.Сить лагерь Юрия II, на дружину Ярослава, вступившую во Владимир, не обратили никакого внимания. Впоследствии Ярослав первым из русских князей поехал в Орду к Бату-хану и получил из его рук ярлык на великое княжение … над всей Русью (в т.ч. Киевом). Если учесть, что Бату раздавал русским князьям ярлыки только на их собственные княжества, то естественно возникает вопрос – за что Ярославу такая честь? Даниил Галицкий тоже не сражался с татарами, а бегал от них по всей Европе, но ему «пожаловали» только его Галицко-Волынское княжение, а Ярослав стал великим князем всея Руси. Видимо, за большие заслуги перед завоевателями.

Характер этих заслуг станет понятнее, если мы разберем действия великого князя Юрия II по отражению нашествия.

Историки обвиняют князя в различных прегрешениях: и рязанцам не помог, и сам оказался не готов к вторжению, и просчитался то он в расчетах, и феодальную гордыню проявил «сам хоте особь брань створити»(28). Внешне действия Юрия II действительно похожи на ошибки человека, захваченного нашествием врасплох и не имевшего ясного представления о том, что происходит. Он не сумел ни собрать войска, ни эффективно ими распорядиться, его вассалы – рязанские князья – погибли без помощи, лучшие силы, отправленные на рязанский рубеж, полегли под Коломной, столица пала после короткого штурма, а сам князь, уехавший за Волгу собирать новые силы, ничего не успел и бесславно погиб на Сити. Однако неувязка в том, что Юрий II был прекрасно осведомлен о надвигающейся угрозе и имел достаточно времени чтобы встретить ее во всеоружии.

Нашествие монголов в 1237 г. вовсе не было для русских князей внезапным. Как заметил Ю.А.Лимонов, «вероятно, Владимир и Владимиро-Суздальская земля были одними из наиболее информированных районов Европы». Под «землей», очевидно, надо понимать князя, но констатация абсолютно справедливая. Суздальские летописцы фиксировали все этапы продвижения монголов к границам Руси: Калку, вторжение 1229 г., поход 1232 г., наконец, разгром Волжской Булгарии 1236 г. В.Н.Татищев, опиравшийся на не дошедшие до нас списки, писал, что болгары бежали на Русь «и просили, чтоб им дать место. Князь великий Юрий вельми рад сему был и повелел их развести по городам около Волги и в другие». От беглецов князь мог получить исчерпывающую информацию о масштабе угрозы, намного превосходившей прежние передвижения половцев и других кочевых племен – речь шла об уничтожении государства.

Но в нашем распоряжении есть и более важный источник, прямо свидетельствующий, что Юрий II знал все – вплоть до ожидаемого времени нашествия. В 1235 и 1237 гг. венгерский монах Юлиан посетил Владимирско-Суздальское княжество в своих путешествиях на восток в поисках «Великой Венгрии». Он был в столице княжества, встречался с великим князем Юрием, видел монгольских послов, беженцев от татар, сталкивался в степи с монгольскими разъездами. Его сведения представляют большой интерес. Юлиан свидетельствует, что зимой 1237 г. – т.е. почти за год до нашествия – монголы уже изготовились к нападению на Русь и русские знали об этом. «Ныне же (зимой 1237 г. – Д.Ч.) находясь на границах Руссии, мы близко узнали действительную правду о том, что все войско, идущее в страны Запада, разделено на четыре части. Одна часть у реки Этиль на границах Руссии с восточного края подступила к Суздалю. Другая же часть в южном направлении уже нападала на границы Рязани, другого русского княжества. Третья часть остановилась против реки Дона, близ замка Воронеж, так же княжества русских. Они, как передавали нам словесно сами русские, венгры и булгары, бежавшие перед ними, ждут того, чтобы земля, реки и болота с наступлением ближайшей зимы замерзли, после чего всему множеству татар легко будет разгромить всю Русь, всю страну Русских»(29). Ценность этого сообщения очевидна ибо указывает что русские князья были хорошо осведомлены не только о масштабах угрозы, но и об ожидаемых сроках нашествия – зимой. Надо отметить, что долгое стояние монголов на границах Руси – в районе Воронежа — зафиксировано большинством русских летописей, как и имя замка, у которого располагался лагерь Бату-хана.

В латинской транскрипции Юлиана это Ovcheruch, Orgenhusin – Онуза (Онузла, Нузла) русских летописей. Недавние раскопки воронежского археолога Г.Белорыбкина подтвердили как факт существования пограничных княжеств в верховьях Дона, Воронежа и Суры, так и их разгром монголами в 1237 г(30). У Юлиана есть и прямое указание на то, что великий князь Юрий II знал о планах татар и готовился к войне. Он пишет: «Многие передают за верное, и князь суздальский передал словесно через меня королю венгерскому, что татары днем и ночью совещаются, как бы придти и захватить королевство венгров-христиан. Ибо у них, говорят, есть намерение идти на завоевание Рима и дальнейшего. Поэтому он (хан Бату – Д.Ч.) отправил послов к королю венгерскому. Проезжая через землю суздальскую, они были захвачены князем суздальским, а письмо .. он у них взял; самих послов даже я видел со спутниками, мне данными»(31). Из приведенного отрывка очевидны усилия Юрия дипломатически повлиять на европейцев, но для нас важнее во-первых, осведомленность русского князя не только об оперативных планах монголов (атаковать зимой Русь) но и о направлении их дальнейшего стратегического наступления (Венгрия, что кстати полностью соответствовало действительности). И во-вторых, арест им послов Бату означал провозглашение состояния войны. А к войне обычно готовятся – даже в Средние Века.

История с монгольским посольством на Русь сохранилась очень смутно, хотя она имеет ключевое значение для нашей темы: возможно, именно в этот момент решалась судьба Руси, велись переговоры не только с рязанскими князьями и Юрием II Суздальским, но и с Ярославом Всеволодовичем. В «Повести о разорении Рязани Батыем» сказано: «присла на Резань к великому князю Юрью Ингоревичю Резанскому послы безделны, просяще десятины въ всем: во князех и во всяких людех, и во всем». Собравшийся в Рязани совет рязанских, муромских и пронских князей, не пришел к однозначному решению воевать с монголами — монгольские послы были пропущены в Суздаль, а к Батыю отправлен с посольством сын рязанского князя Федор Юрьевич «з дары и молении великиими, чтобы не воевал Резанския земли»(32). Сведения о монгольском посольстве во Владимир, кроме Юлиана, сохранились в эпитафии Юрию Всеволодовичу в Лаврентьевской летописи: «безбожныя Татары, отпущаше, одарены, бяху бо преж прислали послы свое: злии ти кровопиици, рекуще — мирися с нами, он же того не хотяше»(33).

Оставим нежелание Юрия мириться с татарами на совести летописца эпохи Куликовской битвы: его же слова о том, что Юрий отпустил послов «одарив» их свидетельствуют об обратном. Сведения о пересылках послов во время длительной стоянки монголов на р.Воронеж сохранились в Суздальской, Тверской, Никоновской и Новгородской Первой летописях(34). Складывается впечатление, что, стоя на границе Рязанской и Черниговской земель, Бату-хан и Субудай решали вопрос о форме «умиротворения» северной границы, ведя разведку, и одновременно переговоры о возможном мирном признании Северо-Восточной Русью зависимости от империи. Китайское мировосприятие, воспринятое монголами, исключало равноправие между «Поднебесной» и окраинными владениями, а требования о признании зависимости, очевидно, было трудно принять великому князю Владимирскому. Тем не менее Юрий II шел на уступки, вел себя сугубо лояльно, и нельзя исключать, что монголы двинулись бы к своим главным целям – Чернигову, Киеву, Венгрии – даже в случае завуалированного отказа от немедленного признания вассалитета. Но, видимо, работа по разложению противника изнутри принесла более выгодное решение: атаковать при поддержке местных союзников. До определенного момента монголы не связывали себе руки, оставляя возможность для любого решения, одновременно переговорами внушая русским князьям надежду избежать войны и препятствуя объединению их сил. Когда же зима 1237-1238 гг. сковала реки, открыв удобные пути вглубь Залесской Руси, они атаковали, зная, что враг разъединен, парализован внутренним саботажем, а их ждут проводники и продовольствие от союзников.

Только таким образом можно объяснить, почему прекрасно осведомленный о всех планах татар Юрий II оказался все-таки захвачен врасплох. Маловероятно, чтобы переговоры сами по себе помешали бы ему сосредоточить все силы Владимирской Руси для боя на Оке, но зато они были прекрасным предлогом для Ярослава Всеволодовича и его сторонников саботировать усилия великого князя. В итоге когда враг ринулся на Русь, войска Юрия II оказались несобранными.

Последствия известны: героическая гибель Рязани, несчастливая битва под Коломной, бегство великого князя из столицы за Волгу и взятие Владимира. Тем не менее следует отметить грамотные действия Юрия II и его воевод в этой тяжелейшей ситуации: все наличные силы были брошены на Оку, в Коломну, на традиционный и в последующие века рубеж встречи татарских орд, стольный град приготовлен к обороне, в нем оставлена великокняжеская семья, а сам князь уезжает в заволжские леса собирать новые силы – именно так будут в XIV – XVI вв. действовать в аналогичной ситуации московские князья и цари вплоть до Ивана Грозного. Неожиданным для русских военачальников оказались, видимо, только способность монголов легко брать устаревшие русские крепости, и — их стремительное продвижение в лесной незнакомой стране, обеспеченное проводниками Ярослава Всеволодовича.

Тем не менее, Юрий II продолжал надеяться организовать сопротивление, о чем свидетельствует его призыв к братьям прийти с дружинами ему на помощь. Видимо, заговор не был раскрыт. Но Ярослав, конечно, не пришел. Вместо него к лагерю на Сити неожиданно вышли татары Бурундая и великий князь погиб, не успев даже выстроить полки. Леса на Сити – дремучие, непролазные, лагерь Юрия – невелик, вряд ли больше нескольких тысяч человек, как могут заблудиться армии в таких чащобах свидетельствует не только история Ивана Сусанина. В XII в. в Подмосковье потеряли друг друга друг против друга войска русских князей в междоусобной войне. Полагаю, что без проводников татары осуществить молниеносный разгром войска Юрия II не смогли бы. Интересно, что М.Д.Приселков, об авторитете которого в историографии русского средневековья не нужно много распространяться, считал, что Юрий был убит своими людьми. Скорее всего, он был прав, и именно этим объясняется туманная фраза Новгородской Первой летописи «Богъ же весть, како скончася: много бо глаголют о немъ инии».

