я расскажу немного о книге, думаю которую надо прочесть.
всю книгу цитировать я не буду, но самое интересное что может заинтересовать вас напишу.
Безусловно, донесения и воспоминания иностранцев о России никогда не были рассчитаны на беспристрастного читателя. Во-первых, то были записки путешественников — и этим многое сказано. Столетиями жители Западной Европы стремились в новые земли. Ими двигали страсть к путешествиям, желание увидеть неведомые чудеса или добыть неслыханные богатства. Купцы и миссионеры, шпионы и дипломаты доходили от Британских островов и Альпийских гор до Персии и Китая. По морям и рекам, через болота, пустыни и снега, по дорогам и бездорожью они пробирались верхом или в каретах, на кораблях или на верблюдах. Любой путь был нехожен и опасен. Те путники, кому удавалось вернуться домой, охотно рассказывали о путешествиях, и нужно ли говорить, насколько они преувеличивали пережитые опасности? Почти все писали и книги. В XV-XVII веках книжные лавки европейских городов были переполнены путевыми записками. Немалая доля книг о путешествиях была посвящена Московии, и шли они нарасхват, выходили вторыми и десятыми изданиями.
Запискам очевидцев верили, глазами первопроходцев смотрели на Русь и те, кто ехал вслед за ними.
Барон желал писать о русских подробно и обстоятельно. Он понимал, что ему следовало обращаться не только к собственной памяти и к собственному сундуку с бумагами. Надо было вспомнить, что о русских писали другие. Надо было найти книги других авторов, тех, кто бывал в Московии сам или был хорошо о ней осведомлен на основании достоверных рассказов других лиц. Надо было найти записки немцев, англичан, итальянцев, голландцев, — тех, которые в Московии долго жили, или тех, что на короткое время в нее наезжали: моряков, лекарей, архитекторов, а, главное, конечно, дипломатов. Никто лучше дипломатов не умел писать записки и книги, да и мало кто другой имел для этого свободное время. Для дипломатов же писание отчетов было важной частью их работы.
Кого первого призвать на совет? Начать хотелось бы с того западного путешественника, кто первым приехал в Москву. Но имя его терялось в далекой глубине времен, и главное, начать следует не с того путника, кто был первым гостем, а с того, кто первым интересно рассказал о своем путешествии.
Пусть это будет Иосафат Барбаро, подумал Барон.
Московии, и, что особенно важно, о характерах русских, необычайно ярки. Это он первым поведал европейцам, что мороз в Москве настолько силен, что замерзает река! Для венецианца, проводящего время в землях, омываемых теплыми морями, это было воистину диковинно. И это был Барбаро, кто написал:
«Великий князь московский Василий обратил москвитян к хорошей жизни, потому что издал запрещение изготовлять брагу и мед и употреблять цветы хмеля в чем бы то ни было».
Записки Барбаро о Венеции, Танаисе, Персии, Индии, Константинополе и Турции были напечатаны еще при его жизни и переизданы позже. Эту книгу достать несложно, если, конечно, как следует поискать.
Примерно в одно время с Барбаро, но на несколько лет позднее, при персидском дворе шаха Узун-Гас- сана появился другой знатный венецианец — Амброджо Контарини. Его миссия была также крайне сложна.
Он был послан своим государем через Польшу в Персию для того, чтобы способствовать созданию союза Персии, России и Польши против турок. На обратном пути из Персии, в 1476-1477 годах Контарини посетил Москву, где был принят сыном Василия II Темного, Иваном III.
Книга Сигизмунда Герберштейна «Известия о делах Московитских», ее самое первое, венское, издание 1549 года тоже, конечно, была у Барона. Он знал, что Герберштейн издавал свою книгу много раз, всегда немного по-разному, на разных языках — то по- немецки, то по-итальянски, то на латыни, но считал, что первый взгляд самый верный, и решил не пытаться сравнивать разные выпуски одного и того же труда.
