Беседа с председателем «Русского клуба в Шанхае» М. В. Дроздовым.

  С князем Александром Александровичем Трубецким, моим коллегой по работе во Всемирном координационном совете российских соотечественников я познакомился в Москве, продолжил знакомство в Казани, а неторопливо побеседовать с ним удалось уже во Франции. Он был нашим добрым гидом и гостеприимным хозяином. Именно его глазами я впервые увидел Париж: Елисейские поля, мост Александра III, музей лейб-гвардии казачьего Его Величества полка, русское кладбище в Сент-Женевьев дю Буа. А одним из самых сильных парижских воспоминаний стала ночная прогулка с Трубецким на Rue Pierre le Grand (улицу Петра Великого), которую замыкает величественная громада православного храма Александра Невского. Сан Саныч, несмотря на свой княжеский титул, очень прост в общении, внимателен и приветлив. Он — истинный парижанин, и в то же время настоящий русский дворянин.

 М. В. Дроздов: Расскажите, пожалуйста, о себе и о своей семье. Какое отношение вы имеете к тем князьям Трубецким, которые сыграли такую большую роль в истории России?

  А. А. Трубецкой: Действительно, я происхожу из великого рода Трубецких, княжеская фамилия которых идёт от литовского князя Гедимина... Кстати, от этого великого литовского князя свою родословную ведут несколько известных фамилий: Трубецкие, Голицыны, Куракины и многие другие. По матери я Голицын, по отцу — Трубецкой.
  Мой дед, Евгений Николаевич Трубецкой, был известным философом. Его труды до сих пор изучают в духовных академиях. У нас была такая университетско-интеллектуальная семья.
  Мой отец учился в МГУ на юриста. А ректором МГУ, был брат моего деда Сергей Николаевич Трубецкой. Он стал первым не назначенным, а именно избранным ректором МГУ.
  Когда началась Первая мировая война, мой отец немедленно прервал обучение на юридическом факультете и пошел в офицерскую школу, скорыми курсами ее закончил и молодым офицером в начале 1915 г. попал на войну. Воевал против немцев, против австрийцев, участвовал в Брусиловском прорыве. Но началась революция, и солдатские комитеты растоптали весь офицерский авторитет. На его глазах подняли на штыки старшего полковника, а отца пощадили, поскольку какой-то революционный солдат за него заступился, заметив, что отец обращался с младшими чинами уважительно. Тем не менее, в тот день его жизнь на волоске держалась. Ему оторвали погоны, потом мой отец перебрался в Москву. Там образовались белые политические кружки. Он состоял в них, потом участвовал в уличных боях, защищал от революционеров главный почтамт Москвы, а затем принял участие в одной из попыток спасения царской семьи. Заговорщики, среди которых был мой отец, уже доехали до Тобольска, но в это самое время царскую семью перевели в Екатеринбург. Туда они уже не сумели прорваться. Их попытка провалилась. Затем он оказался в белой армии на юге России у Деникина, затем Врангеля. Эвакуировался в конце гражданской войны в Константинополь. Среди многих других эмигрантов оказался в Праге, где в те годы был основан филиал московского университета. Таким вот образом, после 7 лет войны, он закончил свое юридической образование, получил диплом, который ему совершенно не пригодился, поскольку затем он переехал во Францию, где российские дипломы не признавались, и где у него началась тяжелая эмигрантская жизнь. Дипломированные инженеры работали на конвейерах, генералы становились солдатами, швейцарами, ночными сторожами или водителями такси. Он пошел в таксисты и проработал водителем сорок лет. Многие эмигранты выбирали эту профессию, поскольку, хотя эта работа не такая уж приятная или престижная, но в то же время это одна из тех профессий, где человек, сидящий за рулём, оставался сам себе начальником, не находясь ни в чьем подчинении.

  Еще один брат моего деда Евгения Николаевича Трубецкого Григорий Николаевич Трубецкой был дипломатом. Кстати, он был посланником России в Сербии в 1914 году, когда началась Первая мировая война. Как и мой дед, он участвовал в созыве и проведении Поместного собора 1917-18 гг., затем он работал начальником Управления по делам исповеданий в правительстве Деникина. У этой ветви нашей семьи был свой дом в Париже. Этот дом и стал убежищем для всех близких. Григорий Николаевич построил там маленькую церковь в память своего сына Константина, который погиб в последние дни гражданской войны. Родителям было известно, что он был ранен, но отдал лошадь еще более тяжело раненому солдату, и затем пропал без вести. В его память и была построена семейная церковь, которая существует до сих пор. Часть этой территории после войны была, к сожалению, продана. На ее содержание просто не хватало денег. Но место, где стоит наша церквушка, сохранилось. При ней есть небольшой дом, где и живет мой брат Михаил Осоргин — заведующий этим маленьким приходом.