Невозможно без помощи союзников из русского населения объяснить и сам стремительный рейд армии Бату и Субудая по Руси в 1237-1238 гг.

Кто бывал в Подмосковье зимой, знает, что за пределами автотрасс в лесу и в поле с каждым шагом проваливаешься на полметра. Передвигаться можно исключительно по немногим протоптанным кем-то тропам или на лыжах. При всей неприхотливости монгольских лошадей выкопать траву на русских опушках из-под снега не сможет даже лошадь Пржевальского, привыкшая круглый год находится на подножном корму. Природные условия монгольской степи, где ветер сметает снеговой покров, да и снега много никогда не выпадает, и русских лесов слишком отличаются. Поэтому даже оставаясь в рамках признаваемых современной наукой оценок численности орды в 30-60 тысяч воинов (90-180 тысяч лошадей), нужно понять, как кочевники смогли передвигаться в лесной незнакомой стране и при этом не вымерли с голоду.

Что представляла собой тогдашняя Русь? На огромном пространстве бассейнов Днепра и верхней Волги – 5-7 миллионов населения(35). Крупнейший город – Киев – около 50 тысяч жителей. Из трехсот известных древнерусских городов свыше 90% — поселения численностью менее 1 тысячи жителей(36). Плотность населения Северо-Восточной Руси не превышала 3 чел. на квадратный километр даже в XV веке; 70% деревень насчитывали 1-3, «но никак не больше пяти» дворов, переходя зимой на полностью натуральное существование(37). Жили весьма небогато, каждую осень из-за нехватки кормов забивая максимальное количество скота, оставляя на зимовку только рабочий скот и производителей, с трудом выживавших к весне. Княжеские дружины – постоянные воинские формирования, которые страна могла содержать – насчитывали обычно несколько сот воинов, по всей Руси по оценке академика Б.А.Рыбакова, было примерно 3000 вотчинников всех рангов(38). Обеспечить продовольствием и особенно фуражом в таких условиях 30-60-ти тысячную армию – задача чрезвычайно сложная, довлевшая над всеми планами и решениями монгольских полководцев в неизмеримо большей степени, чем действия противника. И в самом деле, раскопки Т.Никольской в Серенске, захваченном татарами при отступлении в Степь весной 1238 г., показывают, что поиск и захват запасов зерна были в числе первоочередных целей завоевателей(39). Я полагаю, что решение проблемы заключалось в традиционной для монголов практике поиска и привлечения на свою сторону союзников из числа местного населения.

Союз с Ярославом Всеволодовичем позволял монголам не только решить проблему развала изнутри русского сопротивления, проводников в незнакомой стране и обеспечения продовольствием и фуражом, он так же объясняет загадку отступления татар от Новгорода, уже 250 лет занимающую умы русских историков. Незачем было идти на Новгород, управлявшийся дружественным монголам князем. По-видимому, и Александр Ярославич, замещавший отца в Новгороде, не беспокоился насчет прорвавшихся до Игнач-креста кочевников, раз он в годину нашествия занимался своей женитьбой на полоцкой княжне Брячиславне (40).

Так же легко решается в свете концепции союза монголов с Ярославом и проблема отступления татар из Северо-Восточной Руси. Рейд кочевников был стремительным, и сразу после разгрома и гибели Юрия II (5 марта 1238 г.) все татарские отряды начали собираться чтобы покинуть страну. Ведь цель похода – привести к власти Ярослава – была достигнута. Поскольку Бату в это время осаждал Торжок, он и стал местом сбора армии завоевателей. Отсюда монголы отошли в степи, двигаясь не «облавой», как утверждают историки-традиционалисты, а разрозненными отрядами, озабоченными поисками продовольствия и фуража. Именно поэтому Бату застрял под Козельском, попав в ловушку весенней распутицы и сильно укрепленного природой города; как только грязь просохла, из Степи подошли тумены Кадана и Бури, и Козельск был взят за три дня. Если бы движение отрядов было согласованным, подобного просто не могло случиться.

Соответственно, последствия нашествия были минимальными: монголы взяли за время похода три условно больших города (Рязань, Владимир и Суздаль), а всего – 14 городов из 50-70 имевшихся в Залесской Руси. Преувеличенные представления о чудовищном разорении Руси Батыем не выдерживают самой слабой критики: подробно тема последствий нашествия разобрана в работе Д.Пескова, я лишь отмечу миф о полном уничтожении Рязани монголами, после которого город продолжал оставаться столицей княжества до начала XIV века. Директор института археологии РАН Николай Макаров отмечает расцвет многих городов во второй половине XIII века (Тверь, Москва, Коломна, Волгда, Великий Устюг, Нижний Новгород, Переяславль Рязанский, Городец, Серенск), проходивший после нашествия на фоне упадка других (Торжок, Владимир, Белоозеро), причем упадок Белоозера и Ростова никак не связан с монгольским разгромом, которого для этих городов просто не было(41).

Еще одним примером несоответствия традиционных мифов о «Батыевом погроме» является судьба Киева. В 1990-х появились работы В.И. Ставиского, доказавшего недостоверность важнейшей части известий о Руси Плано Карпини, касающихся Киева, и Г.Ю.Ивакина, параллельно показавшего реальную картину состояния города, опираясь на археологические данные. Оказалось, что интерпретация ряда комплексов как следов бедствий и разрушений 1240 года покоится на зыбких основаниях(42). Опровержений не последовало, но ведущие специалисты по истории Руси XIII века продолжают повторять положения о Киеве, который «лежал в развалинах и едва насчитывал двести домов»(43). По-моему, это достаточное основание чтобы отвергнуть традиционную версию о «чудовищном нашествии» и оценивать поход монголов не более разрушительным, чем крупная междоусобная война.

Преуменьшение значения монгольского вторжения 1237-1238 гг. до уровня феодальных усобиц и незначительного рейда находит себе соответствие и в текстах восточных хронистов, где осада города «М.к.с.» (мокша, мордва) и операции против половцев в степях занимают гораздо больше места, чем беглые упоминания похода на Русь.

Версия союза Ярослава с Бату позволяет объяснить и сообщения западных хронистов о наличии в войске татар, вторгшемся в Польшу и Венгрию, большого числа русских.

О том, что монголы широко набирали среди покоренных народов вспомогательные отряды, сообщают многие источники. Венгерский монах Юлиан писал, что «Во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой вперед себя»(44). Юлиан встречался только с разъездами татар и беженцами; посетивший монгольскую империю Гильом Рубрук дает более точное описание на примере мордвы: «К северу находятся огромные леса, в которых живут два рода людей, именно: Моксель, не имеющие никакого закона, чистые язычники. Города у них нет, а живут они в маленьких хижинах в лесах. Их государь и большая часть людей были убиты в Германии. Именно Татары вели их вместе с собою до вступления в Германию»(45). Рашид-ад-Дин пишет то же самое относительно половецких отрядов в армии Бату: «пришли тамошние вожди Баян и Джику, изъявили [монгольским] царевичам покорность»(46).

Итак, вспомогательные отряды, набранные из покоренных народов, возглавлялись местными князьями, перешедшими на сторону завоевателей. Это логично и соответствует подобной практике у других наций во все времена – от римлян до ХХ века.

Указание на большое количество русских в армии завоевателей вторгшейся в Венгрию, содержится в «Хронике» Матфея Парижского, где приведено письмо двух венгерских монахов, говорящее, что хотя те «называются тартарами, много в их войске лжехристиан и команов(т.е. православных и половцев – Д.Ч.)»(47). Чуть дальше Матфей помещает письмо «брата Г., главы францисканцев в Кельне», где сказано еще определеннее: «численность их день ото дня возрастает, а мирных людей, которых побеждают и подчиняют себе как союзников, а именно великое множество язычников, еретиков и лжехристиан, превращают в своих воинов». Об этом же пишет Рашид-ад-Дин: «То, что прибавилось в это последнее время, состоит из войск русских, черкесов, кипчаков, маджаров и прочих, которые присоединены к ним»(48).

Конечно, какую-то незначительную часть русских могли дать в армию Бату болховские князья на Юго-Западной Руси, но Ипатьевская летопись, сообщающая о сотрудничестве их с завоевателями в поставке продовольствия, о воинских контингентах ничего не сообщает. Да и не в состоянии были эти мелкие владетели Побужья выставить те многочисленные отряды, о которых говорят западные источники.
Вывод: вспомогательные русские войска были получены монголами от подчинившегося им союзного русского князя. Конкретно от Ярослава Всеволодовича. И именно за это Батый пожаловал ему великокняжеский ярлык на всю Русь…

Необходимость и важность русских войск для монголов объясняется тем, что поздней осенью 1240 главные силы захватчиков – корпуса Менгу и Гуюка — по приказу Угедей-кагана были отозваны в Монголию(49), и дальнейшее наступление на Запад осуществлялось только силами улуса Джучи и корпусом Субудай-багатура. Силы эти были невелики, и без пополнения на Руси рассчитывать в Европе монголам было не на что. Позже – при Бату, Мунке и Хубилае – русские отряды широко использовались в армиях Золотой Орды и при завоевании Китая. Аналогичным образом при походе Хулагу на Багдад и далее в Палестину на стороне монголов сражались армянские и грузинские войска. Так что ничего экстраординарного в практике Бату в 1241 г. не было.

Логичным выглядит и дальнейшее поведение монголов, как бы забывших о «завоеванной» Северо-Восточной Руси и отправившихся на Запад без всякого опасения Ярослава Всеволодовича, располагавшего достаточно мощными силами, чтобы в 1239-1242 гг. воевать с Литвой и Тевтонским Орденом, и помогать сыну Александру одерживать знаменитые победы над шведами и немцами. Действия Ярослава, в 1239 г. совершившего походы не только против литовцев, но и в Южную Русь – против черниговцев – выглядят просто выполнением союзнического долга перед монголами. В летописи это очень наглядно: рядом с рассказом о разгроме монголами Чернигова и Переяславля спокойно сообщается о походе Ярослава, во время которого тот «град взя Каменец, а княгыню Михайлову со множеством полона приведе к своя си»(50).