С чего начинался дальний путь? Что надо было делать путнику, собираясь в дорогу, чтобы не попасть в многочисленные западни, которые могли ждать впереди? Не полагаясь на собственную память, Барон стал перелистывать бумаги, положенные ему на стол. В первую очередь он взял книгу одного из опытнейших путешественников Европы XVI века, Сигизмунда Герберштейна.
В книге Герберштейна о Московии можно найти подробную роспись пути его посольства с указанием точных дат. В тот раз в дороге он был ровно сто дней: из Аугсбурга выехал 27 декабря 1516 года, в Новгород Великий прибыл 4 апреля 1517-го. В дневнике Гербер- штейн скрупулезно отмечал время ночлегов, и всем было понятно, что он не преувеличил достоинства своего экипажа, а только отдал ему должное.
В Москву можно было добраться двумя способами: по суше и по воде. Первый путь, целиком сухопутный, которым чаще всего ездили иностранные путешественники, шел из Западной Европы к русским напрямик — с запада на восток. Этот путь был надежен, привычен для сухопутных наций, небыстр. В дороге подстерегали привычные опасности: разбойники и грабители, дикие звери, самыми страшными из которых были волки, болезни. Путешествующим надо было знать не просто направление, в котором им предстояло добираться до Московии. Перед тем, как отправиться в дорогу, следовало хотя бы примерно представлять общий, более или менее точный, расчет пути.
Итинерарии — или, если сказать по-русски, дорожники — Герберштейна были двух видов: один краткий, где указывались только названия городов, деревень, хуторов и даты пребывания в каждом месте. Вообще-то в дорожниках с древнеримских времен было принято указывать расстояния между двумя пунктами, но Герберштейн создал бессмертный афоризм о русской земле:
«Дороги в тех краях измеряются не верстами или милями, а днями пути».
Другой итинерарий Герберштейна был подробный, классической формы, с подробным описанием особенностей многих отрезков дороги, с обозначением расстояний.
Карта Московии Антония Дженкинсона, 1562 г.
Леса, болота, комары
Летом по Московии лучше было не ездить, особенно в дожди, а весной и осенью дорога становилась почти непроезжей. Иосафат Барбаро, венецианский купец, выдававший себя за дипломата (или, как нередко приходилось слышать Барону от русских, дипломат, выдававший себя за купца: кто-де их, венецианцев, разберет!), живавший при дворе великого князя московского Василия II Васильевича Темного и в середине XV века не раз путешествовавший из Венеции и других стран Европы в Московию и обратно, со знанием дела писал:
«Летом там не отваживаются ездить слишком далеко по причине величайшей грязи и огромнейшего количества слепней, которые прилетают из многочисленных и обширнейших тамошних лесов, в большей части необитаемых».
Зимний путь
Итак, когда бы ни отправиться в путь, на дороге все равно будут поджидать западни. Летом в грозу удар молнии мог прервать путешествие надолго, если не навсегда; весной караван остановят разливы вод, осенью — слякоть и раскисшие дороги; зимой не каждый конь унесет седока от стаи волков, и не всегда удастся отбиться от них факелами. Олеарий, правда, утверждал, что ему говорили, будто бы волков можно напугать просто — достаточно волочить за санями на длинной веревке дубину. Барон в этом сомневался, однако считал зиму наименьшим злом, а русский мороз благом.
Зимой, когда дорога покрывалась снегом, любые возки ставились на полозья. В Баварии, Швабии, австрийских землях, в Северной Европе, откуда бывали родом многие приезжавшие в Москву иностранцы, снега выпадало достаточно, и сани не были редкостью. И все же большинство путешественников XV-XVII веков приезжали в Московию из стран с мягким и теплым климатом. Их до глубины души поражали мороз, лед, снег. Многие видели их впервые. Венецианец Иосафат Барбаро писал в середине XV века: «Мороз там настолько силен, что замерзает река!» Многие ли жители Венеции могли ему поверить?