  Мать моя — урожденная Голицына была внучкой вице-губернатора Москвы. Голицыны не эмигрировали, и моя мать была первым браком замужем за офицером царской гвардии Георгием Осоргиным. У них родилось двое детей, но очень скоро Георгий был арестован и расстрелян в Соловках. Кстати, моей матери удалось посетить его там. Этот эпизод описан А. И. Солженицыным в «Архипелаге». Годы спустя, жена Горького М. Андреева, которая имела какое-то влияние в высших сферах и пыталась помогать так называемым «бывшим», организовала моей матери высылку за границу. Так она, и это редчайший случай, с двумя малолетними детьми в 1931 году оказалась во Франции. Мой отец, который был однополчанином ее покойного мужа, конечно, ей очень помог. Потом они поженились. Мой отец воспитывал детей Георгия Осоргина как своих. Я же родился уже после Второй Мировой войны в 1947 году. Мой старший брат Михаил Осоргин стал православным священником. Сейчас ему под 80 лет. Он служит в пригороде Парижа в семейной церкви, а до этого очень долго был настоятелем храма русской православной церкви в Риме. Кстати, именно он перевел русскую православную церковь в Риме под юрисдикцию Московского Патриархата. Тогда это был редчайший случай, который произошел еще задолго до примирения двух ветвей нашей церкви.
  Моя жена родилась во Франции. Она наполовину русская, а наполовину грузинка. У нас четверо детей. Все они говорят по-русски.

М. Д.: То, что вы прекрасно играете на рояле, я помню по совместному пребыванию в Казани, но вчера Вы всех нас очень сильно удивили так здорово и, главное, профессионально и лихо сыграв на балалайке. Откуда у вас эти навыки? Быть может, вы играете и на других музыкальных инструментах?

А. Т.:  Я с детства увлекался музыкой, хотя ее никогда и не изучал профессионально. Будучи ребенком, я один год проучился в Париже в русской консерватории имени Рахманинова, директором которой ныне является Петр Петрович Шереметьев. У меня был хороший слух. Я всегда быстрее и лучше воспринимал то, что я слышал, чем читая ноты. В результате так никогда по-настоящему читать их и не научился. Когда же я учился в школе для детей русских беженцев, там, среди разных педагогических методов особенно поощрялось изучение русских народных инструментов. Вот я постепенно и ухватился за балалайку. Когда-то я действительно неплохо на ней играл. Сейчас играю раз в год, так что техники у меня, увы, уже никакой нет. Вчера я выбрал для игры мелодии попроще для того чтобы как можно меньше ошибаться. В молодости я действительно играл неплохо, и даже разъезжал по разным местам и этим подрабатывал.

Русский язык был языком моего детства. Когда я попал во французскую школу, то ни слова не мог связать по-французски. Возможно, поэтому я ненавидел эту школу всей душой, зато всегда охотно участвовал в самых разных русских кружках, постоянно интересовался Россией, русской историей, а поскольку мой отец был военным, особенно интересовался русской военной историей.

М. Д.: А кто вы по образованию?

А. Т.: Я окончил школу бизнеса и менеджмента и всегда работал на французские экспортные фирмы. Сейчас я создал свою компанию, занимающуюся консалтингом в сфере внешней торговли. Поэтому у меня теперь много проектов связанных с Россией. А на будущей неделе полечу в Армению.

М. Д.: Здесь, во Франции, как мы почувствовали, существуют самые разнонаправленные эмигрантские группы. Многие из них остаются на довольно непримиримых, по отношению к России, позициях. Почему вы сами пошли путем, который сближает вас с исторической родиной?

А. Т.: То, как ведут себя потомки русских эмигрантов, во многом зависит от воспитания, которое они получили. В нашей семье всегда родители с детства мне внушали: ты — русский, который родился во Франции. Франции ты должен быть верным и благодарным. Твоя Родина — Франция, а твое Отечество — Россия. Похожую философию я прививаю и своим детям.

М. Д.: Вчера мы с вами были на русском кладбище в Сент-Женевьев дю Буа. Там я видел много надгробий с фамилиями Трубецких.

А. Т.: Это всё наши дальние родственники. Фамильные могилы находятся на другом кладбище, недалеко от нашей семейной церкви.

http://unification.net.au/articles/read/449