Как и почему князь владимирский мог оказаться в Каменце посреди объятой пламенем монгольского вторжения Южной Руси – историки предпочитают не задумываться. Но ведь война Ярослава за тысячи километров от Залесья была против киевского князя Михаила Черниговского, отказавшегося принять татарский мир и подчинение, предложенные ему Менгу. Единственный, насколько мне известно, задумавшийся об этом русский историк Александр Журавель пришел к выводу, что Ярослав выполнял прямое приказание татар и действовал как их подручник. Вывод интересный, и заслуживает того, чтобы быть приведенным целиком: «Разумеется, нет никаких прямых данных о том, что Ярослав действовал так по воле монголов, но предполагать это вполне возможно. Во всяком случае, захват Ярославом Михаиловой жены трудно воспринимать иначе, как итог преследования, именно так понимает летописный текст А.А. Горский. Между тем Никоновская летопись прямо сообщает, что после бегства Михаила из Киева “гнаша бо ся за нимъ Татарове и не постигоша его и, много пленивъ, Менгукакъ иде со многимъ полономъ к царю Батыю”. А если так, не был ли Ярослав одним из тех “татар”, от которых вынужден был спасаться Михаил?
Не потому ли неизвестный автор “Слова о погибели Русскыя земли” так странно, явно нарушая правила этикета, назвал Ярослава “нынешним”, а его погибшего в бою брата Юрия – “князем владимирским”, желая тем самым подчеркнуть, что не признает Ярослава законным владимирским князем? И не потому ли обрывается дошедший до нас текст “Слова” на словах о “нынешнем” Ярославе и Юрии, что дальше автор и рассказывал о подлинных деяниях “нынешнего” Ярослава? Правда об основоположнике династии, правившей Владимирской, а затем Московской Русью в течение последующих 350 лет была крайне неудобна для власть предержащих…»(51).

Еще интереснее выглядят события 1241-1242 гг. когда русские войска Александра Невского, состоявшие главным образом из владимиро-суздальских дружин его отца Ярослава Всеволодовича, и татарские войска Пайдара разгромили два отряда Тевтонского Ордена – в Ледовом Побоище и под Лигницей. Не видеть в этом согласованных и союзнических действий – как например, это делает А.А.Горский(52) – можно только не желая ничего видеть. Особенно если учесть, что под Лигницей сражались с немцами и поляками как раз вспомогательные русско-половецкие отряды. Это единственное предположение, позволяющее непротиворечиво объяснить сообщение Матфея Парижского о том, что при дальнейшем движении этого монгольского корпуса в Чехии, под Оломоуцем, был захвачен в плен командовавший монголами английский тамплиер по имени Питер(53). Как отмечает Дмитрий Песков, «Сам факт этого сообщения практически не рассматривался в историографии ввиду кажущейся его несуразности. Действительно, ни «Яса» Чингисхана, ни развитие правил ведения войны, отраженное у Рашид-ад-Дина, не допускают и мысли о командовании чужеродцем собственно монгольскими войсками. Однако увязывая сообщение Матфея парижского с известиями русских летописей, свидетельствующими о практике набора русских в монгольское войско и Рашид-ад-Дином, мы получаем вполне приемлемую гипотезу, по которой под Ольмюцем действовал смешанный половецко-русско-мордовский корпус. (И заметьте, наше сознание уже не столь яростно протестует против картины двух русских отрядов, которые в одно и то же время сражаются с двумя отрядами тевтонцев)»(54).

Сотрудничество Ярослава Всеволодовича и Александра Невского с монголами после 1242 г. никем не оспаривается. Однако только Л.Н.Гумилев обратил внимание на то, что после завершения Западного похода роли в союзе русских князей с Бату переменились – более заинтересованным в помощи русских князей оказался уже Батый. Еще во время похода на Русь он по пьянке поссорился с сыном великого хана Угедея Гуюком. «Сокровенное сказание», ссылаясь на донесение Бату в ставку, сообщает об этом так: на пиру, когда Бату, как старший в походе первым поднял чашу, на него прогневались Бури с Гуюком. Бури заявил: «Как смеет пить чашу раньше всех Бату, который лезет равняться с нами? Следовало бы протурить пяткой да притоптать ступнею этих бородатых баб, которые лезут равняться!». Гуюк тоже не отставал от своего друга: «Давай-ка мы поколем дров на грудях у этих баб, вооруженных луками! Задать бы им!»(55). Жалоба Бату великому хану послужила причиной отзыва Гуюка из похода; это оказалось для него очень удачным, потому что в конце 1241 г. Угедей умер, и в Монголии началась борьба за право наследования в империи. Пока Бату воевал в Венгрии, Гуюк стал главным претендентом на престол, и впоследствии, в 1246 г. был-таки избран великим ханом. Его отношения с Бату были настолько плохими, что последний не решился вернуться на родину, несмотря на закон Чингисхана, обязывающий всех принцев присутствовать на курултае, избирающим нового великого хана. В 1248 г. Гуюк пошел войной на непокорного двоюродного брата, но в районе Самарканда внезапно скончался.

Естественно, в 1242-1248 гг. никто не мог предвидеть такого поворота событий, реальностью же было противостояние Бату – хана улуса Джучи – с остальной империей. Соотношение собственно монгольских сил было радикально не в пользу Бату: у него имелось только 4000 монгольских воинов, тогда как Гуюк располагал всей остальной имперской армией. В такой ситуации поддержка зависимых русских князей была крайне необходимой Бату, чем и объясняется его небывало либеральное отношение к ним. Вернувшись в Степь из Западного похода, он обосновался в Поволжье и вызвал в Сарай всех русских князей, со всеми обращаясь чрезвычайно милостиво и щедро раздавая ярлыки на их же собственные земли. Не стал исключением даже Михаил Черниговский, в 1240-1245 гг. удиравший от монголов до самого Лиона, где он принимал участие в Церковном соборе, провозгласившем крестовый поход против татар. Но, по свидетельству Плано Карпини, упрямое нежелание черниговского князя выполнить обряды подчинения разгневали хана и старый противник монголов (Михаил участвовал еще в битве на Калке) был убит(56).

Русские князья перемену ролей почувствовали сразу и повели себя с татарами весьма независимо. До 1256-1257 гг. Русь не платила монголам регулярной дани, ограничиваясь разовыми контрибуциями и подарками. Даниил Галицкий, Андрей Ярославич и Александр Невский до восшествия на Золотоордынский престол хана Берке вели себя совершенно независимо, не считая нужным ездить в Орду или согласовывать свои действия с ханами. Когда кризис в Степи миновал, монголам пришлось с 1252 по 1257 гг. фактически заново завоевывать Русь.

События 1242-1251 гг. в Монгольской империи напоминали заговор Ярослава на Руси: это была подспудная борьба за власть, прорвавшаяся открыто только с началом похода Гуюка против Бату. В основном же она проходила в форме скрытого противостояния, заговоров и отравлений; в одном из эпизодов этой схватки под ковром в Каракоруме погиб Ярослав Всеволодович, союзный Бату великий князь Киевский и всея Руси, отравленный матерью Гуюка регентшей Туракиной. Во Владимире по Лествичному праву власть принял младший брат Ярослава – Святослав Всеволодович. Однако монголы не утвердили его, и, вызвав в Каракорум сыновей Ярослава, Александра Невского и Андрея, разделили власть над Русью между ними. Андрей получил великое княжение Владимирское, Александр – Киев и титул великого князя всея Руси. Но в разоренный Киев он не поехал, а без владений пустой титул мало что значил.

И на Руси начинается новая удивительная история, традиционно замалчиваемая отечественными историками. Старший брат – и великий князь – но без власти, Александр несколько лет болтался по стране в позиции «не пришей кобыле хвост», одним своим видом являя начало смуты и недовольства. Когда же младший – Андрей, великий князь Владимирский, сговорившись с Даниилом Галицким, организовали заговор против татар, Александр поехал в Орду и донес на брата. Результатом явилась карательная экспедиция Неврюя (1252 г.), которую А.Н.Насонов считал подлинным началом монголо-татарского владычества над Русью. Большинство историков-традиционалистов яростно отрицают вину Александра Невского в нашествии Неврюя. Но и среди них находятся такие, которые признают очевидное. В.Л.Егоров пишет: «Фактически поездка Александра в Орду стала продолжением печально известных русских междоусобиц, но на этот раз вершимых монгольским оружием. Можно расценивать этот поступок как неожиданный и недостойный великого воина, но он был созвучен эпохе и воспринимался в то время как вполне естественный в феодальной борьбе за власть»(57). Дж. Феннел же прямо заявил, что Александр предал брата(58).

Впрочем, сам Невский мог считать иначе: Андрей и Даниил выступили слишком поздно, когда смута в Монголии уже кончилась и на престол великого хана был возведен друг Бату Мунке. Начиналась новая волна монгольских завоеваний (походы Хулагу на Ближний Восток 1256-1259 гг., Мунке и Хубилая на Китай в это же время), и он своими действиями спасал страну от худшего разгрома.

Как бы то ни было, в 1252 г. повторились события 1238 г.: брат помог монголам разбить брата и утвердить свою власть над Русью. Последующие действия Невского – расправа с новгородцами в 1257 г. и подчинение Новгорода монголам – окончательно утвердили татарское владычество над страной. И в то время когда гораздо более слабые Венгрия и Болгария сохранили свою независимость, Русь руками своих князей надолго вошла в орбиту Золотой Орды. Позднее русские князья не пытались вырваться из-под монгольской власти даже в периоды смут и распада этого государства, что позволило в XVI в. России выступить преемницей империи Чингизидов в Поволжье и на Востоке.

Вывод, по моему мнению, не допускает толкований: так называемое «монголо-татарское иго» было результатом добровольного подчинения завоевателям части русских князей, использовавших монголов во внутрикняжеских разборках.