Амброджо Контарини, который несколько месяцев пробыл при дворе Ивана III и которому довелось уезжать из Москвы в январе 1477 года, добавлял:
«Страна эта отличается невероятными морозами, так что людям приходится по девять месяцев в году сидеть дома. Правда, зимой приходится запасать продовольствие на лето; и вот ввиду больших снегов люди делают себе сани, которые тащит одна лошадь, перевозя таким образом любые грузы. Летом же там ужасная грязь из-за таяния снегов, и к тому же крайне трудно ездить по громадным лесам, где невозможно проложить хорошие дороги».
Что это за «большое расстояние», уточнил другой путешественник, Антоний Дженкинсон, английский дипломат и купец, побывавший в Москве в 1557-1558 годах:
«В зимнее время русские ездят на санях и в городе, и в деревне, так как дорога крепкая и гладкая от снега; все воды и реки замерзают, и одна лошадь, запряженная в сани, может провезти человека до четырехсот миль в три дня».
Восемьдесят лет спустя об удобствах езды в санях писал и Олеарий:
«Несмотря на сильные холода и обилие снега здесь хорошо путешествовать, и можно для езды пользоваться широкими русскими санями из луба или липовой коры. Некоторые из нас устраивали в санях войлочную подстилку, на которой ложились в длинных овчинных шубах, которые там можно очень дешево приобрести, а сверху покрывали сани войлочным или суконным одеялом: при такой обстановке мы находились в тепле и даже потели и спали в то время, как нас везли крестьяне.
Для езды очень удобны русские, правда, маленькие, но быстро бегущие лошади, которые привыкли, при одной кормежке, пробегать восемь, десять, иногда даже двенадцать миль. Впрочем, дороги в этих местах, как и повсеместно в России, не имеют особых повышений и понижений.
Поэтому можно весьма быстро совершить продолжительную поездку, притом весьма дешево. Крестьянин, ездящий по найму, за два-три или, самое большее, четыре рейхсталера везет целых пятьдесят немецких миль, так я однажды за такую плату проехал из Ревеля в Ригу — пятьдесят миль».
Признаться, мало кому из иностранцев нравилось ездить по русской земле. Джованни Паоло Компани, иезуит, прибывший в 1581 году к Ивану IV в составе посольства Поссевино, писал:
«Вообще это неприветливая страна, во многих местах она не имеет жителей, и земля там не обработана. К тому же вокруг простираются огромные пустыни и леса, не тронутые временем, с вздымающимися ввысь деревьями. Для путешествующих она особеннонеприветлива. На таком огромном пространстве земель иногда нельзя найти ничего похожего на постоялый двор: где застала ночь, там и приходится ночевать, на голом неподготовленном месте. У кого какая пища есть, тот и возит ее с собой. Города встречаются редко, и жителей в них немного».
Щедрость и изобилие
На многое жаловались иностранцы в Москве и многим бывали недовольны. Для того, чтобы ожидание приема в Кремле казалось менее тягостным, хозяева от души кормили гостей. На недостаток пропитания жаловаться было трудно. Все говорили, что еду русские доставляли с избытком. Придирчивый Герберштейн говорил:
— Я всегда бывал сыт.
Даже желчный Мейерберг и тот признавал:
«Во все чуть не двенадцать месяцев нашего пребывания в Москве содержание нам было постоянно изобильное. Правда, сначала наши приставы предлагали выдавать нам каждый день на содержание известное количество денег, по предварительному соглашению, вместо съестных припасов. Но наши предшественники, послы римских императоров, да и московские в Вене, до сих пор никогда не соглашались на это. И мы не хотели первые подавать предосудительный пример жадности для преемников нашей должности, да притом полагали, наверное, что нам никак не позволено изменять старинный обычай, до взаимного
соглашения царя с цесарем об этом предмете».
Обилие еды в Московии всегда удивляло иностранцев, несмотря на то, что все знали, что стоит еда у русских дешево. Еще Иосафат Барбаро в 1436 году писал:
«Изобилие хлеба и мяса можно представить себе по тому, как продают мясо: его дают не на вес, а просто на глаз, причем не менее четырех фунтов за один маркет. На один дукат получают семьдесят кур, а один гусь стоит три маркета».
