Эта история случилась со мной на днях, когда я ездила из Оптиной Пустыни в Козельск по послушанию. Послушание выполнила. Пришла пора возвращаться в монастырь. А день уже заканчивается, маршрутки перестают ходить. Вот и в Оптину последняя по расписанию пошла. Бегу я за ней, а сумка тяжёлая. Нет, точно не успею… И не успела. Можно и пешком, конечно, дойти, да вот поклажа моя… Да и устала под конец дня…

Подходит рейсовая маршрутка, которая по городу ездит. Пустая почти. Сажусь я в неё и спрашиваю: «А вот только что Оптинская маршрутка ушла. Мы её не догоним на какой-нибудь из городских остановок?»
Водитель оборачивается ко мне не спеша. Смотрит на меня тяжёлым взглядом. Сам здоровый такой. Ручищи на руле огромные лежат. «Вот это здоровяк», - думаю…

А он отворачивается и угрюмо так цедит сквозь зубы: «Не, не догоним». Достаёт из кармана сотовый телефон и начинает кому-то названивать. «Ну, - думаю, - конечно, если ты во время движения своей маршрутки ещё и по телефону будешь лясы точить, то точно не догоним». А он так спокойно чего-то там болтает. Сижу я и злюсь на саму себя, что на маршрутку опоздала, на погоду дождливую, слякотную. На здоровяка невежливого. Хотя знаю, что злиться - смысла нет. «Никогда не бегите за уходящим автобусом – это был не ваш автобус…»

И осуждать ведь - тоже нельзя. Сижу и пытаюсь придумать добрый помысел об этом здоровяке. Я когда-то даже рассказ написала «Фабрика добрых помыслов». Там речь идёт о словах Паисия Святогорца. Старец писал о том, что необходимо терпеть немощи окружающих людей, покрывать их любовью. Не поддаваться помыслам осуждения, недоверия.

А для этого придумывать добрые помыслы в отношении окружающих. Пытаться оправдать их, пожалеть. Понять, что, возможно, у них были добрые намерения, просто не получилось воплотить их в жизнь. Пожалеть, даже если этих добрых намерений не было, придумать добрый помысел о таких людях. Старец называет эту мысленную работу «фабрикой добрых помыслов».

Маршрутка наконец-то с места сдвинулась. Здоровяк наболтался. Еду я и пытаюсь добрый помысел о нём придумать. Чтоб не осудить его, а оправдать как-то. «Так, - думаю, - у него может, мама в больнице лежит. Или дома. Больная. А он ей звонит часто. Даже с дороги. Беспокоится о матери… Или нет. Вот ему срочно нужно детям позвонить. Проверить, что они там делают одни дома… А то, может, жена ждала звонка важного…» Еду и чувствую, что раздражение отошло. Вот и здоровяк мне уже кажется не таким вредным. А что? Хороший, наверное, человек… Просто вот озабочен срочными делами…

Смотрю в окошко: луч солнечный сквозь тучи пробился. Ура! Дождь кончается! Хорошо-то как!
Подъезжаем мы к остановке. Тут здоровяк ко мне оборачивается и говорит: «Догнали мы Оптинскую маршрутку. Пересаживайтесь». Вот здорово-то! И с чего я взяла, что взгляд у него тяжёлый? Обычный такой взгляд… Можно сказать, даже добрый…

Я быстро пересаживаюсь в Оптинскую маршрутку. Она тоже полупустая. Протягиваю водителю деньги. А он спрашивает: «Ну что, чуть не опоздали?» Я улыбаюсь в ответ: «Да, я уж настроилась пешком идти. Вот погода только сырая да сумка тяжёлая».

А водитель, парнишка молодой, улыбается мне и говорит: «Да, пришлось бы вам пешком топать, если б не друг мой, водитель городской маршрутки, на которой вы ехали. Он мне позвонил и попросил притормозить немножко на остановке. Говорит: «Тут пассажирка одна к тебе опоздала. С сумкой большой такой. Ты уж её подожди, ладно? Жалко сестрёнку». Я и притормозил».

Вот тебе и здоровяк угрюмый! Сестрёнкой меня назвал…
«Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей!» Благодарю тебя, отче Паисий, за твоё наставление о фабрике добрых помыслов!
Самая трудная победа

Я снова в Оптиной! Милая моя Оптина! Сколько людей собираешь ты под свои крылья: страждущих, искалеченных, больных! И лечишь их, вытягиваешь из бездны греховной, даёшь вздохнуть чистым воздухом благодати Божией, приложиться к святым мощам великих Оптинских старцев, которые и вчера и днесь – те же! И так же ждут с любовью и исцеляют израненные сердца.
Посмотришь на обитателей паломнической кельи: какие разные люди! И свёл Господь их в одно место. Старцы Оптинские призвали.
Вот три паломницы: боксёрша Люба, кандидат психологических наук Татьяна Николаевна и монахиня матушка Серафима.

Люба - молоденькая, стройная девушка. И не скажешь, что боксёр. Только вечером, когда она осталась в лёгкой кофточке, стали видны широкие сильные плечи и почти мужские бицепсы. За чашкой чая она поделилась своими переживаниями: вот она в Бога поверила, стала в храм ходить, а живёт по-прежнему. Также грешит.