Примечания:

1 См. напр.: Русь в XIII веке: континуитет или разрыв традиций? М., 2000; Крамаровский М.Г. Золото Чингизидов: культурное наследие Золотой орды. СПб., 2001; Горский А.А. Москва и Орда. М., 2000; Егоров В.Л. Александр Невский и Чингизиды. http://tatar-history.narod.ru/chingizidpdf.pdf, 1997; Скрынникова Т.Д. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. М., 1997;Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. Киев, 1999;Трепавлов В.В. Государственный строй Монгольской империи XIII в.М., 1993; Песков Дмитрий. Русь и монголы //http://gumilevica.kulichki.net/debate/Article07.htm, 1999, Храпачевский Р. Военная держава Чингисхана. М., 2004 и др.
2 См. напр.: Родина, 2004, № 3.
3 См.: Гумилев Л.Н. Черная легенда. М., 1996; Крамаровский М.Г. Великая Орда Златая: Улас Джучи как цивилизация // Родина, 2003. № 11. С.74, параграф «Государство-паразит?»
4 Отказ от гиперболизации опустошительных последствий нашествия, отрицание важной роли монгольского удара в упадке Руси — заслуга не только Дж.Феннела (Феннел Д. Кризис средневековой Руси. М., 1989) и Л.Н.Гумилева (Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1992), но и Дмитрия Пескова (Песков Д. Указ. соч.), Николая Макарова (Макаров Н. Русь. Век тринадцатый // Родина, 2003. № 11), Г. Ивакина (Ивакин Г.Ю. Киев и монгольское нашествие // Русь в XIII веке: континуитет или разрыв традиций?) и других историков и археологов.
5 См.: Вилинбахов В.Б. Источники требуют критического подхода // Военно-исторический журнал, 1961, № 4; Чернышевский Д.В. «Приидоша бесчисленны, яко прузи…» // Вопросы истории, 1987, № 2.
6 Лэмб Г. Чингисхан: Властелин мира. М., 2003. С. 8.
7 См.: Далай Ч. Монголия в XIII — XIV веках. М., Наука, 1983. С.57. Армия Чингисхана по росписи сохранившейся у Рашид-ад-Дина, насчитывала 129 000 человек.
8 Например, население Северного Китая насчитывало в 1207 г. 53,5 млн. человек (8,4 млн. дворов). Поскольку в империи чжурчженей существовала рекрутская система, и при необходимости с каждых 6 дворов брали 1 бойца, государство Цзинь могло располагать до 1,4 млн. воинов. По оценке М.В.Воробьева, реально Цзинь выставляла 25 000 регулярных войск и до 700 000 рекрутов-ополченцев (Воробьев М.В. Чжурчжени и государство Цзинь. М., 1975. С.147, 195). Население Руси в XIII в. историками оценивается от 5 до 12 млн. чел. — первая цифра принадлежит академику Б.А.Рыбакову, вторая — академику П.П.Толочко; по оценке Б.А.Рыбакова на Руси было около 3000 вотчинников всех рангов, что дает феодальные вооруженные силы более чем в 30 000 профессиональных бойцов, но источники свидетельствуют о привлечении на войну и ополченцев (Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII — XIII вв. М., 1982. С.472).
9 Цит. по: Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов по истории Золотой Орды. Т.I. СПб., 1884. С.34.
10 Там же. С.22-23.
11 См.: Козин С.А. Сокровенное сказание (Юань Чао би ши). М.-Л., 1941. С.194.
12 Аннинский С.А. Известия венгерских миссионеров XIII — XIV вв. о татарах и Восточной Европе // Исторический архив. Т. III. М.-Л., 1940. С.88-89.
13 Егоров В.Л. Александр Невский и Чингизиды. http://tatar-history.narod.ru/chingizidpdf.pdf, 1997. С.13.
14 Песков Дмитрий. Русь и монголы // http://gumilevica.kulichki.net/debate/Article07.htm
15 Свечин А.А. Эволюция военного искусства. М., 2002. С.141.
16 См.: ПСРЛ., Т.2. Стб.792.
17 См.: Воинские повести древней Руси. М.-Л., 1949. С.10.
18 См.: Прохоров Г.М. Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1972. С.77-104: Он же. Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи // ТОДРЛ. Т. XXVIII. Л., 1974. С. 77-98.
19 Сахаров А.Н. Основные этапы внешней политики Руси с древнейшихб времён до XV века // История внешней политики России. Конец XV — XVII века. М., 1999.
20 Горский А.А. Александр Невский // Мир истории. 2001. № 4. Прим.49.
21 Зорин А.В. Липицкая битва // http://www.xlegio.ru/armies/zorin/lipitza.htm
22 Там же
23 См.: Карамзин Н.М. История государства Российского в 12-ти томах. Т.II-III. М., 1991. С.497; ПСРЛ. Т.10.С.98.
24 См.: ПСРЛ.Т.2.Стб.777; Татищев В.Н. История Российская. М.-Л., 1964. Т.III. С.230; ПСРЛ. Т.1. Стб. 467; Там же. Т. XХV. С.130 («Ярослав же, сын великого князя Всеволода Юрьевича, пришед седе на столи в Володимери и обнови землю Суждальскую и церкви очист

Степной юберменш на неутомимой монгольской лошадке (Монголия, 1911 год)

Историография о нашествии монголо-татар (или татаро-монголов, или татар и монголов, и так далее, кому как нравится) на Русь насчитывает свыше 300 лет. Это нашествие стало общепринятым фактом еще с конца XVII века, когда один из основателей русского православия, немец Иннокентий Гизель написал первый учебник по истории России — «Синопсис». По этой книге родную историю русские долбили все последующие 150 лет. Однако до сих пор никто из историков не взял на себя смелость сделать «дорожную карту» похода хана Батыя зимой 1237-1238 годов на Северо-Восточную Русь.

То есть, взять и рассчитать, сколько проходили неутомимые монгольские лошадки и воины, чем они питались и так далее. Блог Толкователя в силу своих ограниченных ресурсов попытался исправить эту недоработку.

Немного предыстории

В конце XII века среди монгольских племен появился новый лидер — Темучин, который сумел объединить вокруг себя  их большую часть. В 1206 году его провозгласили на курултае (аналог Съезда народных депутатов СССР) общемонгольским ханом под ником Чингисхан, который и создал пресловутое «государство кочевников». Не теряя затем ни минуты, монголы приступили к завоеваниям окружающих территорий. К 1223 году, когда монгольский отряд полководцев Джэбе и Субудая столкнулся на реке Калка с русско-половецким войском, ретивые кочевники успели завоевать территории от Маньчжурии на востоке до Ирана, южного Кавказа и современного западного Казахстана, разгромив государство Хорезмшаха и захватив попутно часть северного Китая.

В 1227 году Чингисхан умер, но его наследники продолжили завоевания. К 1232 году монголы добрались до средней Волги, где вели войну с кочевникам-половцами и их союзниками — волжскими булгарами (предками современных волжских татар).  В 1235 году (по другим данным — в 1236 году) на курултае было принято решение о глобальном походе против кипчаков, булгар и русских, а также далее на Запад. Возглавить этот поход пришлось внуку Чингисхана — хану Бату (Батыю). Здесь надо сделать отступление. В 1236-1237 годах монголы, ведшие к тому времени боевые действия на огромных пространствах от современной Осетии (против аланов) до современных поволжских республик, захватили Татарстан (Волжскую Булгарию) и осенью 1237 года начали концентрацию для похода против русских княжеств.

Империя планетарного масштаба

Вообще же, зачем кочевникам с берегов Керулена и Онона потребовалось завоевание Рязани или Венгрии, толком не известно. Все попытки историков вымученно обосновать подобную прыть монголов, выглядят достаточно бледными. Касательно Западного похода монголов (1235-1243 годы) они придумали байку о том, что нападение на русские княжества было мерой по обеспечению своего фланга и уничтожения потенциальных союзников своих основных врагов — половцев (частично половцы ушли в Венгрию, основная же их масса стала предками современных казахов). Правда, ни Рязанское княжество, ни Владимиро-Суздальское, ни т.н. «Новгородская республика» не были никогда союзниками ни половцев, ни волжских булгар (интересное исследование на эту тему можно почитать здесь).

Также практически вся историография о монголах не говорит толком ничего о принципах формирования их армий, принципах управления ими и так далее. При этом считалось, что монголы формировали свои тумены (полевые оперативные соединения) в том числе и из покоренных народов, за службу солдату ничего не платилось, за любую провинность им угрожала смертная казнь.

Успехи кочевников ученые пытались и так, и сяк объяснять, но каждый раз выходило довольно смешно. Хотя, в конечном итоге, уровню организации армии монголов — от разведки до связи, могли бы позавидовать армии самых развитых государств XX века (правда, после завершения эпохи чудесных походов монголы — уже через 30 лет после смерти Чингисхана — моментально растеряли все свои навыки). К примеру, считается, что глава монгольской разведки полководец Субудай, поддерживал отношения с папой Римским, германо-римским императором, Венецией и так далее.

Причем монголы, естественно, во время своих военных кампаний действовали без всякой радиосвязи, железных дорог, автомобильного транспорта и так далее. В советское время историки перемежали традиционное к тому времени фентези о степных юберменшах, не знающих усталости, голода, страха и т.п., с классическим камланием на поле классово-формационного подхода:

При общем наборе в войско каждый десяток кибиток должен был выставить от одного до трех воинов в зависимости от потребности и обеспечить их продовольствием. Оружие в мирное время хранилось в особых складах. Оно было собственностью государства и выдавалось воинам при выступлении в поход. По возвращении из похода каждый воин обязан был сдать оружие. Жалованья воины не получали, но сами платили налог лошадьми или другим скотом (по одной голове со ста голов). На войне каждый воин имел равное право пользоваться добычей, определенную часть которой обязан был сдавать хану. В периоды между походами войско посылалось на общественные работы. Один день в неделю отводился для службы хану.

В основу организации войска была положена десятичная система. Войско делилось на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч (тумыни или тьмы), во главе которых стояли десятники, сотники и тысяцкие. Начальники имели отдельные палатки и резерв лошадей и оружия.

Главным родом войск была конница, которая делилась на тяжелую и легкую. Тяжелая конница вела бой с главными силами противника. Легкая конница несла сторожевую службу и вела разведку. Она завязывала бой, расстраивая с помощью стрел неприятельские ряды. Монголы были отличными стрелками из лука с коня. Легкая конница вела преследование противника. Конница имела большое количество заводных (запасных) лошадей, что позволяло монголам очень быстро передвигаться на большие расстояния. Особенностью монгольского войска было полное отсутствие колесного обоза. Только кибитки хана и особо знатных лиц перевозились на повозках…

У каждого воина была пилка для заострения стрел, шило, иголка, нитки и сито для просеивания муки или процеживания мутной воды. Всадник имел небольшую палатку, два турсука (кожаные мешки): один для воды, другой для круты (сушеный кислый сыр). Если запасы продовольствия иссякали, монголы пускали лошадям кровь и пили ее. Таким способом они могли довольствоваться до 10 дней.

Вообще же, сам термин «монголо-татары» (или татаро-монголы) очень нехороший. Звучит он примерно как хорвато-индусы или финно-негры, если говорить о его смысле. Дело в том, что русские и поляки, сталкивавшиеся в XV-XVII веках с кочевниками, называли их одинаково —  татары. В дальнейшем русские это часто переносили на другие народы, которые не имели никакого отношения к кочевым тюркам в причерноморских степях. Свою лепту в эту кашу вносили и европейцы, которые долгое время считали Россию (тогда еще Московию) Татарией (точнее, Тартарией), что приводило к весьма причудливым конструкциям.