Через сто с лишним лет после него то же самое замечал и Марко Фоскарино:
«Москвитяне живут в своих домах скорее богато, чем роскошно, так как им доставляются разные сорта съестных припасов, какие только можно потребовать за низкую цену. Две курицы или утки продаются за какую-то мелкую серебряную монету, которая на наши деньги равняется каким-то четырем сольдо. Затем у них в изобилии имеется разных сортов мясо; зимою мясо заколотых животных не портится в течение целого месяца».
Иосафат Барбаро в 1436 году видел в Москве: «Зимой на лед реки свозят свиней, быков и другую скотину в виде ободранных от шкур туш. Твердые, как камень, их ставят на ноги, и в таком количестве, что если кто-нибудь пожелал бы купить за один день двести туш, он вполне мог бы получить их. Если предварительно не положить их в печь, их невозможно разрубить, потому что они тверды, как мрамор».
Сорок лет спустя, зимой 1476-1477 года, Амбро- джо Контарини писал примерно то же: «В конце октября река, протекающая через город, вся замерзает; на ней строят лавки для различных товаров, и там происходят все базары, а в городе тогда почти ничего не продается. Так делается потому, что это место считается менее холодным, чем всякое другое: оно окружено городом со стороны обоих берегов и защищено от ветра. Ежедневно на льду реки находится громадное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких других необходимых товаров. В течение всей зимы эти товары не иссякают. К концу ноября обладатели коров и свиней бьют их и везут на продажу в город. Так цельными тушами их время от времени добавляют для сбыта на городской рынок, и чистое удовольствие смотреть на это огромное количество ободранных от шкур коров, которых поставили на ноги на льду реки. Таким образом, русские могут есть мясо более чем три месяца подряд. То же самое делают с рыбой, с курами и другим продовольствием».
Обыкновенный образ жизни москвитян, даже и знатных, никогда не нарушает правил умеренности. На длинный и узкий стол, покрытый скатертью из плохого льна, ставятся уксусница, перечница и солонка. Каждому из обедающих кладут ложку и хлеб, но только не всегда, а тарелки, салфетки, ножа и вилки не кладется никому, кроме знатных. Потом подаются кушанья, каждое порознь, одно за другим, и во множестве, если много гостей, блюда одинакового вида, у всех почти знатных и других людей побогаче оловянные, так же как и весь столовый прибор, и по неряшеству прислуги запачканные.
Начало обеда делает водка. Первую подачу кушанья составляет холодная вареная говядина, приправленная уксусом и сырым луком. Другие потом кушанья подаются либо вареные, либо жареные, либо с подливою, но ни в одном нет недостатка в больших приемах чеснока или лука, которые у москвитян самые изысканные, возбуждающие вкус средства. Тут уж наверное нет ничего поварского, никаких изделий кухмистерского искусства, которое изгнано из всей Московии. Со всем тем на эти кушанья они напускаются с такою жадностью, что скорее пожирают, нежели едят. Оглодавши все мясо кругом какой-нибудь кости, они бросают ее оглоданную опять в то же блюдо, из которого взяли ее с мясом; туда же, потрясывая рукой, отряхают и приставшую к пальцам слюну, которая отделилась во рту от глоданья и смешалась с подливой. Напитки у них разные: вино, пиво, которое пьют редко, всякие меда в более частом употреблении, и водка, составляющая начало и конец обеда.
Для этих напитков назначены и разные, особенные для каждого сосуды: братины, кубки, кружки, чаши, стопы, рюмки, чарки, стаканы, все большею частью оловянные или деревянные, редко серебряные, да и те почерневшие и грязные, потому что забота, чтобы они не истерлись, не позволяет москвитянам их чистить. Когда же захотят задать пир друзьям, тогда выставляют напоказ все, что есть у них; считают, что пир не пышно устроен или не искусно приготовлен, если вместе с мясами и птицами не подано будет множества блюд с разною рыбой, за которую москвитяне, хоть и из грубой роскоши, платят дорого. Впрочем, они не с таким тонким вкусом, чтобы бросать эту рыбу или брезгать ею, если она, по обыкновению, и испортилась.
