Данилкины спортивные снаряды и мои женские духи-украшения с другой стороны и в кадр не вошли.

Складной сервировочный столик Sprint

Заказать +7 (926) 258-0054

Иногда бывает так, что без сервировочного столика не обойтись, но места для его хранения нет.

В таком случае, сервировочный столик Sprint, именно то, что вам надо. В сложенном состоянии его толщина всего 11 см, вы легко найдете ему место на кухне, в кладовке или за дверью в комнате.

Открывается и закрывается такой столик очень легко, благодаря специальной конструкции. Широко расставленные ножки делают его очень устойчивым, а два широкие и крепких подноса, позволят разместить на нем больше блюд, небольшие бортики воспрепятствуют их соскальзыванию. Обратите внимание, что верхний поднос имеет ограничение только с одной стороны, а значит, на нем можно перевозить блюда  намного шире его рабочей поверхности.

Строгий дизайн сервировочного столика Sprint, отлично впишется в ваш интерьер. К тому же  столик изготовлен из массива бука и сверхпрочных металлический креплений, все это вместе дает уверенность, что вы сможете пользоваться сервировочным столиком Sprint многие годы.

Специальный механизм обеспечивает легкое складывание.

Серия сообщений "Новое в салоне":
Часть 1 - Вешалка для плечиков
Часть 2 - салон
...
Часть 17 - Подставка для книги деревянная Reading
Часть 18 - Сушилка для белья Gulliver
Часть 19 - Складной сервировочный столик Sprint
Часть 20 - Нужны офисные кресла
Часть 21 - Коммерческое предложение моего магазина
Часть 22 - Продается срочно банкетка в виде волюты

Заказать +7926-2580054

Сушилка напольная складная Gulliver

Непревзойденная сушилка на все времена!

С сушилкой Gulliver вам больше не придется думать, в какой очередности стирать вещи и где их сушить. Складная сушилка Gulliver в разложенном состоянии позволяет одновременно разместить, на относительно небольшой площади, действительно много вещей. Если вытянуть в одну линию все её рейки, то их длинна составит 27 метров! Целых 27 метров сушащейся одежды!

Главное ее преимущество над обычными металлическими сушилками, в том, что при сушке небольшого количества одежды, нет необходимости открывать ее полностью. К тому же в сложенном состоянии она остается стоять самостоятельно, и вы избавлены от необходимости искать для нее отдельное место и думать, к чему бы ее прислонить, что бы она не путалась под ногами и не падала постоянно.

И, да! Даже когда она в сложенном состоянии, сушилку можно использовать по назначению.

Вы можете открывать только короткие боковые секции или просто растянуть среднюю длинную часть, или растянуть и открыть длинные передние и задние секции. С сушилкой Gulliver у вас всегда есть место для еще одного комплекта постельного белья.
Сушилка Gulliver, благодаря ножкам сделанным из бука и непромокаемым алюминиевым рейкам, прекрасно впишется в любой интерьер и будет органично смотреться как в классике, так и в модерне. Износостойкие рамы из алюминия позволят вам наслаждаться долгие годы удобством и практичностью сушилки Gulliver.

Заказать +7 (926) 258-0054
ТРЦ Город-Лефортово, Москва, шоссе Энтузиастов, д. 12к2, м. Авиамоторная, м. Римская, м. Площадь Ильича
www.marinamudraya.ru

  текст описаний от kelatudmaa

Серия сообщений "Новое в салоне":
Часть 1 - Вешалка для плечиков
Часть 2 - салон
...
Часть 16 - Хорошенькая вешалка в виде веточки
Часть 17 - Подставка для книги деревянная Reading
Часть 18 - Сушилка для белья Gulliver
Часть 19 - Складной сервировочный столик Sprint
Часть 20 - Нужны офисные кресла
Часть 21 - Коммерческое предложение моего магазина
Часть 22 - Продается срочно банкетка в виде волюты

..."Что же, - говорит, - вы думаете делать?"

"Думаем, мол, его со временем подменить и распечатлеть его чистый лик, безбожною чиновническою рукой опаленный".

"Да чем, - говорит, - он вам так дорог, и неужели другого такого же нельзя достать?"

"Дорог он, - отвечаем, - нам потому, что он нас хранил, а другого достать нельзя, потому что он писан в твердые времена благочестивою рукой и освящен древним иереем по полному требнику Петра Могилы (*42), а ныне у нас ни иереев, ни того требника нет".