Взгляд французов на Россию в середине XVIII века

Так или иначе, о том, что напавшие на Русь и Европу «татары» были еще и монголами, общество узнало лишь в начале XIX века, когда  Христиан Крузе издал «Атлас и таблицы для обозрения истории всех европейских земель и государств от первого их народонаселения до наших времен». Затем идиотский термин радостно подобрали уже и российские историки.

Особое внимание также стоит уделить и вопросу численности завоевателей. Естественно, никаких документальных данных о численности армии монголов до нас не дошло, а самым древним и пользующимся беспрекословным доверием у историков источником является исторический труд коллектива авторов под руководством чиновника иранского государства Хулагуидов Рашида-ад-Дина «Список летописей«.  Считается, что он был написан в начале XIV века на персидском языке, правда, всплыл он лишь в начале XIX века, первое частичное издание на французском языке вышло в 1836 году. Вплоть до середины XX века этот источник вообще не был полностью переведен и издан.

Согласно Рашиду-ад-Дину, к 1227 году (год смерти Чингисхана), общая численность армии Монгольской империи составляла 129 тысяч человек. Если верить Плано Карпини, то спустя 10 лет армия феноменальных кочевников составляла 150 тысяч собственно монголов и еще 450 тысяч человек, набранных в «добровольно-принудительном» порядке из подвластных народов. Дореволюционные российские историки оценивали численность армии Бату, сконцентрированной осенью 1237 года у рубежей Рязанского княжества, от 300 до 600 тысяч человек. При этом само собой разумеющимся представлялось, что каждый кочевник имел 2-3 лошади.

По меркам Средних веков подобные армии выглядят совершенно чудовищно и неправдоподобно, стоит признать. Однако упрекать ученых мужей в фантазерство — слишком жестоко для них. Вряд ли кто из них вообще мог себе представить даже пару десятков тысяч конных воинов с 50-60 тысячами лошадей, не говоря уже об очевидных проблемах с управлением такой массой людей и обеспечением их пропитанием. Поскольку история — наука неточная, да и вообще не наука, оценить разбег фэнтези исследователей каждый может здесь. Мы же будем пользоваться ставшей уже классической оценкой численности армии Бату в 130-140 тысяч человек, которую предложил советский ученый В.В. Каргалов. Его оценка (как и все остальные, полностью высосанная из пальца, если говорить предельно серьезно) в историографии, тем не менее, является превалирующей. В частности, ее разделяет и самый крупный современный российский исследователь истории Монгольской империи Р.П. Храпачевский.

От Рязани до Владимира

Осенью 1237 года монгольские отряды, провоевавшие всю весну и лето на огромных пространствах от Северного Кавказа, Нижнего Дона и до среднего Поволжья, стягивались к месту общего сбора — речке Онуза. Считается, что речь идет о современной реке Цна в современной Тамбовской области. Вероятно, также какие-то отряды монголов собирались в верховьях реки Воронеж и Дона. Точной даты начала выступления монголов против Рязанского княжества нет, но можно предположить, что оно состоялось в любом случае не позднее 1 декабря 1237 года. То есть, степные кочевники с почти полумиллионным табуном лошадей решили пойти в поход уже фактически зимой. Это важно для нашей реконструкции. Если так, то они, вероятно, должны были быть уверены, что в лесах Волго-Оскского междуречья, еще довольно слабо колонизированных к тому времени русскими, у них будет достаточно пропитания для лошадей и людей.

По долинам рек Лесной и Польный Воронеж, а также притокам реки Проня монгольская армия, двигаясь одной или несколькими колоннами проходит через лесистый водораздел Оки и Дона. К ним прибывает посольство рязанского князя Федора Юрьевича, которое оказалось безрезультатным (князя убивают), и где-то в этом же регионе монголы встречают в поле рязанскую армию. В ожесточенном сражении они ее уничтожают, а затем двигаются вверх по течению Прони, грабя и уничтожая мелкие рязанские города — Ижеславец, Белгород, Пронск, сжигают мордовские и русские села.

Здесь надо внести небольшое уточнение: у нас нет точных данных о количестве населения в тогдашней Северо-Восточной Руси, но если следовать реконструкции современных ученых и археологов (В.П. Даркевич, М.Н. Тихомиров, А.В. Куза), то оно не было большим и, кроме того, для него была характерна низкая плотность расселения. К примеру, крупнейший город Рязанской земли — Рязань, насчитывала по оценке В.П. Даркевича, максимум 6-8 тысяч человек, еще около 10-14 тысяч человек могло проживать в сельскохозяйственной округе города (в радиусе до 20-30 километров). Остальные города имели несколько сотен человек населения, в лучшем случае, как Муром — до пары тысяч. Исходя из этого, вряд ли общая численность населения Рязанского княжества могла превышать 200-250 тысяч человек.

Безусловно, для завоевания такого «протогосударства» 120-140 тысяч воинов были более чем избыточным числом, но будем придерживаться классической версии.

16 декабря монголы после марша в 350-400 километров (то есть, темп среднесуточного перехода составляет тут до 18-20 километров) выходят к Рязани и приступают к ее осаде — вокруг города они сооружают деревянный забор, строят камнеметные машины, с помощью которых они ведут обстрел города. Вообще, историками признается, что монголы достигли невероятных — по меркам того времени — успехов в осадном деле. К примеру, историк Р.П. Храпачевский считает всерьез, что монголы были способны за буквально день-другой сварганить на месте из подручного леса любые камнеметные машины:

Для сборки камнеметов имелось все необходимое – в соединенном войске монголов было достаточно специалистов из Китая и Тангута…, а русские леса в изобилии снабжали монголов древесиной для сборки осадных орудий.

Наконец, 21 декабря Рязань пала после ожесточенного штурма. Правда, возникает неудобный вопрос: нам известно, что общая длина оборонительных укреплений города составляла менее 4 километров. Большинство рязанских воинов погибло в пограничном сражении, поэтому вряд ли в городе было много солдат. Почему гигантская армия монголов в 140 тысяч солдат сидела целых 6 дней под его стенами, если соотношение сил было, минимум, 100-150:1?

У нас также нет никаких четких свидетельств о том, каковы были климатические условия в декабре 1238 года, но поскольку способом передвижения монголы выбрали лед рек (иного способа пройти по лесистой местности не было, первые постоянные дороги в Северо-Восточной Руси документально фиксируются лишь в XIV веке, с этой версией согласны все российские исследователи), можно предположить, что это была уже нормальная зима с морозами, возможно, снегом.

Важным также является вопрос, чем питались монгольские лошади во время этого похода. Из трудов историков и современных исследований степных лошадей понятно, что речь шла о весьма неприхотливых, маленьких — ростом в холке до 110-120 сантиметров, кониках. Их основное питание — это сено и трава (зерном они не питались). В естественных условиях обитания они неприхотливы и достаточно выносливы, а зимой во время тебеневки они способны в степи разрывать снег и есть прошлогоднюю траву.

На основе этого историки дружно считают, что благодаря этим свойствам вопрос о пропитании лошадок во время похода зимой 1237-1238 годов на Русь не стоял. Между тем не сложно заметить, что условия в этом регионе (толщина снежного покрова, площадь травостоев, а также общее качество фитоценозов) отличаются от, допустим, Халхи или Туркестана. Кроме того, зимняя тебеневка степных лошадей представляет из себя следующее: табун лошадей медленно, проходя в день считанные сотни метров, передвигается по степи, выискивая жухлую траву под снегом. Животные таким образом экономят свои энергозатраты. Однако в походе против Руси этим лошадям приходилось проходить в день на морозе по 10-20-30 и даже более километров (см. ниже), неся поклажу или воина. Удавалось ли лошадям в таких условиях восполнять свои энергозатраты? Еще интересный вопрос: если монгольские лошади рыли снег и под ним находили траву, то какова должна быть площадь их суточных кормовых угодий?

После взятия Рязани монголы начали продвигаться в сторону крепости Коломна, являющуюся своеобразными «воротами» в Владимиро-Суздальскую землю. Пройдя 130 километров от Рязани до Коломны, по данным Рашид-ад-Дина и Р.П. Храпачевского, монголы у этой крепости «застряли» до 5 или даже 10 января 1238 года — то есть, минимум, почти на 15-20 дней. С другой стороны к Коломне движется сильная владимирская армия, которую, вероятно, великий князь Юрий Всеволодович снарядил сразу же после получения известия о падении Рязани (оказать помощь Рязани он и черниговский князь отказались). Монголы засылают к нему посольство с предложением стать их данником, но переговоры также оказывается безрезультатным (по данным Лаврентьевской летописи — князь все же соглашается на выплату дани, но все равно посылает войска под Коломну. Объяснить логику такого поступка сложно).

Как считают В.В. Каргалов и Р.П. Храпачевский, сражение под Коломной началось не позднее 9 января и длилось оно целых 5 дней (по Рашид-ад-Дину). Тут сразу возникает очередной закономерный вопрос — историки уверены, что военные силы русских княжеств в целом были скромными и соответствовали реконструкциям той эпохи, когда армия в 1-2 тысячи человек была стандартной, а 4-5 и более тысяч человек представлялись огромным войском. Вряд ли владимирский князь Юрий Всеволодович мог собрать больше (если сделать отступление: общее население Владимирской земли, по разным оценкам, варьировало в пределах 400-800 тысяч человек, но все они были разбросаны по огромной территории, а население стольного града земли — Владимира, даже по самым смелым реконструкциям, не превышало 15-25 тысяч человек). Тем не менее, под Коломной монголы были скованы на несколько дней, а накал сражения показывает факт гибели чингизида Кулькана — сына Чингисхана. С кем же так ожесточенно сражалась гигантская армия в 140 тысяч кочевников? С несколькими тысячами владимирских солдат?

После победы под Коломной то ли в трех-, то ли в пятидневном сражении монголы бодро двигаются по льду Москва-реки в сторону будущей российской столицы. Расстояние в 100 километров они проходят буквально за 3-4 дня (темп среднесуточного марша — 25-30 километров): по мнению Р.П. Храпачевского осаду Москвы кочевники начали 15 января (по мнению Н.М. Карамзина — 20 января). Прыткие монголы застали москвичей врасплох — они даже не знали об итогах битвы под Коломной, и после пятидневной осады Москва разделила участь Рязани: город был сожжен, все его жители — истреблены или угнаны в плен.

