Маленькая девочка держала в руках два яблока, Ее мама мягки и с улыбкой спросила свою маленькую принцессу: "Милая, ты не могла бы дать своей мамочке одно из двух яблок?" Девочка в течение нескольких секунд смотрела на маму, затем внезапно надкусила одно яблоко, а затем быстро другое. Женщина почувствовала, как улыбка застывает на ее лице и очень постаралась не показать свое разочарование. Она расстроилась, что ее любимая доченька не пожелала с ней делиться. И вдруг девочка протянула одно из укушенных яблок и сказала: "Мама, возьми во это, оно более сладкое!"

*******

   Зимой это было... Стрелочник Игнат Гаврилович, закончив осмотр путей, не спеша возвращался к себе в сторожку. Ели шумели тревожно, глухо. Внезапно донесся визгливый лай собаки.

   - Кого в такой мороз нелегкая носит? - подумал Игнат Гаврилович и стал приглядываться сквозь мглу. 

   Впереди показалось что-то темное, похожее на маленькую горку.

   Любопытство пересилило осторожность и страх, и, пригнувшись, стрелочник стал тихо приближаться к темной горке.

   На глубоком снегу длинные следы. Ясно! По белому полотну растянул следы сохатый.

   Показалась длинная лосиная голова. Увидев человека и чуя опасность, лось с трудом привстал, сделал неверный шаг в сторону, но тут же споткнулся и упал. Натужно вздымались мохнатые бока громадного лесного быка, и вздрагивали его толстые губы. На ноге рана, вероятно, от пули браконьера.

   Стрелочник надвинул шапку на лоб, повернулся и зашагал к деревне.

   Вернулся он через час с мужиками и ветеринаром. С трудом взвалили грузного обессилевшего зверя в сани и повезли в деревню, в теплый парной хлев. Рану на ноге лося промыли, обработали, перевязали, и он упал на душистое сено.

   Так сохатый очутился в хлеву стрелочника Игната Гавриловича.

   Сперва дикий лесной зверь был угрюм, фыркал, но старик всякий раз приносил больному какое-нибудь лакомство - то сосновой коры, то рябиновых веток, то ольховых веников...

   Пролетели дни, недели. Сохатый пообвык на новом месте, признал стрелочника, вылизывал по утрам шершавым языком его ласковые, пропахшие табаком ладони, искал в кармане соленую горбушку ржаного хлеба. Четыре месяца "квартировал" лось у Игната Гавриловича.

   Когда звонкая лесная капель открыла счет погожим вешним денькам, Игнат Гаврилович распахнул настежь ворота хлева. Лось сделал два неровных шаго, остановился, потом гордо взметнул голову и не торопясь направился к дальнему бору (Барков).

*******

Альбом, как жизнь, противоречий смесь,

Смесь доброго, худого, пустословья:

Здесь дружбы дань, тут светского условья,

Тут жар любви, там умничанья спесь.

Изящное в нем наряду с ничтожным.

Ум с глупостью, иль истинное с ложным -

Идей и чувств пестреет маскарад;

Все счетом, все в обрез и по наряду;

Частехонько ни складу нет, ни ладу,

Здесь рифм набор, а там пустой обряд.

Как в жизни, так не точно ль и в альбоме

Плоды души сжимает светский лед,

Под свой аршин приличье всех гнетет,

И на цепи, как узник в желтом доме,

Которого нам видеть смех и жаль,

Иль тот зверек, что к колесу привязан,

В одном кругу вертиться ум обязан

И, двигаясь, не подвигаться в даль?

Пусть отомстит мне пчел альбомных жало,

Но я еще сравненье им припас:

Поэзии и меда в жизни мало,

А в сих стихах и менее подчас.

К цветным листкам  альбомов стих болтливый

Рад применить пестреющие дни:

Есть светлые, как радуги отливы,

Есть темные, померкшие в тени!

Как на веку день на день не придется,

И будни вслед за праздником; равно

В альбоме то ж: здесь сердце улыбнется,

А там зевнет с рассудком заодно.

Иной листок для памяти сердечной

Дороже нам поэмы долговечной,

И день иной нам памятней, чем ряд

Бесплодных лет, что выдохлись, как чад.

Счастлив, кому, по милости фортуны,

Отсчитан день для сердца вечно юный!

Счастлив и тот, чей стих, любовь друзей,

Как сердца звук на сердце отзовется, -

Тот без молвы стотрубной обойдется

И без прислуг журнальных трубачей!

Боясь в дверях бессмертья душной давки,

Стремглав не рвусь к ступеням книжной лавки,

И счастья жду в смиренном уголке.