"А как, - говорит, - вы его распечатлеете, когда у него все лицо сургучом выжжено?"

"Ну, уж на этот счет, - отвечаем, - ваша милость не беспокойтесь: нам только бы его в свои руки достичь, а то он, наш хранитель, за себя постоит: он не торговых мастеров, а настоящего Строганова дела, а что строгановская, что костромская олифа так варены, что и огневого клейма не боятся и до нежных вап (*43) смолы не допустят".

"Вы в этом уверены?"

"Уверены-с: эта олифа крепка, как сама старая русская вера".

Он тут ругнул кого знал, что этакого художества беречь не умеют, и руки нам подал, и еще раз сказал:

"Ну так не горюйте же: я вам помощник, и мы вашего ангела достанем. Надолго ли он вам нужен?"

"Нет, - говорим, - на небольшое время".

"Ну так я скажу, что хочу на вашего запечатленного ангела богатую золотую ризу сделать, и как мне его дадут, мы его тут и подменим. Я завтра же за это возьмусь".

Мы благодарим, но говорим:

"Только ни завтра, ни послезавтра за это, сударь, не беритесь".

Он говорит:

"Это почему так?"

А мы отвечаем:

"Потому, мол, сударь, что нам прежде всего надо иметь на подмен икону такую, чтоб она как две капли воды на настоящую походила, а таковых мастеров здесь нет да и нигде вблизи не отыщется".

"Пустяки, - говорит, - я сам из города художника привезу; он не только копии, а и портреты великолепно пишет".

"Нет-с, - отвечаем, - вы этого не извольте делать, потому что, во-первых, через этого светского художника может ненадлежащая молва пойти, а во-вторых, живописец такого дела исполнить не может".

Англичанин не верит, а я выступил и разъясняю ему всю разницу: что ноне, мол, у светских художников не то искусство: у них краски масляные, а там вапы на яйце растворенные и нежные, в живописи письмо мазаное, чтобы только на даль натурально показывало, а тут письмо плавкое и на самую близь явственно; да и светскому художнику, говорю, и в переводе самого рисунка не потрафить, потому что они изучены представлять то, что в теле земного, животолюбивого человека содержится, а в священной русской иконописи изображается тип лица небожительный, насчет коего материальный человек даже истового воображения иметь не может.

Он этим заинтересовался и спрашивает:

"А где же, - говорит, - есть такие мастера, что еще этот особенный тип понимают?"

"Очень, - докладываю, - они нынче редки (да и в то время они совсем жили под строгим сокрытием). Есть, - говорю, - в слободе Мстере (*44) один мастер Хохлов, да уже он человек очень древних лет, его в дальний путь везти нельзя; а в Палихове есть два человека, так те тоже вряд ли поедут, да и к тому же, - говорю, - нам ни мстерские, ни палиховские мастера и не годятся".

"Это опять почему?" - пытает.

"А потому, - ответствую, - что у них пошиб не тот: у мстерских рисуночек головастенек и письмо мутно, а у палиховских тон бирюзист, все голубинкой отдает".

"Так как же, - говорит, - быть?"

"Сам, - говорю, - не знаю. Наслышан я, что есть еще в Москве хороший мастер Силачев: и он по всей России между нашими именит, но он больше к новгородским и к царским московским письмам потрафляет, а наша икона строгановского рисунка, самых светлых и рясных вап, так нам потрафить может один мастер Севастьян с понизовья, но он страстный странствователь: по всей России ходит, староверам починку работает, и где его искать неизвестно".

Англичанин с удовольствием все эти мои доклады выслушал и улыбнулся, а потом отвечает:

"Довольно дивные, - говорит, - вы люди, и как послушаешь вас, так даже приятно делается, как вы это все, что до вашей части касается, хорошо знаете и даже искусства можете постигать".

"Отчего же, - говорю, - сударь, искусства не постигать: это дело художество божественное, и у нас есть таковые любители из самых простых мужичков, что не только все школы, в чем, например, одна от другой отличаются в письмах: устюжские или новгородские, московские или вологодские, сибирские либо строгановские, а даже в одной и той же школе известных старых мастеров русских рукомесло одно от другого без ошибки отличают".

"Может ли, - говорит, - это быть?"