Опять же — Москва того времени, если взять за основу наших рассуждений данные археологии, была совершенно крошечным городком. Так, первые укрепления, построенные еще в 1156 году, имели протяженность менее 1 километра, а площадь самой крепости не превышала 3 гектаров. К 1237 году, как считается, площадь укреплений уже достигла 10-12 гектаров (то есть, примерно половины территории нынешнего Кремля). У города был свой посад — он находился на территории современной Красной площади. Общее население такого города вряд ли превышало 1000 человек. Что делала огромная армия монголов, обладающих якобы уникальными осадными технологиями, целых пять дней перед этой ничтожной крепостью, остается лишь догадываться.

Здесь стоит также отметить, что всеми историками признается факт передвижения монголо-татар без обоза. Дескать, неприхотливым кочевникам он был не нужен. Тогда не совсем понятным остается то, каким же образом и на чем монголы перемещали свои камнеметные машины, снаряды к ним, кузницы (для починки оружия, восполнения потерь наконечников стрел и т.п.), каким образом угоняли пленных. Поскольку за все время археологических раскопок на территории Северо-Восточной Руси не было найдено ни одного захоронения «монголо-татар», некоторые историки договорились даже до версии о том, что и своих убитых кочевники вывозили обратно в степи (В.П. Даркевич, В.В. Каргалов). Разумеется, поднимать вопрос о судьбе раненых или заболевших в таком свете даже и не стоит (иначе наши историки додумаются до того, что их съедали, шутка)…

Тем не менее, проведя в окрестностях Москвы около недели и разграбив ее сельскохозяйственное контадо (основной сельскохозяйственной культурой в этом регионе была рожь и частично овес, но степные лошади зерно воспринимали очень плохо), монголы двинулись уже по льду реки Клязьма (перейдя лесной водораздел между этой рекой и Москва-рекой) на Владимир. Пройдя за 7 дней свыше 140 километров (темп среднесуточного марша — около 20 километров), кочевники 2 февраля 1238 года начинают осаду столицы Владимирской земли. Кстати, именно на этом переходе монгольскую армию в 120-140 тысяч человек «ловит» крошечный отряд рязанского боярина Евпатия Коловрата то ли в 700, то ли в 1700 человек, против которого монголы — от бессилия — вынуждены применить камнеметные машины, чтобы его одолеть (стоит учесть, что сказание о Коловрате было записано, как считают историки, лишь в XV веке, так что… считать его полностью документальным сложно).

Зададим академический вопрос: а что такое вообще армия в 120-140 тысяч человек с почти 400 тысячами лошадей (и не понятно, есть ли обоз?), двигающаяся по льду какой-нибудь реки Ока или Москва? Простейшие расчеты показывают, что даже двигаясь фронтом в 2 километра (в реальности ширина этих рек существенно меньше), такая армия в самых идеальных условиях (все идут с одной скоростью, соблюдая минимальную дистанцию в 10 метров) растягивается, минимум, на 20 километров. Если же учесть, что ширина Оки — всего 150-200 метров, то гигантская армия Бату растягивается уже на почти на… 200 километров! Опять же, если все идут с одинаковой скоростью, соблюдая минимальную дистанцию. А на льду реки Москва или Клязьма, ширина которых варьирует от 50 до 100 метров в лучшем случае? На 400-800 километров?

Интересно, что никто из российских ученых за последние 200 лет даже не задавался таким вопросом, всерьез полагая, что гигантские конные армии летают буквально по воздуху.

В целом же, на первом этапе нашествия хана Батыя на Северо-Восточную Русь — с 1 декабря 1237 года по 2 февраля 1238 года условная монгольская лошадь прошла около 750 километров, что дает среднесуточный темп передвижения в 12 километров. Но если выкинуть из подсчетов, минимум, 15 дней стояния в пойме Оки (после взятия Рязани 21 декабря и сражением под Коломной), а также неделю отдыха и мародерства под Москвой, темпы усредненного суточного марша монгольской кавалерии серьезно улучшатся — до 17 километров в сутки.

Нельзя сказать, что это какие-то рекордные темпы марша (русская армия во время войны с Наполеоном, к примеру, совершала и 30-40-километровые суточные переходы), интерес тут в том, что все это происходило глубокой зимой, и такие темпы поддерживались достаточно долгое время.

От Владимира до Козельска

На фронтах Великой Отечественной войны XIII века

Владимирский князь Юрий Всеволодович узнав о приближении монголов, покинул Владимир, уйдя с небольшой дружиной в Заволжье — там, посреди буреломов на реке Сить он разбил лагерь и ожидал подхода подкреплений от своих братьев — Ярослава (отца Александра Невского) и Святослава Всеволодовичей. В городе осталось совсем немного воинов, которых возглавили сыновья Юрия — Всеволод и Мстислав. Несмотря на это с городом монголы провозились 5 дней, обстреливая его из камнеметов, взяв его лишь после штурма 7 февраля. Но до этого небольшой отряд кочевников во главе с Субудаем успел сжечь Суздаль.

После взятия Владимира армия монголов делится на три части. Первая и наиболее крупная часть под командованием Бату идет от Владимира на северо-запад через непролазные леса водораздела Клязьмы и Волги. Первый марш — от Владимира до Юрьева-Польского (около 60-65 километров). Далее войско делится — часть идет ровно на северо-запад на Переяславль-Залесский (около 60 километров), и после пятидневной осады этот город пал. Что из себя представлял тогда Переяславль? Это был относительно небольшой город, чуть больше Москвы, правда, имеющий оборонительные укрепления длиной до 2,5 километров. Но его население также вряд ли превышало 1-2 тысячи человек.

Затем монголы идут до Кснятина (еще около 100 километров), до Кашина (30 километров), потом поворачивают на запад и по льду Волги двигаются к Твери (от Кснятина по прямой чуть более 110 километров, но идут по Волге, там получается все 250-300 километров).

Вторая часть идет по глухим лесам водораздела Волги, Оки и Клязьмы от Юрьева-Польского на Дмитров (по прямой около 170 километров), затем после его взятия — на Волок-Ламский (130-140 километров), оттуда до Твери (около 120 километров), после взятия Твери — до Торжка (вместе с отрядами первой части) — по прямой это около 60 километров, но, видимо, шли по реке, так что будет не менее 100 километров. К Торжку монголы вышли уже 21 февраля — спустя 14 дней после ухода от Владимира.

Таким образом, первая часть отряда Бату за 15 дней проходит, минимум, 500-550 километров по глухим лесам и по Волге. Правда, отсюда надо выкинуть несколько дней осады городов и получается около 10 дней марша. За каждый из которых кочевники проходят через леса по 50-55 километров в день! Вторая часть его отряда проходит в совокупности на менее 600 километров, что дает среднесуточный темп марша до 40 километров. С учетом пары-тройки дней на осады городов — до 50 километров в сутки.

Под Торжком — довольно скромным городом по тогдашним меркам, монголы застряли, минимум, на 12 дней и взяли его лишь 5 марта (В.В. Каргалов). После взятия Торжка один из монгольских отрядов продвинулся в сторону Новгорода еще на 150 километров, однако затем повернул обратно.

Второй отряд монгольской армии под командованием Кадана и Бури вышел из Владимира на восток, передвигаясь по льду реки Клязьма. Пройдя 120 километров до Стародуба, монголы сожгли этот город, а затем «срезали» лесистый водораздел между нижней Окой и средней Волгой, выйдя к Городцу (это еще около 170-180 километров, если по прямой).  Далее монгольские отряды по льду Волги дошли до Косторомы (это еще около 350-400 километров), отдельные отряды достигли даже Галича Мерьского. От Костромы монголы Бури и Кадана пошли на соединение с третьим отрядом под командованием Бурундая на запад — до Углича. Передвигались, вероятнее всего, кочевники по льду рек (во всяком случае, еще раз напомним, так принято в отечественной историографии), что дает еще около 300-330 километров пути.

В первых числах марта Кадан и Бури были уже у Углича, пройдя за три недели с небольшим до 1000-1100 километров. Среднесуточный темп марша составлял у кочевников порядка 45-50 километров, что близко к показателям отряда Бату.

Третий отряд монголов под командованием Бурундая оказался самым «медленным» — после взятия Владимира он выступил на Ростов (170 километров по прямой), затем преодолел еще свыше 100 километров до Углича. Часть сил Бурундая совершила марш-бросок до Ярославля (около 70 километров) от Углича. В начале марта Бурундай безошибочно нашел в заволжских лесах стан Юрия Всеволодовича, которого он разгромил в битве на реке Сить 4 марта. Переход от Углича до Сити и обратно — это около 130 километров. В совокупности отряды Бурундая прошли около 470 километров за 25 дней — это дает нам лишь 19 километров среднесуточного марша.

В целом же, условная усредненная монгольская лошадь накрутила «на спидометре» с 1 декабря 1237 года по 4 марта 1238 года (94 дня) от 1200 (самая минимальная оценка, годится только для небольшой части монгольского войска) до 1800 километров. Условный суточный переход колеблется от 12-13 до 20 километров. В реальности, если мы выкидываем стояние в пойме реки Ока (около 15 дней), 5 дней штурма Москвы и 7 дней отдыха после ее взятия, пятидневную осаду Владимира, а также еще по 6-7 дней на осады русских городов во второй половине февраля, получается, что монгольские лошади за каждый из 55 своих дней движения проходили в среднем до 25-30 километров.  Это великолепные результаты для лошадей с учетом того, что все это происходило на морозе, посреди лесов и сугробов, при явной нехватке кормов (вряд ли монголы могли реквизировать у крестьян много кормов для своих лошадей, тем более, что степные лошади не питались практически зерном) и на тяжелой работе.

После взятия Торжка основная часть монгольской армии сосредоточилась на верхней Волге в районе Твери. Затем они двинулись в первой половине марта 1238 года широким фронтом на юг в степи. Левое крыло под командованием Кадана и Бури прошло через леса водораздела Клязьмы и Волги, вышло затем к верховьям Москва-реки и по ней спустилось до Оки. По прямой это около 400 километров, с учетом средних темпов передвижения стремительных кочевников — это около 15-20 дней пути для них. Так что, по всей видимости, уже в первой половине апреля эта часть монгольской армии вышла в степи. Информации о том, как повлияло таяние снегов и льда на реках на передвижение этого отряда, у нас нет (Ипатьевская летопись лишь сообщает, что степняки двигались весьма быстро). Чем этот отряд занимался следующий месяц после выхода в степи сведений также нет, известно лишь, что в мае Кадан и Бури пришли на выручку Бату, застрявшему к тому времени под Козельском.