Пусть гордый свет меня купает в Лете*,

Лишь был бы я у дружбы на примете

И жив у вас на памятном листке.

1825   Петр Вяземский 

________________________________________________

* Лета - в греческих мифах  - "река забвения".

                        *******

23 июля родился русский поэт Петр Вяземский.

                        *******

Не знаю, живут ли дриады

В лесах многоснежной России,

Как в миртах и лаврах Эллады

Ютились они в старину.

Нет - чужды древним народам

Те дружественные иерархии,

Что пестуют нашу природу,

Нашу страну.

Ясней - полнорадостным летом,

Слабее - по жестким зимам

Их голос слышен поэтам:

Он волен, струист, звенящ,

И каждый лес орошаем

Их творчеством невыразимым,

И следует звать Арашамфом

Слой духов древесных чащ.

Не знают погони и ловли

Лепечущие их стаи,

И человеческий облик

Неведом их естеству,

Но благоговейно и строго

Творят они, благоухая,

И чувствуют Господа Бога

Совсем наяву.

По длинным лиственным гривам

Они, как по нежной скрипке,

Проводят воздушным порывом,

Как беглым смычком 

скрипач;

И клонятся с шорохом лозы,

И плещутся юные липки,

И льют по опушкам березы

Счастливый, бесслезный плач.

Естественнее, чем наше,

Их мирное богослуженье,

Их хоры широкие - краше

И ласковей,

чем орган;

И сладко нас напоить им

Дурманом 

до головокруженья,

Когда мы входим наитьем

В мягчайшую глубь их стран.

Даниил Андреев

*******

Альбом ваш стар, но стар и я,

Так что ж? Тем лучше: с ним мы пара.

И старой книги бытия

Мы ветхие два экземпляра.

Той библиотеки уж нет,

Где мы в красивом переплете,

С узорной роскошью виньет,

При яркой, свежей позолоте,

У всех стояли на виду,

И люди любовались нами,

И в молодом своем чаду

Собой мы любовались сами.

Той библиотеки уж нет,

Те книги моль давно изъела,

Давным-давно забыл их свет:

Живому нет до мертвых дела.

Теперь в ходу, теперь в чести

Другие люди и новинки.

А мы? Мы на живом пути

Чего-то прошлого поминки.

Что ж делать? Каждому свой день.

Напрасны жалобы и пени:

Иные входят на ступень,

Другие сходят со ступени.

Но, старину свою любя,

Ее признательно помянем,

Обломки, молча, про себя,

Друг друга утешать мы станем.

1871 (?)    Петр Вяземский

                    *******

Я пью за здоровье не многих,

Не многих, но верных друзей,

Друзей неуклончиво строгих

В соблазнах изменчивых дней.

Я пью за здоровье далеких,

Далеких, но милых друзей,

Друзей, как и я, одиноких

Средь чуждых сердцам их людей.

В мой кубок с вином льются слезы,

Но сладок и чист их поток;

Так, с алыми - черные розы

Вплелись в мой застольный венок.

Мой кубок за здравье не многих,

Не многих, но верных друзей,

Друзей неуклончиво строгих

В соблазнах изменчивых дней;

За здравье и ближних далеких,

Далеких, но сердцу родных,

И в память друзей одиноких,

Почивших в могилах немых.

1862   Петр Вяземский

                 *******

Рассеянной, неверною рукою

Я собирал поэзии цветы,

И в этот час мы встретились с тобою,

Поклонница и жрица красоты.

В безумце ты тоскующем признала

Прибившего с знакомых берегов,

И кисть твоя волшебством разгадала

Язык цветов и сердца тайный зов.

И вот с тех пор, в роскошном их уборе

Завидевши те сельские цветы

Нетленными на матовом фарфоре,

Без подписи я знаю: это ты.

1884   Афанасий Фет

__________________________________________

Соловьева (урожд. Коваленская) Ольга Михайловна (? - 1903), художница, из дружеской Фету семьи Соловьевых (жена Михаила Сергеевича, брата Владимира Сергеевича Соловьева). Судя по воспоминаниям ее сына, С. М. Соловьева, она создала иллюстрации к первому выпуску "Вечерних Огней" (это был один из немногих опытов иллюстрирования фетовской поэзии). Вероятно, стихотворное обращение Фета а О. М. Соловьевой представляло собой надпись на экземпляре первого выпуска "Вечерних Огней", принадлежавшего художнице и оформленного ее рисунками.