У Любы есть верные друзья. Уважают. Характер у неё волевой очень. Спортсменка, сколько побед одержала над соперницами! Удар твёрдый! Но – справедлива! Вот друзья и любят. Сколько раз выручала. Даже и парней. Один раз к их компании привязались двое пьяных громил. А их четверо было: Люба с подругой и двое парней. Парни поняли, что с громилами им не справиться, но не бросать же своих девчонок. Тут Люба их отстранила и провела пару приёмов. Были громилы – и нет громил! Есть два лежащих в нокауте труса.

И вот недавно только, прочитала она главу в Евангелии, где на вопрос: «сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз?» Господь ответил: «не говорю тебе до семи, но до седмижды семидесяти раз». И Люба, прочитав это, неожиданно для себя, начала плакать. Сколько себя помнит, всегда жила «око за око, зуб за зуб». А ведь это так прекрасно – прощать!

А ещё она плакала, когда прочитала: «Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому просящему у тебя дай, и от взявшего твоё не требуй назад». И решила Люба, что будет жить по Заповедям Божиим.

А когда она своим друзьям стала объяснять, как она теперь жить будет, они молчали. Никто не смеялся над Любой, потому что её уважали: Люба - что сказала, то сделает.
-Люба, так ведь ты очень хорошее решение приняла – жить по Заповедям! И молодец, что в Оптину приехала! – комментирует матушка Серафима.

А Люба угрюмо молчит, а потом вдруг всхлипывает:
-А у меня ничего не получается! Это я раньше думала, что я сильная! А теперь вижу, какая слабая! Я вот вам расскажу: недавно пошла с подругой в ресторан отметить достижение спортивное. Так-то я редко хожу по ресторанам: режим, диета. А тут решили немножко попраздновать.

И я выпила бокал вина. Пошли танцевать с подругой. Смотрю: официантка в мою сумочку залезает и шарит. Ну, я к ней подхожу, дескать, в чём дело? Думала, она извинится, а я её прощу. По Заповеди. Уже прощать приготовилась. А она мне так нагло: «Что, у вас проблемы?» Я и отвечаю: «Нет, это у тебя, дорогая, проблемы!» Ну и легонько стукнула её. А она мне в волосы вцепилась. Нет, ну, вы представляете?!

Тут уж я не выдержала и впечатала ей по полной программе. А удар у меня тяжёлый – профессиональный. Охрана смотрит и за животики держится. Вернее, сначала держались. Выгляжу-то я обычной девчонкой. Они ведь не видят, какие у меня бицепсы под модной блузкой. Короче, я и их вырубила.
Люба по-детски шмыгает носом: Я не хотела! Я собиралась жить по Заповедям! Сколько я соперниц победила! А тут – проиграла. Сама себе.

Мать Серафима улыбается:
-Милая Любушка! Так ведь самая трудная победа – она над самим собой. Знать Заповеди и жить по ним – это разные вещи. Трудись, деточка, долгий это труд.
В разговор вступает кандидат психологических наук Татьяна Николаевна:
-Я вот хорошо знаю, как трудно преодолевать себя. Читала много о смирении. Вот стою в храме, так приятно себя ощущать частицей Православной Церкви. Очень люблю, когда все вместе «Символ веры» поют. Но я не могу понять, как смириться можно, когда что-то неправильно делают.

Ведь я не винтик, не шурупик в машине. Я здравомыслящий человек! И знаю, как правильно! Вот сегодня дали мне послушание в трапезной. Посуду мыть. Я смирилась – надо, значит, надо. Ничего, что я кандидат наук, могу и посуду помыть в трапезной. Но: ОНИ ЕЁ МОЮТ НЕПРАВИЛЬНО! И я посчитала своим долгом об этом сказать!
-Так ведь со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
-А я не могу неправильно поступать – у меня своя голова на плечах! И смирение не только у меня должно быть – вот пускай они смиряются!

Мать Серафима только вздыхает печально. На следующий день мы узнаём, что Татьяна Николаевна нашла ещё много ошибок в работе трапезной, а также и порядках в гостинице, работе монастырских служб, ну, и как в объявлении про электричку: «Далее – везде».

В трапезной сестрички молодые в ответ на её нотации плакат повесили: «Смиренным можешь ты не быть, но ближнего смирить обязан!» Татьяну Николаевну перевели на другое послушание. Ждут её с утра на новом месте, а она нам объявляет: «Мне нужна психологическая разрядка. Я должна дать себе успокоиться». И она вместо послушания отправляется утешаться в храм. Помолиться чтобы. И плачет там навзрыд.

Мать Серафима вздыхает: «Трудно нашей Танечке. Ещё труднее, чем Любе. Ну, ничего. Если человек искренне хочет измениться, Господь принимает. Вот, скажем, от природы человек кроткий. Есть ли подвиг в этом? А если себя смиряет человек, привыкший ударом на удар отвечать? И плачет искренне, когда это не получилось?
Бывает, люди знают, что гордиться им особенно нечем. А если успехи есть? В науке, в профессии? Тяжелее такому человеку смириться. А Господь всё видит. Он каждый маленький шажок такого человека замечает. Мы-то внешне можем делать очень похожие вещи. И думать, что за похожие вещи одинаковое воздаяние. А Господь-то – он зрит на душу нашу. Какие внутренние мотивы и порывы нами двигают. Вот что важно».