Небольшие монгольские отряды, вероятно, как полагают В.В. Каргалов и Р.П. Храпачевский, остались на средней Волге, грабя и сжигая русские поселения. Как они выходили весной 1238 года в степи — не известно.

Большая же часть монгольского войска под командованием Бату и Бурундая вместо кратчайшего пути в степь, каким прошли отряды Кадана и Бури, выбрала весьма замысловатый маршрут:

О маршруте Батыя известно больше – от Торжка он двинулся по Волге и Вазузе (приток Волги) к междуречью Днепра, а оттуда через смоленские земли к черниговскому городу Вщиж, лежащему на берегу Десны, пишет Храпачевский. Сделав крюк по верховьям Волги на запад и северо-запад, монголы повернули на юг, и пересекая водоразделы, пошли в степи. Вероятно, какие-то отряды шли в центре, через Волок-Ламский (по лесам). Ориентировочно, левый край Бату прошел за это время порядка 700-800 километров, другие отряды чуть менее. К 1 апреля монголы достигли Серенска, а Козельска (летописного Козелеска, если быть точными) — 3-4 апреля (по другой информации — уже 25 марта). В среднем это дает нам еще около 35-40 километров суточного марша (причем монголы идут уже не по льду рек, а через густые леса на водоразделах).

Под Козельском, где уже мог начинаться ледоход на Жиздре и таяние снега в ее пойме, Бату застрял почти на 2 месяца (точнее, на 7 недель — 49 дней — до 23-25 мая, может и позднее, если вести отсчет от 3 апреля, а по Рашид-ад-Дину — вообще на 8 недель). Зачем монголам потребовалось непременно осаждать ничтожный, даже по средневековым русским меркам, городишко, не имеющий никакого стратегического значения, не вполне ясно. К примеру, соседние с ним городки Кром, Спать, Мценск, Домагощ, Девягорск, Дедославль, Курск, кочевники даже не тронули.

На эту тему историки спорят до сих пор, какой-либо вменяемой аргументации не приводится. Самую смешную версию предложил фольк-историк «евразийского толка» Л.Н. Гумилев, предположивший, что монголы мстили внуку черниговского князя Мстислава, правившего в Козельске, за убийство послов на реке Калка в 1223 году. Забавно, что в убийстве послов был замешан также смоленский князь Мстислав Старый. Но Смоленск монголы не тронули…

По логике, Бату надо было спешно уходить в степи, поскольку весенняя распутица и бескормица грозили ему полной потерей, как минимум, «транспорта» — то есть, лошадей.

Вопросом о том, чем же питались лошади и сами монголы, осаждая Козельск почти два месяца (с применением стандартных камнеметных машин), никто из историков не озадачивался. Наконец, банально трудно поверить в то, что городок с населением в несколько сотен, пусть даже пару тысяч человек, огромная еще армия монголов, исчисляемая десятками тысяч воинов, и якобы имевшая уникальные осадные технологии и технику, не могла взять 7 недель…

В итоге под Козельском монголы якобы потеряли до 4000 человек и лишь приход отрядов Бури и Кадана в мае 1238 года из степей спас положение — городишко был таки взят и уничтожен. Юмора ради стоит сказать, что бывший президент РФ Дмитрий Медведев в честь заслуг населения Козельска перед Россией присвоил поселению звание «Города воинской славы». Юмор же был в том, что археологи за почти 15 лет поисков, так и не смогли обнаружить однозначных доказательств существования уничтоженного Батыем Козельска. О том, какие страсти по этому поводу кипели в научной и чиновничьей общественности Козельска, можно почитать тут.

Если просуммировать оценочные данные в первом и весьма грубом приближении, то окажется, что с 1 декабря 1237 года по 3 апреля 1238 года (начало осады Козельска) условная монгольская лошадь прошла в среднем от 1700 до 2800 километров. В пересчете на 120 дней это дает усредненный суточный переход в пределах от 15 до 23 с небольшим километров. Поскольку известны промежутки времени, когда монголы не передвигались (осады и т.п., а это около 45 дней в совокупности), то рамки их среднесуточного реального марша расползаются от 23 до 38 километров в день.

Проще говоря, это означает более чем интенсивные нагрузки на лошадей. Вопрос о том, сколько из них выжило после таких переходов в довольно суровых климатических условиях и очевидной нехватки кормов, российскими историками даже не обсуждается. Также, как и вопрос о собственно монгольских потерях.

К примеру, Р.П. Храпачевский вообще полагает, что за все время Западного похода монголов в 1235-1242 годах их потери составили лишь около 15% от первоначальной их численности, тогда как историк В.Б. Кощеев насчитал до 50 тысяч санитарных потерь только при походе на Северо-Восточную Русь. Впрочем, все эти потери — как в людях, так и лошадях, гениальные монголы оперативно восполнили за счет… самих же покоренных народов. Поэтому уже летом 1238 года армии Бату продолжили войну в степях против кипчаков, а в Европу в 1241 году вообще вторглась не пойми какая армия — так, Фома Сплитский сообщает, что в ней было огромное количество… русских, кипчаков, булгар, мордвы и т.п. народов. Сколько среди них было самих «монголов», толком не понятно.

Степная монгольская лошадь не изменялась веками (Монголия, 1911 год)

В этом году российские власти собираются широко отмечать победу в Отечественной войне 1812 года. Как обычно, будут говорить о «зверствах захватчиков», в ряду которых – знаменитое сожжение Москвы Наполеоном. Правда, французы до сих пор уверены, что Москву сожгли сами русские по приказу высших чинуш…

Первые пожары в Москве занялись с началом входа в город авангарда маршала Мюрата 2(14) сентября. К 3(15) сентября, времени занятия Кремля лично Наполеоном, пламя охватило уже весь город. Пожар стих только 6(18) сентября, за это время он уничтожил 6,5 тыс. из 9,1 тыс. жилых домов, 122 из 329 храмов. Эту «работу» российская, потом советская и снова российская историография списывала на войска Наполеона.

Доктор исторических наук, профессор Историко-архивного института РГГУ Михаил Давыдов так описывал эволюцию официальной версии о пожаре:

«В нашем Отечестве исторические концепции московского пожара последовательно менялись в зависимости от политической конъюнктуры. Александру I важно было представить этот пожар как варварский акт, совершенный французскими агрессорами и оккупантами, чтобы дискредитировать их в глазах просвещённой Европы. Затем правда постепенно восторжествовала, были даже опубликованы записки непосредственного исполнителя приказа Ростопчина.

При советской власти, в 20-30-е годы, концепция не менялась. Но после Великой Отечественной войны Сталин фактически создал культ фельдмаршала Кутузова, и этот пожар объявили частью его стратегического замысла. Затем не патриотичная версия об ответственности русских за сожжение Москвы была подвергнута суровой критике. Но великий историк Евгений Тарле нашел выход из положения. Он подчеркнул, что моральную ответственность за пожар всё равно несет Наполеон. Не было бы вторжения его армии в 1812 – Москва бы не сгорела».

Французская же версия (впрочем, её же придерживаются и историки цивилизованных стран) гласит обратное – Москву сожгли сами русские. Тактика выжженной пустыни на протяжении веков приносила успех российской армии, так было во всех войнах, ведшихся на территории России и СССР.

Кратко эту версию можно прочитать из французских газет осени 1812 года, время от времени её перепечатывают и современные французские СМИ.

«14 сентября русские подожгли торговые ряды, рынок и здание больницы. А 16 сентября поднялся сильный ветер. По приказу генерал-губернатора Ростопчина 300-400 негодяев подожгли город одновременно в пятистах разных точках. Так как 5/6 всех домов были выстроены из дерева, то огонь распространился с огромной быстротой – это был поистине океан огня.

Около 100 поджигателей были арестованы и расстреляны, при этом все они заявили, что действовали по приказу Ростопчина и ещё одного высокопоставленного лица.

В огне заживо сгорели 30 тысяч больных и раненых русских.

Русские потеряли всё; они ничего с собой не увезли, ведь они всегда считали, что мы никогда не сможем дойти до Москвы, и этим самым лишь вводили своих людей в заблуждение. Увидев, что всё захватили французы, русские замыслили ужасный план: они решили уничтожить огнем свою первопрестольную столицу, и тем самым обрекли на нищету 200 тысяч жителей. В этом злодеянии, сотворённом преступниками, выпущенными из тюрем, повинен исключительно Ростопчин.

Горожане пытались остановить распространение пламени, но московский генерал-губернатор загодя принял вселяющие ужас меры предосторожности: он дал повеление вывезти или уничтожить все средства для тушения пожара».

Русское служило-карательное сословие отчасти признавалось, что это оно подожгло Москву в сентябре 1812 года. Тот же Растопчин в марте 1823 года говорил французской прессе:

«Главной особенностью русского характера является бескорыстие. В многочисленных разговорах, купцов, промышленников и простых людей, я звучало, что Москва не должна попасть в руки врага. «Было бы гораздо лучше, если мы подожжём город», – говорили они.

К примеру, был такой случай в Москве. Один торговец обнаружил, что 17 французских солдат напившись вина, уснули в подвале его дома. Тогда он принял решение подпереть лаз из подвала, и поджёг собственный дом. Семнадцать жалких французов, скорее всего, задохнулись от дыма».

В литературе того времени русская знать тоже подтверждала, что Москву сожгли их сограждане. Так, Наталия Нарышкина в своих записках на французском языке упоминала:

«Торговцы подожгли рынок, и огонь беспрепятственно распространился на улицы, застроенные большей частью деревянными домами. Уже в полночь весь горизонт был охвачен пламенем. Кто поверит, будто французы уничтожали город, который для них же самих был жизненно необходим? Многие из них погибли в ту ужасную ночь, задохнувшись в дыму или заживо сгорев в пламени пожара. Не было никаких средств потушить огонь, поелику помпы и сами пожарные уже исчезли по приказанию генерал-губернатора.

Император Александр так ничего и не сказал о пожаре Москвы; это оскорбляло тех людей, которые верили, что споспешествовали делу, беспримерному в истории России. Ни единого слова поощрения или сердечного изъявления чувств восхищения и умиления. Принесшие себя в жертву были преданы безразличному забвению».