"Все равно, - отвечаю, - как вы одного человека от другого письменный почерк пера распознаете, так и они: сейчас взглянут и видят, кто изображал: Кузьма, Андрей или Прокофий".

"По каким приметам?"

"А есть, - говорю, - разница в приеме как перевода рисунка, так и в плави, в пробелах, лицевых движках и в оживке".

Он все слушает; а я ему рассказываю, что знал про ушаковское писание (*45), и про рублевское, и про древнейшего русского художника Парамшина (*46), коего рукомесла иконы наши благочестивые цари и князья в благословение детям дарствовали и в духовных своих наказывали им те иконы блюсти паче зеницы ока.

Англичанин сейчас выхватил свою записную книжку и спрашивает: повторить, как художника имя и где его работы можно видеть? А я отвечаю:

"Напрасно, сударь, станете отыскивать: нигде их памяти не осталось".

"Где же они делись?"

"А не знаю, - говорю, - на чубуки ли повертели или немцам на табак променяли".

"Это, - говорит, - быть не может".

"Напротив, - отвечаю, - вполне статочно и примеры тому есть: в Риме у папы в Ватикане створы стоят, что наши русские изографы, Андрей, Сергей да Никита, в тринадцатом веке писали (*47). Многоличная миниатюра сия, мол, столь удивительна, что даже, говорят, величайшие иностранные художники, глядя на нее, в восторг приходили от чудного дела".

"А как она в Рим попала?"

"Петр Первый иностранному монаху подарил, а тот продал".

Англичанин улыбнулся и задумался и потом тихо молвит, что у них будто в Англии всякая картинка из рода в род сохраняется и тем сама явствует, кто от какого родословия происходит.

"Ну, а у нас, - говорю, - верно, другое образование, и с предковскими преданиями связь рассыпана, дабы все казалось обновленное, как будто и весь род русский только вчера наседка под крапивой вывела".

"А если таковая, - говорит, - ваша образованная невежественность, так отчего же в которых любовь к родному сохранилась, не позаботитесь поддержать своего природного художества?"

"Некем, - отвечаю, - нам его, милостивый государь, поддерживать, потому что в новых школах художества повсеместное растление чувства развито и суете ум повинуется. Высокого вдохновения тип утрачен, а все с земного вземлется и земною страстию дышит. Наши новейшие художники начали с того, что архистратига (*48) Михаила с князя Потемкина Таврического (*49) стали изображать, а теперь уже того достигают, что Христа Спаса жидовином пишут. Чего же еще от таких людей ожидать? Их необрезанные сердца, может быть, еще и не то изобразят и велят за божество почитать: в Египте же и быка, и лук красноперый богом чтили; но только уже мы богам чуждым не поклонимся и жидово лицо за Спасов лик не примем, а даже изображения эти, сколь бы они ни были искусны, за студодейное (*50) невежество почитаем и отвращаемся от него, поелику есть отчее предание, что развлечение очес разоряет чистоту разума, яко водомет поврежденный погубляет воду".

Я сим кончил и замолчал, а англичанин говорит:

"Продолжай: мне нравится, как ты рассуждаешь".

Я отвечаю:

"Я уже все кончил", - а он говорит:

"Нет, ты расскажи мне еще, что вы по своему понятию за вдохновенное изображение понимаете?"

Вопрос, милостивые государи, для простого человека довольно затруднительный, но я, нечего делать, начал и рассказал, как писано в Новегороде звездное небо, а потом стал излагать про киевское изображение в Софийском храме, где по сторонам бога Саваофа стоят седмь крылатых архистратигов, на Потемкина, разумеется, не похожих; а на порогах сени пророки и праотцы; ниже ступенью Моисей со скрижалию (*51); еще ниже Аарон в митре (*52) и с жезлом прозябшим; на других ступенях царь Давид (*53) в венце, Исайя-пророк с хартией, Иезекииль с затворенными вратами, Даниил (*54) с камнем, и вокруг сих предстоятелей, указующих путь на небо, изображены дарования, коими сего славного пути человек достигать может, как-то: книга с семью печатями - дар премудрости, седмисвещный подсвечник - дар разума; седмь очес - дар совета; седмь трубных рогов - дар крепости; десная рука посреди седми звезд - дар видения; седмь курильниц - дар благочестия; седмь молоний - дар страха божия. "Вот, - говорю, - таковое изображение гореносно!"