*******

Дитя мое, уж нет благословенных дней,

Поры душистых лип, сирени и лилей;

Не свищут соловьи, и иволги не слышно...

Уж полно! не плести тебе гирлянды пышной

И незабудками головки не венчать;

По утренней росе уж зорек не встречать,

И поздно вечером уже не любоваться,

Как легкие пары над озером клубятся

И звезды смотрятся сквозь них в его стекле.

Не вереск, не цветы пестреют по скале,

А мох в расселинах пушится ранним снегом.

А ты, мой друг, всё та ж: резва, мила... Люблю,

Как, разгоревшися и утомившись бегом,

Ты, вея холодом, врываешься в мою

Глухую хижину, стряхаешь кудри снежны,

Хохочешь и меня целуешь звонко, нежно!

1841   Аполлон Майков

                              *******

Учись у них - у дуба, у березы.

Кругом зима. Жестокая пора!

Напрасные на них застыли слезы.

И треснула, сжимаяся, кора.

Все злей метель и с каждою минутой

Сердито рвет последние листы.

И за сердце хватает холод лютый;

Они стоят, молчат; молчи и ты!

Но верь весне. Ее промчится гений,

Опять теплом и жизнию дыша.

Для ясных дней, для новых откровений

Переболит скорбящая душа.

1883   Афанасий Фет

                    *******

Сердце трепещет отрадно и больно,

Подняты очи, и руки воздеты.

Здесь на коленях я снова невольно,

Как и бывало, пред вами, поэты.

В ваших чертогах мой дух окрылился,

Правду провидит он с высей творенья;

Этот листок, что иссох и свалился,

Золотом вечным горит в песнопеньи.

Только у вас мимолетные грезы

Старыми в душу глядятся друзьями,

Только у вас благовонные розы

Вечно восторга блистают слезами.

С торжищ житейских, бесцветных и душных,

Видеть так радостно тонкие краски,

В радугах ваших, прозрачно-воздушных,

Неба родного мне чудятся ласки.

1890   Афанасий Фет

                  *******

Я видел твой млечный, младенческий волос,

Я слышал твой сладко вздыхающий голос

И первой зари я почувствовал пыл;

Налету весенних порывов подвластный,

Дохнул я струею и чистой и страстной

У пленного ангела с веющих крыл.

Я понял те слезы, я понял те муки,

Где слово немеет, где царствуют звуки,

Где слышишь не песню, а душу певца,

Где дух покидает ненужное тело,

Где внемлешь, что радость не знает предела,

Где веришь, что счастью не будет конца.

1884   Афанасий Фет

                         *******

Отгремели победные залпы,

Приближая военный канун...

Много лет в нашей славной Державе

Гимн во славу героев поют.

На лощеных страницах историй,

На тиснениях шелковых лент

Имена записали героев,

Тех, кого с нами рядом уж нет.

Ну а тем, кто живет-доживает

Свои горькие стылые дни

Помощь наша нужна и живая

Сила жарких молитв и любви.

Рождественский пост

Пища с маслом

Душеполезное чтение

Воспоминание

   О милых спутниках, которые наш свет

   Своим сопутствием для нас животворили,

   Не говори с тоской: их нет;

   Но с благодарностию: были.

   16 февраля 1821 года

   Под этой датой стихи записаны в дневнике поэта. За ними следуют размышления:

   Нет и были - какая разница! В первом - потеря, в последнем - воспоминание. Нет значит исчезли; были - значит оставили след свой. Прекрасная жизнь тех, которых мы лишились, освещает для нас и землю и жизнь  нашу! Решительная минута разлуки миновалась: они навеки преданы воспоминанию, за них уже не страшишься; недоумения кончились; их будущее не приводит в трепет; печаль об них из страдания обратилась в благодетельную для сердца любовь; можешь всем делиться с ними свободно: их образ равно светел для нас и при нашем счастии, и при нашем несчастии; в том и в другом они с нами, такое воспоминание есть для нас совесть.

   Иоанн, ученик и товарищ Спасителя, видел Его улетевшим на небо; глаза его подняты к этому небу, скрывшему все его блага, - но в этих глазах не печаль разлуки, не томительное нетерпение оставить землю, но чувство глубокой, спокойной, покорной любви к улетевшему... Он смотрит на небо, как на обитель удалившегося Друга, и не стремится туда, ибо земная жизнь оставлена ему в наследство, для совершения воли Учителя, как благо, но верит, любит и уповает! И слышит отовсюду голос: "Спаситель твой жив!"

(Василий Жуковский)

"Иоанн Богослов на острове Патмос" (библейская живопись)

*******