Если посмотреть на историю России, то в самосожжении Москвы нет ничего удивительного – высшее служило-карательное сословие никогда не считалось с имуществом их подданных (как и с их жизнями). Отсюда и эфемерность частной (личной) собственности в стране – при возникновении форс-мажора права на неё утрачивались (переходили к государству). Представить себе, чтобы французское правительство подожгло Париж при подходе к нему немцев (что в 1870 году, что в 1940-м) – невозможно.

В России же ликвидация собственных городов при отступлении считалась нормальной практикой. К примеру, по приказу Петра I в 1708 году был сожжён город Могилёв. Ну, а в Великую Отечественную эта практика была доведена сталинистской верхушкой до совершенства. Партийные активисты и диверсанты НКВД взрывали наряду со стратегическими объектами (мосты, железные дороги – что ещё как-то можно было оправдать) системы жизнеобеспечения простых людей, остававшихся жить в оккупации – элеваторы, электростанции, пищевые заводы, и т.п. – обрекая их тем самым на голодную и холодную смерть.

Таким образом, предстоящее государственное празднование победы в войне 1812 года будет также означать торжества над трагедией русского народа, брошенного властью на произвол судьбы.

источник

Первый поезд на территории России отправился из Санкт-Петербурга 30 октября 1837 года в 12 часов 30 минут. Тогдашняя скорость 60 верст в час казалась "бешеной". Топились наши паровозы дровами (в западных странах - каменным углем).

В Беларуси железнодорожное сообщение было открыто в 1862 году на станции Гродно. Что являлось несомненным достижением - мы одни из первых в Европе поехали по железной дороге.

А в Минске только через 9 лет. 16 ноября 1871 года газета "Губернские ведомости" сообщала: "В назначенный день и час после благодарственного молебствия, отслуженного Его Преосвященством Александром Епископом Минским и Бобруйским, два пассажирских поезда по окроплении их святой водой отправились одновременно один в Москву, другой в Брест при громких радостных приветствиях присутствующих…"

Так была открыта Московско-Брестская железная дорога.

Этот год и считается годом основания железнодорожного сообщения в Беларуси.

Фото 1912 г. - [8].

На снимке внизу запечатлен перрон Александровского (Брестского) вокзала Московско-Брестской железной дороги на Суражской улице, построенный в 1871 г. Постройка деревянная. В июле 1920 г. вместе с другими станционными постройками был сожжен польскими оккупантами. После восстановления работал до 23 сентября 1928 г.
Здание сгорело в июне 1941 г.

Фото с открытки 1910 г. из личного архива Тижовко Олега (bystar).

В настоящее время на этом месте находится первая дистанция сигнализации и связи Белорусской железной дороги, рядом была автостанция "Товарная" (сейчас на ее месте автозаправка).

Интересное событие для Минска произошло 22 октября 1914 г. Губернский город впервые навестил царь - император Николай II, транзитом, объезжая передовые позиции русской армии.

В честь этого события город украсили. "Дома, балконы, витрины, перекрестки улиц разукрасили национальными флагами, гирляндами зелени, транспарантами, цветными материями, коврами, портретами Государя Императора и Царствующего Дома. …С особенною старательностью было украшено снаружи и внутри здание Александровского вокзала. Зал I класса, в котором должны были собраться депутации для встречи Его Величества, устлан был коврами и уставлен тропическими растениями и живыми цветами. В конце зала помещен был портрет Государя Императора во весь рост. Портрет был обвит материею национальных цветов и гирляндами зелени. От портрета полукругом были расставлены тропические растения, у подножия портрета - живые цветы". Ровно в 10 часов утра подошел Императорский поезд. Царь в сопровождении свиты вышел из вагона.

В 1912-1922 годах Московско-Брестская железная дорога носила название Александровской железной дороги. Такое переименование произошло в связи со 100-летием Отечественной войны 1812 года в честь императора Александра I.

Вокзал на станции "Минск - пассажирский"

Другой вокзал в Минске назывался Виленским (с 1871 до 1928 г.) или Либаво - Роменским (от названия Либаво-Роменской железной дороги). Эта дорога связывала порты Прибалтики с югом России. В Минске пересекалась с Московско-Брестской железной дорогой.

В 1905 г. с Брестского и Виленского вокзалов было налажено движение дачных поездов в живописные пригороды Курасовщину и Серебрянку.

Основные здания вокзала были построены в 1871-74 гг. В 1872 году здание вокзала - детище проектировщиков Санкт-Петербургского техническо-инспекторского комитета по железной дороге уже располагалось вдоль привокзальной площади и железнодорожных путей.

Станция квалифицировалась как II-классная (I-классные строились в крупных городах - Санкт-Петербурге, Москве). Впоследствии здание было несколько раз реконструировано.

В 1890 г. на месте деревянных станционных построек сооружено каменное здание вокзала, над путями возведен железный переходный мост, который просуществовал до 1964 г.

На этом снимке как раз виден железный пешеходный мост над путями.
Фото Иванова Н.А., 1962 г. Из архива Воложинского В.Г.

В 1964 году был открыт подземный тоннель к посадочным платформам. Железнодорожные линии расходятся в 4 направлениях: Брест, Вильнюс, Москву, Гомель.

В 1939-40 гг. проводилась реконструкция привокзального района (арх. Б. Рубаненко). В здании вокзала в 1940 году надстроили второй этаж (арх. И. Речаник).

Здание вокзала, июнь 1942 г.

Здание вокзала, лето 1943 г.

Во время Великой Отечественной войны вокзал был разрушен, и его практически полностью пришлось восстанавливать.

Вид на вокзал со стороны стадиона "Динамо". Фото из архива Андрея Трусова. Ориентировочно 1949 г.

Вид на здание вокзала со стороны улицы Кирова, 1955 г.
Фотография из архива Чайко И.Г.

Вид на здание вокзала со стороны ж.д. путей, 1955 г.
Фотография из архива Чайко И.Г.

На станции, снято со стороны ж.д. путей в 1961 г.
Фото Иванова Н.А. Из архива Воложинского В.Г.

Вид на перрон железнодорожного вокзала "Минск - Пассажирский" с путепровода, построеннного в 1960 г. и соединяющего пл. Ленина (Независимости) и ул. Московскую.

Фото Иванова Н.А.,1964 г. Из архива Воложинского В.Г.

В 1946 г. здание вокзала было восстановлено и просуществовало до 1991 года, когда оно было признано неудобным в эксплуатации и демонтировано - взорвано. Нетронутой осталась лишь небольшая часть, в которой и поныне располагаются пригородные кассы. (Фото 2002 г.):

Здание павильона ж.д. билетных касс дальнего и пригородного следования.
Снято в 2002 г., Воложинский В.Г.

Здание павильона ж.д. билетных касс дальнего и пригородного следования было построено в 1955 г. (арх. С.Ботковский, н. Шпигельман).

Готовится к открытию павильон (стройка между новым зданием вокзала и зданием пригородных касс). В нем, под землей, будут соединяться переход к метро, старый тоннель, ведущий под перроном к станции "Дружная", и новый. Последний, самый длинный в городе, уже действует. Он соединяет д/с "Дружная" с улицей Кирова, имеет выходы к платформам, а в помещение вокзала из него при необходимости можно подниматься на лифтах.

Новый вокзал строился с 1991 г. по 2002 г. в несколько этапов.

Современное здание вокзала выглядит так:

(пока за неимением собственной фотографии пришлось использовать репродукцию с ж.д. билета).

Вокзал стал не просто воротами белорусской столицы, не только местом прибытия, отъезда и комфортного отдыха пассажиров, но и настоящим культурным комплексом.

Уникальным это сооружение считается еще и потому, что кроме самого вокзала, похожего на огромный лайнер, под зданием и под Привокзальной площадью появился подземный уровень. По пешеходному переходу пассажиры могут пройти прямо от железнодорожных перронов до станции метро...

Выход на перрон. Фото Воложинского В.Г., сентябрь 2007 г.

Авторы проекта - архитекторы Виктор Крамаренко и Михаил Виноградов - получили Гран-при Республиканского фестиваля архитектуры за лучшую постройку года.

Фото Дмитрия Гимона, декабрь 2004 г.
(Другие фото этого автора можно посмотреть здесь: http://gui.lgg.ru/minsk/).

Сегодня Минский железнодорожный узел - один из крупнейших в Восточной Европе. Через Минск проходит второй трансъевропейский транспортный коридор: Париж - Берлин - Варшава - Брест - Минск - Москва. Около 70 % грузоперевозок составляют транзитные грузы.

Стратегическим планом развития Минска до 2020 года предусмотрен перенос части пассажиропотока со станции "Минск - Пассажирский" на станции "Минск - Южный", "Минск - Восточный" и "Минск - Северный". По мнению специалистов, это позволит выше поднять уровень и качество обслуживания пассажиров, а также разгрузить станцию "Минск - Пассажирский".

Фото Ромодина, февраль 2007 г.

Выход в город на Привокзальную площадь.

Фото Воложинского В.Г., сентябрь 2007 г.

Фото Воложинского В.Г., сентябрь 2007 г.

Автовокзал "Центральный" - [7].

В Минске автобус стал впервые развозить пассажиров в октябре 1924 года.

Популярными у жителей города были так называемые культурно-бытовые линии. Например, было заключено соглашение с администрацией театра "Красный зал" на подачу автобусов к окончанию спектаклей. Подавались автобусы и к кинотеатрам. А к бане, которая находилась на улице Октябрьской, курсировали автобусы от Комаровки и с площади Свободы. Уже к осени 1927 года в Минске существовало шесть маршрутов: вокзал Московско-Белорусско-Балтийской железной дороги - Комаровка, Серебрянка - Переспа.

От площади Свободы автобусы ходили также в Кальварию, Ляховку, Козырево, Дрозды. На всех маршрутах действовали свои тарифы. Так, проезд одного участка - от площади Свободы до электростанции "Эльвод" (ныне район цирка) стоил 10 копеек, два участка обходились пассажиру в 12 копеек, а весь маршрут вокзал - Комаровка в один конец - 24 копейки. Останавливались автобусы по требованию пассажиров, почти как нынешние маршрутки. Чтобы освоить технологию вождения, в Москву даже была направлена группа шоферов объединенной профшколы. Они водили автобусы как иностранных марок, так и отечественных.

Фото Воложинского В.Г., 2006 г.

Фото Натальи Дудиной, 2007 г.

По материалам [7, 14-4]
Реконструкция Центрального автовокзала.

Фото Антона Шемета, 1.09.2007 г.

Фото Антона Шемета, 1.09.2007 г.

Фото Антона Шемета, 1.11.2007 г.

Фото Антона Шемета, 1.11.2007 г.