А англичанин отвечает:

"Прости меня, любезный: я тебя не понимаю, почему ты это почитаешь гореносным?"

"А потому, мол, что таковое изображение явственно душе говорит, что христианину надлежит молить и жаждать, дабы от земли к неизреченной славе бога вознестись".

"Да ведь это же, - говорит, - всякий из Писания и из молитв может уразуметь".

"Ну, никак нет, - ответствую. - Писание не всякому дано разуметь, а неразумевающему и в молитве бывает затмение: иной слышит глашение о "великия и богатыя милости" и сейчас полагает, что это о деньгах, и с алчностию кланяется. А когда он зрит пред собою изображенную небесную славу, то он помышляет вышний проспект жизненности и понимает, как надо этой цели достигать, потому что тут оно все просто и вразумительно: вымоли человек первое всего душе своей дар страха божия, она сейчас и пойдет облегченная со ступени на ступень, с каждым шагом усвояя себе преизбытки вышних даров, и в те поры человеку и деньги, и вся слава земная при молитве кажутся не иначе как мерзость пред господом".

Тут англичанин встает с места и весело говорит:

"А вы же, чудаки, чего себе молите?"

"Мы, - отвечаю, - молим христианския кончины живота и доброго ответа на Страшном судилище".

Он улыбнулся и вдруг дернул за золотистый шнурок зеленую занавесь, а за тою занавесью у него сидит в кресле его жена англичанка и пред свечою на длинных спицах вязанье делает. Она была прекрасная барыня, благоуветливая, и хотя не много по-нашему говорила, но все понимала, и, верно, хотелось ей наш разговор с ее мужем о религии слышать.

И что же вы думаете? Как отдернулась эта занавеса, что ее скрывала, она сейчас встает, будто содрогаясь, и идет, милушка, ко мне с Лукою, обе ручки нам, мужикам, протягивает, а в глазах у нее блещут слезки, и жмет нам руки, а сама говорит:

"Добри люди, добри русски люди!"

Мы с Лукою за это ее доброе слово у нее обе ручки поцеловали, а она к нашим мужичьим головам свои губки приложила.

Рассказчик остановился и, закрыв рукавом глаза, тихонько отер их и молвил шепотом: "Трогательная женщина!" - и затем, оправясь, продолжал снова:..

Из рассказа Н. Лескова "Запечатленный ангел" гл. 9

а как поменять браузер по умолчанию? Откуда-то вылез Internet Explorer и мешается (((

А еще заметила, что уведомления о моих записях рассылаются на разное количество подписчиков: то на одно количество, то на другое. Это как?

Недавно гуляли с Данилкой в Кожуховском затоне (там порт), а возле береге вода слегка заболоченная. Поросла водорослями, кувшинками. Кое-кто ловит рыбку ради интереса. Мальков плавают миллионы штук, видно их. А некоторые рыбины плавают тут же дохлые, пока их не успели убрать. И вот видим мы с Данилкой водную черепаху среди кувшинок и водорослей. И знаете, что она делала? Она жрала дохлую рыбу. Данька верещал от восторга, что он увидел водную черепаху, а я получила впечатление на свою зоологическую любознательность.

А вчера, например, на меня рычал...голубь.

Ну, голуби у нас частые гости и уже вроде как члены нашего обиталища. Они каждое утро прилетают на подоконник спальни и это значит, что наступило 7 часов утра. А если они сели на подоконник кухни, то значит они хотят пообщаться с Тишкой (мы, кстати, его на дачу отвезли в Тарусу), или они просто есть хотят. У нас для них всегда есть перловка. Есть одна голубочка, она скромная и нежная. Всегда благодарит, весело заглядывая в окошко. А появился еще один "дядька". Вчера он был не в духе, и хотел есть только один, чтобы никто не мешал. А тут, как на зло, летели еще другие голуби. Он их всех гонял, прогонял, ходил быстрым шагом туда-сюда, насупившись, по подоконнику, чтоб устрашить тех, кто одно только дерзкое помышление имел прилететь сюда, да так раскочегарился, что когда я открыла окно, чтоб досыпать ему зерен, он на меня и зарычал. Как рычит голубь? Это я вам не передам! Я эдакое исполнение слышала впервые.

Нам на 3й этаж в Гагаринском нужен охранник. Срочно. Есть ли у кого знакомые, кто ищет такую работу? Если можно, процитируйте, пожалуйста.

+79262580054