Всегда входит в столовую и жена хозяина в самой нарядной телогрее и во всем женском убранстве в сопровождении двух или многих прислужниц; она подает знатнейшему из собеседников чару водки, омочив в ней края своих губ. А пока пьет он, она поспешно уходит в свою комнату, надевает на себя другую телогрею и тотчас же приходит назад для исполнения такой же обязанности к другому собеседнику. Повторив этот обряд с каждым из прочих гостей, потом она всегда становится у передней стены: стоя там с опущенными на пол глазами и сложив по бокам свешенные вниз руки, она отдает терпеливые уста поцелуям собеседников, которые подходят к ней по степени своего достоинства и от которых так и разит неприятным запахом всего, что они ели и пили.Впрочем, на пиру у Нащокина не было многого из подобных вещей: жена его не выходила к нам, собеседников было мало, да и то все подчиненные его воинской власти, изъявлявшие свое уважение к нему скромным молчанием. А сам он вовсе не глупый подражатель наших обычаев, с дружескою любезностью уволил нас от способа пить и закона напиваться допьяна».
Многие приезжие (и прежде всего дипломаты, немало пившие по долгу службы) могли судить о напитках как большие знатоки. Венецианец Марко Фоскарино, знавший толк в винах, поскольку на Ап- пеннинском полуострове было вволю и собственного, и привозного вина, писал в середине XVI века:
«Не имея местных вин, московиты пьют привозные; поэтому употребляют их только в праздники, на пирах и при богослужении для причастия. Высоко ценится у них мальвазия, которую они пьют вместо лекарства или из хвастовства роскошью. Удивительно, что напитки они получают в бочках через снега Скифии, с Крита или из Кадикса. Взбалтываемые столькими морями, они ничего не теряют ни в запахе, ни во вкусе, разве что делаются еще лучше. Простой народ употребляет особый напиток из меда и хмеля, который, простояв в сосуде долгое время, делается еще крепче. У них в употреблении также пиво и напиток, приготовляемый из пшеницы, полбы или ячменя, как делают его немцы или поляки, и кто неумеренно пьет его, пьянеет как от вина. Они употребляют сок вишни, малины или черешни; он прозрачный, красного цвета и превосходный на вкус; они заботливо сохраняют лед и во время жары обыкновенно кладут в этот напиток».
вот наверно най это цитате я и закончу, кому понравилось качайте тут
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3144867
или гугл вам в помощь!
Серия сообщений "Книги XIX-X века":
Часть 1 - Древняя Россiйская исторiя отъ начала Россiйскаго народа до кончины Великаго князя Ярослава Перваго или до 1054 года
Часть 2 - Сборник старых карт 1460-1514
...
Часть 10 - Русь глазами иностранца. (середина 17в.)
Часть 11 - Русь глазами ДЖИЛЬСа ФЛЕТЧЕРа. (конец 16в.)
Часть 12 - Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев. Записки западных дипломатов XV-XVII веков. Документы и комментарии
Часть 13 - "Историография народа славянского". Мавро Орбини.
Часть 14 - Русские аграрные праздники: (Опыт историко-этнографического исследования)
Часть 15 - Пётр Павлович Ершов «Конек-горбунок» (1834)
Часть 16 - Алекса́ндр Ива́нович Э́ртель -- Все книги.
Часть 17 - БИБЛИОТЕКИ ЛИТЕРАТУРЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ
ОткрыткиПерерожденный каталог открыток на все случаи жизни
Я - фотографПлагин для публикации фотографий в дневнике пользователя. Минимальные системные требования: Internet Explorer 6, Fire Fox 1.5, Opera 9.5, Safari 3.1.1 со включенным JavaScript. Возможно это будет рабо
Редактор фотографийРедактор фотографий и изображений для быстрой обработки и сохранения. Возможности включают в себя: изменения размера, обрезка, наложение некоторых эффектов, улучшение качества изображения.
